Четыре способа умереть красиво

      Не сказать, что отношения наладились. Скорее наоборот, приходилось жить в ожидании подставы и тщательно бинтовать шею, потому что синяки сходить не хотели. Даже задница уже пережила, перестала с каждым походом в туалет напоминать о вероятности заработать геморрой раньше маразма. Но движения и изящество, которыми Дазай в свое время так гордился на миссиях, стали заметно медленней и бесполезней. В последнее время Чуя работал без своего стоп-крана, но по шапке-то все равно получал Дазай.       И однажды получил гораздо серьезней…       — Нахера ты под пули полез, чертов мазохист?!       Чуя тяжело дышал и прятал нос от холодного ветра в Дазаевых руках, свисавших с его плеч. Пусть плевался, но держал на закорках. Пыхтел, угрожал скинуть с первого же попавшегося на пути моста и тащил. То ли из рвения выслужиться перед боссом и показать, какой он надежный, то ли из-за банальной жалости. Дазай выбирал первый вариант — по логике вещей, но на подкорке держал второй. Кто знает, может, Чуя способен испытывать жалость.       Чуя дополз до темного, заброшенного дока и вывалил Дазая на ящики, будто мешок с картошкой.       — Больно же!       — А мне твою тушу тащить не больно? Чуть спину не сорвал!       Врет и не краснеет! Спокойно мог же своей гравитацией воспользоваться. Хотя… Чуя действительно ослаб. Битва вышла тяжелой, поэтому растрачивать способность на наполовину драматизирующего напарника слишком расточительно.       — Покажи рану, — Чуя сел на ящики, приблизился и дернул за ремень.       — Эй!       — Покажи рану, кому говорю!       Пуля прошила бедро. Жгло ужасно, хоть на стену лезь и волком вой. Дазай все реплики бросал сквозь стиснутые зубы.       — Да ты просто ищешь повод изнасиловать меня, как тогда. Да, Чуя?       Даже в полумраке было видно, как у него загорелись щеки и кончики ушей.       — Тот раз был случайностью!       — Ну да, конечно.       — И это ты виноват!       — Ага, это же я с боевым кличем кинулся тебя душить и трахать одновременно!       — Заткнись уже и снимай штаны!       — Извращенец!       — Сам ты извращенец! — фыркнул Чуя. — А я еще помочь хотел.       — Велика от тебя помощь. Рану мне будешь зализывать, песик?       — Размечтался. Мозги твои по стене размажу.       Дазай уже приготовился, слюну ядовитую собрал, чтоб прыснуть в наглую рыжую морду, но боль прострелила так, что в глазах потемнело. Стоило шевельнуться, било даже в голову, отчего она начала раскалываться. Какое же мерзкое чувство — эта боль. Вроде сосредоточена в одном месте, а пускает щупальца по всему телу. Дазай застонал и откинулся на ящики.       — Кому я говорю? Придурок! Тупая скумбрия! Не хватало еще за твою мертвую жопу отвечать, — рявкнул Чуя и ловко расправился с ремнем. Дернул вниз потяжелевшие от крови брюки. Присвистнул. — Кровь надо остановить. Перетянуть чем-то.       Он поднял отброшенные брюки Дазая и вытянул из них ремень.       — Ох… Холодно… Наверное, это благородно — умереть из-за боевого ранения… — слабо шептал Дазай, больше притворяясь. Но Чуя верил, вот что главное. Даже в лице изменился.       — Заткнись, не разговаривай. Черта с два я дам тебе умереть. Кое-кто еще должен ползать на коленях с извинениями за то, что ВЛЕЗ В ЧУЖУЮ ДРАКУ!!!       — Прости… Порча зашла слишком далеко.       — Не прощу! — Чуя вдруг отвернулся и понизил голос. — И не дам умереть, пока не отдеру как следует твой невовремя подставляющийся зад!       Дазай улыбнулся. Как мило. Куда милее картинного «люблю». Он остановил руки Чуи, когда тот уже почти затянул ремень вокруг бедра, повыше раны.       — Подожди…       Пришлось приподняться, чтоб заглянуть в его глаза. К счастью, ни страх, ни жалость не загасили холодного серебристого пламени. Это по-прежнему глаза бога смерти.       — Не затягивай рану. Отымей меня прямо сейчас. Если я умру в процессе, можешь выкинуть труп в море.       Более чем заманчивое предложение. И Чуя сразу оживился, приблизился, почти соприкасаясь с Дазаем носами, и тоже внимательно смотрел. Выискивал обман. А у самого уже блестели льдисто-прозрачные искры, будто лунная рябь на воде.       — Ты бредишь, что ли?       — Нет, я вполне серьезно.       — Ну… Ты сам предложил. — Пальцы Чуи приблизились к ране, и Дазай прикусил губу. — Пробили-то нехило. Но быстро ты точно не сдохнешь.       — Неважно…       — Важно. Трахать жмурика я не собираюсь.       Дазай рассмеялся бы, но не смог разжать зубы. Грех отказываться сейчас от состояния трупа. Мертвецу не больно. Мертвецу не надо думать о смысле жизни… и вообще не надо думать.       Минус в том, что мертвецу ни за что не увидеть потрясающее зрелище надрачивающего себе Чуи. О! Ради этого стоило жить. Рыжик полыхал всеми оттенками красного, бурчал ругательства себе под нос и работал рукой все резче и быстрее. Хотелось наклониться и обвести языком влажную головку. Дазай и не думал помогать, лишь наблюдал. Думал было отделаться от своих трусов, но едва пошевелил раненой ногой, аж взвизгнул. Будто черти по костям скребут.       Чуя усмехнулся:       — Не двигайся. Не дай бог сдохнешь раньше, чем я кончу. Убью.       — Так ведь я уже сдохну.       — Значит, прямо из ада достану и опять убью!       Черт возьми, как романтично. Именно о такой смерти Дазай и мечтал. Если б еще не боль, то совсем идеально…       Чуя полез в карман, бурча что-то вроде: «Как знал, что пригодятся». Нет бы спасибо сказать. Это ж именно Дазай всучил ему презервативы.       — Может, ты ускоришься?       — Я ускорюсь, когда всуну, — Чуя содрал трусы. Дазай вскрикнул. Вот же садист! Специально все делает резче, еще и хорошие труселя в крови извозил, гад.       Но парад садизма только начался.       Не сказать, чтобы из раны бил фонтан, но вытекала кровь довольно быстро. Сознание еще не помутнело, но уже холодели пальцы и нутро завязывало в узел от плохого предчувствия. Близость смерти заставляет любого трепетать и благоговеть, а Дазая — еще и возбуждаться. Никто и никогда не узнает, как же невероятно: оказаться между наковальней предопределенности и молотом непредсказуемости. Последний получил наилучшее воплощение в лице маньячно скалящегося рыжика.       Плохое предчувствие полностью себя оправдало. Не надо было заводить чертову карусель.       Чуя погладил около раны, собрал пальцами кровь и поднес их ко рту. Чертовски эротично облизал. Но следующим заходом сунул палец в рану.       — Су-у-у-у-ука-а-а-а!!! — заорал Дазай. От боли чуть судорогой не сковало. Чуя действительно сука: взял и затянул ремнем рот, продолжая копаться в ране. А потом сунул окровавленные пальцы в задницу. Нашел, блин, смазку.       Как же больно…       Боль везде, кругом, в висках, в скулах, в позвоночнике, в коленях. Дазая всего скрутило. То, что копались в заднице, — мелкий дискомфорт. Даже когда Чуя вставил и начал двигаться, не страшно. Застоявшийся, провонявший рыбой воздух дока заполнял легкие и со стонами вырывался из них. Казалось, терпеть не было сил. Чуя как назло, закинул ноги Дазая себе на плечи, вбиваясь до упора, и наклонился. С каждым толчком кровь выплескивалась из раны. Не остановить. Маньяк, самый настоящий.       Больно. Страшно. Холодно.       И, о, да… Хорошо.       По-настоящему хорошо.       Дазай закатил глаза, потом вовсе закрыл.       Боль отошла на второй план. А может, телу стало настолько все равно, что с ним, что оно ничего не замечало и цеплялось за крупицы эндорфина и адреналина, прибывающие с каждым движением Чуи. Еще. Черт возьми, еще.       Кровь совсем отлила от мозга, зато член стоял. И плевать, что Чую Дазай не видел — настолько туманным был мир перед глазами. Но слышал сорванное дыхание и чувствовал, всем телом чувствовал его, горячего, сильного и безжалостного. В какой-то момент он потерял собственную личность: кто он? что делает? где? зачем?       Совсем неважно. Важно — собственное, затухающее сердцебиение, уже не соотносимое с безумной скоростью Чуи, вдалбливающегося так, будто хотел вколотить Дазая в ящик.       И холод. Совсем холодно, но не страшно.       Смерть так близко — ее ледяные объятия почти коснулись сердца. Дазай кончил и отключился.       Очнулся он в больнице. У двери стояли подчиненные в качестве охраны. Медсестра, увидев, что Дазай очнулся, позвала кого-то в палату.       Чуя вошел как ни в чем ни бывало, протянул пакет с апельсинками. Щелкнул пальцами, и охрана испарилась, в палате они остались одни.       — Ты меня наебал, — обиженно фыркнул он. — Сдулся в самый ответственный момент. Знаешь ли, совать в полумертвого, все равно что в дупло. Никакого удовольствия.       Дазай пожал плечами.       — А чего в море меня не выкинул?       — Должниками не разбрасываются.       — Это я еще твой должник? Да я тут из-за тебя в койке валяюсь!       — А мог бы валяться в гробу.       — Вот именно!       — Бля, не успел очнуться, уже меня достал! Вот как только выпишешься, убью. Убью к чертовой бабушке.       — Ну да, ну да. Это мы еще посмотрим.       Впрочем, Дазаю самому нравилась эта игра. Умирать и возрождаться, чтобы снова оказаться убитым Чуей.       Разве не об этом он мечтал?