Говорило море

Мужчина оказывается капитаном разбитого судна и, как угадал Намджун, они были всего лишь разведывательным отрядом. Заложника приковывают в трюме «Жемчужины», и это единственное, что держит Хосока на этом корабле рядом с Тэхеном. Разговаривать у них не получается, и холодное игнорирование это самый максимум, возможный в такой ситуации. Джин частенько захаживает на борт в ожидании, когда заложник расколется, но Хосоку кажется, что на самом деле он следит, чтобы они с Тэхеном не поубивали друг друга. Или чтобы Тэхен не убил заложника. Не то чтобы он мог как-то это пресечь, с той ночи Тэхена сторонятся все, кроме Хосока. Ощущение неизбежности их столкновения убивает страх перед человеком, который может в любую секунду превратиться в ужасного монстра. Когда до залива остается меньше суток, заключенный наконец-то начинает говорить, и Хосоку становится понятно, что за жуткие ощущения были у него от сундука. По легенде, разлетевшейся среди тех, кто искал легкой наживы, золото своей древностью сулит не только несметное богатство, но власть, которой еще не видел мир. И, как только сундук открылся, на особых картах, которыми владели лишь те, кто десятилетиями, веками искал золото, появился особый знак. И будет появляться, куда бы ни двинулся корабль с сундуком. Джин, осознавая, что вся его команда в опасности, холодеет от ужаса. Только Тэхен сохраняет удивительную невозмутимость и, усмехнувшись, покидает их временную камеру для заключенного. Хосоку, может, послышалось, будто на лестнице Тэхен обронил тихое «так и думал», но что-то тянет его за ним наверх. Снаружи глубокая ночь, и палуба едва подсвечена отблесками ламп на «Помналь», но Хосок пробирается сквозь полумрак наугад, пока на носу корабля не видит шапку синих волос, развевающихся на ветру. — Я ушел, чтобы не сорваться и не убить тебя, а ты пошел за мной, — говорит Тэхен не оборачиваясь. — Ни мозгов, ни чувства самосохранения. — Как ты меня услышал? Я шел очень тихо. — Я всегда тебя чувствую, — Тэхен оборачивается, и темнота обнимает его черную тяжелую робу, похожую на оперение огромной птицы. — Как чувствуют приближающуюся смерть. Где-то рядом, ни предсказать, ни остановить. Хосок садится на небольшие ящики у перил, вздыхает тяжело. — Что я тебе сделал? — Тэхен смотрит с недоверием. — Нет, серьезно, что? Или моя семья, не знаю, за что ты так нас ненавидишь? Хосок умалчивает, что чужими стараниями у него больше нет семьи, он остался последним, и этой боли никогда не утихнуть — но сейчас больше, чем ненавидеть, он хотел разобраться. Тэхен не похож на того, кто стал бы убивать по простой прихоти, иначе он давно убил бы их всех. Хосок вздыхает. Не хватало только оправдывать монстра, а. — А что я должен был сделать с теми, кто убил мою семью? — Это невозможно. Усмехнувшись, Тэхен садится напротив прямо на доски, откидывается головой на ограждение борта, и вот они будто снова оказываются в каюте, как несколько дней назад, только теперь между ними пропасть. — Хочешь я расскажу тебе сказочку? — с болезненной улыбкой спрашивает Тэхен. — От таких не засыпается, но я все равно попробую. Раз уж ты просишь. — Если тебе не сложно. Тэхен, забиваясь затылком между деревянных столбиков перил, смотрит, как качается звездный купол. Человечность теперь редкий гость в их общении. — Тебе повезло знать, что такое семья. Моей семьей была команда «Стигмы», так на самом деле называется корабль, на котором мы сейчас находимся. Вернее, назывался, пока все не случилось. Ребята подобрали меня и младшего брата совсем маленькими, обучили всему, что знают, некоторым навыками я не могу хвалиться, но это был лучший расклад для того, кто кроме приюта ничего не видел. Я даже не знал, что у нас на борту есть какая-то ценность — моим делом было следить за кораблем, чаще всего я помогал Енджуну перебирать крупу, чтобы не плесневела, нас даже на заварушки не звали. Я неплохо управлялся с метательными ножами, но мне отдали их только один раз. Джинен забросил их в кладовую и приказал молчать, запер снаружи, сказал только, что Чоны приплыли. Когда все началось, слышались крики, лязг железа, кто-то стонал от боли, а мы даже не могли выйти. Енджун тогда сказал, что слышал, как эти Чоны уже приплывали сюда, как капитан ругался с ним о каком-то сундуке. Он всегда все знал, всегда подслушивал — да ему было десять, кто в таком возрасте не сует нос куда попало? А еще он был честным, слишком честным, настолько, что когда твоя семья нас нашла и, протащив сквозь палубу, покрытую трупами, забросила в капитанскую каюту, честно ответил на вопрос, знает ли он, что в сундуке. Я его впервые видел и мне поверили. Енджун сказал, что там золото, ведь так эти люди могли побыстрее забрать добычу и уехать. Но им не нужно было просто золото, им нужно было уничтожить всех, кто о нем знал. Ты знаешь, что такое видеть смерть близкого человека. Я тоже знаю. Меня не тронули, кто-то сказал, что они решат, что со мной делать, если до следующего их приезда я выживу здесь один, потому что сундук они не могли ни открыть, ни вынести. Следующий раз стал для них последним. Я попросил у морей дать мне силу, взамен поклявшись никогда не покидать корабль дальше, чем на милю, пока не умрет последний из вашего рода. Мы оказались привязаны на триста лет, я и поседевшая от боли и крови «Стигма». Она стала драгоценностью, я — чудовищем. Тэхен замолкает, Хосок и сам не может найти слов. Что он может? Извиниться? Несет ли он вину за то, что произошло, и можно ли измерить, кто из них виноват больше, когда у обоих перед глазами ничего кроме жажды мести. Человек, объятый ненавистью — слабый человек, и Хосок на глупой надежде спрашивает: — Ты уверен, что это была моя семья? Тэхен кажется настолько сбитым с толку этим вопросом, что вместо привычной бурной реакции у него только немного приподнимаются брови. Он встает со своего места, медленно подходит ближе, чеканя: — Уверено ли море в том, куда идет? Уверено ли солнце, что встает с той стороны? Уверены ли боги в том, что могут совершить ошибку и моими руками погубить целую династию? Он наклоняется перед сидящим Хосоком, чтобы поравняться; на палубе темно, но Хосоку кажется, что тэхенова тень, чернее сгустившейся ночи, накрывает его словно судный день. — Уверен ли я? — тихий, вкрадчивый голос льется сквозь улыбку, осыпается за шиворот верткими змеями. — Я чувствую твою кровь, чувствую тебя. Я, если бы сильно постарался, сказал бы, о чем ты думаешь сейчас. Тэхен облизывает губы, и Хосок наконец ломает мучительный гипноз темных глаз, промаргивается, всматриваясь в чужое лицо. Тэхен красивый и жуткий, жутко-красивый, Хосоку надо бежать без оглядки, а он только и думает: что если между ними может быть что-то кроме ненависти? Что-то простое, человеческое? Хотя бы зернышко и сколько топкого чернозема нужно перерыть голыми руками, чтобы оно взошло? — Мне жаль, — говорит Хосок, делая мучительный первый подкоп и даже от этого шага, первого из миллиона, чувствует едва ощутимое облегчение, едва ли отзвук от него. В Тэхене оно, возможно, резонирует эхом, потому что он раскалывается шелестящим шепотом и говорит: — Мне тоже. * Ранним утром следующего дня они, наконец, оказываются у залива Трех Хвостов. Природа его названия становится понятна, когда оба корабля только приближаются — горы в заливе сходятся полукругом, непривычно изогнутые, словно хвосты гигантских каменных русалок, нырнувших на дно. Юнги бы здесь, наверное, понравилось, но в такой ранний час «Помналь» спит, только Намджун следит за ходом, и Бомгю по-совиному зевает с верха мачты. Хосок с Тэхеном остаются сидеть на носу «Жемчужины» до самого рассвета. Первый уверен, что не уснет, а второй с момента столкновения с другим кораблем больше не возвращался в каюту. Они ни о чем не разговаривают, лишь смотрят на океан, и никто из них не признается, что рад случайности, из-за которой они остаются встречать утро, ведь только в такой редкий час океан набирает цвета как пронзительно-синие сапфиры под первым солнечным лучиком. — Пора, — говорит Тэхен первое за это утро. Он лезет себе за пазуху, вытаскивает небольшую длинную ракушку, висящую у него на шее, и прижимается к ней губами. Ничего не происходит, но Тэхен стоит так долго и прикрыв глаза, Хосок не понимает, пока не слышит плеск и едва слышный мелодичный голос издалека: — Спустишься ко мне? Тэхен свешивается с носа, потом оглядывается недоверчиво на Хосока, и кричит куда-то в воду: — Давай ты ко мне? — Подсоби! С кем он разговаривает? Хосок хочет подойти поближе, но Тэхен, выпрямившись, вдруг отталкивает его ладонью в грудь. Непонятно, что же удивляет его больше, мягкость этого прикосновения или то, что Тэхен вообще к нему прикоснулся. — Тебе, наверное, лучше отвернуться. — В смысле? — Не думаю, что ты хочешь это видеть. — О чем ты? Кто там? — Хосок непонимающе таращится ему за плечо, но там ничего не видно. Тэхен тяжело вздыхает. — Не говори, что я тебя не предупреждал. Тэхен скидывает свою робу, оставаясь обнаженным по пояс. Хосок не знает, почему отводит взгляд в сторону, и только потом до него доходит, что это было лучшим его решением. Возможно, в жизни. Потому что кусочек происходящего он все равно ловит краем глаза: Тэхен, так и не повернувшись спиной, выпускает длинное щупальце, и оно со свистом летит за борт. И это вообще не то, что Хосок хотел бы увидеть так внезапно на голодный желудок, поэтому, задавив позорный вопль, он стремительно отворачивается. Почему-то до него до сих пор не дошло, что нет никакого Тэхена и кракена. Есть просто Тэхен, который может делать со своим телом все, что хочет, и для этого ему не нужно, как в сказках русалочкам, касаться воды. — А что это у нас за стесняшка? — слышится за спиной незнакомый голос. Нежный, как горячая карамель, песня, а не голос, Хосок таких приятных оттенков не слышал ни у кого, и, забывшись, он оборачивается обратно. Возможно, русалочки есть не только в сказках. — Это Чимин, — говорит Тэхен, и невиданное создание, сидящее на носу корабля, с солнечной улыбкой машет ему рукой. — А это Хосок. Хосок знает, что таращиться невежливо, но он скачет взглядом то тут, то там, не веря своим глазам, но видение не исчезает. Чимин насмешливо колотит темно-изумрудным хвостом, будто совсем не стесняясь своей необычности. У него по плечам и вниз до самых кончиков пальцев по боковой стороне рук тянутся неизвестные письмена в тон чешуе. Хосок уверен, что языка такого никогда не видел, как не видел удивительные маленькие лазурные камешки на его теле: на длинных серебристых цепочках они свисают с мочек, еще одно держится на колечке в соске, четвертое, крохотное, с бусинку, крепится к витиеватому полукружью септума. — Чимин, прекращай, — бурчит Тэхен с мрачностью больше похожей на ревность. — Я совершенно ничего не делаю, — сладко отвечает Чимин и, услышав вздох друга, смеется. — Ладно-ладно, я давненько не забавлялся над смертными. Гипноз спадает с Хосока как по щелчку. Яростно растерев глаза, он недовольно уставляется на необычного гостя. — Это было невежливо, — немного обиженно корит он. Чимин, мотнув головой, откидывает мокрую темную челку и усмехается. — А пялиться на меня в порочном желании — вежливо? — Я не… — Хосок возмущенно задыхается. — Я просто никогда не видел русалок. — Так вот потому и не видел, вы, люди, только и можете что портить. Господи, надо позвать Юнги. Пусть разобьются все его надежды на праведность этих существ. — Мне нужна твоя помощь, — говорит Тэхен. — Сундук открылся, — Чимин вздыхает, теряя прежнюю игривость, — я знаю. — Откуда? — Мы видели. Все видели. — Ты что-то знаешь? — удивленно спрашивает Хосок. — Я вообще много знаю, человек. Вы должны пойти со мной. Оба. — Ты себя слышишь? — Тэхен издевательски смеется. — Посмотри на него, он обычный человек. — Эй! — кричит Хосок с возмущением. Он не понимает, о чем они разговаривают, но Тэхен забывает, что ему в любую секунду этот обычный человек может загнать нож в сердце. — Ну, способы есть, — Чимин пожимает плечами. — Ты пойдешь с нами под воду. — В смысле под воду? В смысле с вами? Шестеренки в голове Хосока заходятся с такой скоростью, что сейчас задымятся. Во-первых, он не умеет дышать под водой. Во-вторых, Тэхен превратится в огромное чудовище, и Хосок помрет от разрыва сердца раньше, чем двинется с ним куда-то. Что вообще может быть хуже того, чтобы оказаться рядом с кракеном? — Тэхен может передавать тебе воздух. — Тэхен, старательно прячущий взгляд, вдруг обретает такое странное выражение, будто ему… неловко? — Давай. — Он не согласится. — Дай сюда, — рубит Чимин, закатывая глаза. Он не глядя протягивает руку, и Тэхен аж пятнами покрывается. — Тэхен! За спиной Тэхена тихонько чвокает и тонкий конец щупальца, вполовину меньше обхвата запястья, мягко ложится Чимину в руку. — Через него передается воздух и… — АААААААА! Хосок, кажется, орет так, что встряхивает «Помналь». — Я не буду! Нет! Не буду! Ни за что! Я не засуну в рот эту штуку! — А я тебе и не предлагаю, — огрызается Тэхен обиженно. — Да не надо ничего засовывать, — устало говорит Чимин и разворачивает щупальце, продолжая тоном невозмутимого ученого, — смотри, тут есть несколько сосков… — Господи боже! — Чего ты там разорался, Хосок? Хосок оглядывается и замечает Юнги. Тот, видимо, только проснулся и топает по палубе лохматым недовольным облачком, не подозревая, что для кого-то он подарок судьбы. — О! Юнги! Юнги, сюда! — Нормальные люди в такую рань не орут, дьявол тебя раздери, — недовольно бурчит их корабельный всезнайка, но на «Жемчужину» все-таки переходит, идет навстречу, потирая глаза и не прекращая старческий бухтеж: — сон это священная вещь, что вообще могло такого случиться, ради чего стоит будить людей… — Я случился, — говорит Чимин, улыбаясь точно как в первую минуту знакомства, и Хосок уже заводит обратный отсчет до момента, когда Юнги превратится в блаженную лужу. Но он только застывает на месте, смотрит огромными глазами, выдыхая с непривычной нежностью в голосе: — Это ты… Чимин озадаченно щурится. — Мы разве знакомы? В том, как он заправляет волосы за ухо, как поворачивает голову, ведет плечом, пуская солнечный свет зажигать изумруды на таинственных символах, во всем столько колдовства, что Хосок сам чувствует, как у него ведет колени, но Юнги оно как будто не берет. Тот заметно удивлен да и только, в глазах чистейшая ясность. — Ты меня спас полгода назад. — Мы много кого спасаем. — Недалеко от Горбатого Мыса? В октябре? — Чимин задумчиво мычит, и Юнги в беспомощности разводит руками. — Корабль налетел на риф. Не помнишь? Там на носу русалка была с крыльями. Флаг еще такой, в три цвета, с ножами. Я еще…просил тебя спасти мою собаку. Нет?.. Голос Юнги обреченно затухает, и Хосоку до боли в сердце хочется его обнять. Но Чимин вдруг лопается от смеха, беззаботного такого, детского, хохочет, запрокинув голову и радостно хлопая хвостом. — Да помню я, помню. Ты Юнги, — он широко улыбается, и краска возвращается на побелевшее лицо ученого. — Просто проверял тебя. — Нельзя же так… — неосознанно вырывается из Хосока на выдохе облегчения. Зеленую радужку окольцовывает жидким серебром, будто горячей ртутью; от русалочьего взгляда Хосоку не по себе. — Мы правда много кого спасаем. Но знаешь, как объясняют люди, зачем ищут нас? А сколько раз на меня ставили ловушку? Хосок виновато прячет взгляд. Чимин очень красив, невероятно красив, люди от такой красоты теряют голову. — Я не хотел ничего такого, — говорит Юнги, — просто спасибо сказать. И за Холи тоже, он до сих пор плавает со мной. — Тогда… — Чимин расплывается в улыбке, от которой на чужом лице пробивается легкий румянец, — рад был помочь. — У меня есть идея, — вдруг осеняет Хосока. — Я пойду с вами, если Юнги тоже пойдет. Вам двоим я не доверяю. — Нет, слишком опасно, — говорит Тэхен, — он может запомнить дорогу. Мы пойдем вдвоем. — Если ты хочешь разобраться, то Хосок должен идти с нами. — Чимин смотрит прямо на него. — Если это твое условие, то ладно, Юнги идет тоже. — Куда я иду? — Под воду. — А как дышать? — Надо взять щупальце в рот, — Хосок ехидно скалится. Юнги пожимает плечами. — Если это необходимо… — Охренеть, ты в своем уме?! — Он ради своей русалки вообще на все готов пойти, что ли? — Есть другой способ, и он гораздо безопаснее, — говорит Чимин. — Другое дело, вот это я понимаю, сразу бы так… Чимин хватает Юнги за рукав, дергает к себе резко, пока тот не успел опомниться, и легко прижимается к губам. Юнги вспыхивает до кончиков ушей и через секунду бездыханный валится на пол. У Хосока холодеют ладони. Это где же в этом способе безопасность?.. — Твоя очередь, красавчик, — Чимин насмешливо манит его пальцем. — Чего, боишься меня? С хвостом я за тобой не побегу. Он так задорно смеется, что Хосок чувствует себя если не глупым, то ну очень по-детски, поэтому, сжав кулаки, делает решительный шаг ближе. Чимин тянется к нему, но на поцелуй с Юнги это совсем не похоже — в этот раз он едва ли касается губами, но этого достаточно, чтобы Хосок отключился словно от удара по голове. — А целовать обязательно было? — бурчит Тэхен, складывая руки на груди. — Мог же просто приказать им застыть. — Так бы я не увидел твою реакцию, — Чимин подмигивает, и его глаза блестят хитринкой. — Давай, помоги скинуть их за борт. * Первый глоток воздуха, который Хосок делает после пробуждения, кажется таким сладким, будто он не дышал целый день, когда на самом деле не дышал несколько минут. Какой бы магией не обладали русалки, этого было достаточно, чтобы пронести обоих глубоко в сердце залива, под огромную толщу воды. Хосок этого не осознает - впервые открыв глаза, он обнаруживает себя в пещере, освещенной мерцающим зеленовато-синим светом. Вода здесь доходит ему по пояс и от малейшего движения поверхность заходится кольцами, шум воды отражается от каменных стен и дальше вглубь темного тоннеля. — Очнулся все-таки. Хосок поздно понимает, что, если вода доходит до пояса, это не значит, что он стоит на дне. Слишком поздно. Голова будто специально медленно думает, чтобы отсрочить момент неизбежного ужаса, факты складываются как пазлы трясущимися пальцами. Вот Тэхен смотрит на него, высунувшись из темной воды одной головой, и его глаза даже в бирюзовых отблесках кажутся гораздо чернее. Вот Юнги, бледный от страха или странного света, смотрит на него по другую руку от Тэхена, выглядывая из воды точно так же до пояса. Вот Хосок наконец осознает, что за странное ощущение тела ниже воды. Щупальце, будто предчувствуя побег, сжимается вокруг него чуть плотнее. — Если ты не заорешь, — тихо и очень осторожно произносит Тэхен, губы над самой кромкой воды пускают мелкую дрожь, — я свернусь так, чтобы ты мог сидеть как на стуле. Хорошо? Хосок не знает, откуда эта внезапная забота, но, онемев от шока, согласно кивает. Заорать все равно хочется. Особенно, когда щупальце медленно приходит в движение. В жизни он видел змей много раз и почему-то сейчас кажется, что как-то так ощущается объятие питона, только больше любых пределов, установленных природой. Щупальце чуть слабеет и изгибается, плотно сжимая под коленями, свободнее оборачиваясь вокруг бедер и более широким диаметром вокруг торса, образовывая спинку. Хосок позволяет себе немного откинуться на импровизированный стул, неосознанно положив руки на переднюю часть кольца, что, сформировав спинку, теперь чуть показывается из воды. Хосок заставляет себя не отрывать руки на рефлексе и пытается расслабиться. Кожа под его ладонями эбонитово-черная, скользкая и теплая. Он внезапно осознает, что в этой холодной воде щупальце остается единственным, что согревает тело в мокрой одежде. — Надо идти, — слышится голос Чимина и, оттолкнувшись, русал уплывает дальше по тоннелю. Тэхен тоже делает рывок, и Хосок с испугу сжимает щупальце в руках. Тэхен шипит. — Не сжимай так сильно, — говорит он спокойно, — иначе я тебя выроню, и ты уйдешь так глубоко на дно, что даже рыбы не достанут. — Я случайно… Тэхен удивленно приподнимает брови. — Это не угроза, я просто предостерегаю, — немного растерянно произносит он. — Держитесь крепче оба. Только осторожнее, следите за руками, я все очень хорошо чувствую. Очень хорошо, да? Интересно, насколько? Хосок встряхивает головой — это не то, о чем стоит думать. Вскоре он даже забывает, каким странным видом транспорта они двигаются сквозь пещеру. Им открываются большие залы, где потолок уходит далеко вверх в черноту, холодные источники и небольшие водопады, бьющие прямо из камня, коридоры и коридоры, разные и непохожие друг на друга. Иногда им встречаются живые существа и не только животные — от одной странной зубастой рыбы Тэхен уводит Хосока в сторону. Тому немного страшно оглянуться, но он готов поклясться, что у Юнги падает челюсть, когда они сталкиваются с другими русалками. — Нам нужно попасть в старую библиотеку, — говорит Чимин своим сородичам после недолгого разговора. Две русалки, преграждающие им путь в следующий коридор, Кай с рубиново-красной чешуей в тон глазам и Тэмин с ртутно-белой и нитками тяжелого жемчуга вокруг шеи, смотрят на них с недоверием. — Чон пусть идет, а чужака могли бы оставить. Больше, чем нависшая над Юнги опасность, Хосока волнует, какого черта они знают его фамилию. — Он не представляет угрозы, — спокойно говорит Чимин и улыбается совершенно нетипично для того, что произносит, — в случае чего, я сам его убью. — Как скажешь, только к нам его не заводи. — Не буду. Позовите мелкого, когда мы вернемся. Тэмин ныряет вглубь, взметнув серебряным плавником, но Кай за ним не уплывает, только смещается в сторону, пропуская. Забывшись, Хосок опускает голову вниз, чтобы посмотреть, куда исчез первый русал. Вода в этой части пещеры будто подсвечена снизу разноцветными огнями, а где-то там на много миль вглубь уходят каменные города. Хосок бы увидел это, если бы не зацепился взглядом за медленно качающиеся черные щупальца под водой и в страхе не отвел взгляд. Печального взгляда Тэхена он не видит тоже. — Ты правда можешь меня убить? — спрашивает Юнги. Он даже не удивлен, но ему нужно знать. — Если потребуется. Я вернул тебе жизнь, я же могу и отнять ее. То, что Чимин называет старой библиотекой, оказывается залой гораздо больше предыдущих, тоннели здесь громадные, расслаивающиеся на короткие мелкие коридоры до других пещер. Стены по обе стороны украшены разноцветными рисунками, эпизодами чьей-то жизни, точно не разобрать, и их бесчисленное множество. Чимин, проплывающий близко к стене, гладит по ним рукой, и изображения то и дело загораются под пальцами. Кто мог оставить это здесь? Что за огромное существо на такое способно? — Почти пришли, — Чимин улыбается через плечо и торопится вперед. — Чьи это рисунки? — не удерживается от вопроса Хосок. — Древних тварей. Их почти не осталось, а те, что дожили до этого века, редко показываются остальным. — Кем они были? — спрашивает Тэхен, рассматривая стены. — Тэ, — неожиданно тихо отвечает Чимин, — я от тебя кое-что скрыл. Они останавливаются перед стеной с низким переходом над поверхностью воды. Хосок неосознанно задирает голову и чувствует как немеет от невозможности осознать насколько необъятен рисунок, выщербленный на каменной толще: возвышаясь штормовой волной, со стены на них смотрит гигантский черный осьминог. Глядя на скульптуру, Чимин тихим голосом начинает рассказывать. Человечество было ослеплено жаждой власти и богатства с тех пор, как у вещей появилась цена. Они не думали о том, что у многого в этом мире есть цена гораздо страшнее, неподъемная цена, неизмеримая. Об этом не думали и те, кто украл из древнего святилища ларец с золотом; они считали себя превыше богов, и расплатой за их тщеславие стало страшное проклятье. Куда бы ни увозили сундук, кто бы ни прикасался к золоту, повсюду за ними следовала смерть. Целые семьи и города умирали от ее рук, пока кто-то от отчаяния не сбросил сундук посреди Восточного океана. Тем, кто жил в нем давным-давно, гораздо раньше русалок, не нужно было золото, их не одолевали слепые желания, но проклятью было все равно, в кого целиться, покуда в руках был натянутый лук. Погибли многие древние рыбы, предки русалок, многие из китов потеряли рассудок. Первые осьминоги, лишившись больше половины династии, поняли, что человеческому золоту с земли не будет покоя в море. Кто-то говорит, что это была случайность, кто-то, что судьба, а кто-то уверен, что Чонов в море знали уже тогда. Небольшая мирная семья, занимающаяся торговлей пряностями, никогда не трогала ни людей, ни морских существ — есть легенды о том, что однажды они спасли одну из первых русалок, которую ранило хитрым людским оружием, и отпустили ее на волю. Выжившие старейшины кракенов встретили на поверхности небольшой корабль Чонов и попросили спрятать золото на суше, пообещав взамен до конца веков охранять их корабли. Договор был скреплен кровью. Они проплывают в узкую расщелину, и Хосок видит картину своими глазами: как огромные щупальца поднимают сундук наверх в руки человека на корабле. Это может быть лишь обманом зрения, но в лице человека, его давнего предка, он немного узнает себя. Чимин уводит их дальше в пещеры. Кракены запечатали проклятье внутри, и кровь Чонов стала для него печатью, никто кроме них не мог открыть сундук. Золото столетиями хранилось в имении Чон, окутанное тайной, история все больше стиралась из памяти, только из поколения в поколение передавалось знание, что сундук не должен быть открыт, иначе проклятье падет на землю. Когда сребролюбие ослепит людей, чем быстрее разнесется по миру монетка за монеткой, тем ближе конец всему живому. Кракены соблюдали клятву, и их помощь была не только в том, что под постоянной защитой расцвела торговля семьи, но и в присутствии рядом. Они выходили из воды, обретая человеческое тело, чтобы следить за сохранностью золота, но со временем им так понравилось на земле, что они остались на ней навсегда в теле людей. Те, кто сохранил истинное обличие, ушли глубоко под воду и больше никогда не возвращались. — Что ты хочешь сказать? Голос у Тэхена дрожит. Чимин молчит, виновато прикусив губу, смотрит, как осознание раскалывает друга кусок за куском, и все-таки подтверждает его догадки: — Ты потомок тех, кто отказался от моря ради человеческой жизни. Ты не был проклят обличием кракена ради своей цели, просто море ради нее вернуло тебе твою природу. — Что было дальше? — спрашивает он нетерпеливо. Почти требует. Должно же быть в его жизни хоть что-то настоящее, хотя бы причина для ненависти. Чимин вздыхает. — На этом рисунки обрываются, потому что последних из кракенов уже много лет никто не видел. Но мы знаем продолжение от душ несправедливо убитых из-за этой истории, чьи тела сбросили в море. Виноваты Чоны ли, кракены ли, которые, так долго прожив на суше, забыли свою природу, но из чьих-то уст просочился секрет о существовании золота в хранилищах имения. На особняк было много нападений, много воров пытались пробраться, но только одному удалось пробраться в самое сердце — и не дома, а главы семейства Чон. Это было триста лет назад, но ты ведь помнишь, как легко твоему капитану было покорять сердца? — Хваса не могла такое сделать, — упрямо говорит Тэхен, но голос ломается на последнем слове. Он сам в это не верит. — Могла и сделала. Чтобы втайне от всех вывезти сундук из дома, на которое то и дело нападали, она убедила влюбленного мужчину в своей верности, и темной ночью они вдвоем покинули город с сундуком на «Стигме». Безопасного места, которое обещала Хваса, мужчина так и не встретил, его убили до этого. По счастливой ли случайности, ты тогда уже долгое время плавал с ними. Защитное заклинание среагировало на опасность и, найдя рядом того, в чьих жилах текла кровь наложивших его, не позволило больше передвигать сундук без твоего разрешения. Пока Хваса пыталась понять, что делать, хранители клятвы семьи Чон вас нашли. Они знали, что любой коснувшийся золота или хотя бы знающий его секрет сулил опасность всему миру, и избавились от угрозы. Но не знали как сдвинуть сундук, открыть его — секрет крови Чон, отпирающей замок, умер с человеком, убитым Хвасой. Они покинули корабль в поисках другого способа, а когда вернулись, ты больше не дал им уйти. Что было дальше ты знаешь сам. — Почему ты раньше мне не сказал? — еле слышным голосом спрашивает Тэхен. У него нет сил кого-то обвинять, как не может он больше сам тащить трехсотлетний груз вины. Если Чимин знает правду, может ли он ответить, кто же все-таки был виноват? — Ты бы мне не поверил, пока сам не пришел за ответами. А они не были тебе нужны, тебе вообще ничего не нужно было, кроме как… — Чимин бросает осторожный взгляд на Хосока. — Это знак судьбы, что вы оказались здесь вдвоем. Вы оба должны знать. Если это судьба, то до чего же она жестока. По дороге обратно они не разговаривают, и Чимин, медленно двигаясь впереди, тоже больше ничего не рассказывает. Ему больше нечего — он так долго выбивал себе разрешение показать Тэхену старую библиотеку, хотя многие столетия действовал запрет на возвращение кракенов, выбравших сушу, что решил рассказать все. Как бы больно ни пришлось сделать своему старому другу. — Есть еще кое-что, — говорит Чимин перед выходом из последнего зала. За его спиной, позади каменного прохода в зал, где их встретили русалки, вода знакомо переливается цветными огнями. — Я пойму, если ты будешь обижен на меня. Но обещаю, что это последний наш секрет от тебя. — О чем ты? — хмурится Тэхен, и Чимин отплывает в сторону. — Передай мне Юнги, я боюсь, что ты его выронишь. — А я? — спрашивает Хосок испуганно. Ему интересно, что там внизу, в настоящем морском мире, но это не то, что он хочет видеть перед смертью. — Тебя он точно не уронит, — Чимин усмехается. Тэхен, недоуменно пожав плечами, подталкивает Юнги вперед и разжимает щупальце за секунду до того, как Чимин подхватит парня на руки. — Привет. Улыбка на лице русала шкодливая, глаза щурятся от радости — он точно знает, какой эффект имеет на Юнги, и ему даже не нужно доказательство в виде умильного румянца на скулах. — Не урони меня, пожалуйста, — смущенный внезапной близостью, говорит Юнги и крепче стискивает руками чужую шею. — Не бойся, — Чимин подмигивает, и крохотные блестки на веках, заметные только на таком расстояние, тихонько бликуют лазурным. — А теперь иди, Тэ. Без лишних вопросов Тэхен выплывает в следующий зал, аккуратно протаскивая за собой Хосока, а тот слишком увлечен тем, как бы не сшибить об каменную арку голову, чтобы заметить, почему Тэхен вдруг резко срывается вперед. — Ты живой? Ты настоящий? Это правда ты? Тэхен обнимает какого-то парня, сжимает так сильно, что у Хосока трещит в ребрах, и он испуганно хрипит: — Задушишь… Тэхен оборачивается одновременно с другим человеком, вернее, существом — у второго кракена те же опасные щупальца под поверхностью прозрачной воды. Два практически одинаковых лица в обрамлении мокрых синих волос смотрят на него. — Прости, я сейчас, — говорит Тэхен, ослабляя случайную хватку, и снова смотрит на второго, потом опять на Хосока. — Это мой брат, представляешь! Он мечется как счастливый щенок — Хосок никогда не видел на его лице столько нежности, столько человеческого восторга, — все трогает Енджуна за плечи, за улыбающееся лицо, обнимает снова крепко-крепко. — Я так рад тебя видеть, — говорит тот в чужую шею и смеется от того, что Тэхен вообще не хочет его выпускать. — Я думал, ты умер! — Тэхен встряхивает его плечи, смотрит, чтобы насмотреться, глазам не верит. — Ты так вырос, с ума сойти! Как это возможно? Как ты выжил? — Не выжил, — Енджун улыбается с сожалением. — Его тело попало в море, — говорит Чимин позади них, — и море пробудило его кровь. Его человеческая жизнь окончена, но вторая суть все еще жива. Как ты можешь превращаться из человека в кракена, так он может превращаться из кракена в человека. — Но я редко это делаю, — объясняет Енджун, — теперь мое настоящее тело другое. Я просто побоялся, что ты меня не узнаешь. Тэхен обнимает его снова, стискивает собой. — Прости меня. Прости. Это моя вина. — Все в порядке. Если бы это не случилось, мы бы никогда не узнали, кто мы. — Оно не стоит того, чтобы тебя потерять, — Тэхен треплет пальцами челку младшего брата. — Ты ведь вернешься ко мне? — Нет, мой дом здесь, — Енджун поджимает губы в сожалеющей улыбке и касается ракушки на чужой шее, — но если ты подумаешь обо мне, когда будешь звать море, я обязательно приду. — Хорошо. Обязательно позову. Сейчас нам надо возвращаться, но я обязательно тебя позову, обязательно, — Тэхен обнимает его еще раз и насильно отталкивается назад, чтобы точно смочь его отпустить. Сердце скучает уже сейчас. Енджун, помахав рукой, медленно опускается вниз, пока его смеющиеся глаза за мокрой синей челкой не скрываются под толщей воды. — Я надеюсь, ты не зол на меня, — говорит Чимин взволнованно. Тэхен улыбается ему через плечо. — Как я могу быть зол на тебя после такого подарка? Но нам правда нужно торопиться, если тот ублюдок не врал, то корабль нельзя оставлять надолго, пока его снова не нашли. — Мы, в общем-то, можем… — Хосок смущенно покашливает, — попробовать первый способ, — и кидает мимолетный взгляд на удивленного Тэхена, — если что… Он не признается, что его страшно пугает, куда они без контроля перемещают его тело и еще больше, сколько времени всего пути он не дышит. Гораздо больше пугает, чем взять щупальце в рот. — А может, лучше поцелуй? — предлагает Юнги совершенно невозмутимо. Чимин смеется. — Да, я бы не хотел, чтобы вы запомнили дорогу обратно, тем более, — его голос обрастает магической сладостью, — раз уж ты настаиваешь… И что-то подсказывает, что дело совсем не в этом, потому что они подаются друг к другу одновременно, и Чимин, наверное, самую малость временит с магией, потому что Юнги не отключается сразу, как в первый раз. Они недолго, медленно целуются, Юнги теряет нить с реальностью, плавно соскальзывая с чужих губ и опадая на руках безвольной куклой. Чимин еще несколько секунд со странной улыбкой любуется его лицом и, как будто вспомнив о зрителях, поворачивается к ним. — Ну, мы пошли, — весело говорит он и резко уходит вниз, только вода гулко булькает. Хосоку на секунду становится страшновато за то, куда Чимин может забрать их историка. А потом ему становится страшно от того, как смотрит Тэхен в неожиданно опустевшем зале, и он с дуру сбалтывает: — Меня ты тоже поцелуешь? Тэхен удивленно приподнимает брови и вдруг хохочет так громко, что его смех разносится повсюду многослойным эхом. Хосок может объяснить, что имел в виду, ведь Чимин ушел, а ему надо как-то вернуться, но Тэхен все смеется и смеется, беззаботно, будто растерял все тревоги. — Ты все-таки такой глупый, — отсмеявшись, говорит он, и его голос становится неожиданно бархатным. — А если поцелую? — Ладно, — стойко говорит Хосок. Или ему так только кажется, потому что губы у него дрожат и в горле пересохло. Тэхен дергает его к себе и тянет ниже, пока над поверхностью не виднеются только их головы. В пещере царит зеленоватый полумрак, но глаза Тэхена, глянцево-черные не цепляют чужого цвета, смотрят глубокой темной водой — не напиться и не коснуться дна. Хосок закрывает свои, чувствуя как движется вода от приближения. Смех Тэхена горит на коже. — Спи, Чон Хосок. И он теряет сознание.