Говорило море

Лихорадка разбивает Хосока в тот же день, едва ли шесть часов проходит с возвращения. Охваченный впечатлениями, он не ощущал, насколько холодной была вода в пещерах и, только когда ветер наверху начал обдувать тело в мокрой одежде, понял, что это было очень неосмотрительно. Следующие несколько дней Хосок помнит плохо, еще сложнее отличить сны от реальности. Последним он осознает только то, как Джин кричит на кого-то, хотя и то могло быть сном, ведь он ни разу не слышал, чтобы тот выходил из себя. — А если он умрет, ты об этом подумал? Или тебе так только проще будет? — Я же не знал, что так случится. — Не знал! Конечно, ты не знал! Легко тебе говорить, а он-то человек! — Не кричи, ты разбудишь его. — Нам до ближайшего врача два дня ходу, если твое ископаемое раскочегарится. Юнги тоже слег, и если нам не хватит лекарств на них обоих, я отрежу твои щупальца на морской коктейль и тебе же скормлю, понятно? Джексон, знаешь ли, отлично готовит осьминога, тебе понравится. — Джин, успокойся, пожалуйста. — Я спокоен как вот эта сабля у меня тут, видишь? Мы оба абсолютно спокойны. — Боги… Я присмотрю за ним. Не надо делать такое лицо, ничего я ему не сделаю. И давай уже проваливай с моего корабля. Если станет хуже, я позову Чимина. Кто позаботится? Это они о нем говорят? Иногда ему снятся кошмары про Тэхена. Его тянет на глубину, топит, тело кракена расползается над ним как чернильное пятно, готовое вот-вот поглотить, и он тянет руки в надежде, что его поймают. Щупальце хватает вокруг запястья, но не вытаскивает из воды, а резко обворачивается вокруг тела, да так сильно, что трещат ребра. Хосок хочет что-то сказать, но вода прорывается в легкие, и мир схлопывается одновременно с тем, как лицо монстра превращается в человеческое. Он видит его, когда в бреду открывает глаза. Корабль раскачивает штормовыми волнами, от грозового грохота трясется все вокруг. В каюте полумрак, но Хосок видит кусок агрессивно-синего неба с черными облаками через открывшиеся двери, видит застывший в проеме темный силуэт. Молния раскалывает тучи в мелкие клочки, лопается вспышкой, и ослепительное сияние на секунду высвечивает контур силуэта с зависшими в воздухе черными щупальцами. Они извиваются, словно змеи, угрожают; Хосок знает, что так оно и кончится, как во сне, ему не выжить против этой силы, и он просит еще раз: — Не надо… Силуэт проходит в комнату, закрывая за собой дверь, садится на край кровати. Хосок дергает головой от тянущейся к нему руки, но кто-то говорит ему мягко: — Тише, тише, — ладонь все-таки касается лба, — черт, жар к ночи усилился. Он наконец узнает голос Тэхена и хочет попросить его не убивать — хочется жить, очень, очень хочется, — но вместо этого слабо выдавливает: — Холодно… Тэхен оглядывается, но вокруг больше нет одеял, последние два и так у Хосока, и, тяжело вздохнув, аккуратно ложится рядом на самый край. — Я не причиню тебе вреда, — слышать эту фразу здесь во второй раз и более того произнести ее самому кажется Тэхену таким странно волнительным, что страх едва не гонит его из кровати. Хосок ему не отвечает, только тяжелое дыхание немного учащается, когда он чувствует, как гладкое проскальзывает по телу, оборачивается вокруг с необычайной мягкостью. Тэхену ничего не стоит развернуть его ослабленное тело на бок, чтобы прижаться грудью к спине: он обматывается вокруг всем собой как мягкое, упругое одеяло. И Хосоку становится так тепло, что он не удерживается от вздоха облегчения. Тэхен утыкается носом в затылок и замирает. От него пахнет морем, солью и свежим ветром, и Хосока этот запах успокаивает. Не из-за любви к морю, а оттого, что есть в нем что-то надежное, что-то очень тэхеновское, когда он забывает о своей ненависти. Если она все еще есть, Хосок уверен, что есть, но не поэтому говорит: — Прости. Тэхен не виноват, и он не виноват, никто не виноват, когда они оба заложники судьбы. Хосок хочет это сказать, но сил хватает только на еще одно слабое «прости». — Не надо, это я должен извиняться. Спи, — говорит Тэхен ему в затылок. Хосок в его руках мелко трясется. — Не вздумай помереть, мы еще не поговорили. Хосок неосознанно сжимает его ладонь на своей груди и закрывает глаза. * Вот только когда он через несколько дней на слабых ногах впервые выходит наверх, никакого разговора не случается. Добрый, заботливый Тэхен как будто куда-то подевался или его не было с самого начала. Хосок всерьез верит, что та ночь ему приснилась, потому что, увидев его, Тэхен, сидящий с Юнги на палубе за игрой в карты, лишь высокомерно приподнимает бровь и говорит: — С возвращением. Ага. С возвращением прежней раздраженной колючки Тэхена. Хосоку даже нечего на это ответить, настолько холодный прием сбивает с толку, и он молча разворачивается в сторону трапа до «Помналь». На другом корабле его выздоровление встречают гораздо душевнее: Бэм уступает свое место за столом, Намджун с Джином кудахчут вокруг как счастливые родители, Джексон обещает отдельно для него приготовить свой лучший суп, который «и мертвого воскресит». Хосок думает, что, видимо, все еще походит на мертвого. За обедом к ним присоединяются Тэхен и Юнги, и Хосок слышит какой-то скрежет — возможно, своей челюсти. — Нам надо зайти в ближайший город, провизия заканчивается, — объявляет Намджун с полным ртом. — Подождите, разве мы не собирались изначально разойтись каждый своей дорогой, когда Тэхен узнает, что это за золото? — Хосоку даже не нужно смотреть вперед, чтобы почувствовать обжигающий взгляд Тэхена на лбу. — Не на это ли был уговор? — Уговор был на то, — говорит Тэхен, — что вы забираете корабль, когда я выполню свою цель, — и улыбается с кислой неправдоподобностью, — то есть убью тебя. — Ну так убей, — фыркает Хосок, дублируя фальшивую улыбку, — только за что? За то, что твою команду убили, когда они украли золото, способное уничтожить мир? А? — Следи за языком, — шипит Тэхен. — Заставь меня, — улыбается Хосок, подаваясь вперед. — Так все, хватит, — Намджун легонько хлопает кружкой по столу. — На моем корабле ругани не будет. — Ты имеешь в виду, на моем? — уточняет Джин невозмутимо. — Просто пожрать нормально мы, видимо, не можем, — вздыхает Югем в конце стола. У Хосока с Тэхеном нормально больше не получается вообще ничего. В тот день будто трескается и без того хрупкий лед, расходится под их ногами, обнажая сквозь разломы темную воду. Они оба чувствуют, что если не остановятся, то провалятся вниз, но не могут. Лед все трещит и трещит, а они все громче, все бессмысленнее ругаются. — А ты частично можешь превращаться вне моря? — спрашивает как-то Юнги, когда они валяются на палубе «Жемчужины». Вернее, он сидит в теньке, а Тэхен лежит, наслаждаясь солнцем и закинув руки за голову. — А ты записываешь, что ли? — смеется он, не открывая глаз. Юнги ученый, что с него взять. — Могу, но полностью это просто неудобно, видел же мои размеры. В воде другое дело. — И ты все еще привязан к кораблю? — Да, Чимин говорит, что пока я не выполню обещание или не откажусь от него, вдалеке от корабля я буду превращаться против своей воли. — И что, жажда убийства все еще прилагается в комплекте с щупальцами? — невозмутимо произносит Хосок, сидящий неподалеку с книгой в руках. Он мог бы остаться читать в маленькой библиотеке, но почему-то не стал. — Чем чаще ты открываешь рот, тем чаще я о ней вспоминаю, — цедит Тэхен. Хосок его пронзительный, палящий взгляд ощущает сквозь книгу. — Мамочки, как страшно. Не хотелось бы однажды проснуться насаженным на щупальце как рыбешка на нож. — Я бы тебя насадил. И может быть, тебе бы даже понравилось. У Хосока аж книга выпадает из рук. Тэхен смотрит как ни в чем не бывало, и Хосоку требуются все силы, чтобы вернуть хамскую, пусть и не очень уверенную ухмылку на лицо. — Не надо навязывать мне свои предпочтения. Тэхен, разгневанно фыркнув «все, не могу, бесит», встает и с разбега прыгает за борт. Хосок сам себя ненавидит за то, что украдкой высматривает что-то на глади воды, но Тэхен так и не появляется. — Догавкаешься ты когда-нибудь, Хосок, — мягко предупреждает Юнги. — Он от тебя вообще не отходил, пока ты валялся, а ты к нему так. Хосок знает, что неправ. Но что-то в нем от ярости аж жилы выкручивает, его бесит, что они не могут поговорить по-человечески и даже не пытаются. Да и как о таком вообще можно поговорить? Подойти и сказать «слушай, я знаю, что моя семья убила твою, а ты их, но, может, начнем с чистого листа»? Хосок бьется затылком о деревянную стенку за спиной. К следующему вечеру они заходят в гавань какого-то городка, где не был никто из команды. На борту царит оживление: пересчитываются бочки, сверяются списки покупок, Джин отсчитывает монет каждому, кто собирается за покупками, и ребята разбегаются как тараканы. По суше скучали все, вдвойне было интересно побывать в городке, который никто не знает. Тэхен сходить с корабля не собирался — куда ему, да и если кто решит шляться по темной гавани, то определенно заинтересуется белым кораблем, — но слова «нет» в словаре Джина не существует. Он уверяет, что видел совсем рядом таверну, это ведь не больше мили от «Жемчужины», и буквально стаскивает его с трапа, без умолку болтая о том, что они могут вкусно поесть и выпить и даже поспать по-человечески, когда такое будет? Хосок плетется за ними с Югемом, больше всего жалея, что не присоединился к тем, кто пошел за покупками. В таверне тепло и уютно, камин потрескивает досками. Хосок садится за большой стол и счастливо вздыхает — ноги дрожат от долгого плавания и после болезни силы еще не до конца вернулись. Джин знающе подмигивает ему и возвращается к разговору с трактирщицей, не замечая его благодарный взгляд. — Ты в порядке? — спрашивает Намджун у Тэхена. Парень выглядит немного растерянным и оглядывается вокруг как взволнованный зверек. — Я триста лет не был на суше, — Тэхен, нервно улыбнувшись, подбирается на стуле. — Непривычно. — Джин, возьми нам выпить! Кому-то надо расслабиться. — Я и так не планирую выходить отсюда трезвым, — говорит Джин, возвращаясь обратно. Когда им приносят горячую еду и бутылки с вином, которых однозначно больше, чем блюд раза в два, Хосоку кажется, что он здесь до утра. Многие из тех, кто ушел за покупками, между таверной и пошляться по городу выбирают второе, поэтому за столом, кроме него, Тэхена и капитанов, еще Юнги, Югем с Марком. Но Хосок единственный не пьет — у него дружба с алкоголем не задалась сразу. Тэхен еще что-то блеет в начале вечера, что не пьет тоже, а потом он не пьет уже второй стакан. Его хочется подколоть, но Хосок смотрит на то, как хмельной Тэхен очаровательно, совсем непохоже на себя хихикает над байками Джина, и не замечает своей нежной улыбки. — И вот он вдрызг пьяный, говорит… — Я не был настолько пьян, — вздыхает Намджун. Джин приподнимает бровь. — Давай я дорасскажу, а ребята сами решат, насколько ты был пьян. Так вот, говорит… еще вот так вот хрясь! по столу, — Джин взмахивает руками, и ребята сгибаются со смеху, — говорит: «Этот корабль — вся моя жизнь, и я ставлю ее на кон!» — О господи, — Намджун утыкается в ладони лицом под общий хохот. — А про то, что я тот еще картежник, любая псина знала, ну никто не полез бы против меня с большой ставкой. И вот он проигрывает, я выкладываю карты, и тут до него доходит, что я мухлевал, хотя у такого пьянчуги мог бы и вчистую выиграть. Не знаю, где он этого набрался, но в богом забытом вшивом кабаке он вдруг подскакивает, — Джин подрывается с места так внезапно, что стул с грохотом падает, — и говорит: «это низко! Нельзя считать победой такой бесчестный поступок!». — Все, поешь, а, — Намджун тянет его вниз за рубашку, чтобы засунуть в рот куриную ногу, но смех за столом так и не утихает. Они уютной компанией сидят до полуночи, каждый рассказывает, как попал на корабль, кого из ребят они подбирали случайно, а кому помогали в тяжелой ситуации. Хосок половину слов пропускает мимо ушей, залипает на красивое лицо Тэхена с горящими глазами и широкой, неугасающей улыбкой. Радость идет ему невероятно, будто между его человеческими воплощениями, девятнадцатилетним и нынешним, не было трехсот лет. Чуть позже Намджун и Джин уходят погулять по городу, другие ребята - наверх спать, потому что завтра им еще грузить провизию, чтобы утром поскорее уплыть дальше. Хозяйка трактира просит позвать ее, если что понадобится, и возвращается к себе, оставляя Хосока с Тэхеном наедине. За столом повисает странноватая тишина. — Поговорить нам, видимо, все равно придется, — вздыхает Тэхен и уходит, садясь на корточки перед камином. Хосок поджимает губы. Напряжение все еще сквозит и в тэхеновом голосе, и в том, как у Хосока бешено колотится сердце — но теперь в нем есть что-то еще, искрящее от недосказанности. — Я должен извиниться, — звучит следом, — и за то, что случилось, и за твою семью. — В этом нет смысла. Хосок не успевает сказать, что не имел в виду ничего плохого, только то, что им нужно двигаться дальше, пробовать заново вместе или раздельно, если первое невозможно, и он не может объяснить, зачем ему это вместе, насколько он обезумел, что допускает эту мысль, но иначе просто не получается. Но Тэхен уже срывается с места, гневно смотрит глазами-стрелами — Хосок отлично стреляет, и он никогда до этого момента не чувствовал себя на месте цели. — Отлично, — Тэхен насмешливо клонит голову, — то есть, я могу не извиняться перед тобой за то, что убил твою семью, когда она вырезала мою? — Ты же знаешь, почему они это сделали, — цедит Хосок предупреждающе низко. — Да? А почему? Потому что любой, коснувшись золота, теряет рассудок? А как же ты объяснишь нас? — Тэхен подходит ближе. — И ты, и я его трогали. И что изменилось? — Им лучше знать. Не будь Чимина, мы бы вообще ничего не узнали. — А сколько вообще в этом правды? Где гарантия, что Чоны, зная как открыть сундук, не были готовы убить любого, кто на него позарится? — Не говори так о моей семье, — цедит Хосок. Его до скрежета бесит самодовольная ухмылка на лице Тэхена. — Может, никакими героями они и не были, сами с ума сошли с алчности! — Это не давало тебе никакого права убивать тех, кто знать не знал про золото, — Хосок осекается. Ему кажется, что это уже перебор, что не следовало этого говорить, но Тэхена не задевает по крайней мере внешне. — Почему ты так уверен, что они не знали? — приподняв бровь, спрашивает тот едко. — Может, и ты притворяешься, что не знал о сундуке на борту? — Тогда бы я убил тебя давным-давно. — Что мешает сделать это сейчас? — Ты что, пьян? Хватит! — Ну давай. Ты же этого хотел! Хосок неосознанно сжимает нож, лежащий рядом на столе. Между ним и Тэхеном остается три шага, но жарко так, будто воздух разбило огненной стеной. — Давай! — кричит Тэхен. — Или я убью тебя сам как и твою семью! Хосок не глядя швыряет нож, подвернувшийся под руку, слышит треск ткани и резкий свист, будто щелчок хлыста. Тэхен, поймав нож щупальцем, давит лезвием в чужое горло. Хосок запрокидывает голову инстинктивно, но взгляд не отводит. — Ты же сам хочешь меня убить, а? — Хосок издевательски смеется, самую малость качнувшись вперед. Удивительно, но Тэхен отодвигает лезвие, не давая ему проткнуть кожу, но и не отпуская. — Давно хочешь? Чернота вокруг зрачка пляшет молниями, рассыпается блестящими искрами; Хосок за персональным фейерверком наблюдает, радуясь как ребенок, потому что видит. Видит как Тэхен хищно сокращает расстояние, напирает всем телом — Тэхен хочет, но не убить. Но Хосок первым ныряет на глубину и, отведя нож в сторону, дергает к себе за воротник робы, сдавливая так крепко, пока черная мягкость не выдавится между пальцев. Тэхен под его губами шумным рывком втягивает воздух, звук отрезвляет сознание, будто выстрел. Хосок испуганно отшатывается, случайно врезаясь поясницей в стол; посуда гулко ухает от удара. Они огромными глазами смотрят друг на друга, Тэхен оживает первым, блеет растерянно: — Ты… Хосок только сейчас замечает, что сжимает в другой руке кончик щупальца, обвитый вокруг рукоятки ножа, переводит осторожный взгляд обратно на Тэхена, сжимает чуть сильнее. Как-то неосознанно, просто из интереса. Тэхен отзывается тем же восхитительным шипением, и его глаза опасно вспыхивают, будто смола, охваченная пламенем. Хосок с нажимом проводит вниз по темной скользкой коже. И ухмыляется. Тэхен сгребает его в охапку, прижимает крепко, Хосок не знает сколько рук чувствует на теле, но чужих прикосновений вдруг становится так много, что он немеет. Тэхен не целует, а обрушивает на него сырую, осязаемую жажду быть ближе, и Хосоку в его хватке это то же, что целоваться с цунами — погибнешь, задохнешься, но не остановиться. Он подставляется под поцелуи, пока не начинает задыхаться, но даже когда Тэхен чуть отстраняется, они все еще стоят, тяжело дыша другу другу в губы, близко-близко. Хосок чувствует только пару рук вокруг себя, никаких щупалец нет и не было, просто Тэхена чувствует всегда так много, рядом или нет, что это сводит с ума. — Может, золото сводит нас с ума по-другому, — говорит Тэхен, дублируя его мысли. Он боится поднять глаза, поэтому, все еще крепко прижатый чужими руками, молча мотает головой. — Почему мы опять не можем сначала поговорить нормально, а потом делать? Хосок смеется. — Я не знаю, — получается шепотом. Тэхен мягко отстраняется. — Сейчас я так не хочу. У меня к тебе столько… всего, — порывисто выдыхает он, и Хосока пробирает горячей дрожью, — мне надо разобраться, что из этого настоящее, мое. И правда, Хосоку бы и самому не помешало разобраться. — Я пойду… прогуляюсь, — Тэхен неловко мнется, и становится ясно, что прогулка будет не по суше, — если вдруг соберетесь уплывать раньше, чем я вернусь, позови меня, ладно? Он снимает с шеи ракушку, вкладывает в руку Хосоку и многозначительно сжимает. Это первое осознанное прикосновение обжигает гораздо сильнее, чем их внезапный поцелуй. — Подумай обо мне и подуй один раз, — говорит он перед тем, как уйти. Хосок прижимает к груди ракушку, пахнущую бескрайним морем, пахнущую Тэхеном, и уходит наверх спать. Утром Тэхен исчезает, будто его никогда и не было. * — Кто-нибудь видел Тэхена? Ну хоть кто-нибудь, а? — Хосок тяжело вздыхает и обреченно кричит на пристани: — Что, вообще никто? — Успокойся, придет он, — говорит мимо проходящий Джин с мешком крупы в руках. — Заночевал в гостинице для кракенов, все нормально, — сквозь зевки бормочет Югем, занося двух кошек на борт. Хосоку вообще не смешно. Может быть, он зовет как-то неправильно, думает недостаточно, хотя Хосок от волнения кроме него совсем не мог ни о ком думать, но Тэхен все не появляется. Он даже Чимина звал, но и тот не откликнулся, хотя он бы успел за это время доплыть от залива. Они ждут час, пока собираются всей командой, второй, пока заносят провизию, и Хосока все больше охватывает странным беспокойством. — Слушайте, а никого не смущает, что «Жемчужина» стоит в гавани, а Тэхена нет? — недоверчиво уточняет Юнги, и Хосок срывается с места раньше, чем тот договорит предложение. Но Тэхена нет и на его корабле, и вот тут Хосок абсолютно уверен, что чутье не подводит. Тэхен бы никогда не оставил корабль — он просто не может. К тому же, сундук все еще в капитанской каюте, а его Тэхен бы не оставил и под страхом смерти. Если только… кто-то не пригрозил ею так, что пришлось поверить. — Что-то не так, — сбегая с трапа обратно на причал, говорит Хосок, а голос дрожит. Джин в задумчивом молчании осматривает все вокруг, смотрит на горизонт, и вдруг обращается к Югему: — Метнись за трубой. — Но ее Бомгю наверх утащил! — Метнись, а? Так надо. Югем убегает назад к «Помналь», и Хосок удивленно смотрит на Джина. — Зачем тебе труба? — Видишь вон там корабль? — Джин указывает на мелкую точку вдали. — Они там с самого рассвета дрейфуют. — А ты откуда знаешь? — Хосок, любой человек в розыске привыкает к тому, чтобы следить за всем. И если это не за мной, а будь они за мной, то меня бы, скорее, удобнее схватить на суше, — Джин смотрит на выражение чистейшего шока на чужом лице и еле сдерживает смех, — значит они за золотом. Но золото здесь. — А Тэхена нет… — до Хосока начинает доходить. — Молодец, котелок варит. — Джин выхватывает трубу у подбежавшего Югема и рассматривает корабль вдали, не прекращая говорить: — Ну вот, мы с тобой и правы и неправы одновременно. — Почему? — Потому что Тэхен действительно у них. И, возможно, они все-таки за мной. — Кто там, капитан? — спрашивает Югем, и Джин, помрачнев до странного непривычного ощущения, усмехается. — Пришла пора познакомить вас с моим младшим братишкой. * Они решают все вместе плыть на «Жемчужине», которая на удивление дает ход сразу, как убирают трап, будто знает, где хозяин. Плыть на ней советует Намджун после того, как прекращает сто раз переспрашивать Джина, уверен ли он, что это хорошая идея плыть навстречу к тем, кто может охотиться за ним. Хосока больше удивляет, что они вообще поплыли. Ему понятно, зачем он сам это делает, но какое дело до Тэхена остальным? Надеяться можно только на численный перевес, но и эта надежда утекает сквозь пальцы, когда разборчиво видно флаг. На королевском корабле маловероятны недостатки в вооружении, даже если их не будут топить, как уверен Джин. Когда корабль сам собой с ювелирной точностью равняется рядом с другим, Джин выходит вперед, предусмотрительно отталкивая Хосока за себя — если бы не это, тот бы уже прыгнул к чужакам на палубу. Вид Тэхена, туго обвязанного корабельными канатами по всему телу, будто гусеница, выбешивает его сильнее, чем он мог от себя ожидать. Люди, стоящие рядом с ним, Хосоку незнакомы, но вот Джин их знает точно. — Для золотого мальчика ты слишком долго меня искал, — поддевает он насмешливо. — Ты знаешь, кто у нас в семье действительно золотой мальчик, — Чонгук возвращает ухмылку. — Только я не за тобой. Отец, конечно, расстроится, но что поделать. — И что тебе нужно? — То же, зачем и ты гонялся за этим кораблем. — Если ты про сундук, то он мне ни к черту. И я не понимаю, зачем он тебе, когда тебе через год наследовать все королевство. Хосок не понимает, о чем они говорят, он лишь смотрит неотрывно на Тэхена, а тот на него, и в глазах горящая ненависть, только теперь не к нему. Из-за кляпа он не может сказать ни слова, двинуться не может тоже — если его выпустят из рук, он упадет как мешок. — Слушай, я не разговаривать сюда добирался. Ты мне впервые в жизни хоть какую-то пользу принес, раз я все-таки нашел сундук, так что я не буду на тебя нападать. Отдаешь сундук и я возвращаю вам чудовище. Тэхен отводит взгляд. Хосок сжимает кулаки, неистово мечтая поместить их оба на красивое лицо джинова родственничка. — С чего ты взял, что он мне нужен? — фыркает Джин. — Тебе не нужен, а ему… — Чонгук кивает на Хосока и широко улыбается. Не зря ему вчера показалось, что перед уходом наверх он видел кого-то в окне. — Хорошо, давай я буду честен с тобой, — пробует Джин осторожно, — мы не сможем вытащить сундук. Открыть тем более. — Давай я попробую тебе поверить. Но что-то мне подсказывает, что ты знаешь, что сундук открывается кровью Чонов, — Чонгук закатывает глаза, — не смотри на меня так, особняк давно перешел в собственность королевства, в библиотеке сохранилась вся информация. — Даже если я его открою, — вмешивается Хосок, — сундук мне не передвинуть. Золото возвращается в него. — Потому что монстр его не отпускает, — Чонгук поворачивается к Тэхену, — я знаю, что ты меня слушаешь. И ты отдашь мне его добровольно. Мне не хочется просить ребят выпотрошить твоего паренька на корм рыбам. Тэхен резко поворачивает голову и неверяще смотрит в чужое лицо. — Не надо этого делать, — говорит Джин, не замечая, как от его успокаивающих интонаций у Чонгука нервно дергается лицо. — Ты не понимаешь, во что ввязываешься. — Хватит говорить со мной как с ребенком. — Черт возьми, да я и не пытаюсь! — Джин тяжело вздыхает. — Если ты читал об этом золоте, как утверждаешь, ты знаешь, что оно проклято. — Это все выдумки Чонов, которые хотели оставить золото себе. — Это не выдумки. Тэхен знает, что его капитанша не была склонна к убийству, — Хосок печально улыбается Тэхену, — но, приблизившись к золоту, убила человека, который был в нее влюблен. Которого, возможно, сама любила. — Зачем оно тебе вообще? — спрашивает Джин. — У тебя же никогда не было нужды в деньгах. — Мне нужны не деньги, а власть. Такая, чтобы отец перестал надеяться, что тебя вернут, и вспомнил обо мне хотя бы раз, прежде чем мне придется его убить. — Я готов отказаться от престола в твою пользу. Команда смотрит на него с равнозначным удивлением, но оборачивается Джин, чтобы только посмотреть на Намджуна и, неловко пожав плечами, улыбнуться, будто извиняясь за все. Кажется, на корабле никто не знает, что он принц. Хосок сам удивляется, как не догадался, видя, сколько знает и умеет Джин, видя его манеры, но королевских отпрысков скрывали до самого престолонаследия. — Ты так пытаешься его пощадить? — Чонгук неверяще фыркает. — После всего, что он с тобой сделал? — Мне плевать на эту тварь, — говорит Джин, жестко выдавливая слово за словом. — Можешь делать с ним, что хочешь, в любом случае я передам тебе отказ. Югем, принеси мне бумагу и перо с чернилами. — Почему ты это делаешь? — Ты же знаешь, что я всегда говорил — это не мое. Мне нравится быть свободным. И еще я не хочу, чтобы проклятье вырвалось в мир, — голос Джина становится мягче. — И я не хочу, чтобы оно убило тебя. Считай это снисхождением, да чем угодно, но ты все еще мой брат. Избалованный и противный, но какой есть. Я тоже не подарок. Джин улыбается — в ответ губы Чонгука трогает едва заметная тень улыбки, — и садится прямо на доски, когда Югем приносит ему все необходимое. Он долго, красиво выводит полный отказ от престола с требованием вычеркнуть его из королевской линии, затем поддевает крышку у одного из колец и прижимает к бумаге, оставляя маленькую красную печать с королевским гербом. — Сейчас мы перекинем трап, я отдам тебе бумагу, ты вернешь нам Тэхена, ладно? — осторожно уточняет Джин, возвращаясь к борту с бумажной трубкой в руке. Чонгук нерешительно покусывает губу, но все-таки кивает. — Что ты будешь делать с золотом? — Чонгук, не превращай и это в соревнование. Здесь нет «у тебя больше, чем у меня», «ты круче, чем я», это не тот случай, да и я не соревновался с тобой никогда. Как только это все закончится, мы поедем искать, откуда украли этот сундук с самого начала, и… Корабль Чонгука под мощным толчком вдруг кренится в другую сторону. Люди на борту хватаются за все подряд, охрана почти успевает перехватить качнувшегося Тэхэна, но вот происходит еще один толчок, сильнее первого — настолько, что еще немного и корабль мог бы полностью лечь на бок — и вся команда теряет равновесие. Хосок только и успевает, что увидеть, как Тэхен вылетает за противоположный борт. Команда «Помналь» дружно сбегается к перилам, смотрит вниз, а в воде, раздалбливая деревянный бок чем-то острым и крепким, легче, чем нож режет масло, собралась целая толпа русалок. Хосок узнает только тех двоих, что видел внизу, хочет крикнуть Чимину, чтобы он вытащил Тэхена из воды, но общий шум вдруг обрывается шипением, и Хосок буквально слышит свой вздох облегчения. Кракен сильно бьет по воде да так, что волной сносит всех, и русалок, и «Жемчужину» отталкивает дальше от второго корабля. — Тэхен, не трогай Чонгука! — испуганно кричит Джин, схватившись за перила борта. Кракен бросает короткий взгляд в их сторону и, вцепившись щупальцами, отламывает королевскому кораблю нос. Люди кричат и растерянно бегают по палубе, Чонгук только приходит в себя после резкого падения, пока Тэхен отламывает то одну, то другую часть. Он не собирается трогать людей, Хосок уверен в этом, ведь он видел, как быстро тот расправляется с теми, от кого действительно хочет избавиться. К тому же, корабль потонет сам, русалки сделали в нем такие пробоины, что им ни за что не выплыть. Это выглядит как угроза, все уверены, что вот сейчас команда Чонгука сдастся, им помогут зайти на борт «Жемчужины» и высадят в гавани, но Чонгук вдруг кричит: — Убейте его! И у Хосока замирает сердце. Люди хватаются за разбросанные повсюду копья, швыряют кто куда попадет, но Хосоку каждый удар ощущается на себе; тело пробирает ледяной дрожью от нечеловеческого воя существа, утробного, низкого. Кракен от боли отдергивает одно щупальце, затем и второе, но это никого не останавливает. Хосок слышит свой крик сквозь болезненный вой, когда одно из копий застревает под глазом, не может сосчитать сколько их там, видит третье древко, седьмое. Существо, закрыв глаза, уходит под воду, и он без раздумий прыгает за борт. Не знает, что будет делать, как вытаскивать, но его тянет к нему на инстинктах. Он плывет глубже, мимо русалочьих хвостов и обломков корабля, выцепляет в мутной воде знакомый силуэт: Тэхен, превратившись обратно, медленно идет ко дну, и кровь расплывается в воде словно ажурные ленты. Хосок доплывает до него, обнимает руками, старается всплыть вместе с ним, но Тэхен не приходит в себя, и сил на двоих почти не остается. Он видит остальных людей, выплывающих с потонувшего корабля, каждый спасает свою жизнь. Хосок обнимает Тэхена одной рукой, а второй хватает ракушку с шеи, выдувая в нее последний воздух. Неизвестно, услышит ли Чимин их под водой, но Хосок не намерен выплывать один. Когда кто-то обхватывает их обоих и пулей несется наверх, Хосок от испуга закрывает глаза. — Вы в порядке? — кричит Чимин, пока Хосок пытается откашляться, подавившись глотком воздуха. — Я в порядке, но Тэхен без сознания! — Он жив, я слышу его сердце. Надо вернуть вас на корабль, держитесь, — Чимин обнимает их снова, ложится на спину и буксирует их по воде в сторону корабля. На «Жемчужине» вытаскивают людей, слышно крики и команды Намджуна на борту, и в общей неразберихе их мало кто замечает с другой стороны, пока Чимин не зовет Юнги. Хосок не уверен, что с воды слышно его голос, но Юнги и правда откликается и выбрасывает канат за борт. Хосоку боязно выпускать Тэхена из рук, но он все-таки обвязывает его канатом и с болью в сердце смотрит, как Югём, Марк и Бэм поднимают наверх бездыханное раненое тело. — Ты можешь что-то сделать? Чимин, прикусив губу, горько мотает головой. — Тогда уходите, пока про вас никто не вспомнил, — говорит Хосок и хватается за спущенную лестницу. Он сразу же бросается осматривать Тэхена, падает на колени. У того множество ран, золотистая кожа потеряла цвет, и Хосок страшно пугается мысли, что Чимин может ошибаться. Сам трогает его сердце, слышит слабое биение, видит свои загорелые руки на бледном… и вдруг вспоминает. — Нож! Что угодно, дайте мне что режет, быстрее! Марк вытаскивает метательный кинжал из сапога, и Хосок тут же выдергивает его из рук, режет себе внутренние стороны ладоней. Он надеется, что это поможет, и трогает аккуратно все рваные раны, оставляя свои отпечатки, бережно касается жуткого пореза на лице. Ждет какого-то чуда, беспомощно сидя перед телом на коленях, а сердце колотится так истошно, что больно дышать. Ничего не происходит, и Хосоку кажется, что он сейчас разревется, сам не знает почему: от того, что будет ненавидеть себя, если потеряет его, или за то, что раньше ненавидел его. Что все это просто жестокие игры судьбы, в которых они не заслужили участвовать, и Хосок больше не хочет быть ее игроком. И хочет, чтобы Тэхен тоже об этом знал, услышал лично. — У него могут быть раны внутри, — осторожно предлагает Юнги за спиной. Хосоку нечего терять и, приоткрыв чужие губы, он сжимает над ними кулак, пока несколько капель крови не падает в рот. Он смотрит, ждет, ждет отчаянно, и когда все начинает заживать, ему хочется то ли обнять Юнги от благодарности, то ли Тэхена от облегчения, но он только легонько прижимается лбом к груди второго. Когда он чувствует руку в своих волосах, не зареветь больше не получается. — Хоть какая-то польза от тебя, Чон, — со слабой насмешкой выдавливает Тэхен. Хосок смеется и от этого только ревет сильнее. — Твои слезы разве исцеляют как слезы единорогов? Вот именно, прекращай. — Я так устал, — говорит Хосок ему в грудь. Он не плакал со смерти родителей и только сейчас чувствует, что его наконец отпускает. — Я знаю. Хосок все-таки приподнимается, вытирает слезы и улыбается той уютной, ласковой мягкости, с которой Тэхен смотрит на него. От нее трепещет под ребрами, и Хосок на этом чувстве немного теряет дыхание. Он тихонько ложится рядом, бок о бок, и несмело касается его пальцев своими. — Давай больше не будем? — Согласен, — вздыхает Тэхен, — больше никаких сражений, сплаваем куда-нибудь до островов, отдохнем на суше… — Я не про это. Молчание вдруг повисает между ними, и Хосок в ожидании ответа нервно грызет губу. — Я знаю. Я тебя чувствую, помнишь? Только теперь Тэхен не чувствует его как раньше, будто смерть, идущую по следу, а чувствует как жизнь, которая наполняет его первым, самым сладким глотком воздуха. Но Тэхен ему об этом не говорит. Пока не может. Он еще успеет это преодолеть, научиться. Хосок многому может его научить. Хосок с обещанием сжимает его пальцы. — Эй, у вас там все хорошо? — кричит Джин издалека. Хосок с улыбкой закрывает глаза. У них все хорошо. У них обоих, пока они рядом, все более чем хорошо. Тэхен, словно соглашаясь, сжимает его руку в ответ.