Говорило море

— Ты в вине вообще разбираешься? — Откуда бы? Я следил за Енджуном, на попойки меня не брали, а я и не хотел. Да и тут все бочки одинаковые, хоть разбирайся, хоть нет. Я не знаю, какое именно гранатовое надо Джину. — Он сказал, что его тут всего две бочки. — А бочек двадцать. Мы вообще трезветь планируем? Черт, тут так темно, башку бы не разбить, не то что вино найти. — Я же научил тебя буквам. — Это ты так думаешь. Хосок замирает посреди кладовой с обреченным вздохом и вбуривается недовольным взглядом в лохматый синий затылок. Тэхен будто специально не оборачивается, изображая огромную заинтересованность поиском. Джин послал их за вином, толком не объяснив, какое надо. Да и не до объяснений ему — наверху с камбуза доносятся звуки громкой попойки в честь дня рождения Намджуна. — Ты серьезно? — Хосок проходит ближе. — Я две недели оставался с тобой за полночь, чтобы учить тебя читать, и это твой ответ? — Может, я просто хотел, чтобы ты засыпал со мной в одной кровати? — не оборачиваясь, невозмутимо предполагает Тэхен. — Я всерьез намерен пересмотреть свое решение не убивать тебя. Тэхен хохочет, и звук его низкого смеха в глухой тишине кладовки рассыпается комьями пуха. — Тебя так легко одурачить, — Тэхен оборачивается с улыбкой. — Вот оно, «гранатовое, южные сады, сентябрь». Хосок возмущенно хватает воздух, и улыбка Тэхена становится все шире. — Я ценю все, что ты для меня делаешь, — ласково, тихо говорит он. — И, когда ты все-таки засыпал в моей кровати, я продолжал читать сам. — Ну ты стервец, — отзывается Хосок с влюбленным восхищением. Тэхен совсем не стесняется своей лучезарной, хитрющей улыбки. — Я заслужил поцелуй? — Ты заслужил, чтобы тебе устроили взбучку… Эй! Когда Тэхен с легкостью поднимает его в воздух и сажает на бочку, Хосок недвусмысленно вздрагивает от испуга — сколько же в нем силы? Наверное, столько же, сколько и нежности, потому что потом, втиснувшись между бедер, Тэхен смотрит на него счастливым котом, и у Хосока внутри скручивает от тепла. Он любуется красивым лицом, гладит его пальцами, осторожно проводит по давно зажившему шраму на щеке, и Тэхен ласково трется об пальцы. — Так устрой, — говорит он, и в глазах не остается ни капли игривости. Хосок смотрит в манящую темноту, которой раньше боялся, которой боится все еще самую малость, потому что знает, что больше не может от нее отказаться. Тянется ближе, чувствуя на себе чужой взгляд — Тэхен не закрывает глаза до самого конца, ему нравится смотреть, как меняется лицо Хосока перед поцелуем. И только когда их губы соприкасаются, они, зажмурившись, вцепляются друг в друга. Хосок слегка тянет мякоть зубами и, когда губы приоткрываются в удивленном вздохе, ныряет языком в рот. Если дело касается Хосока, у Тэхена никогда не хватает терпения, так и сейчас не выдерживает медленных поцелуев, впивается пальцами в бедра, целует жарче. Хосок не хочет, чтобы все кончилось как обычно, пробует по-другому, застав врасплох. Закапываясь ладонью в волосы, Хосок дергает Тэхена ближе, осыпает под ухом жгучими поцелуями, кусает между шеей и плечом, пока Тэхен со стоном теряет контроль. Именно это Хосоку и нужно. Он чувствует копошение внизу, как щупальце, выпростав тэхенову рубашку, обвивается вокруг его талии, сжимает, и Тэхен одновременно с этим напрягается всем телом. Хосок торопливо целует выше, тянет зубами мочку, пока тот не опомнился, шепчет: — Не останавливайся, все нормально. Когда он ощутимо расслабляется под руками, Хосок снова нападает с головокружительным поцелуем. Тэхен, чувствуя как Хосок ласкает внутри, совершенно бесстыдно посасывая язык, утробно стонет, задирает его майку в ответ, трогает горячую кожу широкими ладонями. От его прикосновений все горит будто обожженное солнцем, пускает холодные волнительные мурашки в контраст, когда щупальце проникает в штаны, проходится под резинкой белья самым кончиком… Хосок одобрительно мычит в поцелуй, сжимает Тэхена бедрами, надеясь, что вот сейчас все произойдет или хотя бы продвинется дальше — он с ума сходит от его присутствия третий месяц, сил больше нет… Дверь распахивается, и веселый пьяный голос Джина сносит их как таз ледяной воды. — А я-то думаю, чего вы так долго. Тэхен отскакивает, торопливо заправляя рубашку, лицо у него ярко-красное, да и у Хосока не лучше. Только тот багровеет от злости. — Раз сам пришел, сам бочку и тащи, — кидает Тэхен, когда проходит мимо Джина, — я возвращаюсь на свой корабль. Хосок вздыхает и спрыгивает с бочки. — Ну спасибо, удружил. — Ты что, обиделся? — спрашивает Джин и преграждает дорогу Хосоку, когда он тоже пытается уйти. — Вы же не собирались трахаться в моей винной кладовке, правда? Как будто Хосоку уже не плевать где. Джин этот ответ считывает по лицу. — Божечки, — он восхищенно присвистывает, — глазам не верю. Когда-то ты сказал, что хочешь посмотреть, как на щупальцах кракена смотрятся ошметки моей одежды, а вот я смогу узнать, как на щупальцах смотришься ты. — Охренеть, стало еще легче, вот спасибо. Хосок толкает хохочущего Джина плечом на выходе, бредет в коридор, но слышит позади тоскливое, наполненное вселенской грустью брошенного щенка: — Хотя бы бочку помоги мне донести? Пожалуйста? — Сам неси. — Слышь! С тяжелым вздохом Хосок разворачивается обратно в кладовую. * Вот так оно все и происходит. Каждый раз. Их совместное путешествие случается спонтанно. Они без особых обсуждений приходят к выводу, что надо везти золото обратно, и вот уже три месяца кочуют туда-сюда во все страны, где есть хоть какая-то информация, откуда сундук, нужные им археологи и историки. Плывут они все так же на двух кораблях, Джин не стал присваивать «Жемчужину», как был на то уговор — ему слишком нравится бесить Намджуна своим капитанством. К тому же, белый корабль все еще идет по воле Тэхена, и вряд ли может подпустить другого хозяина. К ним присоединился Чимин, но об этом знают только несколько людей из команды. Чимин не высовывается, все время крутится где-то рядом, и только при заплыве в города выходит поболтать, а потом в неизвестном направлении крадет Юнги, чтобы вернуть его точно к отплыву дальше. Хосок смотрит на все эти умилительные парочки вокруг и вздыхает. У них с Тэхеном все хорошо. Даже очень хорошо до момента, когда, ошалев от поцелуев, Хосок прижимается ближе, частенько чувствуя очень ненавязчивые прикосновения щупалец на теле: они следуют прикосновениям Тэхена, сжимают, оборачиваются вокруг, когда их хозяин нетерпеливо стискивает его в руках. Но стоит зайти чуть дальше, потерять контроль, Тэхен мгновенно отстраняется и просит прощения. И чем сильнее звенит в штанах у Хосока, тем сложнее становится его прощать. — Надо остановиться набрать воды, впереди какие-то острова, — говорит Джин как-то за обедом. — Не проще ли до ближайшего населенного пункта? — уточняет Намджун. Юнги недовольно мычит. — По картам до следующего порта неделя хода. А Чимин говорит, что две, и я склонен верить ему. — Кто бы сомневался, — Намджун насмешливо приподнимает бровь, и Джин давится едой от смеха. Вот у Юнги с Чимином ведь как-то получается разобраться в различиях расы? Хосок, конечно, не спрашивал, какие у них отношения, но ему и без того понятно, что не ракушки со дна они собирают — Юнги после ночных прогулок возвращается с такой блаженной рожей, что у Хосока от зависти аж зубы скрипят. Около островов они все-таки останавливаются, сгружаются в шлюпки и плывут до берега. Хосок не соглашается плыть «верхом на осьминоге», как бы яростно Джин ни шутил на эту тему, вплетая многозначный контекст, как только он умеет. У Хосока, в общем-то, нет проблем с истинной природой Тэхена, просто это одна из немногих возможностей погулять вдвоем, и лучше бы Тэхен оказался на берегу одетым. У Хосока правда нет проблем ни с Тэхеном, ни с его сутью, ни с щупальцами, которым тоже хочется трогать Хосока. А вот у самого Тэхена — есть. Конечно же, Хосоку не хочется принуждать к тому, что он не готов делать — ему странно, что он готов сам, хотя возможно, ни черта не готов и это просто отчаяние в нем говорит. Его устраивает все как есть. Устраивало бы, не оставляй Тэхен его возбужденного после горячих поцелуев столько раз. Много раз. Каждый раз. Они лежат в тени пальм на песке, — флора на встреченных землях заметно поменялась месяц назад, значит, им осталось не так далеко — смотрят, как весело барахтаются на мелководье Чимин с Юнги, у которого нелюбовь к морю, кажется, вытеснило любовью к самому морскому существу. Вокруг никого, люди разбрелись по острову; солнце едва ощутимо капает теплом на кожу сквозь плотный навес пальмовых листьев. — Хотел бы я быть таким красивым, как Чимин. Хосок аж привстает на локтях, думая, что ему послышалось или он уснул. Привалившись спиной к пальме, Тэхен смотрит на друга, на то, как солнце пляшет на блестящей изумрудной чешуе, как русал раскидывает фейерверк брызг с волос, когда Юнги бросает его с рук в воду. — Ты себя видел? — хмурится Хосок. Тэхен растерянно хлопает глазами. — Ну… конечно. В каюте есть зеркало. Господи… Тэхену, может, и триста лет, но иногда ему все-таки пять. Хосок поворачивается и садится к нему поближе. — Ты самый красивый человек, которого я когда-либо встречал. Это вообще была первая мысль, когда я тебя увидел. — Когда я умирал от того, что ты всадил в меня гарпун? — подкалывает Тэхен. Хосок закатывает глаза. — Даже тогда. И даже когда увидел тебя после первого превращения на моих глазах. Я ненавидел тебя, но не мог не думать о том, насколько ты красивый. — Это потому что ты увидел меня голым? — Тебе надо прекращать общаться с нашим недо-королевским высочеством, — вздыхает Хосок, и Тэхен слепит его своей широкой улыбкой, ради которой можно простить что угодно. — Но я правда так считаю. — Даже если я… такой? Тэхен выпускает все четыре щупальца из спины совсем немного, показывает только самыми кончиками, будто стесняется. Он, кажется, и правда стыдится их, потому что как только Хосок тянет к ним руку, они тут же исчезают. — Тем более потому что ты такой. Ведь таких как ты больше нет. — Но ведь раньше ты боялся их. — Конечно, — Хосок фыркает, — раньше я знал, что они могут в любой момент откупорить мне башку. Они оба смеются. — Но теперь я знаю, что это просто часть тебя. Мне еще нужно какое-то время, чтобы окончательно привыкнуть, но Тэхен, — осторожно произносит Хосок, укладывая ладонь на его бедро, — ты не даешь мне это сделать. Тэхен со вздохом запрокидывает голову, посматривая на морскую гладь впереди ленивым взглядом из-под ресниц. Хосок искренне не понимает, куда еще красивее он хочет быть: у него восхитительные, точеные черты лица, солнце расцеловало кожу до шикарного густо-медового цвета. Тэхен редко носит открытую одежду, но все чаще делает это рядом с Хосоком, позволяя тому рассматривать красивые мышцы над вырезом майки и на руках в закатанных рукавах расстегнутой рубашки, шею, открытый лоб — темная бандана добавляет тэхенову лицу аккуратной, завораживающей жесткости. Да он рядом с такой красотой, если честно, сам себя чувствует неловко. — Это сложно. Как раз потому, что это часть меня. Знаешь, когда желаешь человека, тебе хочется вцепиться всем телом, трогать руками везде, делать много вещей, — Тэхен переводит взгляд прямо в глаза, и Хосока прошибает дрожью, — но у меня «рук» шесть. Я боюсь сорваться и сделать тебе больно или неприятно, вызвать у тебя отвращение… — Ты не сделаешь мне больно. — Я хочу проникнуть в тебя, — говорит Тэхен, не отрывая взгляда. Хосока бросает в пунцово-алый. Он никогда не испытывает стеснения, говоря такие вещи, и Хосок не знает, сколько ему нужно времени, чтобы привыкнуть. Тэхен произносит такое просто, естественно, как говорит любую другую фразу, будто не знает, как Хосока жарко перетряхивает от любого слова. Уже после того, как они поняли, что Тэхен больше не привязан к кораблю, он прямо сказал: «ты мне нравишься». Сказал «я хочу тебя поцеловать», когда они впервые остались одни после той неразберихи, сказал именно так, как поцеловал сразу после, и у Хосока от этого воспоминания до сих пор бегают мурашки. Сказал «я хочу к тебе прикоснуться», когда они впервые не смогли ограничиться поцелуями, и не смогли больше никогда. — Ладно, — хрипло выдавливает Хосок, облизывая пересохшие губы, — мы можем попробовать. — Я не хочу рисковать. Не тобой. — Можем рискнуть Джином. Заткни ему щупальцем рот, вдруг хоть ненадолго замолчит. Слыша смех Тэхена, Хосок устраивается под боком, прижимается виском к плечу. Некоторое время они молча смотрят на притихший океан — Юнги с Чимином опять куда-то исчезли, — и Хосок закрывает глаза, наслаждаясь прикосновениями ладони к своим волосам. — Но если ты захочешь об этом подумать…. знай, что я не против. Тэхен на это ничего не отвечает. * Тэхен, возможно, решает ни о чем не думать. Иногда они все так же засыпают в одной кровати и ничего не происходит, только Хосоку приходится поутру выпутываться из кучи конечностей, человеческих и не только, потому что Тэхен, чувствуя себя в безопасности, спит как убитый. Все так же останавливаются, стоит Тэхену немного не сдержаться, и если бы не это, Хосок бы грешным делом подумал, что его в принципе не хотят. Так же головокружительно целуются, даже если это происходит на глазах у всех на общих пьянках, потому что Тэхен не стесняется ни слов, ни взглядов, ни мучить Хосока, пока тому не приходится уходить на ватных ногах самостоятельно справляться с проблемой. И он думает, что лучше бы, наверное, не было вообще ничего, чем вот так, потому что если Тэхен прекрасно себя чувствует от таких фокусов, то Хосок уже устал устраивать сеансы самопомощи. — Помоги мне, Намджун, ты же умный, — с порога просит он, когда заходит в пустой капитанский мостик «Помналь». Намджун, читающий при свете лампы, вздрагивает. Он точно никого не ждал в такой поздний час. — Мне нужен твой совет, — Хосок садится напротив за стол, на котором еще с прошлого обсуждения не собрали все карты. — Допустим, есть один парень. Обычный. И есть другой парень, не очень обычный. Что если, например, необычный парень боится случайно воспользоваться своими щупальцами не по назначению, а обычный, может быть, уже не против, хоть так и то неплохо? Намджун снимает очки и устало трет переносицу. — Хосок, я ни черта не понял. — Ты же спишь с Джином. Что ты делаешь, чтобы он тебя захотел? — Звучит как оскорбление, будто меня можно захотеть, только если я что-то сделаю, — вздыхает капитан, глядя на Хосока с беспомощным снисхождением. — Ничего не делаю, мы не спим. — Разве? — удивляется тот. — Я вообще не уверен, что мы вместе. Даже если я хочу просто так к нему прикоснуться, он шарахается как ошпаренный. — Вы столько времени проводите вдвоем, что я подумал… — Хорошо, что хоть в чьем-то воображении у нас все нормально, — Намджун тоскливо вздыхает. — И все-таки, может, ты знаешь… — начинает Хосок и давится словом от громкого хлопка двери. Судя по звуку, Джин вынес ее ногой. — Спровоцируй его, — заявляет тот, бесцеремонно врываясь на их уютное собрание. На стол он садится прям сверху, откинув назад подол длинного камзола, расшитого блестящими серебристыми нитками поверх винной ткани. Хосок оторопело поднимает взгляд. — Ты хоть знаешь, о чем я говорил? Джин разочарованно фыркает, изогнув красивую бровь. — Ты пришел к Намджуну за советом о том, как переспать с Тэхеном. Ко мне ты не пошел, потому что знаешь, что я сначала поиздеваюсь над тобой всласть в качестве цены, а потом что-то посоветую. К Юнги — потому что в анатомии Чимина и Тэхена есть расхождения. На корабле пол команды девственников, а остальная не видит радости ни в чем, кроме вина и карт. И вот я уже поиздевался над твоим выбором советчика, так что щедро повторяю — спровоцируй его. — Ты правда понял все только из этих рассуждений? — восхищенно спрашивает Хосок. Джин смеется. — Нет, дурачина, просто Тэхен подходил ко мне сегодня за тем же самым. — А почему он подходил к тебе, — Хосок хмурится в искреннем непонимании, — а не ко мне? — Может быть, он считает, что лучше признаться мне, а не тебе в том, что он хочет нанизать тебя на щупальца, как тебе и не снилось, а? — Джин, прищурившись, ухмыляется. — Но ты ведь не об этом спрашиваешь, правда? — Дьявол, — цедит Хосок и резко встает из-за стола. Думает, нелепо зависая, пожевывая губу, а потом понимающе фыркает и ловит в чужом игривом взгляде нужные ответы. — Спасибо за отличный совет, кстати. Джин с улыбкой провожает Хосока взглядом, пока тот не уходит из комнаты, а когда поворачивается к Намджуну, его лицо мгновенно застывает, теряя эмоции. Намджун с легким недоверием наблюдает, как Джин медленно подходит ближе, перекидывает ногу через его бедра и садится на стол прямо перед носом. С таким взглядом, с каким сверху-вниз взирает на него Джин, заливают в глотку горячее олово во время пыток. — Ну что ж, давай обсудим, в чем ты там не уверен. Он отшвыривает сапог с ноги и ставит ступню на стул между разведенных намджуновых бедер, упираясь пальцами в ремень так, чтобы однозначность угрозы считалась с одного легкого нажима. — Чего ты ждешь? — спрашивает Джин, приподняв светлую бровь в жесте нескрываемого превосходства. — Раздевайся. * Хосок и не подозревал о своем скрытом потенциале откровенно безжалостной суки. Но Тэхен своим недоверием, видимо, так мощно отплясывает на больных мозолях, что Хосоку его даже не жалко. В тупике их долгого поискового путешествия наконец-то брезжит свет надежды, когда они попадают в небольшой портовый городок и в одной из таверн совершенно случайно находят старичка из одного местного племени. Тот знает и про святилище — хватает даже примерной директивы «две недели пути на юго-запад и еще день пешком по джунглям» и, возможно, гида в дорогу — и про золото. Хосок склонен ему не верить, но когда старик объясняет им, почему проклятье золота действует не на всех, слушает уже внимательно. Он решает обсудить это с Джином, но тот, едва услышав, что проклятье не касается переживших большую потерю или страшные физические муки, практически бегом уносится из таверны со смертельно-белым лицом. Намджун сразу же исчезает следом. Ничего, Хосок и утром может с ними поговорить — у него как никак план мести стынет. Когда команда разбредается по комнатам на втором и третьем этажах таверны, Хосок, как и во все предыдущие разы, устраивает Тэхену, лежащему на соседней кровати очередное представление. Оно ему не нравится, но Хосок и не для этого практически каждый вечер самозабвенно и демонстративно ублажает себя в одиночестве. Не то чтобы Тэхен не подходил — нет, он хотел, даже пытался, но Хосок после первого поцелуя ловко выкручивался, печально вздыхая «не будем начинать, если не собираемся продолжать». И Тэхену нечего было на это ответить, ведь относительно продолжения его позиция все еще была тверда. Как и все остальное, что реагировало на то, как Хосок, едва ли прикрывшись простыней, ласкал себя. Иногда Хосок не стесняется вообще. Последние несколько дней на корабле они спят в каюте раздельно. Он знает, что Тэхен боится не сдержаться, стараясь не думать о том, где у Хосока обе руки под простыней, и, повернувшись спиной, он только изображает, что спит. Потому что Хосоку отлично видно с соседней кровати, как Тэхен ерзает, слыша его частое дыхание. Хосоку, откровенно говоря, было не легче, сколько бы он ни ходил с невозмутимым лицом офигевшего провокатора. Потому что даже несмотря на то, что Тэхен перестал к нему прикасаться, чтобы не сорваться, Хосоку хватало того, как он смотрел. Ему было неважно, где они находятся, сколько вокруг людей. Как сейчас, когда они сидят поздно вечером за игрой в карты в камбузе «Помналь», и Тэхен пожирает его взглядом; рыжие отблески ламп пляшут в хмельных черных глазах, острые тени рисуют по лицу, и Хосок невольно вспоминает, кто перед ним. И сколько в нем силы. — Ох и допрыгаешься ты скоро, — говорит Джин на ухо, не слышимый за радостным гоготом остальных. — Ты сам предложил, — отвечает Хосок и невинно улыбается Тэхену, что не сводит с них пристального взгляда. — Не знаю, что ты сделал, но у тебя получилось, — Джин одобрительно хлопает Хосока по коленке и возвращается в разговор к остальным. Тэхен поднимается со скамьи, бросает перед выходом «схожу прогуляюсь» и вместе с тем, как закрывается дверь, Хосок замечает, как Тэхен на ходу снимает с себя рубашку. Значит, снова будет поздно и вернется, когда Хосок уже будет спать. Сидеть с остальными без него не приносит особой радости — Хосок настолько привык, что они постоянно рядом, что уходит практически сразу. Он пользуется тэхеновым отсутствием в свою пользу, хотя сегодняшнее представление устраивать не для кого и он просто немного пьян и гораздо больше скучает по чужим рукам вместо своих. В каюте жарко и сыро, днем в этих краях солнце не щадит, ночью треплет грозами, но Хосок, лежащий в полумраке с обеими руками между бедер, чувствует себя гораздо жарче. Грохот молнии глушит его сдавленный стон, звенит в ушах — Хосоку плевать, он не думает ни о чем, кроме пальцев Тэхена внутри вместо своих, не слышит скрип половиц и двери на старом корабле. Приоткрывает глаза и видит свой оживший старый сон: Тэхен застывает на пороге обнаженным, щупальца вьются в воздухе; он не пришел убивать, но на лице у него — непоколебимость намерений. — Не останавливайся, — произносит он, подходя ближе, и от бархатистого голоса перехватывает дыхание. — Я хочу посмотреть. Тэхен залезает на кровать прямо так, мокрый и пахнущий морем, стаскивает простыню, бросая назад. Хосок неосознанно сводит колени, но тот цепляется в них руками, нависая сверху, у него с волос холодно капает прямо на горячую кожу, и Хосок жадно хватает ртом воздух, с контраста втягивает живот. — Если не будем продолжать, — еле выговаривает он фразу, в которую уже сам не верит, — то не надо и… — Надо. Тэхен перехватывает руки, которые Хосок убирает от себя, и зажимает у того над головой. До Хосока не сразу доходит, что вокруг запястий обвивается щупальце, что Тэхен не убирает оставшиеся три, хотя обычно прячет их и не показывается голой спиной без необходимости. И это не единственное, что Хосок видит впервые — от жадного, хаотичного взгляда, которым Тэхен обгладывает тело перед собой, будто не зная, к чему хочет прикоснуться первым, он буквально дрожит. — Я возьму тебя сегодня, — говорит он, глядя в глаза. Господи. Однажды прямолинейность Тэхена в своих желаниях и чувствах доведет Хосока до инфаркта. Но он подумает об этом потом, когда сможет, сейчас его хватает только на то, чтобы выдохнуть с облегчением: — Хорошо. — Тэхен кивает, и у Хосока предвкушающе трепещет в животе. Он уверен, что сейчас Тэхен отпустит его руки, но этого не происходит. Даже больше, Тэхен обвивает его под коленями, шире растаскивает в стороны, выставляя все на обозрение своему взгляду. Следом ведет руками: широкими, медленными прикосновениями раскрытых ладоней от груди до живота, собирая дрожь, любовно поглаживает внутренние стороны раскрытых бедер, сжимает самую мякоть внизу. До чего же невероятно, насколько огромными кажутся его руки на нем и насколько же нежными, вопреки этому. — Я чувствую, как ты реагируешь на меня, — говорит Тэхен, и его по-детски восторженная, нежная улыбка никак не вяжется с тем, как четвертое щупальце обворачивается вокруг члена и легонько сдавливает. Хосок протяжно вздыхает, и тэхеновы глаза загораются, будто у исследователя, который нашел что-то интересное. — Если тебе не понравится, что я трогаю тебя ими… — Мне нравится, мне нравится, — торопливо отвечает Хосок, лишь бы не спугнуть, и весь сжимается от того, как несколько колец мягко проскальзывают вверх-вниз. — Мне тоже, — слышит Хосок и чуть не стонет. Бесстыдная откровенность Тэхена страшно заводит. Будто опасаясь пропустить малейшую реакцию, Тэхен нависает сверху, упираясь ладонью в кровать рядом с плечом, Хосок его взгляда не выдерживает. Не тогда, когда чувствует, как скользкая кожа гладит вверх-вниз, присасывается легонько в нескольких местах, и он хочет сказать, что уже не против взять в рот, как отмахивался раньше. Но из приоткрытых губ рвется громкий стон, и Тэхен смотрит с улыбкой, как Хосок, выгибаясь, закатывает глаза, стоит самому кончику закопаться в уретру. А когда прикосновение исчезает, Хосок напарывается взглядом в улыбку, счастливую, шкодную — Тэхен не убирает ее, когда облизывает кончик своего щупальца. — Интересно, — говорит он, весело щурясь. Хосок сгорает к чертовой матери. — Мне тоже, — зеркально дублирует тот, но сил на улыбку не хватает, потому что странное чувство на грани волнения и пугающего желания заполняет до краев. Он и представить не мог, что однажды захочет такое. Тэхен бросается на него с жадным поцелуем, тесно вжимается телом; в мокрые волосы хочется запустить пальцы, ногтями впиться в плечи — но руки все еще в хватке, — до того высокоградусно осознание, что его целуют, больше не сдерживаясь. Хосок встречает его поцелуи с равным нетерпением, они шумно дышат друг другу в рот, сталкиваясь языками, мягко кусаются, дурея от возбуждения. В горячке общего безумия Хосок не замечает, как не просит, а выстанывает: — Дай мне попробовать. На него смотрят блестящие черные глаза, Хосок не смог бы им отказать — никогда не может, — даже если бы это Тэхен попросил, но просит он сам, и у них больше нет причин останавливаться. Кончик щупальца осторожно, тэхеновой робостью, прикасается к губам, гладит по нижней, Хосоку щекотно и остро и дико, и он первый, высунув язык, цепляет им плоть и увлекает внутрь. Кожа на вкус соленая как море, бархатистая; щупальце проскальзывает глубже в рот, чуть ширится внутри, пока губы не сжимают вокруг. — Черт, Хосок… — шелестяще выдыхает Тэхен и так терпко, с собственническим нажимом проводит по боку, что мурашки вспыхивают под поясницей. В его взгляде столько восхищения, пока он смотрит, как Хосок, прикрыв глаза, языком играет с кончиком, кружит вокруг, просто открывает рот, позволяя что угодно. Любопытство толкает Тэхена исследовать: гладить внутренние стороны губ и щек, натягивая кожу, двигаться мягкой волной, не насаждая, но намекая. Хосок туго втягивает щеки, улавливая намек, и трепещет, слыша сбивчивый вздох над собой — он бы победно улыбнулся, но рот забит до краев. Тэхен возвращает ласку, не стесняясь своей нетерпеливости, и спускается ниже, целует везде, куда дотянется. Поцелуи горят на груди, животе, искрами вспыхивают на внутренней стороне бедер — Тэхен, жадно сжимая ладонью, прихватывает губами так сильно, что на нежной коже остаются следы, будто хочет напоминать о себе, когда Хосок снова решит развлекаться в одиночестве. Хосок и сам думает, что больше не сможет прикоснуться к себе, не думая о губах Тэхена, его руках. Будто в подтверждение, тот снова крепко стискивает бедра в ладонях, проскальзывает языком по члену, сразу насаживается ртом, не сдерживая довольной улыбки, когда чувствует, как Хосок сочится ему на язык с низким стоном. Щупальце неожиданно выскальзывает изо рта, и Хосок воочию видит, с каким насмешливым, самодовольным взглядом Тэхен смотрит на него, пока самозабвенно посасывает головку. Он не отводит его ни на секунду — ему нравится смотреть, как Хосока разламывает на части от этой прямолинейности. Тэхену не стыдно, он многое хочет сделать и многое сделает, и, читая обещание в черных глазах, Хосок измученно стонет: — Дьявол, Тэ. Хосоку на секунду кажется, что он действительно попал в точку, что Тэхен и есть морской дьявол, о котором все говорят, потому что видит отблеск шкодной усмешки, когда Тэхен с порочной откровенностью облизывает мокрую кожу. Щупальце проскальзывает обратно в рот так же гладко, как Тэхен берет глубже в свой. Хосок жмурится, пытаясь сжаться на рефлексе, но колени держат все так же крепко. Тэхен двигает щупальцем точно как ртом, и Хосок от избытка ощущений сгорает: ему кажется, будто они ласкают друг друга одновременно, или что Тэхена не один, а два, это так беспредельно, за гранью. Испуганный возглас гасится плотью на языке — Тэхен вдруг, заменив рот рукой, гнет Хосока глубже; отпусти колени — и того пополам согнет. Но Тэхен все еще держит крепко, только Хосок слишком поздно замечает, что одно из щупалец под коленями заменяется второй рукой, пока не чувствует, куда оно исчезло. Даже не чувствует, а почти видит — Тэхен специально держит так, будто показывая смотри, что я с тобой сделаю, — как освободившееся щупальце скользко проходится между ягодиц, с нажимом трется по нежной коже. Хосок мелко вздрагивает, от вида блестящей черной плоти на себе его полосует контрастом волнения и предвкушения, порох толченных углей пускает по венам, когда кончик мягко мажет по анусу, давит в напряженные мышцы. — Расслабься, пожалуйста, — бархатно просит Тэхен. Нежность его просьбы никак не вяжется с тем, как он, наклонившись, бесстыдно проводит языком между ягодиц вслед прикосновению. Хосок утробно стонет, запрокидывая голову, но Тэхена это не останавливает, только толкает дальше. Он чуть растягивает кожу пальцем, лезет внутрь одним кончиком языка, выдыхает горячо на мокрую кожу, чувствуя, как Хосок сжимается вокруг языка. Тэхен дразнит прикосновениями, мокро вылизывает вкруговую, жмется щупальцем внутрь самую малость, и скользкая плоть легко проникает тонкой верхушкой. Он будто чувствует, почему Хосока так сильно трясет, и отпускает ему руки, чтобы через секунду те очутились у него в волосах. Хосок отзывается благодарным стоном, впивается пальцами, а внутри все горит, колется обжигающе в животе, стыдом выжигает поверх — на Тэхена невозможно смотреть. Он вылизывает его всего, давит языком одновременно с тем, как щупальце проходит глубже, утолщаясь. Хосок сжимается ртом и задницей и слышит, как Тэхен чертыхается, несдержанно впившись пальцами в ягодицу, сам стонет, неосознанно подталкивая за затылок ближе. Тэхен снова берет член в рот, но больше не дразнит, не хватает терпения. Он двигает всем одновременно — Хосок забывает, что это все он один, теряясь в безумном ощущении, будто его имеют несколько. Тэхен распирает во рту, распирает внутри, горячим ртом сжимается на члене, и этого всего слишком. Хосок не хочет кончить так быстро, не сейчас, поэтому несильно тянет за синие пряди, тащит Тэхена к себе. Тот подскакивает к нему рывком и, убрав щупальце изо рта, набрасывается с поцелуем, языком проходится по растертым уголкам губ. Хосок стонет ему в рот, пока они целуются обезумевше, будто не виделись тысячу лет, сжимает ладонями лицо, прорычав: — Глубже. Тэхен смотрит на него блестящими, пьяными от желания глазами. Хосок может понять, о чем его мысли — он и так глубоко, но Хосоку хочется знать, сколько он сможет взять еще, каково это будет. Тэхен приподнимается снова, ровно настолько, чтобы Хосоку было видно, и тот наблюдает, как медленно миллиметр за миллиметром черное щупальце исчезает внутри, слышит свой судорожный выдох. Или он принадлежал Тэхену, потому что тот с равнозначным онемением проникает глубже, жмурится, когда Хосок безотчетно сжимается от непривычного чувства. Щупальце оказывается так глубоко, что страшно дышать, страшно моргнуть — Хосок чувствует движение внутри, как его распирает так сильно, что нервы перегорают в пыль, словно в темную глубокую воду окуная в дикий вкус потери контроля. Он шагает за грань добровольно: высовывает язык, снова впуская щупальце в рот, слышит как у Тэхена перехватывает дыхание. Тот двигается медленно и глубоко, Хосок на будоражущем ощущении, будто Тэхен заполнил его всего, рассыпается на мелкие искры. — Хосок, — хрипло зовут его, и он открывает глаза. Тэхен мелко дрожит, на лбу испарина, губы искусаны, и смотреть на Хосока, который так неприкрыто наслаждается его телом, каким бы оно ни было, нет никаких сил. — Я так долго не смогу. Хосок, мягко обхватив щупальце рукой, вынимает его изо рта, прижав губами кончик напоследок — ни о каком «долго» речи нет от этой картины — и улыбается. У Тэхена так яростно, так влюбленно заходится сердце, что просто больно. — Хочу тебя внутри. Тэхен торопливо кивает — он и сам хочет, безумно, — но второе щупальце вынимает медленно-медленно, Хосок сбивчиво выдыхает вслед исчезающему прикосновению, обмякает весь, когда Тэхен наконец-то укладывает его обратно на кровать. Нижняя половина тела колко ноет, но Хосоку настолько не нравится чувство опустошенности, что он тут же тянет руки. Тэхен понимает его буквально — обвивается весь и поднимает Хосока в воздух, затаскивая к себе на колени. — Эй! — тот испуганно обхватывает ногами талию, в плечи вцепляется пальцами. — Ты для меня как пушинка. Лицо Тэхена совсем близко, довольное, как у человека, которому удалась шалость, и раньше, чем Хосок успеет возмутиться, тот целует в губы. Они снова впиваются друг в друга, обнимаются крепко, Хосок не может сосчитать во сколько обручей легли на тело щупальца — они мокро двигаются по коже, гладят его всего. — Тэ, — стонет он между поцелуями, пока Тэхен насаживает на себя, в пылу прикусывая его губу от того, как сильно Хосок сжимается. — Прости, — произносит он сипло, и по голосу слышно, как ему тяжело держать себя в руках. — Я выдержу, не бойся. Хосок успокаивающе целует в шею, а потом просто тычется туда лицом, обмякая — Тэхен делает все сам, раскачивая его на члене, щупальца сдавливают тело крепкими обручами, скользят, задевая чувствительные места. Хосоку страшно хочется, чтобы остались следы, чтобы он гладил себя по рисункам, вспоминая, как горела кожа. Хочется сказать об этом Тэхену, что ему хорошо с ним, какой бы он ни был — они могли быть как в «Красавице и Чудовище», только Тэхен не чудовище, а Хосок никогда в жизни не хотел никого так сильно, всего, любым. Но его хватает только просяще скулить в шею, пока Тэхен толкается внутрь и трогает его без перерыва — не разобрать, руками или нет, да и плевать уже, — и его не хватает тоже. Крепко прижатый к груди, Хосок чувствует, как Тэхен дрожит, как дышит на ухо тяжело и часто, как горячо разливается внутри. — Черт. Секунду, — выдавливает тот, устало привалившись лбом к хосокову плечу, — дай мне секунду. Хосок думает, что это не страшно, он сам справится, но прикоснуться к себе не успевает — Тэхен поднимает его выше без предупреждения, приходится тут же хвататься за плечи. Одно щупальце обвивает член, второе проникает внутрь, и оба приходят в движение так неожиданно, что Хосок ногтями зарывается в кожу. Он слышит, как внутри громко, порочно хлюпает, и от этого звука, и от того, как щупальце скользит быстро и глубоко, горит лицом. Ему хочется сказать Тэхену, что это слишком, что не выдержит, но тот, словно прочитав мысли, целует снова, гнет выдержку пополам, пока от нее не остается ни крошки. Присоски терпко впиваются в кожу на члене, сжимают сильно, и Хосок кончает с таким громким стоном в чужие губы, что Тэхена крупно протряхивает. Он опускает Хосока обратно к себе на колени, и какое-то время они так и сидят, прижавшись друг к другу лбами, дышат тяжело и загнанно, мокрые и измотанные. Тэхен убирает щупальца отовсюду, особенно осторожно вытаскивает из Хосока — у того смущенно простреливает под ребрами, когда он чувствует, как теплое следом стекает по бедру — и обнимает его одними руками, гладит ласково вдоль позвоночника. У него глаза как-то тревожно поблескивают, пока он ищущим взглядом впивается в Хосока, будто он боится услышать, что это была ошибка, что в трезвом сознании до Хосока дошло, что это не должно повториться. Но Хосок только смеется и целует его лицо, вернее, выкрученный усталостью, слепо мажет губами по коже. Тэхен его, может, и чувствует, но Хосок за эти полгода узнал его гораздо лучше без особого дара. Или все-таки действительно связывает их кровная клятва, иначе он просто не знает, откуда в нем желание узнавать его еще больше, много-много лет вперед. — Хосок. — Мм? — мычит он, прижимаясь ко лбу с закрытыми глазами. — Ты засыпаешь. — Давай спать. Низкий, хриплый смех Тэхена щекочет кожу, проникает насквозь, нежностью оборачиваясь вокруг сердца. Хосок так влюблен, что это страшно. — Здесь мокро. Давай я тебя перенесу. Хосок для него и правда пушинка — Тэхен слезает на пол вместе с ним на руках, укладывает бережно на другую и ложится рядом. Они лежат вместе как в тот день, когда Тэхен грел его собой, только теперь он обнимает Хосока без страха, целует в плечо. — Обними меня. — Я и так обнимаю. — Ты не понял. Тэхен почему-то решается не сразу, хотя Хосок уверен, что он понял суть просьбы. И, когда вокруг тела мягко обвиваются щупальца, он, закрывая глаза, цепляется за тэхенову ладонь одной рукой, другой прихватывает щупальце, лежащее поперек живота. Долгий, взволнованный выдох щекочет кожу на шее. — Хосок, — тихо зовет Тэхен, но голос слышно дрожит, — Хосок, я… я так… Хосок незаметно улыбается. Значит, есть еще что-то, что не поддается тэхеновой бойкой откровенности. Что-то очень важное. — Я знаю. Он сжимает его ладонь в своей и, чувствуя знакомое тепло крепкого объятия и горячий благодарный поцелуй под ухом, проваливается в сон. * Когда снаружи доносится шум и восторженные возгласы команды, Тэхен решает подняться на палубу. Идея разбудить Хосока гасится сразу же — тот ерзает от смеха на ухо, уворачивается от поцелуев, бурча «мне плевать, что там, я если встану, у меня точно задница отвалится». Поэтому наверх он выходит один, в спешке запрыгнув в штаны, а рубашку застегивая на ходу. Команда «Помналь» собралась на носу всем составом — редкое зрелище, — и Тэхен тут же перепрыгивает через два борта. Как хорошо, что они недавно закрепили два корабля бок о бок, потому что движущей силы «Жемчужины» хватает, чтобы тащить их оба. — Что здесь происходит? — спрашивает он у Бэма. Тот с удивленным лицом кивает вперед. — А ты сам посмотри. Впереди лежит зеленый остров, и шпиль древнего храма возвышается за густой чащей джунглей так сильно, что его можно разглядеть без трубы даже с корабля. Они на месте. — Разве мы не должны были доплыть завтра? — Должны были, но ночью «Жемчужина» понеслась с такой скоростью, что нам пришлось спустить парус, чтобы его не разорвало, — говорит Джин и с ехидной улыбкой осматривает растрепанного Тэхена, а особенно бурые пятна на шее. — Но мне уже понятно, почему это произошло. Тэхен торопливо застегивает верхние пуговицы и вздергивает ворот, но взгляд Джина раздевает до костей. — Господи, — присвистнув, говорит Джин, — ты от него ни живого места не оставил, да? — Хватит, а… — Ну ты хоть расскажи, у тебя сперма черная? — Чего? — кричит Тэхен, вспыхивая. — Ты сдурел? — Ну, как у осьминогов чернила. — Джин, скорчив недоуменную морду, пожимает плечами. — Да откуда я знаю, это Юнги у нас ученый. — Да обычная. — Ага, — напускное простодушие исчезает с лица Джина как по щелчку, и по самодовольной ухмылке Тэхен понимает, что снова попался, — значит, кончил, уже неплохо. Хосок-то в порядке? — Нам обязательно обсуждать это при всех? — бросает Тэхен раздраженно в попытке поддеть в ответ, но в этой игре ему не выиграть. В острословии Джин абсолютный чемпион. — Ну, а что, всем интересно. — Тот осматривает команду, и все, будто репетировали, одновременно кивают. — И благополучие Хосока важно для всей команды. — Да все нормально, спит он, устал, — вяло отмахивается он, и ребята вдруг начинают громко аплодировать и улюлюкать. — Господи, придурки… Он проходит ближе к носу, расталкивая ликующих ребят, но дурацкая улыбка так и лезет на лицо. Кажется, у него появилась новая команда, в которой он чувствует себя своим. Кромешные придурки все как один, но его придурки. Тэхен смотрит далеко вдаль, и сияющий золотой шпиль храма коротко бликует в солнечном свете. Кажется, они скоро будут свободны.