Унесённые жизнью

fleshbek

Умирать всегда страшно. Особенно когда судьба дала тебе ещё один шанс, а ты просираешь его, сидя в лесу на пеньке. Глупо. Бессмысленно. Безнадёжно. Точно. Безнадёжно. Клаус безнадёжно влюбился в русского танкиста, и вот где он сейчас. Вся его жизнь — квартет, а он пытается играть на стуле. Было бы смешно, если бы не так грустно. Рыдать хотелось, кричать, задыхаясь и давясь слезами, за Ивушкиным бежать, спотыкаясь и раздирая колени в кровь. Лишь бы не так, лишь бы не одному остаться в этом чёртовом лесу, что так и кишит диким зверьём. Отчаинье оглушало, не хуже лагерной сирены, разрывая ушные перепонки и давя на мозг. Страшно-страшно-страшно. Хотелось забиться в угол и закрыть глаза, как в детстве, в надежде, что всё исчезнет, что открыв глаза он увидит маму. Хотелось выть. От несправедливости, от боли. Вдох Выдох Всё будет хорошо Вдох Враньё! Выдох Клаус вновь зажмурил глаза, качая головой. Нет-нет-нет Только не сейчас. Ему вновь плохо. Паническая атака вновь поглащает его с головой, утягивая на дно своими скользкими меркизкими щюпалцами. Он вновь не может продохнуть, он вновь борется с собой. Нет! Хватит! Вдох Выдох Клаус притих, осев у чёртово пенька. Такое бывает. Бывает слишком часто. А он ведь понимает, глупо винить во всём ивана. Глупо обвинять дикого волка сбежавшего в лес. Глупо жалеть об ушедшем. Сам дал танк, сам закрыл глаза на шесть снарядов, сам влюбился, сам позволил. И сам сейчас поплатится. За ребёнка страшно. За его ещё не рождённого малыша, с маленькими ручками и ножками, может голубыми глазками, которые могут так и не увидеть этот мир. Жестокий, ужасный, но по-своему чарующе прекрасный. Клаус уже любит его, ещё даже не почувствовав, любит, кладя руку на живот и медленно поглаживая. Его частичка. Частичка Николая. А ведь сначало было всё равно. Ещё тогда в штабе, он думал лишь о русском, о том что будет с ним, о том как предотвратить его смерть, к которой всё медленно, но верно шло, не беря в расчёт снаряды. И его эгоизм, чуть не погубил ребёнка. Чудо, что он ещё жив. Огромное - огромное чудо. Победа над смертью. Чудо, что у Клауса не случился выкидыш, хотя бы на почве психической нестабильности, граничащей всегда с истерикой. Чудо, что ребёнок выжил, после далеко не спокойного времяпровождения, когда Клаус летал на самолёте переживая не раз турбулентность, чудом что они оба выжили, когда в танк попал снаряд и его захлынуло волной отдачи, сотрясая всего и оглушая звоном железа, чудом, что Клауса вообще не контузило. А ведь всё это было на гормонах. Ягер бы в жизни не подорвался на поиски какого-то одного жалкого танка, пусть и с его любимым иваном. Но омега внутри решила иначе, беря в свои руки весь контроль над разумом и здравым рассудком, заставляя его рваться, рисковать собой, бросаться из огня в воду, кидать, наконец, чёртову перчатку, вызывая на дуэль. Да он перед Васелёнком в пожизненном долгу! Именно этот, на первый взгляд, суровый белорусский мехвод, спас его. А Ивушкин, лучше бы, отпустил руку, или даже в пропасть скинул, чем решил разово сыграть в героя, бросая потом в лесу. Похоже, мозг экипажа был один на всех, и в лице Степана. Тот первый сообразил в чём дело, расталкав ничего непонимающего Колю и заставив Ярцеву перестать жмотить бинты. Сам взялся перевязывать и нашёл травы имеющие обезболивающий эффект. Этим он и спас Николауса от скоропостижного выкидыша, что так и назревал с самой дуэли на мосту. Ягер весь день морально хоронил себя, чувствуя как по внутренней стороне бёдра, тонкими струками течёт тёплая кровь. И знобило его потом не от простуды, а от смешивания его крови, с ребёнком, что вызвал серьёзный резус-конфликт, и если бы, опять же не находчивый мехвод, он бы так и двинул кони под раскидистым дубом в лесу. А резус-конфликт был, блять, потому что у Коли, завалившего его тогда в собственном кабинете и отимевшего, была положительная группа крови, а у Ягера, блять, отрицательная. И это был грёбанный джек-пот, со ставкой в резус их ребёнка. Отрицательный — жизнь удалась, положительный — кто-то явно умрёт. И Клаус, ни как не планировал становится этим кем-то. Да он вообще жалел, что когда-то, в сорок первом, встретил Николая. Ивушкин не хило, так ему поднасрал, испортив сначало рожу, а теперь и жизнь. Профессионалов видно сразу. Трахнул, дав шанс на взаимность и укатил с этой второсортной переводчицей, в закат, спиздив его форму и кольт, оставив лишь ребёнка и гражданскую одежду. Ах да, ещё три банки тушёнки и ножик. Видимо вены что бы себе вскрыть. Мог не утруждаться, самоубиться можно и без ножа — главное желание иметь. А у Клауса оно резко поприбавилось, но всё же жалко было труд мехвода, поэтому идею с суицидом он оставил до худших времён. Теперь первоначальная, и собственно главная задача — было выжить, не отморозив в ночном лесу придатки. Собрав пожитки и попрощавшись с пеньком, Ягер двинулся дальше по окраине леса, топая в абсолютно неизвестном направлении, но в противоположном от экипажа. Он прям был уверен, со своей удачей, что идёт в какую-нибудь глушь, подальше от цивилизации, которой и так здесь было мало. Но в мысли упрямо лезла всякая херня, вместо, такой нужной сейчас карты местности, которую он, между прочим, изучал(!), перед тем как рвануть, сломя голову, за русскими. Вот до чего его довела любовь. Герр Ягер, вы стали тупой истеричной омегой! Что неплохо умеет крыть матом. Это единственное, что он хорошо умел делать всегда, конечно, помимо того, как раздвигать ноги (перед всякими русскими иванами). Идти и совокуплять себе мозг самоиронией, был как один из способов поднятия духа. Кстати, крайне действенным способом. Нет, конечно, Клаус не начинал любить все мир и радоваться цветочкам, но умереть уже хотелось меньше. Тем более к первому, он в скором времени придёт, когда в организме на почве беременности подскочит, до невиданных высот, эндорфин — гормон счастья. Думать о будущем было страшно, особенно о будущих изменениях в теле. Перспектива округлеть его совершенно не радовала, заставляя задуматься о том где брать одежду больших размеров. Он и так был достаточно нетипичного телосложения — природа наделила его широкими плечами и узкими бедрами. Второе, должно было крайне сильно затруднить роды. Ну просто зашибись, не жизнь, а сказка. Не ради этого он добивался всеми способами и не способами звания штандартенфюрера, не ради этого он отстаивал свою честь. Не ради этого он доказал многим и в первую очередь самому себе, что омеги тоже способны быть сильными. Не ради этого. Не ради того, что бы быть брошенным в лесу, своим же альфой. А его ли это альфа? Клаус сомневался. Нет. Николай никогда не был его и уже никогда не будет... Он ничей, дикий и независимый зверь. Альфа. Это Клаус понял ещё под Нефёдова, когда только первый выстрел прогремел. Так за победу бороться, взгрызаясь противнику в глотку, могут лишь альфы. Такой закон природы. И этот закон никогда на стороне Клауса особо-то и не был. Разве что мог помочь соблазнить очередного офицера, да только Клаус играл по правилам и честь с молоду берёг. Не в его это было принципах. Себя уважал. Вот только на этом все плюсы быть омегой, резко так заканчивались. И начиналась суровая реальность. Каждо-месячное испытание не для слабых. Течки у Клауса проходили особенно трудно и долго. Вспоминая сейчас, он невольно вздрагивал. Вздрагивал, вспоминая как его имел полный альфа — какой-то очередной лагерный офицер, не вовремя зашедший в кабинет. Вздрагивал, вспоминая как его лицом в стол вдавливали, вдалбливаясь. Остарчинево, размашисто и без передышек. У Ягера тогда истерика была — на его крики Тилике прибежал. Спас считай. Хоть и сам омегой был, да только куда ему, без запаха. За бету принимали. Они наверное тогда и сблизились, от того и Клаусу больнее было пережить его потерю. Вот она — эмоциональная привязанность. Он тогда тоже боялся залететь, да только пронесло. А тут нет. Хотя чего стоило ожидать от такого альфы, как Коля? Явно плодовитый. Ягер тихо вздохнул. Убережёт ребёнка, чего бы ему это не стоило. Убережёт, выносит, родит, воспитает. Ради него жить будет. Клаус медленно брёл, витая где-то в облаках и хрустя под ногами ветками. Он ведь станет хорошим отцом, да? Трудный вопрос. С одной стороны, он никогда не имел дело с детьми, и толком не знал, как с ними обращаться. С другой стороны, вся нераскрытая любовь и нежность к Коле, выйдет ребёнку, в совокупности с омежьими инстинктами. Клаус наделся, что да, станет, чего бы ему это не стоило. Ягер себя априори плохим человеком не считал — выполнял свой долг, в точности как иван. Обострённого чувства садизма никогда не имел, в концлагерь попал только с одной целью — подобрать пушечное мясо для игры курсантам. С точки времени войны, он не так уж плох. С точки зрения всей жизни — пушечное мясо удрало, помахав платочком, можно не беспокоится, грех на его душу не взял. Да и понятие, что есть хорошо, что есть плохо — относительные. Оправдать можно любого, как и обвинить святого. Здесь главное быть в золотой середине и оставаться человеком. Иначе....вся идеология и так идущая к чёрту, пойдёт туда ещё быстрее. Да какие из них уберлюди? Если они всех убивают, не хуже разъярённых шакалов. Загадка, с ответом на поверхности. Так проще управлять. Подчиняй и властвуй. Клаус в Коле видел человека, но больше — альфу. И важно понимать, что это далеко не одно и тоже. Одним управляет разум, другим — инстинкты. И когда это сливается в единое целое, тогда и появляется — уберчеловек, король пищевой цепочки. Клаус себя таковым не считал, да и вообще, о себе старался лишний раз не задумываться. Омеги негласно где-то внизу, внизу всего, ну по крайней мере, сейчас. Возможно раньше они и были наверху, как божество, эдакий матриархат или Венера палеолита*. И то, шансов у Клауса даже в то, доисторическое время, стать божеством, ну или хотя бы чей-то парой, были крайне малы. Тут надо пышным быть, бёдра иметь. И почему он не бета? Вон, Тилике и то его нежнее был, весь из себя такой смазливый мальчик. Просто, ути-пуси, особенно когда подбородок задирает, гордым хочет казаться. А его все за бету принимают, просто потому что он без запаха нифига. Несправедливо, хоть ты тресни. И то, судя по засосам на его шее, изредка появляющихся после отгулов, жизнь у него не скучная. А Ягер в кабинете тухнет, закапываясь в документах и утопая в отчётах. Курорт бумажный. У него до сих пор чернила с пальцев не стёрлись. Нет, неплохо, но на фронте лучше. Там Ягеру и слова сказать не могли, работу свою выполняет? Выполняет. И срать, кто он там, хоть домовой. Клаус улыбнулся со своих мыслей, понимая, что и был похож в 41 на домового. Натурального такого, русского. И за печь, с такой холодрыгой, ему залезть хотелось. В России не так уж и плохо, уютно даже, если на тебя дуло танка не наставляют. За такие мысли, его б минимум расстреляли, но куда ему сейчас. Штандартенфюрера больше нет, Клаус Ягер— есть. Вряд ли его будут искать, прочёсывая леса и сёла, а сразу похоронят под грудой железа и стали. И маме напишут. Мама Любимая самая, единственная, с сухими руками и тёплой улыбкой. Плакать будет. Клаус единственный ребёнок в семье...был. Морально его похоронят, закапают пустой гроб, табличку поставят, цветов его любимых, блять, наложат, светло-розовых роз без шипов* и пусть мальву* рядом посадят и всё прорастёт самшитом* . А он мать найдёт, на колени перед ней встанет, прощения просить будет, руки целовать. И отец его будет долго ругать...дожить только надо. Клаус внука или внучку им покажет, они его простят. Николаус медленно забрёл в лес, надоело по полю идти. На него с неба, наверное, бабушка смотрит...и головой качает. А он её до слёз доводил, тварёнышь. А она жива была долго...в детство возвращала, Клушей, ласково называла. Воспитала. Тринадцать лет Клауса любила, и на четырнадцатый год ушла, любовь оставив. Научила любить, шутить, роспись красивую ставить, с завитушками. Русский даже знала, всех коров по-русски кликала "Ховрушами" и "Бурёнками". Клаусу кличку придумала, трудную такую... Первое слова Клаус знал по-немецки, это заяц был, а второе...словно икаешь: по-по-бе-е-гай , а! Побегайчик! "Зайчик побегайчик", и что это значит? Он никого об этом не спрашивал, тем более русскую переводчицу, своё это, личное. Самое-самое сокровенное. Он шёл, пиная шишки и вслушиваясь в пение лесных птиц. Красота, никого, даже пеньков нет. Его уже давно интересовал вопрос: "Что он не так сделал этой дрянной переводчице?" Она была представлена к нему лишь с одной, всем известной целью, дальше же шла по другим, уже не его делам. Какие могут быть притензии? Клаус её не избивал, пальцем даже не тронул. Любой другой на его месте, уже давно бы проучил, хотя бы за то, что неровно дышит, а уж тем более к другому русскому! А он молчал, видел, как она ему неверно переводит, умалчивает, смягчает, что ходит без спросу к Николаю в ангар, пронюхивает всё что-то. Да он её даже кормил, после долгих вечеров с иваном в кабинете! Неблагодарная! Все русские неблагодарный, вон только белорус нормальный. Ещё вопрос, зачем Степану, было это? Чувство долга? Какие-то другие побуждения? Мехвод тоже альфой был, как и Волчок к тому же. Непонятно. Хотя было в его взгляде, что-то такое ...лёгкое и грустное, и губы он поджимал под кустистыми усами. Наверное личное, ему не понять. Но всё равно, danke. Клаус осторожно ступал, идя по размокшей земле. Похоже недавно был дождь. Значит он ушёл достаточно далеко от первоначального места привала, ибо у них было сухо. Лес был не особо приятный, густой, пробираться было трудно, перелезая или пролезая под повалившимеся старыми деревья, обросшими мхом. Некогда белая рубашка стала коричневой, армейские сапоги обляпила глина, а под ногтями забилась земля. Противно и мокро, бр-р. Вдобавок стало холодать, руки озябли и Клаус старался идти всё аккуратнее и аккуратнее, дабы не свалится с крутого склона холма. Цеплялся руками за ветки ближайших деревьев и вдалбливался пяткой в сырую землю, он шёл. И всё шло неплохо и он спускался, пока нога не соскользнула, и Клаус взвизгнув, схватился за ветку. Прутик с треском переломился и Николаус стремительно покатился вниз по склону, скользя задом по грязи и снося всё на своё пути. Острые ветки кустов больно хлестали по лицу, оставляя царапины и дырявя одежду, а торчащие камни из земли набивали на мягкое место синяки, что обязательно потом полилеют. В заключении, Ягер со свистом, свалился на груду старых палок и хвороста, ощущая себя Алисой в стране чудес, упавшей в кроличью нору. Но к сожалению, с большим вредом для здоровья, чем в книжке. Мешок с тушёнкой аккуратно скатился за ним. Немец валялся, распластавшись на животе и закрыв глаза, тяжело пыхтел. Спустя минуту бездействия, с трудом приоткрыл один глаз. Всё кругом расплывалось яркими пятнами и бликами солнца сквозь густые кроны деревьев. Осознание произошедшего возвращалось, с чувством ползущей по щеке, каплей тёплой крови. На руке, щекоча своими мохнатыми чёрными лапками, восседал здоровенный паук с огромными глазами, явно с интересом рассматривающих человека. Клаус с секунды две, тупо пялился на него, а потом оглушительно взвизгнув, во второй раз за ближайшее пять минут, вскочил, остарчинево начав махать рукой и стараясь скинуть нежелательного кавалера. Паук напугался не меньше, исчезая в груде веток. Клаус тихо застонал, запрокинув голову к солнцу: — За что мне такие мучения, Господи? Постояв и ожидаемо не услышав ответ, Ягер поднял с земли мешок, отрехаяя. И наконец заметил. Впереди как раз у самого склона, с которого он так удачно спустился, виднелся заброшенный домик лесничего. Одинокий, старый, почерневший, он бы навёл тоску на любого — любого кроме Клауса. Ягер радостно, словно и не чувствуя боли во всём теле, помчался к нему. Его встретило небольшое крыльцо со скрипучей лестницей и дверью. Рядом с домом был небольшой пристрой в виде сарая, наполненный заготовленными на зиму дровами. На двери висела подкова, а на нитках натянутых под крышей крыльца, тихо раскачивалось на ветру старое тряпьё. Весь дом был отдел ровными досками, лишь слегка почерневшими от времени. Старая дверь с резной ручкой поддалась, оглушительно скрипя и открываясь. Ягер с опаской переступил порог, заходя в промозглое, но на удивление сухое помещение. Стоял стойкий запах древесины, душистых трав и пороха. Половицы из тёмного дерева, тихо поскрипывает при ходьбе. Дом был маленьким, с низкими потолками, всего в одну комнатку с двумя помутневшими окнами. На них легко покачивались, неровные обрывки штор, словно чьи-то прозрачные руки, давно потерявшие форму и оболочку, старались дотянуться до Клауса и проникнуть сквозь него, обдав новой волной холода. По спине промчался табун мурашек и Ягер поёжился, осторожно ступая дальше, на старый, грязный ковёр, поднимая за собой столб пыли. На нём из середины, расходились оранжевые узоры цветов, переплетающихся между собой и уходящие в толстую красную полосу — окантовку ковра. Толстый ворс под ногами Клауса светлел, теряя пыль и расцветая яркими красками. В углу виднелся маленький закоптившийся камин с резной решёткой и котелком. На нём стояла вся в пыли рамка с фотографией, вторая такая же, лежала вся в осколках, небрежно опрокинутая на стекло. Рядом воткнут заточенный охотничий нож с полированной рукоятью — ручная работа, протыкающий какой-то обрывок бумаги. Пару обгоревших свечей с почерневшими фитильками. Над камином висела кабанья голова, смотря на Клауса своими маленькими чёрными остекленевшими глазёнками и заставляя невольно вздрогнуть. Его передние клыки и шерсть, были в тёмно-коричневой засохшей крови. Руки озябли сильнее и Клаус потёр их, согревая тёплым дыханием. Напротив камина стояла кровать с исхудавшимся матрасом, прикрытая лишь одной сиротливой простынкой, пожелтевшей от времени. Самым большим во всём доме был стол, со столешницей из цельного дерева и массивными ножками, на нём, словно забыто кем-то, оставлена жестяная кружка с водой, разложена газета, на ней спичечный коробок, несколько гильз, и мешочек пороха. Клаус провёл пальцами по пожелтевшей бумаге, стирая пыль и металлическую крошку со стройных рядов печатных латинских букв — "Дерзкое молчание в ответ на немецкие предложения Польша не в какую, не хочет идти на переговоры." Чуть ниже, ироничней: "Обнаружен польский флот Предупреждение об опасности или чья-то саркатичная шутка? "* Клаус хмурится — старая, времён начала войны, от неё пахнет табаком и пылью. Буквы едва пропечатаны, чернила осыпались, кое-где размазались и видны сальные следы пальц на срезах. Этот дом пустует, как минимум четыре года, покрываясь толстым слоем пыли. Порох в тканевом мешочке, сухой, а это значит крыша целая, чудом не прохудившаясь за столько лет. Клаус осматривает спичечный коробок, крутя его в руках и тихо шепчет себе под нос, читая чернильную дату: — Тысяча девятьсот тридцать девятый. Он тогда ещё зелёным был. Для него война — пол жизни. Проходясь взглядом по корешкам зелёных книг на полке, цепляется за знакомые названия, Клаус хмурится лишь сильнее: "Волк среди Волков" "Маленький человек — что же дальше?" "Каждый умирает в одиночку" * Всё это собрание подозрительных или вовсе запрещённых сказок Ганса Фаллада, которые Клаус сжигал собственными руками, на площади одного из небольших городков. Критический реализм, не нашедший отклик в национал-социолизме. Сам Ганс безумец оставшийся в Германии и продолжающий писать....ему осталось не долго. Таких как он расстреливают. А жизнь над Ягером смеётся, продолжая иронично издеваться, оставляя не двухсмысленные намёки. Вот уж кто здесь умрёт в одиночку. На противоположной стене пару вырезок из газет до военного периода, страницы из книг, эскизы ружей, и даже пару чертежей, по стандартам DIN*, с масштабом и с исспользующимся материалом. Ягер такие много раз видел, в идеале, даже сам чертить умел, пусть и немного кривовато. Двадцать миллиметров от левого края, по пять от всех других. Осевая симметрия дула ржулья штрихпунтирной линией выходящая по пять миллиметров со обеих сторон. До сих пор помнит, это помнит, а отче наш не помнит...да и поправде говоря, не запоминал никогда. Из него верующий, как из Ивушкина нацист...никакой, тоесть.* Николаус хмыкнул, кладя обратно спички и топая к входной двери. Раз бог даёт дом, значит надо брать. * Венера палеолита — древние статуэтки женщин, которым поклонялись. Имели характерные черты в виде ултрированных женских особенностях фигуры. (Проще говоря, в то время верили, что божество — это тот кто несёт потомство и имеет большие бёдра и грудь. ((Я мастер объяснять, чекните Википедию)) Обозначения на языке цветов: * Светло-розовая роза— страсть, молодость, энергия Без шипов — любовь с первого взгляда. * Мальва — "Истерзан любовью" * Самшит — верность *"Обнаружен польский флот" — прикол в том, что Польша крайне долго мечтала о флоте и он наконец-то появился. Тут непонятно в то, что расценивать можно, провокационный заголовок, как и иронию (что я и предполагаю), так и, как опасения немецкой армии. *"Каждый умирает в одиночку" — это всё реально существующие сказки, но давайте сделаем вид, что мы не знаем, что её написали только в 1947 году. Это портит всю малину и иронизм. *DIN — немецкий стандарты в черчении (типо ГОСТа) и так как автор не смог найти это ванючий дин в интернете, наслаждайтесь описанием российских стандартов в черчения. *"Из него верующий, как из Ивушкина нацист...никакой, тоесть." — это всего лишь юмор автора, я не хотел кого-либо обидеть или оскорбить, и если ваша идея для фанфика "Коля нацист", полностью поддерживаю, не принимайте близко к сердцу.