***
Забыл ведро поставить. Пришлось бежать сломя голову, в холодный утренний двор, страдальчески прекладываясь лбом к перилам. Через десять минут отпустило и Клаус с вселенским недовольством поплёлся обратно в дом. В одной омежей книжке, он наспех вычитал, что коленно-локтивая стойка поможет заглушить боль в низу живота... Ягер сидя по-кошачьи, уткнулся лицом в ковёр у камина, оттапырев зад и молясь, что бы это помогло. Исцеление, на его уставший тушку, так и не сошло. "Я сосал, меня имели...это бесполезно" Так же бесполезно, как и пытаться не блевать по утрам. Ещё недавно он мог садится на шпагат, а сейчас его просто разорвёт, во всех смыслах. Откуда у штандартенфюрера такая гибкость? Легче в танк залазить. Шутка. Мама хотела, что бы он танцевал, пусть и не балет, но что-то на подобии. Поэтому всё детство ему носки тянули, а когда он вырос, решил, не пропадать же добру. Для танцев он конечно, так себе. Не особо высок и строен, не особо красив, иногда даже неуклюж. Вальс умеет, ну и ладно, сойдёт. Его на танцы никто не приглашал, сначало — потому что зелёный и девок много было, потом — наоборот, слишком высокопоставленный, ну не будет же штрумбаннфюрер или вообще унтерштрумфюрер, штандартенфюреру жопу лапать? А для другого на танцы, особо то и не ходили. Девушки Клауса никогда не интересовали и вряд ли будут. Да и девушек он, по правде говоря, тоже не очень интересовал. Но они один раз конечно с Тилике станцевали, когда тому перед бывшей понтануться было надо. Клауса так ещё не разу не лапали, пусть и не искренне, хотя чёрт его адъютанта, этого знает. На них тогда все кто мог пялился, а Николаус, потом, лишь гордо сверкнув погонами, громко поцокал прочь, даже разрешив клюнуть себя на прощание в щёку — бывшая Тилике смотрела разъярённой фурией. Хитрый гауптштурмфюрер добился своего. Но Ягер бы конечно, лучше с Колей станцевал, вот только сомневался, что немного дикий русский вообще умеет. Теперь уж точно не станцует. Хотя у Коли всё ещё был шанс — на его могиле, желательно, в руках с...какой цветок обозначает "поимел и бросил"? Вот именно с ним в руках. Клаус хмыкнул, перевернувшись на спину и грееясь у камина. Жизнь его любит и ненавидит одновременно. А он хочет конфетку. Вот же. Да здесь обычной еды не достанешь, не то что сахар. Лежи, блин, нюхай пыль, и не выёбывайся. Желания что-либо делать не было от слова совсем. Даже вставать, но пришлось. Всё же гигиену запускать нельзя, плачевно кончится, поэтому Клаус вооружившись ведром с тёплой водой потопал в сарай, плескаться. В ведро он влазил лишь ногами, ковшика, как и тазика не наблюдалось, и вот, так вот грациозно, сидя абсолютно голый в железном ведре, Ягер мылся. Но главное, как говорится, результат! Результат был следующим: чистым, но замёрзшим в этом грёбаном сарае, Клаус мчался с пустым ведром босым домой. Полотенца толкового не было и что бы не мочить сапоги, Клаус не придумал ничего лучше, как логически, дойти без них. Элементарно, Ватсон! Всего лишь ноги замёрзли. Надо ещё потом придумать как одежду простирнуть без мыла и порошка. И желательно, ещё побриться. Но первое, было невозможно ещё по одной причине: у него тупо не было сменной одежды. А второе, потому что он не умел бриться ножом и опять же без мыла. Чукча он, а не ариец. Обрастёт бородой, животом, грязью и станет окончательно похож на домового или лесного чуда-юда какого-нибудь. Вон, живёт и так уже в собственной избушке, в самой глуши. "Возвращаемся к истокам цивилизации, добываем огонь с помощью камней"— этим он займётся, как только у него закончатся спички.***
Проверить местность кругом на признаки жизни, он решился почти сразу, как понял, что жрать становится нечего, и делать тоже, собственно, нечего. А это было спустя аж пять палочек, вырезанных ножом на дереве — как исчисления дней. И вполне ожидаемо, в ближайший двух километрах на север и на юг было пусто. Абсолютно пусто. Устав делать засечки на сволах деревьях, дабы не потеряется, Клаус побрёл обратно. Шёл...шёл...пришёл, блять. В кустах, шурша листвой сидел здоровенный бурый медведь. Вот надо же было Клаусу, самого себя не послушать, с одним топором (который собственно только у него и был), переться в такую даль, без колёс и без педаль. Медведь его каким-то чудом ещё не учюял и Ягер собрался делать ноги. Как можно более тихо, он двинулся влево, осторожно переступая сухие ветки. Но Николаус, не был бы Николаусом, если бы в самый последний момент, когда он уже почти скрылся за огромным кустом, не хрустнул веткой. Медведь сполошился, заинтересовано поднимая свою здоровенную морду и втягивая носом воздух. Учуял. Скалится начал, клыки обнажая. Ну и... Ягер рванул, сердце в пятки, ноги быстрее тела, темпом-темпом. Медведь, судя по громкому хрусту, неёсся за ним. В совершенно не известное для Клауса направление. Куда-то на запад, от предполагаемого маршрута к дому. Глупая-глупая смерть. "Бравого штандартенфюрера загрыз медведь, в лесу где-то на границе с Русланд." Прям на неплохую статейку в газету тянет. Клаус бы почитал, если бы прямо сейчас не становился её главным героем. Как назло он не раз споткнулся об толстые выпирающие корни сосны, разбив все колени и теряя такое драгоценное время. Медведь явно был намного более выносливым, чем он, поэтому шансы на выживания Ягера падали, а шансы медведю сегодня пожрать — поднимались. Лезь на дерево бесполезно — тонкое, тяжёлую тушку Клауса не выдержит, а толстое выдержит и медведя. Возможность уйти от преследования в диком лесу, что является домом медведя, нереально, не будет врать себе. Других способов отвязаться, просто нет. И так оно могло и быть, пока Николаус, уже почти выдыхшся, спустя, наверное километров два, не услышал звук стрельбы. По его медведю кто-то палил из ружья! На третий выстрел, косолапый взвыл, подгибая лапу и бросаясь в кусты. Как оказалось позже, на стрелявшего. Клаус тогда принял самую отчаинную попытку спасения — со всего размаха, с плеча, дал медведю топором в дыню. Мишка оглушающе взвыл, на этот раз убегая с концами. Перед Клаусом лежал его фактический спаситель, которого он в ответ спас. Масло масленное, но да ладно. Это был высокий, статный, с густой и длинной, по грудь, бородой, хватающийся за расцарапанное бок и плечо, мужчина.***
В камине тихо потрескивали поленья, Клаус сменил компресс, кладя новый на лоб его, теперь уже, знакомого. Мужчина болезненно поморщился, дёргая забинтованной рукой. Клаус отважно дотащил тяжёлого мужчину, с ружьём, до своего домишка, перевязал его, прокипячёнными тряпками. Насобирал, таких же трав, что и Степан, отварив их в котелке и споил "отвар", очевидно местону охотнику, что так и лежал без сознания, но уже не бредя. Осталось дождаться, пока он очнётся и расспросить его о всём, что он знает. С надеждой на то, что он фирштей по-немецки и желательно, ещё и шпрехан. Клаус два дня не отходил от кровати, меняя компрессоры и поя мужчину разнообразными отварами. Но бог любит троицу, и лишь на третий день, охотник очнулся. Посмотрел на Ягера мутным,ничего непонимающим взглядом и прохрипел, славу богу, на немецком: — Водыы. Клаус поспешил исполнить его просьбу, поднося к его губам жестяную кружку с горячей водой. Мужчина пил долго, жадными глотками, пока не выпил всё. — Ещё? — Клаус сдвинул брови к переносице, смотря с беспокойством. — Нет, спасибо. — уже более чётко отозвался охотник, своим глубоким голосом, кратко улыбнувшись, уголками губ. — Где я? — последовал логичный вопрос и мужчина заозирался по сторонам. — Считайте, что у меня дома. — Клаус переступил с ноги на ногу, отставив кружку на стол. Общаться решил почтительно, на "вы", всё же мужчина намного старше его. — О как...а я тебя в здешних лесах ещё не разу не видел. — Так я и недавно только...пришёл.— Клаус неловко улыбнулся, рассматривая открытое лицо с простыми, добродушными чертами. Тёмные глаза, большой нос, кустистые брови — русский типаж. Но вроде по-немецки шпарит, ну и бог с ним. — Оо, как звать тебя, хоть, мой спаситель? — мужчина улыбнулся шире, заметив смущение. — Николаус, Клаус. И вы тоже меня фактически спасли. — Ягер пожал протянутую, верх руку мужчины. — Алексей. — в ответ сказал мужчина. Русский всё же. Чуйка не подвела. Конечно несколько лет в СС, знать о себе дают, Клаус на глаз может с лёгкостью определить национальность любого. Хоть по одним глазам. — Я так понимаю у тебя что-то случилось, раз в конечном итоге ты оказался здесь....Не подумай, я не против, но здесь так просто не останавливаются...тем более обустраивая дома. Кстати, очень неплохо. — Спасибо... Это..личное. Но да, у меня, можно так сказать, проблемы. Алексей втянул носом воздух, точностью, как медведь и усмехнулся широко, хохотнув. — Я кажется догадываюсь в чём твоя главная проблема...***
Алексей встал на ноги, буквально через два дня, за которые Клаус уже успел не раз поохотиться с его ружьём на лесное зверьё. Принёся в дом двух зайцев и куропатку — наконец-то сумел нормально поесть. — Какой хоть срок? — учтиво поинтересовался мужчина, когда Ягер вновь скрылся за дверью, рано утром — проблюваться. Клаус мысленно прикинул, считая недели и пришёл к выводу, что около двенадцати. — Третий месяц, вроде как. — он устало вздохнул, зачесав рукой отросшую чёлку, назад. — Тощий ты больно. — прищурив свои тёмные глаза, сказал Алексей, покачав головой. — Не от хорошей жизни. — То-то и видно. Алексей оказался мужчиной разговорчивым. Рассказал о том что родился, тут недалеко в деревушке, всю жизнь прожил, егерничал. Охотой занимался. Войну переносил, как и все — тяжко, в город было не выбраться, кругом немецкие оккупанты, мыла нет, спичек нет, одна только дичь в лесу. Да только куда сырое мясо без соли? Тем более шуметь, теперь, было особо нельзя, поэтому и на охоту выходил редко, и так рискуя быть обнаруженым. Немецкий выучил по собственному желанию, в начале войны, для предстраховки. Полезно это было, чужие разговоры понимать. Клаус лишь вздыхал, качая головой. Стыдно было правду говорить, что он — часть этого всего, часть огромной смертоносной машины, пожирающие чужие души. Особенно сейчас, когда они так спелись, и Алексей к нему, как к сыну относился. Про беременность понял сразу, по запаху. Потом сказал, что от Клауса так разит — что за версту слышно. Сладко притом, мёдом. Из-за этого, кстати, наверное и не задумывался о том, кем по-настоящему может быть Клаус, ну или хотя бы был. Остался Алексей с Николаусом, к себе предлагал перебраться, всё не хотел беременную омегу одного оставлять. Но Ягеру у себя было спокойно, он русскому кровать организовал, разрешил остаться. Ко всему прочему, за последнюю неделю, живот у Ягера заметно подрос и штаны сходились с трудом, треща по швам. Клаус запыхатся начал, теряя былую выносливость, уже бы наверное, от того медведя и не убежал — на первом киллометре выдохся. А этот косолапый, судя по рассказам охотника, главным здесь был, всем заправлял и территорию свою исправно охранял. У него с Алексеечем личные тёрки были. Клаус на это лишь поморщился — не горел желанием увидеться с ним снова и Алексею, с его не зажившими ранами, советовал беду не кликать и на рожок не лезть. Жили кое-как, охотничьи делом промышляя, Клаус меткий был, с одного выстрела зверьё снимал, патроны экономил. За водой уж русский сам ходил, говорил Клаусу лишний раз не дёргаться. Не в его положении хозяйством запралвять. А у Николауса, спину ломило — грудь заметно набухла, ореол сосков стал темнее и больше. Токсикоз прошёл и немец, начал словно светится, если Алексею на слово верить. Сам Ягер, чувствовал себя намного лучше, изредка ощущая лёгкость. Хотелось больше улыбаться, дурачиться, смеяться заливисто и Николая больше не вспоминать. Но последнее удавалось плохо, гармоны брали вверх и он снова грезил о тех грубых ладонях, гуляющие по обнажённой коже, влажных поцелуях потрескавшихся губ, запахе пота и мускуса, жаре чужого тела. Вспоминал, закусывая край рубашки, стараясь продавить вырывающийся стон и пытаясь заменить Николая пальцами, в тайне от Алексея, сидя в холодном сарае. Русский егерь его не интересовал от слова совсем, как альфа. Да и вроде Клаус Алексею был лишь, как сын, но тут до конца нельзя утверждать. Чужая душа — потёмки. Но Клаус думал, что если бы не Алексей, давно бы с голоду загнулся. Да и вообще, что бы он делал дальше? Считай его всё время чудом спасало. И каждый раз это чудо снисходило в виде альфы — Николай, Степан теперь Алексей. И всё как на подбор славяне. Хотел внимание от альф? Получил. Хотел покорить славянские народы? Покорил, пусть и в другом плане. А тут уточнять надо, там на небесах, слышно плохо. И запросы доходят с опозданием в несколько лет. Алексей одним вечером, ему потом об истории этого дома поведал. Здесь и правда немец раньше жил, а потом к своим ушёл, от чего неизвестно. А может умер, чёрт его знает, но в сороковом его уже не было. Старым немец был, но дельным, такие истории рассказывал, а какие ружья собирал! Загляденье... Мастер своего дела, видно сразу. Чертежи у него, один на вес золота. Егерь предполагал, что он раньше инженером был, а потом в лес ушёл — отшельничать. Но сколько себя Алексей помнит, этот дед всегда здесь жил, к нему маленький Алёша в гости ходил, из деревни. Немец по русски хорошо шпарил, вот тебе и налаживание межнациональной коммуникации и обмен опытом. Жаль только, что так всё обернулось — войной. Может быть их два народа вместе сильнее стали, мировой прогресс поднимать начали, но не сраслось. У власти не те люди, и не в то время оказались. Тут Клаус с ним соглашался, дельная мысль. Сколько он с русскими не общался, всё больше понимал, что нет никаких уберлюдей, и диких животных, есть только загнанные люди в обстоятельства с наставленными на них ружьями. Ягер себя и сам волком чувствовал, что боролся, стараясь выжить. Война их такими сделала, жизнь. Алексей добрым был очень, отдавал свои вещи Клаусу, всю работу по дому делал, по вечерам душевно о чём-то всё рассказывал, и совсем забываясь, переходил на русский, и речь его лилась глубоким ручейком. Не раз Клаусу чай варил из разных душистых трав, показывая новые рецепты и способы. Когда особенно плохо было немецу, книги ему в полголоса читал, прикрыв своей дублёнкой. Спину больную размянал, неволко, но старательно, своими широкими ладонями. Улыбался много, тепло, с запахом можжевельника. Ягер всё же, в один день, решился раскрыть ему пару карт. Рассказал, что в союз шёл, к альфе своей. Алексей понимающе покивал, и обрадовал — у него карта была, по ней можно было к ближайшему русскому городу пройти, вот только, что там будет и как — неизвестно. Клаус и сам толком не знал, какие города оккупированны, какие чистые, просто слепо надеялся на удачу, собирая вещи в путь. У Алексея, раны почти зажили, и нехотя он согласился отпустить отважного омегу. Вот только в последний момент, планы Ягера со свистом разбились, как бомба, немецкого истребителя около четырёх утра. Началась бомбардировка и Алексей тогда так на Клауса глянул, словно смерть увидел воплоти. — Мама! — с ужасом прошептал он. — Клаус, у меня мама в деревне, что тут у окраины леса! — Алексей схватил ружьё, нессясь к входной двери, натягивая по пути ботинки. Ягер с кровати соскочил в одной рубашке, бросая на перерез мужчине: — Не пущу! У тебя раны ещё не зажили! Ты мне живой нужен! — он встал напротив двери, босые ноги об пол морозя. —Давай сюда ружьё, сам пойду. Адрес диктуй. — Сдурел что ли?! — Адрес диктуй, кому говорят! — гаркнул на него Ягер, так как ни на кого ещё не гаркал, с тех роковых событий в концлагере, одевая штаны. А за окном всё громче слышались взрывы бомб. — Третий дом, у самого леса, не проскочишь. Куда угодно отведи её, только подальше от туда! Лишь бы жила! — у Алексея лихорадочно поблёскивали глаза, митаясь по Клаусу и стараясь зацепиться хоть за что-нибудь. А Ягер в сапоги запрыгнул, шустро по армейски одевшись и через плечо ружьё перекинув. — Понял. Карту давай, вряд ли свидимся. — он губы поджал, внутри вновь как-то пусто стало. Наверное это такая защитная реакция от сильно стресса — эмоции не испытывать. Тут главное холодный рассудок иметь, думать перед тем как делать. Алексей быстро карту ему нашёл, в карман своей куртки сунул, и на Клауса её накинул, сжав в объятьях так крепко , что у немца аж дыхание спёрло. Он в его объятьях тонул, русский, ведь, его в два раза больше был. Тонул и боролся с поступившим комом к горлу. В глазах совсем мокро стало и вновь страшно — не за себя, а вот за этого, здорового русского мужика, что любит мать, всей своей, огромной, пламенной душой. И похоже, Клауса тоже полюбили, возможно впервые, искренне и безвозвратно, как друга, как самого близкого товарища на свете. — Попробую только сдохнуть, мелочь, с того света достану! — послышался глубокий надтреснувший голос над самым ухом, и Клаус сделал вид, что не заметил, как его ключицы обожгли чужые солёные слёзы. И сам не смог сдержаться, когда мужчина сев на колени, прошептал ему в живот: — Малыш, надеюсь ты найдёшь своего отца и будешь счастлив. Впервые Клаус был настолько тронут. Сердце железного рыцаря рейха с громким ухом улетело вниз. Теперь его не достать. Весь мир перевернулся. Хотелось вновь кричать от несправедливости, боли, от чёртовой войны, сидящей у Ягера в почках. Алексей объятья всё не разжимал, дыша тёплом в плечо. И Клаус, тихо всхлипнув, расплакался, впервые за последние несколько лет. Расплакался от искренности, от того, что наконец сумел стать для кого-то важным. От любви которую трудно описать и передать к Алексею, от нахлынувшей любви к своему нерождённому ребёнку, к жизни, к этому чёртовому лесу и дому, речушке, что в двух шагах от сюда. Он впервые жил, как живут обычно люди. Страдая, радуясь, горюя, ликуя. Чувствуя жизнь каждый частичкой тела, как она бурлит, извергаясь новыми событиями. Пора научиться отпускать.***
Он неёсся среди деревьев, в его ушах звенели взрывы бомб, а перед глазами всплывала карта. Ещё чуть-чуть и он на месте, ещё пару метров на север и лес оборвётся, переходя в зелёные бескрайние равнины. Ещё чуть-чуть и он выполнит свою главную задачу — спасёт наконец-то чью-то жизнь. Спустя столько лет войны, он впервые встанет на сторону жизни, борясь с чёрной, вязкой смертью. Ноги не болели, чужая куртка согревала, придавая уверенности каждому размашистому шагу. Вперёд и только вперёд.Вот на горизонте мелькают дома Он уже близко, Немного осталось! Тут главное верить, Верить в себя. Свободу в ладоньях сжимая. Всё как в тумане. Вот он на улице, первой, второй, Находит домишко, вбегает. Там у окна, за прялкой рязной, Горюет старушка седая. Увидев его, Она расцвела: "О посланник из рая! Спустился за мной, От пуль спиной прикрывая"
***
Старушка увидев на Клаусе куртку сына, без вопросов, двинулась за ним, поднимая подол платья. Ягер её под руку схватил, помогая идти и медленно, но верно из города вывел. По карте, через километра три, ещё одно село, там уже должна была начаться эвакуация, успеют — повезло, не успеют —... Да Ягер что угодно сделает, лишь бы успели. Бабуля молчала, торопливо идя под руку и поглядя под ноги. Дорога была сухая и ровная...успели. Успели, вбежали, в тот момент когда машины с гражданскими собирали. Клаус помог ей залезть, махнув рукой на прощанье и оглянувшись заметил маленького мальчугана, лет пяти, тихо схипывающего в сторонке. Машина тронулась и Ягер сорвался, подхватывая малыша и на ходу успевая передать его кому-то из русских. Город опустел, кругом кружили в волнениях солдаты, а Клаус тихо скрылся в чистом поле. Ему предстоит дальняя дорога на восток."Возможно моё путешествие будет длиною в жизнь и я ещё не раз пожалеею, стряхиваясь грязь с колен, помни — ничто не вечно, не безупречно, не долговечно, кроме любви. Я буду вечно любить тебя, по-немецки, шепча у камина всякие глупости и пья твой душистый чай с нотками хвои. Ты будешь вечно теплиться в моё холодном сердце, мой дорогой русский друг, а мой ребёнок, ещё не раз попросит рассказать о тебе, но лишь самое лучшее. Твоя мама будет жить, скучая, и вы обезатально встретиться в один из солнечных дней в самой центре площади, под радостный марш победы. Помни, я обязан тебе жизнью и сердцем, забившимся в такт с этим прекрасным, чарущим, миром. С любовью, Клаус."