— Пап, я гулять! — крикнула из коридора Маша, натягивая ботинки.
— Шапку надень и мусор вынеси! — отозвался Клаус с кухни.
— Ла-адно — протянула девушка, надевая шапку, заматываясь шарфом и покорно топая на кухню за мешком мусора.
Тихо тикали настенные часы, утро субботы. Ваня ещё сладко спит у себя в кроватке, Миша отбывает срок в школе, а отец размеренно пьёт чай, читая газету и похрустывая сушками.
— Давай только не долго? — папа чмокает её в щёку и улыбаясь, вручает в руки пакет.
— Хорошо. — соглашается Маша думая о том что долго и так не получится, на улице стоит настоящий русский мороз, холодящий руки и щипающий за щёки и нос. А дома так тепло и хорошо, что и вовсе идти никуда не охота, но она обещала.
— С кем хоть гулять будешь? — отец выглядывает из-за газеты, отогнув её край и с интересом смотрит на дочь.
— С девочками. Давно собирались, да и Ленка завтра в Куйбышев уезжает к бабушке, попрощаться всё же надо. — девушка усмехается, ловко вырывая из рук отца сушку и скрывается в подъезде, под громкий хлопок входной двери.
— Разбойница — хмыкнул ей в след Коля, расплываясь в улыбке и беря очередную сушку.
— Есть в кого — Ягер выхватывает и её, по-детски озорно смотря на мужа. — Кстати, что ты там бурчал о своей маме?
— Да вот, во вторник явиться. Внуков навестить хочет — он выразительно дёрнул бровями, по-мрачнев.
— Ага...— Клаус прищурился, улавливая невысказанную мысль русского и кивнул.
Приезд Людмилы Геннадьевны всегда в их семье обозначал только одно — нескончаемые нравоучения, косые взгляды, покачивание головой, вздохи, охи, и в целом недовольство укладом жизни единственного сына. Изначально, уже в таком далёком, 45 году, когда Клаус появился на пороге её дома, они не сошлись характерами...нет, даже не так. Зачем же врать себе? Она просто его недолюбливала. Его происхождение, его имя, его привычки, его язык, его манеру вести быт. Критиковала всё и учила, как надо. Начиная с самого банального и элементарного: по типу как надо стирать бельё, каким порошком и при какой температуре, заканчивая тем, как стоит растить детей и кормить мужа. Благо пока ещё в их интимную жизнь не лезла. Но Клаус несомневался, после их замечательной новости, о скором пополнении в семействе, она залезет и туда. Залезет, и останется с ними жить на вечно, будет следить через щёлочку в двери в спальню и конспектировать. А по окончанию, выскажет им всё, что думает по этому по поводу.
Клаус раздражённо фыркнул.
Это женщина наставляла против него, его же детей. И это было возмутительно! И как только Коля смог вырасти с ней нормальный человеком? Это до сих пор оставалось для немца загадкой.
Коля с интересом следил за переменами в настроения мужа, отражающиеся лишь в его голубых глазах. За столько лет совместной жизни, он научился не только замечать, но и различать эмоции. Вот сейчас озадаченность сменилась растекающейся тёмной аурой недовольства. Не вязкой как гнев или колкой как раздражение, а скорее тягучей, и серой, как пыль. Это было смирение. Славу богу, его у Клауса, Коля видел не часто. Обычно немец ходил относительно счастливым и выражал лёгкость. Изредка ворчал по утрам и недовольно фыркал на истинное русское упрямство младшего сына, что мог как рогами упереться в своё, и не туда, и не сюда.
— Да ладно, она всё равно ненадолго приедет...дня на три-четыре. — Клауса это не особо успокоило, но он выдавил из себя измученную улыбку, садясь напротив Коли и съедая ещё сушку.
***
Последнее время всё реже и реже приходили письма от мамы Клауса из небольшого немецкого городка, ближе к западной границе. Сына это тревожило и он нервно дёргал перьёвой ручкой, строча очередное письмо.
За последние несколько лет они виделись лишь раз — фрау Ягер специально приехала в Ленинград, заполняя их квартиру солнечным светом и своим щебечущим голосом с красивым немецким акцентом. Ваня тогда радостно хлопал в ладоши, смотря на её морщинистое доброе лицо, излучающее лишь теплоту. Синие глаза Mutter озорно поблёскивали, а лёгкое платье струилось по её ещё стройным ногам.
И Коля с каждой минутой находил всё больше схожего между ней и своим мужем. Они одинаково по-доброму щурились, складывая брови домиком, одинаково нежно сюсюкались с детьми, самозабвенно лепеча что-то на немецком. И Коля не сомневался, что они одинаково сильно любят своих маленьких ангелочков.
Эта мысль заставляла непроизвольно улыбнуться.
Коля ещё помнит как его в обе щёки пылко целовала фрау Ягер, на прощание, подёргав за них и широко улыбнувшись. Она совершенно не знала русский, но это ей не мешало общаться с детьми и хозяйничать по дому.
Жила фрау всего неделю, но за это время Коля привык её постоянному присутствию, за тем, что всегда есть кому проследить за детьми, вовремя выключить газ, сходить в магазин. И использовал это на полную катушку, чаще уединяясь с мужем.
Клаус любил свою маму, как бы очевидно это не звучало. В её приезд первым рванул встречать, крепко обнимал, переводил для неё практически всё, и Коля, усмехнувшись, понял для себя, что такой переводчик ему нравится куда больше, чем товарищ Ярцева.
***
Их мамы были совершенно разными, но их связывало одно чувство: любовь. Самая искренняя материнская любовью к своим детям и тёплая, с запахом свежей выпечки, к внукам.
Людмила Ивушкина была для детей неотъемлимой частью их детской жизни. Часто приезжала в гости, привозя гостинцы и подарки; играла, гуляла, воспитывала. Стряпала пироги и крутила банки, варя самое вкусное на свете варенье. Учила Машу вышивать крестиком и просто была прекрасной бабушкой.
И как бы Людмила Геннадьевна порой раздражающе себя не вела, она самое главное, была рядом... И за это ей, пожалуй, Клаус был крайне благодарен.
