fleshbek
Коля не как не ожидал звонка в дверь. Никак не ожидал звонка в дверь, в грёбанных шесть утра в его законный выходной! Твою мать, воскресенье, имейте совесть! Он продолжал лежать надеясь, что нежданный гость уйдёт, не получив ответа, но звонок продолжал настойчиво разрывается противной трелью. Так что даже вековая пыль в коридоре посыпалась от этого грёбанного ультразвука. Надо бы сменить, заколебал. А лучше вообще сжечь к хуям. Нехотя приоткрыв один глаз, Коля широко зевнул, стараясь вспомнить во сколько лёг спать. Наверное где-то между двух и трёх ночи, до плюс бесконечности. Последние время его мучила либо бессонница, либо кошмары. Если уж не понос, так золотуха. Единственным спасением из ситуации был тёплый, всегда вкусно пахнущий Ягер, жавщийся к его боку и любящий перед сном бесцельно водить пальцами по узорам на настенном ковре, долго говоря не о чём. Но вот только была одна загвостка: Ягер при всём своём и Колином желании не мог всё время выполнять роль грелки. Разные графики работы и собственно, места, затрудняли совместное проживание. Никому не хотелось вставать не свет ни заря что бы успеть на работу, в другом конце города. Именно поэтому Коля уже третий день не мог нормально выспаться. Коля тяжело вздохнул, разляпив второй глаз и сполз с дивана, суя ноги в тапки и недовольно шаркая к двери. — Кого это блять в такую рань принесло? — стараясь вложить в эти слова всё своё негодование и злость, по поводу раннего подъёма, прорычал Коля, распахивая входную дверь. И закрыл рот, несмея продолжить. На пороге, закутавшись по самый нос в шерстяной шарф, с красными ушами и щеками, стоял Николаус, нервно топчась на месте. Коля внимательно осмотрев его, вновь мысленно себе напомнил, подарить ему новое длинное пальто, ибо это, туго обтягивающее округлый большой живот, не прикрывало даже колени, оттопыриваясь. Продувает же. И шапке на Ягере не было, лишь шарф накинут небрежно, на вроде платка, а из-под него торчат забавные кудряшки каштановых волос со снегом. "Русский" Клаус был совершенно другим — вновь отпустил себе бороду, несмотря на борозды шрамов и отрастил волосы с чёлкой, чем-то напоминая себя в 41. Такой, с лёгкой небрежностью и неожиданной любовью к комфорту и уюту, он нравился Коле намного больше. От него исходило тепло, а чёрные свитера добавляли ему мягкости. Он любил горячий чай и сушки, забавно зажимая их между передних зубов, как кролик. Вот же. Чёртов обояшка. И ведь знает же, что Коля не сможет его прогнать, просто закрыв дверь. — Прости пожалуйста, Коль... — начал Клаус от неловкости кусая губы. — Ничего, проходи — вздохнув Ивушкин сдался, даже не начав борьбу, пропуская Ягера в скромную обитель и закрывая дверь. Несколько шкафов, две пары обуви, одно единственное пальто висящие на крючке в углу, прихожая в целом была достаточно скромной и маленькой. Коля оставив немца, ушёл на кухню заваривать чай. Фрица любимый, с лимоном и сушками. Клаус возился в коридоре, стягивая ботинки и пыхтя, как паровоз. Сидушки никакой не было и оперевшись рукой на шкаф, немец старался развязаться, держа ногу на весу, дуратские шнурки. Получалось плохо, живот сильно мешал, шнурки как назло выскальзывали из онемевших от мороза пальцев, а жар квартиры обжигал щёки. Ещё несколько секунд пронаблюдав краем глаза за вознёй Ягера, Коля, устало вздохнув, потирая переносицу подошёл к нему. Усевшись на корточки, стянул с немца , поочередно, оба ботинка, и встав, принялся расстёгивать пуговицы на чёрном пальто. Клаус молчал, изредка пошмыгивая носом. Видимо уже умудрился простыть, горе луковое. Закончив, Коля чмокнул его в нос, расплывшись в довольно улыбке. Больно уж его умилял, такой, мало на что способный, неуклюжий и безумно красивый Николаус. — Схера ли ты без шапки, мой дорогой? — вопросительно приподняв брови спросил Коля, отряхая тёмные волосы немца от тающего снега. — Ich забыть — снова шмыгнув, глухо проговорил немец в нос, поддерживая градус комичности всей ситуации. — Забыть - забыть — передразнил его Коля. — Что ты у меня дома утром забыть? Соскучиться? — Коля заглянул ему в глаза, разглядывая едва заметные светло-голубые прожилки. — Соскучиться. И просто...— неуверенно начал немец, неосознанно ловя рукой два пальца Коли и обхватывая их своей не шибко большой ладонью. "Волнуется" — Что? — напряжённо спросил Коля ожидая всего самого наихудшего и накрывая его руку своей. Неужели проблемы с ребёнком? Может кровь открывалась, как тогда на мосту? Он до сих пор с липким ужасом вспоминает алые кровоподтёки на узких бёдрах. А вдруг ещё какие проблемы? — Просто сосед снова вернулся пьяный... — это "снова" в совокупности с интонацией немца, Коле крайне не понравилась. Что значит "снова"? — Он тебя в прошлый раз трогал? — вышло похоже на рык, так что Клаус даже от неожиданности отпрянул. Коля, четырехнулся, подавляя повадки своего зверя и успокаивающее погладил Ягера по руке. Аккуратно взяв за кончик подбородка, приподнял его, заглядывая в глаза и снизив тон, мягко спросил вновь: — Он тебя трогал? Клаус в ответ отвёл взгляд, выдавая себя с головой и заставляя Колю скрипнуть зубами от злости. — И как давно это началось? — Ещё до недавней нашей встречи... — И ты молчал! — Коля не сдержавшись вскрикнул от возмущения. Он всё это время не рассказывал о нём и даже не намекнул...точно так же, как и тогда, в концлагере, о своей беременности. Чёртов шифровальщик! —Коля..— тихо подал голос пристыженный немец.— Прости, пожалуйста.. — Ой, да хер с тобой! Всмысле, больше не скрывая от меня, пожалуйста, таких вещей. И какой это сосед? Дай-ка мне номерок его комнаты. — Тридцать девятая. — Мы поговорим с ним по душам. — Только не загреми в каталашку. — попытался разрядить атмосферу Клаус, пошутив, втягивая носом приятных запах Колиной квартиры. Она пахла уютом и теплом, немного пылью с высоких громоздких шкафов и серванта в гостиной, чаем и русскими пельменями с кухни — любимым блюдом Коли. Они даже как-то раз, приехав к матери Ивушкина, лепили их, катая комочки из фарша и заворачивая их в ляпёшечки из теста. И пусть у Клауса получалось так себе, он был крайне доволен и счастлив, совсем как малое дитя. — Постараюсь. — Постарайся — Клаус вздохнул, приложив к губам его ладонь, целуя костяшки пальцев.***
Злощастный свитер с пальто полетели через всю кухню, падая куда-то на пол. Чаяпите прошло не безрезультатно... Это было ожидаемо. Ну для Коли уж точно. Так, входило в планы на сегодня, завалить одного немца на собственной кухни и отыметь. Прямо когда он уже соберётся топать домой, одевшись. Шутка. Неожиданно ставшая правдой. Клаус громко, несдерживаясь стонал, выгибаясь, словно кошка в спине и упираясь каблуками ботинок в стол, поддавался вперёд, подставляясь под ласки. Хватаясь тонкими пальцами за чужую шею, притягивал, жадно, несдержанно целуя, промяхиваясь и мажа по скуле гегиинической помадой. Громко хлюпая, под батильонами, стёкшими с них талым снегом и тихо ругается в чужие губы, кусая, с запозданием зализывая и вновь сминая. Коля жмётся, сжимая чужие бёдра, оглаживает бока, проходясь по упругому животу, кусая за мочку. Слишком быстро. Слишком желанно. Слишком сладко. Небрежно, придвигаясь, шлёпает рукой по воде, растирая по столу и вновь целуя, запуская мокрую ладонь в тёмные волосы Клауса, оттягивая назад, пропуская пряди. Грязно Штаны Клауса мокнут, липня к ногами, обтягивая пах. Ненужный ремень, застёгнутый под животом летит в сторону, с глухим ударом железной бляхи падая на пол, давая немцу блаженно выдохнуть, переставая втягивать живот и заставляя штаны трещать по швам. Коля так и теряется уставившись на живот. Упругий, с красной от натяжения кожей и большой, настолько, что не обхватить ладонями, он быстро вздымается в такт сбивчевому дыханию Ягера, играя на контрасте с тонкими ногами. Коля дёрнув головой, приходит в себя, борзо подминая Клауса, разводя его ноги и несдержанно трясь пахом, горячо целуя. По батареи колотят недовольные соседи, под громкие стоны и неразборчивый лепет на немецком. Коля ощущается себя героем порно. Стол жалобно скрипит, шатаясь. Клаус закидывает ноги Коле на бёдра, и рвано выдыхает, трясь, проходясь руками по широким плечам, и груди. Клаус раздет — Коля одет. В паху тяжелеет. В соседней комнате диван, на нём будет жарко и тесно. Подхватывая на руки Ягера, стянув со стола, они оказываются в гостиной. Клаус мокрый и в одних батильонах, елозит по обшивке, вновь сцепляя ноги на бёдрах Николая и поддаваясь вперёд, тихо вскрикивая, насаживаясь, хватаясь за короткий ворс настенного ковра. Коля терпит, ждёт и лезет целоваться, медленно толкаясь. Тяжело. Жарко и Узко. Двигается медленно и при очередном толчке, выйдя полностью, ловко переворачивает Клауса на бок, продолжая более уверенно вдалбливаться, проходясь дорожкой поцелуев по плечам и обнажённому боку, считая родинки. Ловля губами едва заметные белёсые шрамы и рубцы, нежно проходясь по растяжкам на бёдрах, животе и груди, целуя совершенно не арийский нос и кончики ушей. Клаус стонет, оставляя алые полосы от ногтей на спине своего "ивана", сбивчего дыша ему куда-то в ключицы. Коля порыкивает, всё словно через мутную плёнку, расплывается и где-то на периферии сознание раздаётся знакомый голос: —Коль’я! Коль’я! Taub! — Вххх —Mein Bein ist taub! Коль’я, нога затее’к-лаа! — болезненно всхлипывая и стуча ладонями по спине, кричит Клаус, не получая в ответ адекватной реакции. Голос предательски дрожит, акцент режит уши, заставляя русского поморщится. Все слова и звуки спутаются в один большой комок, в ушах звенит. Под ними прогибается диван и Николаус со слезами слегка отталкивает Колю, освобождая ногу. Дышит тяжело, придерживая внизу живот и пытается унять сверкающие перед глазами звёздочки и накотившую тошнату. Коля блуждает рассеяным взглядом расширенных зрачков,стараясь за что-нибудь уцепиться. Наклоняется, тычась носом, словно большой зверь, в плечи Клауса, вдыхая молочно-медовый аромат. Дурманит. Клаус сладкий словно горячий шоколад, текущий между пальцев и обжигающий губы. Клаус слишком неидеальный, что бы быть идеальным. Коля нежно поглаживает ладонями по животу, стараясь привыкнуть. Ягер сплошь округлые формы: живот, бёдра, грудные пластины, ягодицы. Ребёнок молчит, Коля даёт Клаусу отдышаться, заходясь в очередном забеге, уже более аккуратно толкаясь и не убирая рук с живота. Клаус благодарно смотрит, сверкая синими глазами, недовольно морщась когда очередная пружина из дивана неприятно впивается в обнажённую кожу. Коля сейчас только понимает, что целоваться с Ягером щекотно, щёки колит чужая густая щетина. Но он молчит, смотря на разгоречённого немца. Взлохмоченный тёмные волосы, сверкающие глаза, приоткрытые пухлые губы, красные уши и нос. Штандартенфюрер уже вряд ли вернётся. Остался только Клаус. Коля с протяжным рыком кончил, выходя и сваливаясь рядом с немцем, насщупав плед, накрывая их. Клаус лежал, закрыв глаза и пытался восстановить дыхания, кончив за долго до Коли. Диван был безвозвратно испачкан в грязи с ботинок и сперме. Коля глупо устало улыбнулся, позорно думая, что Ягер ебётся лучше Аньки. И вообще намного красивее и сексуальнее. Усмехнувшись, он притянул его к себе, обнимая со спины. Комната перестаёт плыть перед глазами, унимается и сердце, налаживая нормальный ритм. Кругом всё залито утренним солнцем, сквозь тонкие занавески на окнах. Солнечные лучи пробираются по стенам, заставляя лак тёмного серванта блестеть и просвечивая стеклянные дверцы с сальными отпечатками пальцев. Праздничный сервиз из фарфора, гордо красуется на верхней полке в надежде, что его наконец используют — Чехословацкий, дорогой, за разбитую чашку такого, мама может и отказаться от тебя. Ниже, плотно стоят книги, всё томы "Войны и мир", "Идиот" Достоевского и прочие избытки классической русской литературы, так приходящиеся по душе его покойной бабушке. Пару образов святых, икон, свечей, так давно тут стоящих, что Коля уже и не вспомнит, откуда они. Может и Серафим подарил. И лишь одна, сиротливо стоящая, чёрно-белая фотография в рамке — отец в парадной одежде, награждённый, медалью "За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941-1945 г." И даже не верится, что они наконец победили... У Коли, самого таких несколько, за разные заслуги перед Родиной. Целый пиджак завещан, он в нём на параде победы был...сам того не понимая плача... Скоро уже вновь девятое мая... Клаус тогда будет на сносях и надо бы оставить его дома. Мало ли что. Ивушкин уже давно не воспринимает Ягера как нациста, да, может пошутить, но не более. Для него Клаус просто немец — человек говорящей на другом языке и с немного другой внешностью, вот так вот просто. Кстати о нём, больно он уж притих. Коля приподнявшись на локтях, подёргал Николауса за плечо: — Слышь, Немецкий щербет, ты жив хоть? В ответ послышалось неопределённое мычание и возня. Лстило. Затрахал до обморочного состояния. — Может ботинки хоть снимешь? Удобнее будет... — на эти слова Коли, Клаус накинул на голову плед, намекая, что разговаривать не настроен. Ивушкин фыркнув, заботливо начал расшнуровывать батильоны, снимая их и откидывая на пол. Ушёл на кухню, собирая, разбросанные в порыве страсти, вещи, складируя грязные в тазик. Потом постирает. Нижнее бельё Клауса принёс в гостиную, кинув на спинку дивана. Пусть Клуша спит, хоть кто-то из них двоих выспится...хотя правильней будет сказать троих, не так ли? Интересно, как там малой? Не укачало? Хах. Ну, а если серьезно, то Коля волновался, бережно поправляя плед и чмокая Николауса в лоб. Приятных снов, дорогой.