fleshbek Коля
Жили они с Анной тихо, в небольшой квартирке на краю Москвы, в одном из самых серых районов. Коля по утрам уходил на завод, а Аня ждала вызова от начальства, что бы вновь исчезнуть где-то в центре, выпадая на несколько часов из жизни, переводя очередную делегацию немецких инженеров. Встречались лишь под вечер, на маленькой кухоньке, ужиная наспех сваренным борщом или гречкой, так же тихо, устало ложась спать, что бы на следущий день всё повторилось вновь. Колю неимоверно пожирала бытовуха и однообразность, глуша всю его природную энергичность и безбашенность, заставляя лишь скучающе разглядывать чай в кружке, сидя в столовой во время обеденного перерыва. Ему категорически не хватало огонька и риска, охватывающего сердце адским пламенем, даря незабываемое чувство свободы и жизни, наполняющее каждую клеточку организма. И ему не хватало любви. Простой, самой чистой и невинной любви с привкусом коньяка на губах. Аня часто отвечала на поцелуи, но редко разрешала зайти дальше простых ласканий и нежных прикосновений, ссылаясь на ранний подъём и усталость. Припасённый ещё три недели назад, Колей, презерватив в прикроватной тумбочке, так и томился там в ожидании страсти, которая не торопилась наступать, с каждым днём начиная казаться невозможной. А Коля в конце концов мужчина со своим внутренним зверем и биологическими потребностями, требующими скорейшего удовлетворения. Помимо всего прочего, на забитую голову бытовыми мелочами, давил неожиданно сладкий и терпкий запах шоколада с коньяком, дурманя здравый рассудок и заставляя обойти все парфюмерные в поисках его аналога. Аня лишь укоризненно качала головой, но молчала, как и тогда в концлагере, надеясь, что до Коли не снизайдёт озарение и он не поймёт, что так пах единственный и неповторимый штандартенфюрер в их совместной жизни. В их жизни, Аня скрипела зубами от раздражения, снова видя этот задумчиво заинтересованный взгляд серых глаз, задёрнутых синюшной дымкой заводов. Коля ей рассказывал, практически обо всём, порой даже не испуская из вида всякие неважные мелочи, по типу в какой форме были те, неместные рабочие, пришедшие на обед в их столовку или какой компот любит их начальник. Но тут он молчал, словно партизан на допросе у немцев, неопределённо качая головой и отвечая, что у него всё как обычно "нормально". Но нормально ли сидеть порой с пустым взглядом, пялясь на стенку, выложенную мелкой плиткой и непритрагиваться к еде? Однозначно нет. Коля и сам до конца не мог объяснить, что с ним происходит, а уж тем более контролировать это, он был не способен. В такие моменты "зависания", он словно выпадал из жизни, переживая весь свой кровавый военный путь заново. Заново загадывая в те невозможные глаза цвета ясного зимнего неба, казавшимся в тени фуражки глубоко-синими. Заново ощущая, как его тело окатывает волна жара и пыли, а звон железа о мостовую, оглушает. Правильно ли он тогда поступил, спася его? Возможно бы это имело значения, будь тот жив сейчас... Но Коля не мог утверждать об обратном, осознавая всю тягость выживания в диких лесах. Возможно спас он его и не зря, а вот бросил, очень даже. Наверное его всё же грызла совесть...или нечто другое, более огромное, расплывающая в груди чёрной зноящей дырой. Это не достойная смерть солдата, тем более такого, как тот фриц. Коля признавал, он был поражён чужой решительностью и отвагой, а самое главное, заинтересованностью в том, что он делает. Немногие нацисты на такое способны. Подобная черта была присуща больше русским, рвящим глотки врагам за Родину и полагающимися лишь на когти, в конечном итоге, удивлённый скоропостижны результатом, иногда будучи противоположным их ожиданиям. Штандартенфюрер был хорош в боях, от него стыла кровь в жилах, стремительно разгоняясь адреналином после следующего удара сердца, но в противовес, он был слишком добродушен в концлагере. И это "слишком" лишь сильнее усугублялось на общем фоне с его званием и местом в обществе. Ягер не был однозначно плохим и однозначно хорошим, и если говорить прямо, понятия эти — относительные. Точно так же, как человеческая жизнь в условиях войны. Точно так же как разделения людей в целом в условиях войны. Бесполезно и безрезультатно, вешать ярлыки, будучи ложно уверенны в своей правоте. Анализ человека — это анализ не только поверхностных решений и действий в твою сторону, но и к окружающим в целом. И сколько бы Коля не старался индифицировать Ягера, создав ему определённую модель поведения, всё шло крахом, после очередного принятого Николяусом решения. Он был либо слишком непостоянным, либо слишком многогранным. И что-то подсказывало Коле, что всё же второе. Человек с подвохом — от него можно было ожидать чего угодно. Было ли ему жаль его? Коля старался думать, что нет. И дело было далеко не в каких-то личностных убеждениях в сторону их нации или идиалогии, а скорее восприятия понятия "жалости" в целом. Жалеют — слабых, не способных постоять за себя людей, к коим Николяус относился с трудом. Даже тогда на мосту Колей руководило нечто намного выше и благороднее, нежели простое чувство жалости. Но толком охарактеризовать это чувство Ивушкин был не способен. Достаточно приятное, оно растекалось по всему телу, когда он прижимал его к себе, сидя в лесу под раскидистым дубом. Любовь? Звучит, как чья-то насмешка или неудачная шутка. Но шутить с ним никто не был намерен и даже Волчонок тогда многозначительно молчал, лишь повышая градус давления в атмосфере между экипажом. Почему бросил в лесу? Давайте будет честны, хотя бы сейчас, откидывая все ненужные оправдания и оставляя лишь голую правду — сбежал. Не от Ягера, отнюдь. От чувств. Жалко поджав хвост, сбежал от назревающих в груди любви и осознанием полного смятения. Вот только никак неожидал, опираясь на свой немногочисленный опыт в отношениях, что от человека сбежать можно, а от себя к сожалению нет. Физически Ягера с ними нет, фактически он не на минуту, не отпускает Ивушкина и это видит даже Аня.. не в упрёк её женской интуиции. Аня. А что же делать с Ярцевой? Почему именно она? Стабильность. Стабильно ничего Коля к ней не чувствовал, кроме захлёстывающего адреналина и эйфории, сошедшей буквально за месяц на нет. Так было проще, так было удобнее. Намного легче и комфортнее жить с человеком, от которого знаешь чего ожидать, и чувства которого ты видишь как на блюдечке с голубой каёмочкой. С Ягером всё в аккурат, да наоборот. Коля был не готов. Психологически. Интересно, сколько уже Николяус за свою жизнь успел услышать "ты слишком сложный человек"? Учитывая его круг общения и часть социума в которой он успешно прибывал, до появления Коли, то возможно больше полусотни. Ну и апофиозом было конечно, то что с фрица и водиться грешное дело. Но ради чего тогда Ивушкин каждый раз шёл против системы? Что бы потом влиться обратно в её механизм, поддаваясь предрассудкам? Да этим даже сам Ягер не занимался, водяясь с Колей. Это русский заметил...польщён. Польщён? Наверное всё же да. Под каким углом не посмотришь на их времяпровождения, всегда выходило одно: Николяус старался как можно больше уделить внимания Коле, угодив ему. Вон как посмеявался, шнапс предлагал, улыбался, светя своей щёлочкой между зубов. Да и после моста, в лесу, разрешал себя тискать за тощие бока. Коля вспоминал всё это и на душе ещё тоскливые становилось, всё же до конца мысли о том, что Ягера больше никогда не будет, сформировалась у него, оставляя надежду на то, что тот по обычаю явиться. Явиться и Коля его больше никогда не отпустит, заперев у себя дома. Возможно даже извинится, но в немецком он не силён.***
—Знаешь почему я полотенце всё время в руках таскаю? А потому что у нас в доме не одного гвоздя не забито! Ивушкин, имей совесть! Ты мне в ванной полочку обещал прибить ещё два месяца назад! Два! Где она? Где полочка? А нигде! Там же где будет стоять твой шампунь! Под ванной, в самом дальнем углу! Угрозу понял? — Аня уже двадцать минут выпускала пар, отрабатывая весь свой запас сарказма на мужчине. — Понял — недовольно прогудел в ответ Коля, стараясь не поднимать взгляда на девушку, разглядывая "Ленинградскую" печеньку в руках. — Что ты понял?! Что? А ну расскажи мне! — уперев руки в бока и уже практически пуская пар из ноздрей, продолжала Аня. — Забить гвоздь для полотенца, прибить полочку в ванной, спрятать от тебя свой шампунь — перечислил Ивушкин нудным голосом, проводя аналогию с одним днём и стараясь не ухмыляться. — Да ты ещё и лыбишься, ...!— Аня могла так ещё долго возмущаться перебирая все важные и не очень темы. Для Коли это стало уже привычным делом — на него орут. Из-за чего, для чего, неизвестно. Он и так вкалывает на заводе в меру своих возможностей, с утра до вечера, а тут предъявы. Неприятно. Плюсом ко всему прочему Ягер навадился приходить к нему во сне, подолгу сидя около его зверя, молча сверкая глазёнками. Гладил мохнатого, по морде, спине, пропуская густую шерсть сквозь пальцы и чеша за ушком, под довольное урчание альфы. Разрешал тому усердно облизывать себе лицо, вставая своими передними огромными лапами, Николаусу на колени. А Коля смотрел словно со стороны, находясь за стеклом, без возможности подойти и прикоснуться. Будоражило. Николяус тихо вздыхал, хмуря брови в своей манере и иногда улыбался — тепло и нежно, смотря куда-то словно сквозь Колю. — Ягер, слышь. — сделал попытку достучаться Коля, окликивая немца. Тот не шелохнулся, проницательно глядя. Он казался Ивушкину каким-то...пополневшим. Раздался в бёдрах, живот отъел, щёки румяные. Но красивый, до чёртиков, с тёмными густыми волосами, ресницами прикрывающими глубокие голубые глаза и пальцы, тонкие и длинные, проходящиися по шерсти зверя. На нём — гражданское, простая рубаха и брюки, через плечо перекинута сумка с алым крестом. Неожиданно. Неужели в врачи поддался? Коля оглядывал его, пожирая взглядом, а вокруг пустота, белая и мутная. Может жив, раз во сне приходит? Или это наоборот к несчастью, что мертвецы снятся? А запах, преследующий Колю, изменился, стал ещё мягче и нежнее, некогда горький шоколад, сменился на молочный, а нотки коньяка сошли на нет, уступая тягучему сладкому мёду. Подобные перемены были Коле по душе, но их природу, как и природу самого запаха он определить не мог. В начале ложно пологая, что так пахнет его любовь — Анна сидящая за столом на против и переводящая никому не интересное балаконье немца, улыбалась ему в ответ, не сводя взгляда. Но от Ани в обычной жизни пахло только мылом и духами, иногда ещё и порошком. Обнадёживающе. Коля не верил во всю эту чепуху с истинными и предназначенными с рождения — больше предпочитая право личного выбора своей второй половинки. Неизвестность всё же пугала, а Коля любил контроль. В книжке одной вычитал, что запах своего партнёра чувствуют в двух случаях — либо эмоциональная превязаность, либо альфа пометил свою омегу. Могло конечно быть и одновременно. Но больше всего Колю заинтересовало кое-что другое: партнёры при, так называемой "связи", могу по оттенку запаха определять чужое эмоциональное состояние. И Коля начал прислушиваться, стараясь отличить оттенки. Ивушкиным руководствовало любопытство и надежда, что благодаря этому он сможет определить, того самого человека, который заставил его грезить по неизвестному. И будь Коля чуток подогадливее, он бы давно уже провёл нужную параллель, как это сделала Анна. А сделала это товарищ Ярцева ещё в чёртовой концлагере, после того, как ей казалось "рокового" дня. Она была не настолько бесстрашна и безбашенна, что бы слепо верить в полную сохранность Николая и его достоинства, после присовывания местному штандартенфюреру. С учётом того, что тот в неё уже целился и был настроен не совсем позитивно. Стоит ли упоминать, тот факт, что Ярцева в какой-то мере злорадствовала, смотря, как Ягера выворачивает под кустиками. Залетел. Хах. Бывает. Но девушка старалась не вспоминать прошлое, трогая старую рану, ещё только затянувшуюся и вряд-ли когда-нибудь полностью зажившую. Их отношения с Колей — тонкий лёд, по которому она начала ходить на каблуках, пуская трещины. Глупо. Самонадеянно. Отчаянно. Реальная жизнь, оказалась далека от ожидания и все их плохие привычки вылились на голову один миг, словно ведро холодной воды. Отрезвляло. Но неимоверно трудно начать жить заново, морально похоронив себя с десяток раз. Они цеплялись за друг друга, ходя каждодневным напоминанием войны, но не могли расстаться — слишком странные, слишком поломанные, слишком нелюдимые. Жить с друг другом было что-то сродне привычке, закрепевшейся под коркой мозга. Негласным правилом гражданской жизни. Тихо ненавидить друг друга ругаясь в спальне — условием выпуска накопившегося за день негатива и раздраженния. Их как пушечное мясо гнали на фронт, давая орудие и краткую инструкцию пользования, но совершенно, похоже, забыв дать инструкцию, как жить дальше, после всего этого ужаса, поселившегося на веки в человеческих сердцах. Вот так, сбиваясь в кучки или отшельничая одиноким волком, они доживали свой век, отогревая промёрзшие за четыре года кости. Для Коли входило в привычку, явиться в место, нарякаемое домом, устало раздеться, приветствующе клюнув в щёку Аню и провести весь оставшийся день словно в тумане. Всё это больше не имело смысла. Не смысла, не цели и возможно лишь призрачное чувство чего-то присутствия в его жизни, заставляло Колю жить дальше. Призрачный запах, мутный образ во снах. Всё остальное тихо осеревало, словно изображение с фотоплёнки. Блеко. Мрачно. Уныло. А ведь до войны у Коли были мечты и цели. Он хотел завести семью, настоящую, с ребёнком и не одним, весело топующими по квартире и встречающими его после работы. Со свадьбой и караваем, с полсотни родственников и красивым банкентным залом... Он хотел жить, он хотел личностно расти и развиваться, двигаясь вперёд, а не прожигая ускользающую, словно песок сквозь пальцы, молодость. Ему двадцать три, примерно в этом возрасте люди обзаводиться минимумами взрослой жизни, а он не может сделать предложение девушке, так преданно на него смотрящей. Не может сказать пару заветных слов: "Выходи за меня", потому что единственное его желание меланхолично выйти в окно и закончить на этом все его страдания. Мать жалко было, она ж плакать будет, рыдать, убиваясь. Товарищей и всех остальных жалко было, что приложили свои силы для того что бы он выжил, выбравшись из той мясорубки. Он ценит чужой труд по достоинству, как стоило бы ценить свою жизнь. Аня с этим не помогает. Не видит, не чувствует, пропадая на работе и глуша собственное чувство бессмысленности в бумагах и переводах. А Коля так не может. А Коля не может отвлечься на работу, "зависая" лишь из-за Ягера...призрачно существующего где-то там. Можено найти его? Бросить всё, как бросил тогда он, и рвануть на поиски, высматривая хоть малейшие следы его прибывания. И ведь умом понимает — бесполезно. Чехия пусть и меньше Советского Союза в несколько раз, но задачу это не облегчало. Искать иголку в стоге сена можно с результатами, имея лишь магнит. Но у Коли не было "магнита" — каких-либо зацепок. Чистое нетронутое поле, которое предстоит пахать и пахать, надеясь лишь на удачу. С Удачей у Коли проблем не было, но и сил на это всё — тоже. Он только сейчас познал смысл своей жизни — утеряв его. Так бывает часто, слишком часто. Человек закономерно не ценит того, что имеет — начиная лишь когда теряет. Коля давно признался себе в собственной слабости, понимая, что это абсолютно ничего не изменит. Всё кончено? Впервые он спрашивает себя об этом в серьёз, без иронической насмешки, когда кажется, всё должно быть лучше. Когда кажется, жить должна кипеть, искрится.... Когда кажется — креститься надо. "У меня к тебе лишь одна просьба, Ягер, Прояви, пожалуйста, свою гениальность для меня... Будь,пожалуйста,
живым."
И тогда мы обязательно ещё встретимся.