fleshbek
Клаус всегда хотел стать лучше чем есть, всегда стремился самосовершенствоваться, познавая новое и оттачивая старое. Для него не было опредёных границ того что он должен знать и уметь, как например штандартенфюрер СС, нет, он готов был обучаться у других, сам подмечая всякие важные нюансы. И за этим всем стояло помимо любопытства, тяги к знаниям и трудолюбия, ещё одно чувство — страх. Где-то на периферии сознания, Клаус крайне боялся быть в один момент брошенным и заменёным, боялся сдать позиции... Предать чьи-то ожидания и разочаровать людей. И это его неоднократно терзало, заставляя переделывать работу, стремится к большему. Он боялся в один миг прогореть, перестать отвечать ожидаемым от него качеством работы и стать одиноким. Тогда для него работа была всем, как сейчас Коля. Он позорно признавал, что зависит от него психологически, а скоро будет и финансово. Обеспечить себе и ребёнку жильё и пропитание он не сможет, если Коля его бросит. Этот факт существенно давил на него, заставляя сомневаться в Ивушкине... А вдруг опять оставит и уйдёт? Тогда Клаусу некуда будет идти. Но Ягер молчал, боясь заводить разговор о собственной финансовой независимости. Все деньги зарабатываемые Колей принадлежали Коле и только он ими распоряжался изредка давая Клаусу немного на продукты. Имущество...если Ивушкин сделает ему предложение, тогда они оговорят его в брачном договоре, но что-то лишь сильнее подсказывало, что всё имущество, а то бишь самое главное — квартира, останется за единоличным собственником Николаем. Но доживут ли они хоть до этого? Клаус сомневался... По большей части в себе, в том что не до конца хорошо выполняет свою работу по дому и в постели, в качестве будущего супруга. Сейчас Клауса уже не брали на работу, по понятной причине, он был в положении, и из-за этого же положения он набрал ещё. Угнетало. Ягер уже давно старался не смотреть в зеркало — если в него Коля и влюбился, то не в такого, да? Он стеснялся, закутываясь дома в халат и прося выключить свет в то самое время, ведь растяжки, толстые ляжки это не то, что он хотел бы показывать альфе. Уверенности не добавляли и Колины родственники отнёсшиеся к нему с подозрением. Клаусу было тяжело. Коля старался помочь, но в общем-то от него пользы было немного. Под море советов и учений житья от родственников, Клаус на второй месяц после рождения Миши, отмывшись от всех соплей и какашек, наконец-то выбрался к свекрови в гости. Не оценила. И у него был всего один единственный счастливый час в день — когда он уходил в душ, просто приложившись головой об стенку и рыдая, пока Коля сидит с ребёнком. Но это был счастливый час, потому что он был его. Кто-то называл это послеродовой депрессией, Клаус — моральной подавленностью и отчаиньем. Да, он грёбаный бывший нацист, штандартенфюрер СС, но это никак, слышите, никак ему не помогало. У него просто не было времени на себя, лишь тот один жалкий час, и это угнетало лишь сильнее. И все эти советы, как правильно воспитывать, подливали масло в огонь. То что работает в одной семье, не всегда сможет сработать в другой. Нет определённой модели поведения ребёнка, что бы разработать средство его успокоения. Особенно Клауса забавило, когда прохожие спрашивали почему ребёнок плачет, словно на это нужна причина. Выплюнатая соска, которую он до этого никак не желал брать в рот, нежелание есть пюрешку которую ему и так не предлагали, горе по сломаному куличику и многое другое, что никак не добавляло нервных клеток Ягеру. Он тоже хотел иметь право на слабость, право пожаловать, сказать, что он устал. Но в СССР омега имела только одно право — заткнуться и выполнять свою работу, какой бы она не была. На бывшей работе к Ягеру относились не очень и он в то время старался это всячески игнорировать. Жизнь в Союзе не была сказкой, как то рисовали плакаты, но и сказка не жизнь. Единственные из вакансий, что ему предлагали были поломойщик и посудомойщик, но Клаус понял, что больше тогда не разогнётся. По вечерам накатывала апатия, если конечно усталость не брала вверх. — Клаус, что случилось? — с беспокойством спросил Коля придвигаясь к немцу, что лежал лицом к стене, разглядывая ковёр. — Ничего. Всё быть gut. — приглушённо раздалось в ответ. — Клаус...— тихо протянул Коля, осторожно коснувшись его плеча и медленно погладив. — Клаус... Мой сладкий... Я что-то сделал не так? — продолжил осторожное наступление Ивушкин, спуская руку на талию Ягера. — Всё так... — ещё тише донеслось от немца и Коля хотел было переплести ноги, предвинувшись ещё ближе, но Клаус их поджал, закутавшись в одеяло. Закрывается. Коля такое уже знает, когда Ягеру совсем плохо, он старается залезть в свою "скорлупу" и не вылазить, переставая толком реагировать на что-либо. Свернётся колачиком и лежит, а Коля и не знает, что делать. — Хочешь я возьму отгул и займусь делами по дому? — осторожно предлагает Ивушкин, ощущая расстряность и ноющие чувство в груди. Клаус его главная драгоценность и терять его, совершенно не хочется. С Аней всё было по другому, Колю к ней не тянуло, а Ярцевой нужна была любовь, внимание и ласка, от того и ссорились. Взаимопонимание, самое главное в отношениях. Но и с Клаусом была проблема — он молчал. Практически всё время, не выражая недовольство, когда что-то идёт не так, когда ему больно, обидно, неприятно. Молчал, отворачиваясь к стенке и Коля чувствовал себя в этом виноватым. Сам такое допустил, своими действиями поменяв его. Будет ли теперь хоть на время возвращаться тот Ягер? Самоуверенный и немного наглый? Коля очень наделся, что да. — Клуша... — тихо вновь позвал русский. — Не бери отгул, не надо, потом отрабатывать придётся. — Клаус качнул головой и тёмные пряди волос упали на подушку. Порой он жертвовал, и жертвовал всем, ради семейного благополучия, совершенно не щадя себя. И это пора было прекращать, ибо нервные клетки не восстанавливаются, а пить ему нельзя. — Ничего, отработаю... Клаус, я очень хочу что бы ты был счастлив, хотя бы сейчас, после стольких лет. И мне до сих пор стыдно за своё поведение, понимаешь? — Ты не виноват... — Виноват. Виноват ещё как. И давай я возьму отгул завтра и ты отдохнёшь, хорошо? — Коля прошёлся ладонью меж его лопаток, поглаживая. Коля знал что имеет власть над Клаусом и иногда этим пользовался. Также Коля прекрасно знал, что делает Клаус каждый день, видя вымытую квартиру и счастливого Мишку ползающего по полу и играющего с юлой. Первое время после переезда Клауса к нему в квартиру он ещё долго не мог привыкнуть к тому, что по возвращению с работы его ждёт вкусный ужин, запах которого чувствуется ещё с порога, а по утрам выглаженные рубашки и горячий кофе. А после рождения Мишки ещё и младенец, забавно рассматривающий кулочки и бурчаший себе под нос, которого по всей квартире, прижав к бедру таскает папка, хозяйничая. Коля удивлялся, как это Клаус умудрялся всё успевать, имея на себе такой непосильный груз, который всё время хочет есть и спать, изредка плача по несмененным пелёнкам, тем самыми, которые заполонили все верёвки на балконе. Объём вещей которые надо стирать был колоссальный, Ивушкин в этом убедился, когда Клаус срочно уехал в Германию к родителям. Здоровье Гера Ягера резко ухудшилось и было подозрение на инфаркт, который, хвала небесах, не оправдался. Стирать в ручную надо было всё, начиная с носков и заканчивая многочисленными ползунками Мишки, который остался с отцом на эту, адовой для Коли, неделю. Эдакая проверка на прочность, которую он прошёл лишь с помощью Степана, приехавшего по его просьбе в Ленинград. Ох, сейчас Коля вспоминал это смеясь. Как же это было комично: два взрослых мужика не могут надеть на ребёнка ползунки. Коля тогда наплевав на принципы и вероисповедание, бахнул с Василёнком по рюмке коньяка, уложив наконец-то малого спать. Трудная задалась неделька, они бутылку армянского коньяка выхлебали меньше чем за четыре дня, а оставалось тогда ещё три. И то, по приезду немца, они чувствовали себя минимум героями Отечества. И Клаус даже Колю наградил хорошим сексом тогда, таким, что Ивушкин потом ещё долго на кровати валялся довольный, словно кот объевшийся сметаны. Хорошее было время, хотя и сейчас ничем не хуже... Вот только перестанет Ягер дуться и станет ещё прекраснее. — Я бы хотел... просто побыть вместе. — нерешительно проговорил Клаус, теребя край одеяла. Коля этому лишь тихо умилялся, притягивая его к себе и крепко обнимая со спины: — Хорошо, как скажешь. Но если захочешь рассказать, что тебя тревожит, говори. — Ладно. — Клаус поддался, разрешая себя обнимать и переставая зажиматься. Стоит ли описывать, как Коля удивился услышав, как Ягер по чешски шпарит? А произошло это совершенно случайно, к ним на улице чех подошёл, когда они с коляской гуляли и спросил на ломанном русском в перемешку с чешскими словами, как пройти к главной площади. Клаус ему тогда всё наглядно объяснил, на его родном, чешском. А Ивушкин стоял, рот разинув и покачивая коляску с Мишкой, подаренную знакомыми с работы. Он конечно знал, что Клаус не лыком шитым, но что б настолько... Он до сих пор усмехается, на то, как Клаус до беременности занимался, приседая, усадив на шею малого. Подсмотрел это Ивушкин, конечно случайно, с работы вернувшись пораньше и застав немца в компрометирующей позе. Но сколько бы Колька над ним не насмехался, горд был и скептизм своих родственников не разделял. Вообще мало что разделял со своей роднёй, пусть и любил их, а что бы быть идеальным родителем, как они того и хотели, научился самому главному — врать. Называл это со смехом в компании своего экипажа: "Пиздёшь во благо"... Родины, семьи, нервов Клауса. Аминь. Ягера он любил и хотел баловать, пусть и не всегда мог. Не придерживался взглядов большинства советских людей — омег уважал, с грязью не мешал, но и брилльянты не покупал. Водил Клауса даже один раз в ресторан, а это с учётом какие там цены были и очереди на бронь одного столика. И не жалеет ни разу, Клаус колхозником не был, не в обиду деревенским, вёл себя очень прилично и элегантно, почти ничего не ел и алкоголь не пил, от того и вышло бюджетно. Они так-то атмосферой пошли насладиться. В целом Колян разрешал Клуше свои немецкие корни проявлять, не запрещал разговаривать на немецком, даже пару книг купил, один из которых был русско-немецкий словарь, глинтвейн его с удовольствием пил. Всё же, чем русские будут лучше немцев, запрещая им проявлять свои национальные особенности? Правильно, ничем. Да и Клаус его язык выучил, все традиции принял и ребёнка по-русски обычаям ростит, на радость свекрови. В один день Коля, его бывшего адъютанта, на собственное удивление встретил и узнал, в одном из многочисленных узких Ленинградских переулков. Смазливую эту рожу "обрадовать" решил, хлопнув по плечу: — Здарова, чудик. Заблудился? — Was? —растерянно отозвался немец, резко оборачиваясь и уставившись на знакомую русскую рожу и думая, что иван этот с того времени похорошел. — Хуяс, пошли со мной, жениха моего, своим трёпом, порадуешь. Соскучились наверное уже по друг другу. — без чужого согласия Ивушкин потащил ничего не понимающего Тилике к себе домой. Вот так сюрприз Ягеру будет. Этот сюрприз особо и не сопротивлялся, смерившись со своим положением и странностью всех русских в целом. То что сказал иван, он особо не понял, выхватив лишь одно знакомое слово "жених"... И что он этим хотел ему сказать? Какого же было удивление, бывшего адъютанта, когда он увидел на пороге квартиры, в которую его притащили, старого друга с киндером на руках. Они потом ещё долго на кухне сидели, обсуждая всё что можно и нельзя, не забывая Коле на русский переводить. Тилике улыбался много, больно уж эти голубки мило смотрелись вместе, особенно когда Коля руки Ягера касался, обращая на себя внимания, как бы требуя перевода. И малой у них милый был, сначало, стесняясь незнакомого человека, утыкался в папкино плечо, и уже потом, спустя полчаса, свободно сидел на чужих коленях, неумело играя в ладушки. Тилике тогда осознал, что вот оно счастье — иметь свою семью и без всяких там отглосков войны. После того дня они держали контакт, обменявшись телефонными номерами и созваниваясь по выходным. Тилике оказывается в Союзе в командировке был, всего на две недели, позже уехав обратно в Германию. А Коля себя после этого мысленно похвалил, всё же не всегда Клаус с такими горящими глазами разговаривает с людьми, после этого ещё рассказывая их совместные приключения на их молодые пятые точки.Конец fleshbek
***
Коля никогда не повышал на Клауса голоса ...до этого дня. К ним на ужин должен был явиться бывший Колин начальник — полковник Семёнов. Сам Коля всполошился, всю семью поставив на уши. Машка красилась в ванной, Мишутка гладил себе рубашку, попутно прибираясь в квартире, Ваня мешался папе, готовившему ужин, под ногами, а сам Коля придирчиво за всем следил раздавая указания, весь на нервах был, всё же не каждый день офицер в гости захаживает. — Маша, помаду не такую яркую! — Миша, рубашку лучше белую, а не голубую. — Ваня надень лучше шорты, а не штаны и помоги брату прибраться! И уже тогда, на этапе приготовления, ему нужно было сбавить пыл и успокоится. Но нет, не стал, от того и капал на мозги. А самой большой проблемой было то, что полковник и так знал о его муже немце и это неплохо так, портило Коле репутацию. Бывшие военные коллеги косились на него, кто с недоверием, кто с интересом. Но в лицо молчали, перешёптываясь за спиной. Наверное, от того и полковник решил наведаться, проверить, как говорится, обстановку. Но если он и знал о том, что Клаус немец, то о том, что он далеко не косвенно причастен к нацистам, и был на высоком посту в СС, знать категорически не должен. И это была главная причина Колиного беспокойства. — Клаус, ты это свои фашисткие замашки не показывай , да и на немецком не вякай. — и только потом до Коли дойдёт, что он сказал. Клаус даже подавился воздухом от возмущения. Открыл рот, да так и закрыл. Покраснел весь, как помидор. Они до этого не разу ещё тему прошлого Клауса не поднимали. Всяко обходили, рубя под корень. Даже Ваня притих, почувствовав надвигающуюся бурю, под названием "скандал", залезв под стол. — Коль...я... Они особо никогда и не ругались, так по мелочам, бывало, Коля любил показать характер, поспорить. И сам ещё больше заводился, когда натыкался на ответное спокойствие Ягера. А тут на его радость, Клаус просто был в смятении, растеряв всё былое спокойствие. — Готовь есть. — грубо прервал его Коля, уходя с кухни. — Как скажешь... — Клаус проводил его растерянным взглядом.***
Всё же Коля хотел произвести впечатление, мол, что он мужа своего, немца в узде держит, от того на Клауса и прикрикнул. Перед детьми и офицером, за столом. Ягер тогда сглотнул, глаза прищурил, но перечить не стал, покорно ушёл с кухни. Коле так стыдно стало, что просто ужас. Маша под столом, надавила рукой Мише на ногу и зыркнула недобро, голубыми глазами, когда тот уже хотел рвануть за папой. "Сиди"— тихо прошипела она. С таким они столкнулись впервые. Отец никогда не командовал папой, наоборот, обычно спокойно вежливо прося. Но всё бывает в первый раз. Ощущения были смешанные, с одной стороны хотелось Маше, как и брату, за папой рвануть, с другой стороны устраивать семейные скандалы перед чужими людьми не хотелось, поэтому спустя десять минут томительного молчания, она вышла из-за стола извинившись и сославшись на плохое самочувствие. Папа стоял на балконе, развешивая стиранные вещи на бельевые верёвки. Маша аккуратно прикрыла за собой дверь, обняв его со спины и прижавшись. — Не расстраивайся, он не со зла. Ну дурачок наш папа, бывает. — она вздохнула потеревшись щекой о чужую спину. На балконе было прохладно и влажно, в воздухе стоял стойкий запах порошка от белья. — Ничего... — негромко отозвался Клаус. — Переживу. Маша уловила печальные нотки в голосе папы и лишь крепче его обняла: — Он ещё прибежит извиняться. Прибегал же уже и в этот раз прибежит. — уверенно заявила она, вспоминая рассказ отца, про то как он чуть ли не слёзно извинялся за пьянку с товарищами в их квартире, когда папа у свекрови ночевал, перед этим же самым папой. Машки тогда ещё и не было. — Всё ты знаешь... — тихо усмехнулся Клаус вешая последние носки и оборачиваясь, в ответ заключая дочь в объятья. — Я вашего отца люблю, а это всё мелочи, поэтому и прощаю. — он звонко чмокнул её в кончик носа, улыбнувшись: — Вот кто тут больше меня расстраивается по этому поводу. — Страшно всё же...— протянула Мария, отведя взгляд в сторону. — У Ленки родители разводятся, её мама хочет в Куйбышев с собой забрать, а она остаться хочет и отца любит. Клаус вздохнул тяжело, погладив дочь по плечам: — Ты не волнуйся, мы не разведёмся, что бы не случилось... Не после того, что пережили, а у нас, как ты знаешь много что было. А Леночка пусть заходит на чай, не стесняется, поговорим по душам. В её ситуации могу посоветовать только пережить и продолжать поддерживать общение с обоими родителями. — Хорошо, я её позову в гости...и так хотели встретиться уже давно, посидеть. — Маша прикусила нижнюю губу, рвано выдохнув. — У меня есть её номер, созваниваться будем, но надеюсь всё же, что она останется. — Для настоящей дружбы, расстояние — не преграда. — Клаус улыбнулся. — У тебя ещё в жизни будет много людей, хороших и не очень, но лишь немногие смогут по праву стать друзьями. Присматривайся к людям. Но знай, я доверяю твоему выбору. — Спасибо, пап... Я тебе люблю. — Я тебя тоже, детка.