Унесённые жизнью

Противно тикали часы, разносясь противным звуком по коридору и отбивая стрелками очередной впустую потраченный час. Из окна ярко светило зимнее солнце, возможно в первый и в последний раз за всю неделю, радуя своими лучами и восполняя недостаток витамина D. Недавно вымытый бетонный пол противно пах хлоркой и блестел, едва видной тонкой гладью воды, искажаясь под ногами очередного, мимо проходящего человека. Клаус с лёгкой усталостью и задумчивостью сидел на лавке, наблюдая за происходящим вокруг и разглядывая, успевшие уже наскучить плакаты об правильном питании, о протекании беременности, об важности прививок и ещё целыми списками того, что должен сделать омега, что бы забеременеть и родить здорового ребёнка. Ягер про себя горько усмехнулся: Хорошо когда реальность совпадает с ожиданиями. Но порой всё, да наоборот — трахнулись в пьяном угаре и только через три месяца поняли, что что-то не так. И нет речи не о каких "правильных позах", "удачной сцепки" или даже обыкновенной санитарии. С нынешним устроем общества до этого ещё далеко... подобное роскошь. И возможно Клаус единственный в этой очереди мужчин-омег, которому довелось это испытать. Ягер пробежался взглядом по неприметному парнише лет четырнадцати-пятнадцати в углу коридора. На первый взгляд — ничего выдающегося: поношенная, но чистая и опрятная одежда, подстриженные волосы, ухоженные ногти, как и у любой другой молодого человека следящего за собой, одна золотая, явно доставшаяся по-наследству серёжка с небольшим камушком, в ухе — отличительная черта омег. Россыпь веснушек на носу, румяные щёки и лёгкий беззастенчивый взгляд серых глаз в обрамлении пушистых ресниц. Самый обыкновенный русский мальчик из небогатой, но благополучной семьи... Разве что округлый живот, прикрытый рубашкой выдавал присутствие своих скелетов в шкафу. И ведь не скажешь, что пацан гуляющий — аура от него нежная исходит, спокойная, словно штиль на море. Если приглядеться, можно заметить, что и карточка у него не толстая, никакие листочки не торчат и вся обложка аккуратным почерком исписана, но дабы не рушить таинственный образ юнца, Клаус не решился прочитать имя. Непременно какой-нибудь русское и мягкое, такое словно вода льётся. Клаус так детей и называл, певуче: Мишенька, Машенька, Ванечка, придавая этому в каком-то роде сокральный смысл, хотя суеверность за собой не замечал — вилки спокойно поднимал, а соль затерал. Видимо это что-то такое же глубоко лично-эмоциональное, как и беременность о которой не всегда принято говорить. Коля при первой беременности Ягера и вовсе о ней своим друзьям не заикался, обусловливая это простым: "сглазят". Странный русский люд. Как в бой, так напролом и без суеверий, кошку чёрную задавят, а как в бытовых делах, то сразу байки бабкины вспоминают и по дереву стучат, через правое плечо плюя. Клаус не находил это глупым, отнюдь, это просто часть русского менталитета, его национальная особенность на ряду с частушками и караваем. В какой-то мере это и верный подход жизнь, людям порой нужна, хотя бы сама мысль или вера в сильного существа, материального или нет, который хотя бы что-то сможет сделать и решить за них, снимая частично груз ответственности и переживаний. Но возвращаясь к мальчику, Клаус не смог сказать точно, что чувствует. С одной стороны: со стороны социальных норм, моралей общества — это противоистественно. Молодой и уже ждёт ребёнка! Ужас для некоторых пенсионеров. С другой стороны — со стороны разумного понимания, факт того, что нет единого сюжета развития всех событий приведящих в поликлинику в очередь к омегарологу, на лицо. И судить человека по первому впечатлению и предчувствуя неоднозначную историю, Клаус не решился, скользнув рукой по собственному животу и мысленно пожалев ребёнка. Того самого, сидящего в углу. В этой ситуации есть одна главная и неисправимая правда, на которую и стоит обратить всё возможное внимание — это ребёнок. Ребёнок, ждущий ребёнка и неважно при каких последствий и от кого. На данном этапе важнее их здоровье, моральное и физическое. Как бы это грубо не звучало, но уже поздно жалеть о ушедшем и карить о случившимся. Что бы не случилось, это стало для кого-то уроком, возможно даже на всю жизнь. Ягер думал, что в свои четырнадцать не был готов к подобному... Да и сейчас в свои сорок — тоже. Беременность это не просто. Беременность — это не походил с животом и вот он ребёнок. Это труд, своеобразный и не всем посильный. Дети выжимают все соки, словно высасывая силы через грудное молоко. И Клаус помнит это до сих пор, хотя казалось бы с рождения Вани прошло пять лет. Со стороны всей прожитой жизни это цифра кажется не такой уж и большой. Но на деле она колоссальна. И если беременность Клаус в какой-то мере можно было назвать осознанным выбором, то того парниши — вряд ли. Но кто виноват? Один из самых главных вопросов. Стоит ли винить его родителей, упрекая в плохом воспитании? Возможно в каком-то соотношении — да, несомненно, именно родители (если таковые имеются) прикладывают руку к воспитанию и заложения морали в подрастающем чаде. Именно они за него отвечают по закону и следят за поведением. Именно они порой не доносят простой истинны и не совершают сексуальное воспитание на должном уровне...а стоило бы. Раз в школах этим не занимаются — закрытая тема. "В СССР секса нет, есть любовь". А любовь к противоложному полу по генетическому признаку (омеги/альфы/беты) познать могут только взрослые. Вот всё неизменно и упирается в мораль. В мораль общества, по которой: "О чём не говоришь открыто — того и нет". Легко и просто. А вот подобные дети — ошибки природы и девианты. Клаус вздохнул, осознавая насколько у них дикое общество. Что СССР, что Германия — одинаково, выстроенные временем предрассудки, которые исчезнут лишь вместе с этим поколением. А пока остаётся лишь пропускать вперёд в очередях беременных детей. И это совершенно не весело, ни на грамм. Сам для себя немец не мог ответить на вопрос: "А когда же наступает тот самый "идиальный возраст" для заведение детей?". В пятнадцать — критично рано, в двадцать — не серьёзно, в тридцать — поздновато, а в сорок — критично. Вот и остаётся: двадцать пять и точка. Да вот только разные люди к этому готовы в разное время и по-разному. Ягер считал свою первую беременность ранней, хотя и в ней не было чего-то необычного для его возраста. Сейчас же, наоборот, чувствовал себя неплохо, переживая лишь о том, как потом сбросит лишние килограммы, неизменно успевшие ещё натеч за девять месяцев на бока и ляжки. Коля же первого ребёнка принял с ярко выраженной неготовностью к отцовству. Да и сейчас оставался — "большим ребёнком" за которым тоже надо следить. Мужчина и вовсе не похожий на омегу, сверлил Клауса взглядом с соседней лавки, осматривая с ног до головы. Ботиночки, тонкие запястья и щиколотки, пальтишко, уложенные волосы, чёрный свитер с высоким горлом и в контраст — шрамы. Возможно Ягер выглядит намного моложе, чем есть и если это так...то это очень льстило. Клаус считал: "Нет некрасивых омег и женщин — есть не профинансированные." Коля его спонсировал, сам подбирая рубашки и видимо получая удовольствия от внешнего вида мужа. Нет, у Клауса было достаточно моментов, когда он ходил с щетиной, с растрёпанными волосами, синяками под глазами и в крайне степени замученный — но эта была бытовуха от которой никуда не убежать, если у тебя трое четверо детей и отсутствие нормальной помощи от родственников и в целом няни. Нормально Ягер начал выглядеть как только Ванечка пошёл в садик и появилось время на себя. Но из этого он трагедии устраивать не собирался, скандалить и уходить временно жить в другое место — тем более. Он был всегда вполне удовлетворён своей жизнью, во всех её аспектах. Начиная с материальной и заканчивая сексуальной. Коля по натуре человек был любвиобильный, сам его тискал, сыпя комплементами и поддерживая в трудные моменты. Ведь семья и быт — это удел двоих, а не одного. Порой браки распадаются от черезмерной зацикленностью, в основном — на себе. Люди начинают забывать, что и близким требуется любовь и ласка, накручивая себе всё что возможно. Другой случай — зацикленность на детях и бытовухи с абсолютным не желанием выходить из привычной зоны комфорта. Клаус с Колей экспериментировали, как это и бывает у семейных пар, в сексе. Меняли позы и локации, видимо как-то так и получился очередной ребёнок. Относиться с нужной долей серьёзности к этому, сил не было. Поэтому и смеялись. Мишка — по-залёту и по-пьяне (хот бы одного папани, точно), Ванька — для квартиры (после третьего дают), этот ребёнок — шутка, и выходит лишь Маша — для души. От того и баба. У женщин — всё от души. Клаус поёжился под взглядом мужчины, неосознанно запахнув пальто — черезмерной внимание к его животу смущало и настораживало. Подобное было уместно лишь от семьи и врача. Ваня часто любил придти пообниматься перед сном, ложась к нему в кровать и с интересом рассматривая выпирающий из-под полов домашнего халата, ещё небольшой барабанчик, больше похожий на отъевшийся живот. Коля не упускал возможность над этим пошутить, называя идеальную фигуру — шаром. При этом сам любя его погладить в порыве нежности. Врач же был неизменным и давно знакомым Ягеру — бета в возрасте и с большим опытом работы, считался одним из лучших специалистов. К нему Клаус ходил ещё с первой беременности, полностью доверяя омегарологу своё здоровье. Уже просидевший мужичок, всегда был в приподнятом настроении, с точностью замечая все перемены в организме омеги. Посоветовал даже однажды немецкие витамины, для улучшения общего психологического фона, благо Клаус тогда ездил на родину и смог опробовать их действие на себе, оставшийся довольным. В целом к врачу он ходил часто, по большей части — для проверки, осознавая, что за своим здоровьем следить надо щипетильно — нового не купишь. Из коридора потянуло холодным воздухом и Клаус запахнул пальто посильнее. — Кхэм...прости, молодой человек, не могли бы вы уступить место маленькому ребёнку? — Клаус повернул голову на голос, встретившись с недовольным лицом полной женщины в возрасте с двенадцатилетним пацаном. "Маленький ребёнок..." Ягер перечить не стал, спокойно встал, выдохнув и уступил место, привалившись к стенке и сложив руки на груди. В коридоре было тесно, лавки были окончательно заняты той самой полной женщиной, что усадила на место Клауса сначало себя, а потом уже и своё чадо, потеснив даже молодого будущего родителя, о котором шла речь в начале. Он как-то жалостливо недоумённо посмотрел на Ягера, задаваясь немым вопросом: "Что происходит?", на который Клаус мог лишь пожать плечами. Очередь была неприлично длинной, растянувшись на весь коридор. Из-за внезапного ремонта в других кабинетах, большинство врачей разных мастей сунули в один просторный кабинет омегаролога, заставляя пациентов чувствовать себя максимально неудобно, особенно ощущая, как их просвечивает тонкая ширмочка, когда они сидят на гинекологическом стуле разведя ноги. В несчастный и единственный рабочий кабинет на этаже, входили по три-четыре человека и порой с концами. Клаус и так провёл в холодном коридоре уже два часа, чудом не упав духом. Есть хотелось сильно, голова болела от нытья маленьких детей и от какофонии прочих звуков, сливающийся в единый поток шума. А теперь ещё и эта женщина. Ягер молился — лишь бы его не стошнило на её противную вязанную кофту и безразмерную сумку, которой казалось, можно было убивать. Мутило беспощадно. Немец прикрыл глаза, стараясь дышать глубже и унять расплывающуюся картинку перед глазами. Сфокусироваться удалось с трудом и то — на цветастой футболке мальчугана. — Ивушкин? — раздалось со стороны и Клаус оглянулся, окончательно привыкнув за последние несколько лет к фамилии мужа. Его окликнул тот самый подозрительный мужчина, скомфужинно улыбнувшись: — Вы же Николаус, верно? — у Ягера хватило сил лишь кивнуть. — Николай мой коллега, не раз про вас рассказывал. Ох, садитесь лучше, выглядите не очень. — мужчина поспешно встал, уступая место. Но Клаус поборовшись с очередным уплыванием реальности, отрицательно качнул головой, подтолкнув к освободившемуся месту беременного подростка. Ему нужнее. — Если надо могу сходить позвонить Николаю...— осторожно предложил новый знакомый. Клаус вновь качнул головой: — Нет необходимости. Дёргать мужа не хотелось, тем более, последнее время врач принимает редко и попасть к нему тяжело. Клаус решил стоять до последнего. — А вы... — У меня там муж. — мужчина угадав вопрос немца, ответил, улыбнувшись. Клаус вновь кивнул, чувствуя себя китайским болванчиком. — Точно всё в порядке? — Просто прекрасно. — Клаус учтиво улыбнулся, приложившись виском к холодной стенке. Немного полегчало. Разговор в своей мере заглушал тупую боль в голове: — И что же Коля про меня рассказывал? — В основном хвастался вами. — по-доброму усмехнулся мужчина: — Видно очень любит... Клаус подумал, о том насколько хочет уже домой. И на кой чёрт сдался ему этот врач? Сидел бы сейчас дома, занимался с Ваней арифметикой, плов бы приготовил, школьные истории Машки слушал. Потом Коля бы пришёл, со спины обнял, носом начал бы об щёку тереться, целовать, сунул бы свою холодную с улицы руку ему под домашние штаны, заставляя его заливаться краской, ровняя по-цвету с борщём и вздрагивать от сбивчевого горячего шёпота на ухо: "Лучше твоей стряпни — только ты". Самый главный комплемент, заставляющий сердце любой омеги бится быстрее. Клаус помнит— когда они съехались, Коля был тощим, одни кожа, да кости. А сейчас он был сытым, счастливым, щёки отъел румяны, за бока можно подёргать, сам даже признался, что живётся лучше, чем с Анькой. Клаусу это льстило, конечно, сильно.

***

— Ивушкин, заходите! — выглянув в коридор крикнула долгожданные слова медсестра, кратко улыбнувшись. Клаус отлипнув от стены, поспешно шмыгнув за ней в кабинет, под завистливый взгляд очереди. То, что в кабинете было тесно — ещё мягко сказано. Двое врачей делили один стол на двоих, а ещё двое разместились по разные углам, что-то старательно строчка свои непонятным почерком, параллельно выслушивая пациентов. Тоненькая ширмочка расположилась вдоль одной из стен, едва прикрывая стул для осмотра, на который собственно и кивнул Иван Геннадьевич — омегаролог. Клаус, преодолевая стыд и усталость, стянув штаны, залез, разведя ноги. — Так, это у нас Клуша... — задумчиво протянул врач, поправив очки на носу и пробегаясь взглядом по записям в карточке. — Сейчас посмотрим — добродушно улыбнулся бета, со звонком щлепком натянув перчатки и подходя к немцу. — Так... Уже четвёртый месяц получается? — врач принялся за осмотр. — Да — Как самочувствие? — Токсикоз прошёл, а вот ноги отекают...— Клаус откинувшись на спинку, лежал, прикрыв глаза. — Крупненький у вас малыш — заметил врач, пройдясь взглядом по животу. — Но всё в порядке, бёдра у вас не узкие, роды переносите неплохо, всё будет просто замечательно. Больше еште фруктов и овощей, почаще разминайте ноги, на более большом сроке посоветовал бы вам записаться на гимнастику для беременных. — Да куда уж мне ... я бы с радостью, но где её найти и время на неё? — Клаус вздохнул, почувствовав как его обдало волной холода от очередного вошедшего пациента в кабинет. — Поищите книги, займитесь дома. — предложил омегаролог. — Это ваш .. — Четвёртый — Клаус улыбнулся с любовью, слазя с кресла с разрешением врача и боковым зрением замечая разочарование на лице педиатра-альфы сидящего в углу кабинета и полностью видевшее происходящее за ширмой. Фу, как не этично. Клаус даже поёжился, поспешно одеваясь. — Приходите на осмотр в следующем месяце — осведомил его Иван Геннадьевич, принимаясь писать что-то в его карточке. — А пока всё замечательно... Сексом заниматься можно — шепнул он напоследок, передавая Клаусу его карточку. Ягер усмехнулся тихо, выходя в коридор. Вот и всё. Малое позади, осталось только придти домой, перемыть посуду, позаниматься с Ваней, помочь Маше с химией, приготовить поесть, а потом уложить всех спать, не забыв, где-то в этот временной отрывок, поесть самому. Коля вернётся поздно и не факт что трезвым, сегодня они решили собраться с друзьями, пропустив по рюмочке. Клаус был условно непротив, считая, что запрещать не лучшее занятие для хороших отношений. Потом где-нибудь и Кольке придётся смириться...например в этой же гимнастике. Око за око. Последнее время Клаус совершенно не высыпался, еле разлепляя глаза по утрам. И вроде казалось бы, куда ему безработному, замужнему омеге вставать в такую срань? А ответ прост — собирать детей: Ваньку в садик, остальных в школу, получив заслуженных четыре поцелуя в щёку перед выходом. Каждое утро, Ваня любил поупираться, а иногда даже и поскандалить, закатывая истерики о том, как не хочет идти в садик. И когда у всех четверых совпадало время подъёма, начинался мини ад, в котором Клаус решительно не понимал, что делать. Все суетились, Коля поругивался, Ваня не довольствовал, Машка с Мишкой могли вцепиться и начать ссориться стоя в коридоре, каждый в одном ботинке. И это всё категорически не добавляло Ягеру нервов. Обычно он начинал всех подгонять, на ходу завязывал Коле галстук, параллельно надевая шапку на малого и стараясь на забыть сложить мужу с собой еды. И только один раз он смог утихомирить этот балаган, когда у него прихватило живот и он матюгнулся на них всех по-немецки, так, что Коля даже вспомнил былые времена, выронив от неожиданности бутылёк одеколона, что с глухим треском разбился об пол. Дети тогда притихли, поджав ушки, и полностью растерявшись — "Папа Клаус и ругается", вещи не совместимые, тем более в одном предложении. А выставление своей немецкой натуры — и вовсе редкость. Повышать голос у них в семье было не принято, но если уж приходилось, это был удел Коли, как альфы, но строгости ему это не добавляло, добродушие, всегда, в конечном итоге брало вверх. Строгим иногда любил быть Клаус, говоря в воспитательные моменты спокойно, с расстановками и неким холодом, что производил достаточное впечатление на детей, что бы они успокоились. Обычно конфликты решались достаточно быстро, не растягиваясь больше чем на два дня. И даже с пылким характером Миши они всегда могли совладать, придя к общему решению и взаимопониманию. Клаус понимал: это всё гормоны, шалящие в подростковый период и не дающие никому покоя. В подобных случаях стоило говорить с ребёнком, объясняя им проблему и стараясь её решить. Что до конфликтов между Колей и Клаусом их было крайне мало. Бывало они ссорились по-мелочам, а потом Клаус расстраивался, замыкался в себе и не обращал на русского внимание, заперевшись, например, в ванной и стирая вещи. Коле тогда непременно становилось стыдно и он шёл извиняться, даже если был не виноват. И наверное это был тот самый пункт, который позволял им гармонично жить: принимать свою неправоту, а иногда и смягчаться, сдавая позиции, на благо близкого человека.