— Это станок по производству поликапроамида, то бишь капрона. Скорее всего в негодность пришёл теплообменник, но вполне возможно, что и реактор. Ваша задача обнаружить и устранить поломку. Заодно, будьте добры, поменяйте фильтры. — мужчина размеренной походкой, пройдясь рядом с огромной машиной, с некой гордостью в карих глазах и в лёгкой ухмылке на лице, хлопнул её по металлическому боку, окинув взглядом рядом топтавшуюся делегацию немцев.
Клаус едва заметно фыркнул:
«Эка гордость».
Станок, как и многие другие, был разобран и вывезен из оккупированной Германии в конце войны, позже запущенный в пользование для поднятия отечественного производства Советского Союза.
— Dies ist eine Maschine zur Herstellung von Polycaproamid — Kapron. — начал Николаус повернувшись к немцам и учтиво улыбнувшись. —
Höchstwahrscheinlich verfiel der Wärmetauscher, aber es ist durchaus möglich, dass der Reaktor. Ihre Aufgabe ist es, die Panne zu erkennen und zu beheben. Bitte wechseln Sie gleichzeitig die Filter.— он говорил чётко и громко, словно объяснял очевидные вещи ребёнку, стараясь заглушить, порядком надоевшие, за время прибывания на заводе, лязг станков и бремчание огромных машин, находящихся в непрерывной работе. Весь производственный комплекс, словно, огромное существо из японской мифологии — продолжало жить и существовать, пока поленья и топливо летит в его стопку, а работа идёт своим чередом. Словно, если стихнет стук — то навсегда остановится монстр, заснув летаргическим сном в предвещении новой беды.
— Gut. Gibt es noch etwas zu beheben?— коренастный мужчина средних лет, утвердительно кивнул, обросив станок, едва интересующим взглядом и обращайся, по-большей части, к переводчику.
— Хорошо. Что-то ещё надлежит починке? — под его взглядом, отяжелённым раздумьями, Клаус лишь учтиво продолжал улыбаться, выполняя свою работу.
— Да, пойдёмте дальше…— русский механик двинулся вперёд, проходя сквозь цехи, мимо возвышающихся огромных машин, порой пыхчащих и извергающих пар. Клаус следовал за ним, позволяя делигации остаться позади и перекинуться парой-тройкой слов.
Переводчиком Николаус работал с самых первых дней своего проживания в Союзе, начиная «карьеру» так же на заводе. Бо́льшую часть его работы составляло: послушно ходить хвостиком, и обязательно улыбаясь, переводить, любой бред, что ему скажет «начальника́», по возможности фильтруя в более вежливую форму. Подобное было не трудно, а скорее утомительно и скучно. Знание терминов на обоих языках позволяло Клаусу податься в любую сферу, а приятная наружность и любимая Колей «харизма» (о которой он ему всё время твердил) охмуряла любого работодателя и даже беременность Николауса мало кого смущало. Как вот например, сейчас:
— Николаус, не сочтите мой вопрос за грубость, но давно ли вы живёте в Союзе? — начальник пребывшей делигации, возрастной немец со множеством мазолей на грубых руках и небрежной щетиной, старательно прячущий свои «колхозные» повадки за белой рубашкой и галстуком (которые кстати были все в машинной смазке и в каких-то крошках), обратился к Клаусу, пока они шли к очередному неисправному станку.
— Давно, герр Франц — принимая правила игры, в тон мужчине, ответил Ягер, прибавив шагу. —
Давно.
— Тогда вам будет не трудно ответить на ещё один маленький вопросик: Как по-русски будет «Красивый омега с голубыми глазами, цвета неба над Берлином»?
— О, вы правы, это совершенно не трудно. Это будет звучать: — он томно вздохнул, как бы с иронией, понятной лишь читателю, давно наблюдающиму за ним, —
«Из вас выходит на удивление ужасный джентльмен с жирным пятном на воротничке» — и сладко улыбнулся, словно не сказал ничего обидного.
Герр Франц поспешно оттянул воротничёк, рассеянно и скомфужено стараясь увидеть то злосчастное пятно, что попортило ему все амуры, в то время, пока Ягер продолжая, как ни в чём не бывало мило улыбаться, переводя незатейливый разговор механиков.
— Но Николаус, смилуйтесь, подскажите тогда, пожалуйста, какой-нибудь хороший ресторан с русской кухней. — после безрезультатной попытки очистить пятно, решил не отступать немец.
— Как вы там говорили Герр Франц… А, «Не сочтите за грубость»., но боюсь у вас не хватит денег. Цены здесь не демократичные, а пиджак, который, смею заметить, вы забыли у первого станка в пятом цехе, недорогой.— Клаус ещё более вежливо улыбнулся, наблюдая, краем глаза, как рабочий растерялся ещё сильнее, обнаружив пропажу. —
Сейчас у них обеденный перерыв, зайдите после двух.— как бы невзначай бросил Николаус, заметив побуждение в серых глазах рвануть за вещью.
Но механик проявлял чудеса упорства и стойкости духа, смея продолжать, своё «беспощадное» наступление в урон чувству собственного достоинства:
— А вы не проводите, Герр… — он запнулся, понимая, что оплошал и здесь.
— Ивушкин.— на этот раз улыбка Клауса вышла совсем хищной.
— Герр Ивушкин — поправился Франц и неловко улыбнулся, что было совершено зря и равносильно проявлению слабости перед хищником.
— Простите, но моё рабочие время заканчивается в пол второго, и мне надо успеть приготовить обед до приезда мужа домой…— изобразив заинтересованность в решении, этого крайне важного вопроса, притерно вежливо начал Клаус, запнувшись на мгновение и мило улыбнувшись, продолжил:
— Но вам обязательно помогут, если вы объясните свою проблему…но есть незадача, здесь понимают только по-русски. Видимо не судьба вам вернуть свой пиджак… — Ягер сочувствующе вздохнул, стараясь не ухмыляться, только от одного вида смущённого лица немца.
Впереди идущий начальник цеха, окликнул Клауса, деловито задрав подбородок и изобразив снисхождение:
— Николаус, милый, будь добр, организуй чаю.
— Хорошо, Евгений Сергеевич, я попрошу об этом вашу секретаршу. — механик насупился, но сказать что-то против не мог, аргументов, как собственно и прописанной работы секретарши в бланке Клауса, не было. Пришлось замолчать, извиняюще кивнув.
Евгения Сергеевича уже не раз предупреждали о несвойственно, борзом, для омег характере Николауса, но до этого он не воспринимал это в серьёз, считая, что тут важно отношение и обращение с представителем «слабого пола», неудосужевшись поинтересоваться, а нравиться ли это самое «хорошее отношение» самому омеге.
— Евгений Сергеевич, давайте поиграем с вами в одну крайне занимательную игру. — Николаус блеснул глазами, поправляя пиджак и заметив, что его собеседник весь во внимании, продолжил:
— Она называется «субординация». Субординация, Евгений Сергеевич, — милыми бывают котята и маленькие ребята, поверьте мне, как отцу троих детей. — он доверительно улыбнулся, параллельно ответив на давно беспокоющию вопрос одного из немцев, указав направление в сортир.
Остальное время они шли в полной тишине, слушая грохот станков и изредка здороваясь с рабочими.
А Клаус думал о то, что таких «джентльменов», любящих подкатывать свои яица, он поведает ещё много на своём веку. В любой организации, независимо от авторитета и состояния, находились подобные индивиды, считающие своим главным призванием жизни, раскидыватся комплиментами и плевать на субординацию, верно полагая, что подобное приятно абсолютно всем.
***
— Модель К12, сломался реактор колонного типа. — быстро кинул глав.механик, кивнув на очередной станок.
— Modell K12 ist der Säulenreaktor defekt.— Клаус подоспел с переводом, подумав, что его бы наверное уже раз десять расстреляли, будь он переводчиком в каком-нибудь концлагере. Хотя бы за то, что смотрит в глаза. Аня справлялась лучше него.
— Николаус! — Ягера окликнул женский голос и из-за железной двери цеха выглянула девушка:
— Николаус, вас зовут к телефону, это срочно!
— Простите…— Ягер вежливо кивнул начальнику —
Entschuldigung.— бросил немцам и поспешно, слишком резво для беременного, побежал из помещения.
***
— Это из Елизаветинской больницы — прикрыв рукой динамик у телефонной трубки, зволновано шепнула девушка, сведя брови. Они были в маленькой комнатушке, видимо рассчитанной для некоторых работников завода, в качестве комнаты отдыха.
— Да?
— Герр Ивушкин, срочно нужна ваша помощь как переводчика и человека готового работать в ЧП. К нам поступил предположительно гражданин Германии, по-русски не понимает, его требуется срочно оперировать, но без его соглашения мы не можем. Операция будет проводиться под наркозом… Он беременный, поэтому может случиться выкидыш. Вы приедете?
— Через двадцать минут буду, сможете дождаться? — Клаус махнул рукой девушке и та рванула в гардеробную за его пальто.
— Думаю, да. Приезжайте скорее. — послышались протяжные гудки и Клаус бросил трубку, вылетая из каморки и направляясь вниз. Елизаветенская больница находилась в пяти кварталах от завода, стоило поторопиться.
Это был уже не первый случай, его и до этого вызывали в больницы в качестве переводчика, первый раз просто как первого попавшегося, дальше — целенаправленно.
Советские врачи знали своё дело, но не знали немецкого.
Клаус резво спустился на первый этаж, предвкушая операционную, совсем как зелёный интерн. Если бы не долгие годы учёбы и надобности в постоянной практике, возможно он бы даже стал врачом. Хотя бы ради этого чувства кипящего в крови адреналина и максимальной сосредоточенности, почти как в танке на месте наводящего, только в разы круче и опаснее. Там ты за толстой бронёй, а тут со скальпелем в руках лицом перед своей ответственностью за жизнь и чужое здоровье.
***
— С чем работаем? — Клаус накинул белый халат, направляясь по больничным коридорам в палату и старательно лаврируя между медперсонала.
— Опухоль в правом лёгком, он задыхается. Операция должна проводиться под общим наркозом, в его положении это может привести к осложнениям у плода или в худшем случае выкидышем. Сами понимаете не провести операцию варианта нет. — ординатор местой больницы быстро вводил Клауса в курс дела, придерживая перед ним попадающие на встречу двери.
— У вас. Раз он всё ещё не на операционном столе, то у него есть. — резонно заметил Клаус, уже обдумывая тактику действия. — Каково его общие психологическое состояние? Его поведение?
— Он крайне взволнован, не даётся в руки медсёстрам, даже омегам, и против каких-либо действий без переводчика. — мужчина средних лет с внимательными серыми глазами, вглянул на Клауса. — Всё в порядке? Вам не будет дискомфортно?
— Не стоит волноваться и переходить на личности. Это всего лишь работа: ваша, моя. — Клаус принял из рук медсестры маску, надевая её, — Насколько всё плохо?
— Я бы сказал критично, раз он здесь. В другом, ином случае, ему бы посоветовали ехать в Германию. А тут есть шанс, что он задохнётся раньше, чем пересечёт границу. И мы будем виноваты. — врач достал ручку из нагрудного кармана и протянул её Клаусу.
— Вы крайне холодны, Пётр Фёдорович, вы знали? — Клаус забрал канцилярию, надеясь, что ней не предёться писать отказ.
— А к чему чувства в работе, герр Ягер? — доктор самодовольно приподнял бровь, улыбнувшись уголками губ.
— Ивушкин. А к тому, Пётр Фёдорович, что это тоже люди, а не набор лёгких с автономной жизнидеательностью. И к тому, что это часть моей работы.
— Вот именно, что вашей. Моё дело резать, доставать и сшивать.
— А желательно ещё и лечить. — Клаус притерно улыбнулся, забирая бумаги у медсестры и проходя в палату.
— Здравствуйте, Герр Гернер, меня зовут Николаус Ягер, я переводчик. Я здесь что бы сообщить вам не самую лучшую новость.— Клаус зашёл в палату, улыбнувшись одной из своих самых обаятельных улыбок и встал напротив кровати больного.
— Я умру?— с нескрываемым отчаиньем в глазах на него посмотрел мужчина, комкая в руки край белого больничного одеяла.
— Пока нет, но если не будет проведена операция то — да. — Ивушкин поджал губы, вздыхая и с сочувствием глядя на немца. —
У вас опухоль в правом лёгком, ваш шанс выжить, без вмешательства врачей, крайне мал.
— Вы сообщите об этом моему мужу?
— Обязательно. Так вы согласны на проведение операции и хирургические вмешательства? — Клаус решил не медлить, как только пациент надрывно закашлял, содрогаясь всем телом.
— Мой ребёнок выживет? — хрипло, едва слышно спросил мужчина.
— Я не знаю. Простите, я ничего не могу обещать.
— Тогда я откажусь!
— Вы умрёте. И ребёнок умрёт. Поберегите себя. — Клаус вскинул голову, с сочувствием заглянув в его глаза. Они все были красные и слезились, казалось, что он плачет.
— Вы же знаете каково мне?! Вы бы сами хотели бы жить, зная что ваш ребёнок умрёт? — он мотнул головой в сторону живота Клауса, с отчанья срываясь чуть ли не на крик.
—… Он ещё не родился. У вас будет шанс подарить жизнь ещё нескольким детям. Не всегда одна жизнь равносильна другой, герр Гернер. Баланс нельзя создать искусственно, он происходил сам по себе. — спокойно объяснял Николаус, —
Поймите, оборвав свою жизнь вы принесёте намного больше боли близким, чем если оборвёте его. Так же велик риск патологий развития у ребёнка.
— Он может…
— Да, родиться не совсем здоровым. Поберегите себя.
Стоит ли хвататься за утекающую, словно сквозь пальцы песок, жизнь, если можно просто отпустить? Оправдывают ли порой цель предпринятые средства? И какова же наконец — цена жизни?
На все эти вопросы никогда не найдётся точных ответов, для каждого они должны быть свои и каждый должен принимать свои решения, сам определяя будут ли они правильные или нет. Нету шаблона определённых действий и жизней, как и нету заповедей на каждый случай. Порой надо понять одну простую истину: надо научиться жить самим и принимать решения, независимо от кого-либо. Ведь это только твоя жизнь и только тебе эту жизнь грозит прожить. Но помни, за каждым твоим решением, стоят чьи-то судьбы, жизни, сами люди. И выбирая порой всё в пользу других, можно не заметить как убьёшь самого себя или наоборот — кого-то. Поэтому так трудно жить, поэтому так трудно делать выбор. Но именно это и закаляет, лучше всякой холодной воды.
— Я согласен на операцию.
И когда говорят, что ты сам строишь свою судьбу, не забывай, что она случайно может оказаться в чьих-то руках и в лучшем случае — в твоих. И такой тяжёлый выбор кому жить, а кому умереть, Клаус принимал не раз, скрипя сердцем, во время войны. Война — это судьбы, непременно находящихся в чьих-то не самых надёжный руках. И главное, успеть заполучить кусок законной свободы.
