Унесённые жизнью

      Коля звеня связкой ключей, топтался у двери в квартиру, стараясь одной рукой удержать авоську с продуктами и коженый рабочий портфель, а другой нужной стороной вставить ключ в замочную скважину. Первое у него вполне получалось, а со вторым были трудности. — У тебя ж всего две стороны! — тихо руганулся Коля на ключ, вновь впихивая его в дырку. — Ну же! Нет, вариант позвонить в дверной звонок был, но это означало либо позвонить в пустоту, либо разбудить чуткий, очень редкий, и крайне важный сон беременного супруга с нервной работой, от которой, кстати (!), Коля уже который месяц пытается его избавить. Всё безрезультатно, абсолютно так же как попытки вставить ключ. У этой проблемы всего два варианта решения, и два варианта противоречащих между собой суждений. Первое: Клаус не в том положении, что бы торчать часами в больнице, бегать и волноваться за каждого пациента. «И не надо закатывать глаза, Николаус Георг Ягер-Ивушкин!» — каждый раз заявлял возмущённо и обиженно Коля на реакцию супруга на его слова. И второе: Они всё ещё находятся под риском Колиного… Кхэм…сокращения. «Поэтому нам нужны деньги! И на любую другую работу, не связанную с физическим трудом меня вряд-ли примут» — резонно заявлял Клаус и они вновь к ничему не приходили. И так уже второй месяц. Коля старался взвесить все «за» и «против», старался понять Клауса, в его трудолюбии и в не угасаемом энтузиазме помочь всем кому можно и нельзя, заткнуть своего внутреннего альфу, вопяшего во всё горло, что принижают его достоинство и мужественность в целом, о том, что надо оберегать и заботиться о омеге, а не сидеть у него на шее и о много чём ещё, но у него ничего не получалось. Он не мог. Не мог сделать Клаусу больно, пусть и частично ради его же блага, он не хотел ссориться, выяснять отношения, а уж тем более превращать Клауса, Николауса Ягера, в бесправную омегу сидящего дома с детьми и варящую борщи. Нет, Клаус потресающе справлялся с ролью родителя, отлично готовил, но он всегда оставался тем мужчиной, тем Николаусом Ягером, которого когда-то полюбил Коля и не разлюбил до сих пор. Он уважал его и как супруга, и как омегу и уж тем более, как мужчину. И это было важно. Ведь в замен он получал огромную любовь, доверие, привязанность, честность и довольных детей с борщом… А ещё, что так же не менее важно, здоровое отношение к Колиным возможностям. Клаус никогда не просил Ивушкина вкалывать до последнего пота на работе, тратить на него деньги, всё время удивлять внимание и вечно быть активным альфа-самцом. Он позволял ему побыть человеком. Таким же как он, всё время скрывающим свою бесконечную усталость, моментами дающий слабину, любящий поспать и бесконечно любящий своих детей, а порой ещё и сюсюкающийся с Ваней. И всё это было важно. Важно не питать иллюзии по отношению к друг другу, видеть чужие слабости и недостатки, и любить таким какой есть, находясь неподалёку в трудную минуту. Порой Коле хотелось просто побыть одному, лежать в холодной ванне и глядеть на плитку, выводя пальцами её узоры. Вот и всё. Клаус позволял…всегда, не слишком долго, но позволял. Ключ наконец вошёл в замочную скважину нужной стороной. Коля провернул его два раза и стараясь как можно тише, отварил дверь, заходя в родную обитель. Ему бы хотелось сказать, что пахнет по-домашнему: лёгким ароматом одекалона Клауса, крепким чёрным чаем, хозяйственным мылом и нежным молоком с мёдом исходящим обычно от супруга и ненавясщево пропитавщий собой всю квартиру. Но родные запахи перекрывал чей-то едрёный мужской парфюм с нотками муската и шлейфом спирта, раздражая рецепторы своей резкостью. На коврике у двери стояла чужая пара обуви, на кухне в раковине были оставлены грязные кружки, а в прихожей на крючке помимо пальто Клауса висела чья-то куртка. Чья-то мужская, огромная и дурно пахнущая куртка. Коля тяжело вздохнул и пожелал об этом, поморщившись от благовоний и стараясь унять угрожающе рычащего альфу. Он скалил свои клыки и выпустил когти. Ещё чуть-чуть и Коля не дослушав пошлых звуков из комнаты, вышибет дверь в спальню. Поправочка. Дверь в их спальню. Авоська с продуктами упала на пол, гнев застилал Коле глаза мутной плёнкой. Сейчас, в спальне, какой-то мужик трахает его омегу. Что же может быть хуже?! Коля старался успокоиться. Был вариант, пока его не заметили, просто тихо уйти, но это обозначало бы признать поражение. Но хуже в этом всём было другое… Коля не верил, что Клаус был способен так поступить. Пережить войну, родить ему троих детей, носить под сердцем четвёртого, целовать каждое утро, стонать во время секса, говоря насколько он хорош, заигрывать, а потом просто взять и изменить. Коле надо подумать, Коле надо решить что делать дальше. Сейчас — потом. Простить его и жить дальше, хотя бы ради детей? Сделать вид, что ничего не было? С одной стороны возможно даже правильно, возможно даже не глупо но… губительно. Губительно для их брака, восприятия их детей понятия счастливого брака. Коля сможет простить…наверное. Но не сможет забыть. А уж тем более понять он не в силах. Это будет холодно, противно, словно стоишь под фонарём в мороз на улице и пытаешься согреться. Светит, но не греет. Светит, освещая белый рыхлый снег под ногами, собственную беспомощность, несчастье и бесконечный холод. Они уже не так молоды, что бы играть в игры. Играть в счастливых людей…семью, брак. Коля не сможет целовать его перед матерью, лишь бы делать вид, что всё хорошо, когда всё ужасно… Мама будет рада. Рада если они расстанутся, разведутся. Она назовёт Клауса, когда-то его Клауса, парочкой крайне неприличных слов и…на этом всё кончиться. Вот так? Вот так обидно. Коля устал. Наверное, слишком устал, сползая сейчас спиной по входной двери. Он достал пачку сигарет, и закурил одну, выпуская облачко едкого дыма прямо в квартиру. Клаус ему никогда не разрешал курить дома…и в целом курить. Но сейчас это было жизненно необходимо, как воздух, которой был пропитан в этой чёртовой квартире этим противным запахом чужого одекалона. Уж лучше табак. Они делали здесь вместе ремонт, каждый сантиметр здесь пропитан воспоминаниями. Это непросто интрижка, роман, после которого остаются лишь лишняя зубная щётка в ванной и пару волос на подушке. Это брак, после которого остаётся квартира, машина, дача, воспоминания и в конце концов, дети, нуждающиеся в обоих родителях. Коля словно был в трансе и совершенно не слышал пошлых стонов, шлюпающих звуков, скрипящей кровати, которую ещё буквально недавно смазал Коля. И которая под ними практически не скрипела. Он сидел в своём личном куполе из дыма и тоскливых мыслей, игнорируя всё…все «за» и «против». После второй сигареты, в горле запершило и он наконец-то смог частично придти в себя. К чёрту, то, что будет дальше. Сейчас, есть сейчас. Остальное он пустит на самотёк. Пустит. Коля встал, выпрямившись и размяв руки, твёрдой походкой, собираясь совершенно не церемониться, ворвался в спальню, хлопнув об стену дверью. Этот момент он запомнит на долго. Такое быстро не забывается. Его сын, Мишутка, с растрёпанным ворохом светлых волос на голове, сидел верхом на каком-то бугае, абсолютно обнажённый, на их, родительской кровати. У Коли не было слов, язык словно онемел, а мозг отказался работать. Спустя секунду, пустого созерцания, его разум наконец сложил пазл из недостающих деталей, по-типу обуви сына в прихожей, его плаща, портфеля, ключей и в конце концов стонов, совершенно не свойственных Клаусу! — Отец?! — Миша взвизгнул так пронзительно, как ещё не разу не слышал Коля и отлетел от партнёра. «Твою ж мать» — пронеслось в голове Коли, словно вихорь, мысль от увиденной картины причиндала, предположительно первого опыта сына. Он был…достачно крупным для его возраста. Для возраста и Миши, и того парня, что выглядел крайне смущённо и даже подавлено. С горящими от страха глазами. — Простите… — еле выдавил из себя Ивушкин, облегчённо подумав, что Клаус его убьёт за подобное. И за мысли, и за курево в квартире, и за смущение сына. Но презерватив у них был, он видел. Он захлопнул дверь, рвано выдохнув и уставившись на нового персонажа. Удивлённый Клаус стоял на пороге квартиры. — Твоё пальто…— Коля не узнал свой потерянный и севший голос. — Я в плаще. — Клаус приподняв брови и услышав стон, кивнул. — В плаще. Он стоял, совершенно невинный, немного уставший, на пороге его квартиры…в плаще. Коля облегчённо выдохнул и моментально преодалев расстояние между ними, заключил его в объятья, приподняв и два раза покрутив вокруг себя. — Коля! — непонимающе пискнул Ягер. — Ягер, твою мать, я так тебя ненавижу. — руганулся Коля, не скрывая в голосе облегчение.— Прости…прости. — Отпусти меня, ради бога, Коля, меня сейчас стошнит! — Клаус не разделяя радости супруга, несильно прихлопнул его по плечам. Кружения не способствовало его хорошему самочувствию. — Я ужасно хочу есть. Тем более нам скоро предстоит, как я понял, познакомиться кое с кем. — он бросил многозначительный взгляд на шумную спальню и оказавшись обоими ногами на полу, поспешил на кухню. — Ты был в плаще? — глупо переспросил Коля, видимо не до конца осознавая произошедшее. — Я был в плаще, а не в пальто, ревнивый, не доверяющий мне, кобель. — с напущенным раздражением выплюнул Клаус, неудержавшись и под конец улыбнувшись. Но улыбка исчезала, а на место пришло напряжение: — У них есть презерватив? — Есть. Их браку ничего не грозит, а Коля… А Коля не хочет это вспоминать. У всех бывают плохие дни.