Спусковой крючок

      Ни время, ни место неподходящие. Плана у него нет, может быть, в первый раз в жизни. Оружие лажает чаще, чем стреляет. Дазай ловит себя на мысли, что он хочет убить Мори так же, как обычно пытается самоубиться: без продуманных деталей, не исключая осечек, случайностей и сопротивления. Не затем ли, чтобы дать руководителю шанс?       Нет, нужно взять всё под контроль. Всё должно быть идеально в своей случайности, походя и быстро, тогда никто не заметит. Что может быть выше тотального контроля над всем живым в самых его невероятных проявлениях? Дазай может предусмотреть всё в мире живых. Жаль, к миру мёртвых это не относится, иначе он сломал бы его законы, чтобы вырвать из рук смерти многих, очень многих… Но пока ему не удаётся сломать их даже для себя. Или он потому не может умереть, что смерть попросту боится потерять место на троне? Тогда мафиози подождёт, он терпелив и хладнокровен. Ему не сложно.       Багровый на чёрном почти не виден, но запах, упрямый запах крови, шлейфом тянущийся за ним выдаёт в нём его самого. Дазаю нравится металлический привкус, который напоминает: ты не святой и не будешь им, поэтому можешь не лицемерить, отказываясь от тьмы в своей душе.       — Нужен ли мне свидетель? — на мгновение рука, опустившаяся к столу вместе с револьвером, снова замерла. — И собираюсь ли я скрывать, что сам убил его?       Это Мори нужен был кто-то, чтобы подтвердить передачу руководства. Но у него всё не так: Огай официально признал его преемником, проблем с этим не будет. Свалить смерть босса на третью организацию не выйдет, значит Дазай не будет и пытаться, а с теми, кто попытается оспорить его право на власть… земля им периной. Демону не нужен последователь, он сам решает, когда уйти и кому оставить место. Вправе вершить правосудие, своими руками.       Конечно, заручиться поддержкой Накахары или Акутагавы было бы неплохо, но первый больше предан Мори, чем напарнику, а второй будет скорее мешать. К тому же оба будут обязаны подчиниться Дазаю постфактум, хотя бы внешне. Время у него будет.       Оставалось лишь решить: прикончить главу один на один или бросить Мори вызов. Хотя, к чему эти размышления, будто смерть очередного человека понесет за собой какие-либо последствия. Дазай бессознательно посчитал вслух от одного до семнадцати, отмеряя секунды. Статистика говорит, что ежесекундно в мире умирает четыре человека, это сколько? Семнадцать на четыре… Он мысленно поместил Мори в эту квадратную рамочку и ему показалось, что он не помещается, получается пятым, лишним.       Держать в израненной руке металлическое оружие после годового перерыва оказалось нелегко. Загубленные им души, не больше того числа семнадцать на четыре, даже не больше десяти, случайные не прихватил с собой пистолет и всё же жившие, тянут к земле, словно пытаясь забрать своего спасителя в преисподню и свершить расправу над ним без суда и следствия. Они не думали, что он не убил их, а спас. Они видели его глаза, цвета крепчайшего чая, ненавидя их за свою смерть, принесенную с таким равнодушием. Поступай с людьми так, как хочешь, чтобы поступали с тобой — он был бы рад, если бы хоть кто-то поступил с ним так же.       Бил безжалостно, не слушая протестов, пользовался, как куклой, связал, как он связывает своих жертв, убил метким выстрелом раз и навсегда       Он не может покинуть этот мир. Не сейчас, и Осаму не может дать себе ответ на вопрос: почему?       Наверняка Одасаку нашел бы множество причин, разложил все по полочкам в голове, помог бы выправиться, но его нет. К счастью или к сожалению — Дазай не знал, не хотел даже думать, решив для себя, что идти по чьему-то пути слишком просто, в простоте сложно держать себя в руках, а значит, сложно не потерять контроль, гораздо проще пробираться через тернии и морщиться от жгучей боли, но быть готовым ко всему, держать ситуацию в руках.       Желание стать во главе ненадолго захватило его и вытеснило необъяснимую тягу к смерти. Теперь, пока он не закончит начатое, он не должен позволить себе умереть, многое на кону. А после? Ему будет нельзя как бы ни хотелось, нужно доверить свою жизнь кому-то кроме Мори. Только некому.       Будучи подростком, он не был уверен, что смертен. Всё казалось игрой, в которой он приближаясь к могиле, словно пытался совратить прекрасную девушку, заставить ее вступить в интимную связь с ним. Светлая, чистая и неприступная она всегда гнала его.Что же, ему лучше. После того, как Осаму стал соучастником в совершении преступления, новый руководитель сказал единственную фразу: «memento mori».       Помни, что смертен.       Осаму не забывал. А теперь, вовлеченный в игры босса, обязан держать под контролем свои суицидальные попытки, потому что Мори без Дазая как без рук. Огай боится за свою жизнь, но больше боится, что с его смертью нарушится хрупкое равновесие в мире Йокогамы, которое ему удалось восстановить, вспоров горло безумному старику.       Револьвер вернулся на свое привычное место — кобуру мафиози не снимал никогда, словно знал, что, сделав крюк, вновь обратится к оружию. Исполнитель ощутил тяжесть и сжал кулаки. Обратной дороги нет.       Да, неподходящее время. Но стоит провести ночь с этой идеей и разумные доводы задушат эгоистичный порыв. В этом случае лучше сожалеть о сделанном, чем тяготиться так и не совершённым. Исполнитель встряхнул головой, уже готовый выйти из своего кабинета и случайно его взгляд упал на исчерканную стену с расчетами об осечках. Шатен сощурился, кусая до крови верхнюю губу и совершая в голове какие-то вычисления.       — Получается, первый выстрел не случится? — ухмыльнулся он, спрашивая у напряжённой обстановки и совершенно не надеясь, что ему ответят.       Юноша лениво открыл кобуру и вытащил револьвер, уже без прежней аккуратности, будто бы пытаясь доказать ему, что хозяин тут он. Крутанув барабан, он приставил дуло к виску, как несколько лет назад, и нарочито легко прикрыл глаза. Чувствуя как дрожат веки и рвётся из кое-как сросшихся рёбер сердце Дазай изо всех давил на курок. Палец не двигался с места. Осаму завидовал Сакуноске, что тот всегда был готов рисковать собой ради других. Дазай же рисковал собой за себя. Ничего не случится, если он умрёт. А если выживет этот мир будет разрушен. Так что лучше?       Дазай переглотнул. Алчным людям заливали в глотку раскалённое золото, чтобы насытить их в собственной жадности, ему же досталось не менее жгучее вещество. Сомнение кипятком прокатилось по внутренностям: под силу ли ему? В виске пульсирует от прикосновения холодного металла. Палец почти сводит судорога. Дазай запрокидывает голову и тогда к уголкам глаз подкатываются горячие слёзы, стекают в разлохмаченную чёлку рядом с ушами. В голове возникает тупая боль, он задыхается сжавшимся горлом, издавая неприятные клокочущие звуки, вместе с ними выпуская всё, что скопилось за год. Не чувствуя облегчения.       Осаму не слышит, как в дверь стучат, не слышит, как сквозь нее доносится поток бранных слов. Опомниться его заставляет грохот, с которым непрочно вставленная скважина вылетела, оставив зияющую дыру — вломившийся мафиози знал, куда бить.       — Ты это, чего… — растерянно промямлил Накахара, кажется, первый раз заметив, что напарник рыдает. — Не…       — Вон. —  подобрал осевший голос Дазай. — Вон из моего кабинета! — повторил он чётче, распахивая покрасневшие глаза.       — Хлюзда. — Чуя навалился на арку, скрестив на груди руки; по нему было видно, что выполнять приказы Дазая он не собирается. — Ни за что не уйду, пока не узнаю, что спровоцировало такой водопад. — саркастично приподнял бровь рыжий.       — Вон отсюда. — Осаму стер рукой слезы и уставился в одну точку.       — Не думай, что я обращу внимание на твои трагические вздохи. — поднял вторую бровь Чуя. — Тебе приспичило умереть в который раз — так пожалуйста, но я не видел, чтобы ты выл, вскрывая вены под дверью моего кабинета будучи под кайфом, как чертов показушник. Могу предположить, что что-то посерьёзнее. — максимально непринужденно заметил Накахара. — Выкладывай.       — Вон…       — Да чего ты заладил! — он начал злиться. — Я свалю, и даже никому не расскажу, что ты рыдал, как пущенная по кругу шалава, только скажи, с чем это связано?       — Ребенок кричит, когда рождается. Иди, Чуя, пожалуйста. — Тихо заговорил Осаму, опустив оружие и глядя прямо в синие глаза.       Рыжий выдержал прямой взгляд, не желая упускать возможность посмотреть, наконец, не в мёртвые стекляшки, а в оживлённые слезами глаза напарника.       — Тебя опасно оставлять в таком состоянии. — волнение в его словах было слышно издалека, но это ничего не значило, Осаму не воспринимая всерьез свои чувства, плевал на переживания ближних. — Ты перенапрягся.       — Нет. Я в порядке. — резко нахмурился шатен, меняя лицо. — С чего ты вообще взял, что это не очередной спектакль, чтобы поразвлечься и тебя, идиота рыжего, поддеть. — ухмыльнулся он. — Ты же всегда принимаешь все за чистую монету, поражаюсь, как ты ещё вообще жив! Хотя знаю: это благодаря мне!       — Да? — отступил рыжий, чуть опешив. — А сам-то? Сам-то не подохнешь, если останешься один?       Он замолчал, пытаясь отыскать в глубине вновь остекленевших глаз хоть толику понимания, но не мог. Будь его воля, Накахара бы расправился с преемником босса, но каждый раз его парализовывало, стоило только карим глазам пронзить душу.       — Я? Я не подохну. — Осаму мерно покачал головой. — Смотри, револьвер вновь даст осечку. Так глупо, что даже если держишь под контролем всё, над смертью ты не властен. Я не могу убить себя, вот смешно.       Чуя развернулся, и под хриплый смех напарника пошел прочь. Видеть Дазая в таком состоянии оказалось невероятно сложно. Он много раз желал смерти Осаму, лишь бы перестать гадать: жив ли всё ещё его напарник? То, что эспер увидел сегодня, дало надежду — Осаму сорвался. Не смог. Его не пришлось спасать. Впервые? Да.       Чуя не кинулся обратно, услышав выстрел. Знал, что Дазай не удержится проверить расчеты. Осечка. Слава тёмным богам.       Двух осечек подряд не бывает, а потому, убрав револьвер в кобуру, Осаму подошёл к окну и распахнул его, высовываясь наполовину и позволяя свежему ветру обдуть заплаканное лицо. Стало легче, нездоровый румянец сменился холодной мертвецкой серостью, глаза источали жар очищающего огня — вот он, новый человек, осталось немного, чтобы утвердиться на земле и уверенно идти вперёд.       Размеренные шаги по коридору. Год назад Осаму так же шел к боссу, горя желанием убить его, только тогда он так и не смог: сжимал в кармане оружие и смотрел в пол, прокручивая в голове фразу «защищай слабых». Как смешно! Зато теперь он сможет отчасти исполнить завещанное Одасаку.       — Добрый вечер, Дазай. — Мори не удивился, когда исполнитель вошёл без стука. — Я передумал, можешь не заполнять эти документы, думаю, скоро тебе подвернётся работёнка позанимательней.       — Я уверен. — Как-то отстраненно ответил мафиози, глядя в затылок босса и ожидая, когда тот соизволит обернуться.       Огай почувствовал могильный холод его взгляда и обернулся — безусловно, смотреть в глаза и видеть проще, чем накручивать себя. Руководитель преступной организации и не надеялся обнаружить что-то другое, кроме как сосредоточенное лицо преемника. Так не смотрит подчинённый. Мори ждал, что же выкинет юноша в этот раз. А тот молчал, пока, будто отойдя от оцепенения, не оскалился, не выпуская рук из карманов подаренного боссом плаща.       — Дазай, если бы вошёл не ты, я бы сказал, что занят. — приподнял бровь Мори.       Он обоснованно не доверяет преемнику, с каждым днём всё сильнее.       — Да? Сожалею. — Пожал тот плечами, переведя взгляд на окно. — Душно. — Тихо сказал он. — Я открою окно?       — Пожалуйста. — вздохнул босс. — Ты редко заглядываешь просто так. — наполненная смыслом пауза. — Чем обязан?       Осаму не ответил, продолжая всматриваться в лицо с лёгкой щетиной. Он не собирался с духом, но медлил, как будто хотел дать Мори время прийти к тем мыслям, что вертелись в его голове. «Пожалуй, он должен встать из кресла, некрасиво портить кровью такую мебель» — подумал он. Огай словно услышал, поднялся и чуть отошёл от кресла, отводя глаза от эспера, и поэтому не успевая заметить ловкое движение руки.       — Виски? — предложил Мори. — Знаю, Ода был лучшим компаньоном, но все же не откажись.       Молчание Дазая он принял за согласие и тишину разорвал звук наливающегося алкоголя.       — Memento mori.       — Что? — обернулся руководитель.       День, когда Огай смеялся над этим каламбуром помнить его имя или смерть всплыл в памяти не случайно. Дазай почувствовал как развязался гордиев узел власти доктора над его волей.       Отточенный взмах руки, быстрый точный прицел, выстрел на выдохе. Слишком часто он стрелял по живым мишеням, чтобы сейчас рука дрогнула. Доля секунды, расстояние незначительное. Живых в комнате на одного меньше. Сказать людей — нельзя, они оба не стоят этого названия.       Неполноценный.       Тело бесшумно упало на ковер, словно тряпичная кукла. Кто знает, может все преступники падают так?       Осаму опустил револьвер и на негнущихся ногах подошёл к мёртвому, заглядывая в открытые глаза, застывшие пустыми озёрами. Исполнитель каждый раз видит такие в зеркалах, когда невзначай заглядывает туда посмотреть, сошли ли следы от петли на шее.       Ни Дазай, ни Мори не успели сообразить, что же всё-таки произошло. Хотя, может Огай догадался с самого начала, зачем эспер пришёл к нему. А вот Осаму до последнего боялся, что смерть не возьмёт и босса. Взяла.       Преемник плюхнулся в кресло и облокотился на спинку. Место руководителя показалось до ужаса неудобным, непривычным, чужим. Не его. Что же, Осаму привыкнет, стоит только понять, кого он убил в себе, а кому дал возможность родиться.