* * * — Из-за твоих глупых сказок, мог бы пострадать человек, зверёныш.
° ° ° — Ваше Высочество, солнце взошло, — в просторную комнату входит НамДжун, подходя к большому окну, открывая, чтобы пустить солнечный свет в тёмную комнату. В постели, завешаной алым балдахином, послышались шорохи и тихое сопение. Молодой принц, как обычно не хочет вставать с тёплой постели и готов прикончить любого, кто смеет разбудить его в столь ранний час. Конечно, если это не верный подданный Ким НамДжун, хотя иногда его поистине хочется задушить. Каждое утро, едва с первых лучей солнца яркого, слуга стоит в покоях своего хозяина, вместе с маленькими служанками, делая всё, чтобы поднять с кровати Его Высочество. Этот ребёнок слишком беспечен на вид, ещё слишком мал. — Ваше Высочество, император велит разделить с тобой завтрак, — не формально обращается Ким, жестами показывая слугам заносить одежду, разные украшения и драгоценные пояса, гребни для волос и духи. Как же принц ненавидит все эти утренние приготовления. — Принц Чон, могу ли я спросить, чем вы опять всю ночь занимались, раз твоего сна недостаточно, чтобы не вставать с ужасными синяками под глазами? — интересуется НамДжун, медленной походкой подходя ближе к небольшому комочку, завёрнутому в алые простыни в постели, недалеко от просыпающегося тела принца. Сам наследник недовольно бурчит в подушку проклиная этот день, словно малолетнее чадо, нехотя, но всё же поднимаясь с тёплых подушек и принимая положение лотоса. Осанка идеально ровная, как стебель надменного ириса, чернильные, слегка растрёпанные волосы касаются покрывал, а нахмуренная складка меж бровей юноши никак не разглаживается. Задумчив и раздражён, пытается взять своего грозного зверя за поводок. — В этом нет ничего необычного, НамДжун, — хмыкает безразлично Чон, переведя взгляд на своего маленького и надоедливого хранителя, который в очередной раз не мог уснуть в своей комнате, прибежал к своему человеку под бок, чтобы злые водяные нимфы в его безрассудных снах не добрались до него. Он свернулся в красную простынь, на постели образуя бугорок, и до сих пор пускал слюни, не слыша ничего, что происходит дальше пределов его снов. Длинные, тёмные волосы Его Высочества рассыпались у него по плечам, делая строгие и острые черта лица более мягче. А вид своего хранителя не вызвал практически никаких чувств, возможно, не больше той часовой стрелки, что каждый раз повторяет свой круг день за днём. Здесь всё также. Каждое утро феечка оказывается в постели своего хозяина, спит беспробудным сном и слугу умиляться заставляет. — Чимин-а, уже утро, булочки на столе остывают! — крикнул с усмешкой Ким, зная, что эта угроза самая жестокая из всех, и после неё заспанные глазки полумесяцы точно приоткроются в замешательстве. В эту же секунду, эта малютка распахнула глаза и вскочила с места, будто начался пожар, с недопониманием хлопая своими зеленоватыми глазёнками, смотря сначала на Чонгука, а затем на Джуна, который сдерживал смех. Тельце феечки пошатывалось и глаза от света зажмуривались, а носик милый морщился, словно сам хранитель не был красивым юношей, а был глупым щенком, которого от материнской груди оторвали. — Как? Это невозможно! — воскликнул хранитель. — Булочки нужно кушать пока они горячие, — хранитель надул свои пухлые губы, откидывая от себя слишком жаркую простынь в это летнее утро, разминая крылышки за спиной, которые немного помялись во время сна, одновременно пальцами разглаживая путавшиеся белоснежные волосы. — Гук-и, почему ты ещё в постели? Ты — Принц, ты должен просыпаться самым первым в королевстве, а ты! Поднимайся, там булочки остывают, а ну, давай-ка, пирожки не ждут! — Пак потянул своего человека за рукав ночной рубашки, заставляя того встать, на что тот фыркнул, позволяя слугам летать над ним, приводя в приемлемое состояние для общества его отца-императора. НамДжун только усмехался губами этой причудливой картине, наблюдая со стороны. Как эта феечка может с лёгкостью поднять вредного юношу? И так, к удивлению, проходит каждый день. — Джун-и, где наша принцесса, которая в этот прекрасный день должна обязательно измазаться в муке? — спрашивает с улыбкой Чимин у слуги, выбирая наряд и украшения на сегодня, чтобы наверняка затмить эту «принцессу» собой. Он лучше в сто раз, он красивее в тысячу раз, словно самый обворожительный цветок на земле. И даже Ким СокДжин, управляющий домом прислуги никогда не будет стоять впереди него. — Как всегда по утрам, на кухне хлопочет. — без единой эмоции говорит НамДжун, пряча руки в рукава чёрной мантии. Чувство обделённого внимания часто можно встретить в душе этого человека, ведь его хранитель считает себя выше всего этого, глазки строя всем подряд, только просыпаясь бежит на кухню, вместо того, чтобы разбудить своего хозяина. Поэтому Ким так бесится. СокДжин хранитель НамДжуна, это и есть противоположность. НамДжун лунная полукровка, с лунной земли появившейся и солнцем освещённая, с чётким лицемерием, со способностью со скоростью света менять маски, ярко выраженным враньём, которое в глазах нереально уловить. Его взаправду сложно понять, этот человек сама скрытность и неприступность. Свои настоящие чувства он скрывает под этими масками демона, способен быть кем угодно. В один день может лить тепло всем окружающими, улыбку с ямочками глубокими светить и смеяться до боли в животе — всё тогда, когда это нужно, а не когда захочется. А в другой способен одним взглядом вызвать панику, отвернуться от былой заботы и боль причинить. Непредсказуемый и страшный человек. Но понять его удаётся непринуждённому СокДжину, который видит его насквозь с одного взгляда, даже не пытаясь копаться в его голове. Ким НамДжун на самом деле очень спокойный в душе, с морем не колыхающим сравним и небом ясным, которое в один момент может превратиться в бушующий шторм, жестокий, словно тигр в дремучим лесу, расправляющийся со своей скулящей жертвой, и умный, как небесный наставник неба, который даже природу учить способен. А Джин, принцесса розового лотоса этого дворца, с сердцем слабым и душой открытой, с гордым эго и умом слабым. СокДжин, не смотря на то, что хранитель слуги жалкой, на должность высокую был поставлен из-за красоты неописуемой. Любит эта феечка выглядеть хорошо, за красотой своей следить, признает себя самым красивым в этом королевстве, да и во всем мире. Он один из красивейших существ этого королевства — правда и есть правда, и часто они с Чимином устраивают своеобразные бои, где решают, кто же из них обоих красивее и соблазнительней. И каждый раз проигравший в их нелепой «игре» всё равно не признаёт поражение, опять ступая в «бой» со всем улучшенным «арсеналом». Но так как СокДжин является чуть ли не королевским наложником, то его самолюбие всегда выигрывает. Само Императорское Величество не раз делал комплимент этому прекрасному мужчине, сравнивая его с редким цветком небесного благоухания. Наверное это и послужило самооценке неземной, а может и была всё это время в душе, только скрыта от чужих восхищённых глаз. Ещё причина такого статуса — «принцессы», это отсутствие в королевском дворе молодой госпожи, поэтому это званое место досталось ему. Хотя девушка королевской крови должна быть не только красива, но и обладать умом сравнимым на равные с мужчинами, то здесь Джин остаётся в пролёте. Его ум в маленьких размерах явный позор, не только его человека, но и всех его окружающих. Феечка не знает элементарные знания математики, расчёты для него — это просто расчёты и арифметические вычисление, или каллиграфии, кисть которую держать правильно он не умеет, иероглифы вечно кривые, словно накалякал ребёнок. Для него знания и умения — это самое ужасное, что может быть, даже конец света не так страшен, как сборник литературных произведений. А если кто-то смеет спросить про его недознания или обозвать: «Курица и то больше знает», — то он гордо отвечает: — «Принцессам не нужны тяжёлые мозги, от которых осанка ломается, им нужна лишь их внешность и обаяние. А вы, низкие отродья, всю жизнь будете копаться в дерьме, когда я буду сидеть на мягком ложе и пить грушевое* вино». (*грушевое вино (лихуа) — традиционное вино/ликёр. Главным ингредиентом является цветки груши). Хранитель ещё тот весельчак и бездельник, готовый каждую свободную минуту кувшин вина лакать. Если кто-то хоть заикнётся, что он хочет отдохнуть и устал от этой работы, то Джин тут как тут, сразу будет предлагать безумные идеи для очередной посиделки под танцы и музыку с парой кувшинов сладкого вина. Тяжело, конечно, НамДжуну с ним, но он терпит все его подскоки адреналина в крови, незапланированного экстаза и шумной истерики, потому что любит эту феечку, дорожит, как самое дорогое, боится, что потеряет и больше никогда не увидит. В его случае, будто человек заботится о хранители, когда должно быть-таки наоборот. Чимин, переодевшись в свои любимые платья из шёлка и золота, на лице постараясь над макияжем и косой толстой, уже давно спустился вниз в столовую, где Его Величество принялся за завтрак, только и дожидаясь своего сына и его хранителя. Он был знатен, со старческими еле заметными морщинами в уголках глаз и с руками сильными, которые до конца дней смогут меч не дрожа в руке держать. Грозный, добродушный. Трудолюбивый, но порой жестокий. На устах короля была нежная улыбка, он грациозно восседал на подушках напротив широкого стола, изредка вскидывая мешающие рукава его ярких одежд. В руке он держал чашечку ароматного чая из бергамота, отпивая маленькими глотками, всё так же улыбку счастливую тянув. Его Императорское Величество — Чон Хосок. Гроза этих земель, ромашка одинокая, но в непогоду стойкая и ястреб всецелый, видящий всё. Слуги императора стояли по бокам от стола, склонив головы, занося в комнату всё новые угощения. Рядом с императором сидел его хранитель, выглядя ещё внушительней и холодней, элегантно держа палочки над миской. Их вид кричал, насколько это важные личности, хватало одного взгляда на них, чтобы понять, что лучше с ними не связываться. Чимин ярко улыбнулся, встав на колени в глубоком поклоне, высказывая своё уважение, затем встал быстро, увидев как мужчина рукой машет забавно, чтобы тот не утруждал себя лестью. — Мой король, — сладко потянул Пак, присаживаясь на подушки, напротив хранителя Его Величества. — Минхёк-ши. — И тебе доброе утро, — саркастически фыркнул старший хранитель, скрещивая руки на груди, и недовольно оглядел роскошный вид феечки. Опять он блистает, выделяясь с толпы. Бесят такие вот выскочки. — Чимин-а, Чонгук соизволит хотя бы сегодня побыть в общении со своим отцом? — нетерпеливо спрашивает Хосок, отставляя чай в сторону, краем глаза ловя, как служанка меняет чай на новый. — Ваше Величество, не беспокойтесь. Сегодня Чонгуку не удалось скрыться раньше времени от НамДжуна. Сегодня этот слуга точно приведёт его. — Я рад это слышать, — отозвался старший Чон, жестом показывая, что Чимин может приступить к трапезе, видя, как тот голодными глазами вонзается в пирожные перед собой. Чимин благодарственно кивнул, и накинулся, как в последний раз на сладость, уплетая с таким видом, будто ребёнка впервые угостили чем-то подобным. — Чимин-а, не думаешь, что в твоё маленькое тело, столько не способно влезть за один раз? — смеётся король Чон Хосок, наблюдая, как этот малыш весь испачкался в заварном креме, наплевав на правила этикета, и что он сидит перед самим Императорским Величеством. — Да, Чимин, ты же не сосуд, в который можно запихивать всё и при этом он не будет расширяться. Такими темпами ты превратишься в толстого и некрасивого зверя, — вставил слово хранитель короля, Минхёк, осматривая с тем же придирчивым взглядом Пака. Чимин на минуту остановился от поглощения пирожка юэбин*, поклал его обратно и салфеткой принялся вытирать губы и руки, задумался. И правда подумал об этом, что его вес значительно увеличился за последнее время, бёдра немного увеличились в массе и щёки стали ещё больше. А если он окончательно превратится в жировую бочку, то его же никто не будет любить, и тот выскочка Джин не перестанет над ним насмехаться, демонстрируя перед толстым Пак Чимином своё стройное тело! Нет. Так не пойдёт, он никогда не проиграет этому СокДжину! (*юэбин (月饼, пиньинь yuè bĭng) — китайская выпечка, которую традиционно употребляют на Праздник середины осени вместе с китайским чаем. Фестиваль посвящён наблюдению Луны и поклонению ей, а «лунные пряники» юэбин считаются незаменимым деликатесом. Бывают круглые или квадратные, примерно 10 см в диаметре и 4—5 см в толщину, начинены пастой из сладких бобов или лотоса. Начинка занимает бо́льшую часть пряника. В начинку как символ полной луны иногда добавляют желтки из солёных утиных яиц). Он отодвигает поднос со сладостями подальше от себя и складывает руки на груди, смотря убийственным взглядом на это недоеденное зловещее пироженое, будто вот-вот испепелит его взглядом, как что-то самое ненавистное на земле. — Всё! С этого дня, с этой самой секунды я не ем сладкого и буду питаться только фруктами и овощами! — утверждает Чимин, до сих пор гипнотизируя десерт. — А то я себе не позволю снова проиграть, этому засранцу Ким СокДжину! — процедил сквозь зубы хранитель, улыбаясь во все мочи. Даже несмотря на то, что Джин его лучший друг, их состязание никогда не прекратится. — Его Высочество прибыл! — раздаётся голос верховного евнуха у двери, куда сразу же подбежали слуги, открывая перед наследным принцем двери. В столовую зашёл Чонгук, собственной персоной, в одежде нижней чёрной и летней мантии красной на юношеских плечах, но уже довольно крепких. Красной, как чай каркаде стоящий уже готовый в чашке на месте принца. Красной, как алая роза, в собственном саду кронпринца, что благоухает годами напролёт, никогда не отцветая. Красной, как капля сладкой крови на кончике его меча — «Кровавой музы». Красный, очень опасный, но это цвет, принадлежащий только Его Высочеству. А сам-то Чон Чонгук страшнее, чем дьяволы в Аду. Чонгук опасный. — Желаю отцу тысячи лет жизни и славы, — слегка наклонившись, Чонгук практически сразу же выпрямился и поправив свой меч на поясе, уселся напротив Чон Хосока, так больше ничего и не вымолвив. За ним следовал НамДжун, тут же преклонив колени перед королем, поприветствовав его и став рядом с принцем. Хосок счастливо завёл беседу о хороших делах, что пребывают на севере, о скором дне рождении наследного принца и предстоящего пиршества. Чонгук недолюбливал вот такие моменты своей жизни, когда нужно сидеть и слушать своего отца, коротко кивая на его вопросы. Раздражает. Лучше одиночества или одного Чимина ничего не может быть. Чонгук ел неспеша, зная, что отец его ещё не скоро перестанет говорить, и поэтому лакомился варёным рисом с тушеными овощами и говядиной, печёной уткой с пряными травами, маринованным имбирём и редькой, фаршированными крабами с острой пастой чили, мраморным мясом и прозрачной лапшой с тофу. К сладкому он не прикасался. Было бы всё спокойно и не раздражающе, если бы не взгляд Чимина рядом, который смотрел пристально, ковыряясь в своей пустой тарелке палочками. Принц не долго смог вынести этот изучающих взгляд, и нервно дёрнул глазом, чуть ли не сломал палочки в своих руках. — Чимин, если ты уже закончил, мог бы отпроситься и пойти по своим делам, а не раздражать Моё Высочество. — перебивая своего отца, Чонгук обратился к хранителю, одним своим взглядом замораживая всё вокруг. — Этот маленький хранитель запретил себе есть сладкое, — смеётся отец принца, прикрывая губы рукавом, смотря то на притихшего и кусающего губу Чимина, то на своего сына, что швырял молнии во всех. — Ваше Императорское Величество научилось шутить? Раз это так, то вышло весьма неплохо, — хмыкает Чонгук, считая эту шутку смешной до слёз. Только жаль, что Его Высочество не умел никогда смеяться. Холод в душе не позволяет. Чон Чонгук холодный и непокоримый, единственный наследник трона королевства львов. Самый желанный жених всех восточных королевств. Чонгук ребёнок полной «луны», родившийся в одно из самых сильных полнолуний в летнюю ночь, когда земля была покрыта льдом, когда люди вопили и умирали в собственной крови, а Природа спасала наворождённого мальчика ценой тысячи жизней. Даже не считая, что Чон не чистокровный «лунный» ребёнок именно его выбрала природа из тех тысячи жизней, ведь отец его полукровка солнечная с улыбкой вечной, но сердцем жестоким, а мать злой женщиной была, расправу над всеми искала, на троне императрицей восседая. Его мать умерла жестоко при родах чадо собственного, оледенев и упившись кровью чёрной, в тот день злосчастный смертей бесконечных. Была она главой этих земель, с великой фамилией Чон — фамилией львов и завоевателей, которая правит уже сотни лет. А Хосок был всего лишь супругом её, что наследников подарить королевству должен. От императора только слово и корона, а так жалкая прислуга. Но после её смерти власть перешла к отцу младенца, тогда Чон Хосок открыл свой ларец со своими бесчисленными талантами. На самом деле великий человек, что ещё сказать. Чонгук прямой наследник трона, после смерти отца он получит всю власть и корону льва, возглавит огромное царство и поведёт войско на земли новые. Но это будет, однозначно, ещё не скоро, Чонгуку сейчас всего лишь пятнадцать от роду. Совсем ребёнок на вид, однако мыслит как взрослый мужчина, идёт напролом и отстаивать своё умеет. Не ребёнок, а нефрит драгоценный — единственный в своём роде, цены которого нет. В свои года он ужасно милый и красивый с виду, люди заглядываются и очаровываются его прекрасным лицом, не подозревая, что за этой пустой оболочкой кромешная тьма. В душе своей лунной этот парень грубый и на словах, и на действиях, мстить кому нужно умеет и злопамятности ему не занимать. Ядовитый, как чёрный змей, с языком раздвоенным, холод любящий. Отличается лишь жалостью к несчастным, любви ядрёной к цвету красному и спокойствию умиротворённому — качества убогой полукровки, от которых так хочется избавиться, что зубы рвать плоть намереваются. Поэтому все знающие и незнающие боятся, особенно гнева, что разрушает жизни чужие, не замечая как кинжал серебряный в их смелые сердца вонзается. Кроме хранителя милого. Он единственный, кто может сравнять нрав этого ребёнка обратно в гладь воды спокойной, все остальные живут для себя и против принца. ° ° ° — Ваше Высочество, ты же помнишь, сегодня занятия по каллиграфии? Сегодня рассмотрим поэму Дон ЛиХе (рандомно), про которую ты мне всё время толкуешь, — после завтрака, Чонгук отправился в библиотеку вместе с НамДжуном для будущих ежедневных занятий. — Если Ваше Высочество не утомится, то я соизволю предложить конную прогулку к лесу. — Говорит Джун, расставляя по полкам книги с летописанием, которые принц уже тщательно изучил по несколько раз. Библиотека была просторной и светлой, по ней гулял летний ветерок, принося сладкий аромат цветочной пыльцы и свежих трав, касался белого пергамента и рисовой бумаги, где были ровные и искусные иероглифы. С правого бока от принца стояла тушеница, с измельчёнными чернилами, а с левого две алые розы в вазоне. Чонгук любил их, любил их тонкий аромат и мягкие лепестки. Только две, потому, что третья не вписывается в феншуй устроенный Его Высочеством. Ему нравится больше так, как он видит и будет видеть всегда. — Как скажешь. Только без этих, я сдерживаюсь с последних сил, — принц головой указывает, не отрываясь от очередной книги на двух воркующих хранителей, которые смущённо хихикали с картины обнажённого мужчины. Даже вечные споры и разногласия: кто же из них обоих красивее, не мешают им быть лучшими друзьями, что отлипают друг от друга только ночью во время сна, и то, не всегда. НамДжун легонько кивнул в знак согласия и продолжил своё занятие. Время приближалось к вечеру, аромат прорезающегося заката различался в тёплой дымке. По королевским садам разносились пения птиц, что предлагали растениям и своим соседям приступить к отбою их дневной трели. Сверчки и цикады сопровождали мимо проходящих молодых людей, Его Высочества и слугу, ярко выражая свои переливы, хвастаясь своей громкостью. Вечер всегда был чем-то особенным и незабываемым, будто в этот момент должно произойти что-то коренное в чей-то жизни. Это и будоражило сердце. Чонгук готовил своего чёрного жеребца, изредка поглаживая его вьющую гриву, с маленькой косичкой и вплетённой в неё красной нитью. НамДжун делал тоже самое со своим конём, иногда обмениваясь короткими фразами с принцем. Вскоре они покинули пределы дворца тайком, чтобы за ними не увезались королевские телохранители, которые должны обеспечить безопасность Его Высочества. Им практически всегда удаётся оставаться в тени от охраны, а сам народ никогда не видел лицо кронпринца лишь маску львиную, на некоторых праздниках. Ненавидит, когда на него смотрят. Уже был чуть ли не поздний вечер, солнце постепенно садилось за пики холмистых гор, когда они пронзали ветер на своих скакунах, мчась во все мочи, перегоняя насупившийся ветер. Обиделся, что дразнят его, словно ребёнка конфетой. Друзья бы ушли пораньше, если бы не их, догадавшиеся о подвохе хранители, которые после очень долго возмущались куда те собрались без них и всеми способами пытались не допустить их покинуть стены дворца. Но, как оказалось, их ума всё равно не хватило бы, чтобы придумать какой-нибудь план по задержке, когда два более способных мозга, могут думать быстрее света, разработав план: раз —приманка; два — отвлекающий манёвр; три — отступление; и четыре — побег. Чисто и быстро, хватило одного перекидывания взглядами с НамДжуном, и план безупречен. В лесу красиво, так, что дыхание приостанавливается и сердце брезжит серебряными колокольчиками. Свежий запах хвои, диких растений и зелёного бамбукового леса недалеко, влажной от родников воды и камней возле них застревал в носу, в душе ещё надолго поселяясь. Множество красочных птиц, сверкающие своими пышными хвостами, журавли с красной шапочкой сверху, у прудов с розовыми лотосами и пташки мелкие и непримечательные, поющих на каждом дереве свои заливистые песни. Атмосфера в лесу сказочная и чарующая, дух захватывала, если бы только не одно «но». И это «но» — НамДжун, как всегда рассказывающий про новый вид удивительного растения или странного животного. В такие моменты друга хотелось задушить лозой, свисающей с вековых деревьев. Только для таких ситуаций у принца было много решений. И как только Чонгука эти пустые слова доводили до кипения в крови в жилах, он, как обычно это происходит, скрывается с поля зрения слуги тёмной тенью, а тот в свою очередь продолжал рассказывать поучительные истории про ядовитых змей. ° ° ° — Тэ, завтра в полдень заходи ко мне на обед? СыЕн приготовит твой любимый суп из редьки. И положит по меньше перца, — подмигнул мужчина игриво. — Затем я буду высаживать новый вид роз, семена почти готовы. Хватит одной ночи, чтобы они завершили своё созревание, — говорит Пак ДонХён с заботой, обращаясь к мальчику, который собирал летние яблоки себе в корзину, чтобы потом угостить свою матушку. — Конечно, ДонХён-хён, я буду приходить к тебе до самой своей смерти. — улыбается широко Тэхён, подходя ближе уже к своему другу и крепко обнимает за пояс, как будто в последний раз, слыша бархатный смех в ответ. — Ну всё, Тэхён-а, ты же не собираешься меня задушить? — смеётся ДонХён, выбираясь из тёплых объятий, отнимая от себя эти ручонки, которые не хотели отпускать своего любимого хёна, крепко цепляясь за его одежду. — Ну всё, я пошёл. — Ким мило помахал ручкой на прощание и хотел уже перейти мостик через ручей, который отделяет дом хёна и лес, как его торопливо отозвал мужчина. — Постой, ты забыл мой подарок! — крикнул Дон, убегая шустро в дом. Тэхён вспомнил, что сегодня его любимый дядя подарил ему большую бамбуковую шляпу, чтобы его голова не перепекалась на жарком солнце, что так любило ласкать нежного юношу. Ким подбежал обратно, случайно зацепившись о собственные ноги, и чуть ли не рассыпав яблоки со своей корзины. Уже созрели, быстро время летит. Вроде бы только цветами белыми были, а теперь уже сладкие плоды с собственными семенами. Жизнь их коротка, но полная ярких красок. Тэхён ждёт такую же. Даже если короткую, то счастливую и красками жизни заполненной. Верующий мальчик в мечты и сказки. Сердцем добрый. Мужчина вынес шлюпу доули*, переплетенную тонкими веточками, и надел на голову мальчику, который стал ещё шире улыбаться, оголяя белые зубы и скулы натягивая. Ангел в теле человека, с сердцем добрым и отзывчивым. Только страшно, что рано или поздно падшим станет, с крыльями оторванными. (*доули (кит. 笠, пиньинь dǒu lì; переводится, как шляпа на доу, десять литров); саткат (кор. 삿갓) — в Корее в основном носят буддийские монахи). — Спасибо, хён, — отозвался Тэхён и опять кинулся в объятия. Любит тепло чужое в себя впитывать, обниматься. Нежный. — Природа всевышняя, Тэхён, ты меня уже тысячу раз поблагодарил за этот подарок, — гладя по голове Кима, тяжело вздохнул Дон. Понять сложно, и страшно, ведь сердце его пугает своей неземной добротой и лаской ко всем. Слишком мягкосердечен, хрупок, как чаша хрустальная с водой родниковой. Время близится и чаша удержатся не может, вдребезги на частички разбиваясь, а воду небесную на землю бездушную разливая. Душа разольётся, и обратно в чашу её будет сложно залить. — Хён, если бы смог, я бы сказал «спасибо» и тысячу раз, ведь ты стоишь большей благодарности, — прижимаясь ближе, юноша невольно слезу отпустил, что держалась из последних сил. Сил, которых не было, и нет времени искать. Воспоминания калейдоскопом закружились перед глазами мальчишки. Когда этот мужчина ещё был молод, без морщин и седины, то сейчас на нём чувствуется дыхание старости. Все проведённые моменты с ним в душе счастьем отзываются, и пальцы на ногах сжимаются от приятного чувства. Тэхён ничего кроме своей заботы и любви дать не может, он знает это, поэтому жмётся, как котёнок, лащится и мурлычит. — Я знаю, что ты на это способен, — отодвинув от себя парня, он вытер слезу на его румяной щеке и поцеловал мальчишку в лоб, от чего тот прикрыл смущенную улыбку, после чего был отправлен ДонХёном домой к матушке, ведь солнце садится и ночь не за горами. А если солнце зайдёт, неприятности этого юношу точно нагонят. Тэхён вышел на свою протоптанную за много лет тропинку и вприпрыжку поскакал домой, напевая себе под нос какую-то странную мелодию. Ему безумно хотелось показать своей матери шляпку, которая невзначай прикрывала его глаза и дать сладких розоватых яблок. Ким сбивался с тропинки, но быстро находил её, ступая снова мимо её. Он разговаривал с деревьями, спрашивая, как у них дела, с букашками, которых он считал очень даже симпатичными. Но самое главное он очень восхищался пением птиц, которых под вечер становилось меньше, но всё же пели так звонко и мелодично, не уступая дневным представлениям. Парень блаженно прикрыл глаза, погружаясь в некий транс, вслушиваясь в каждую ноту, в каждое слово, в каждое придыхание. Завораживает. Даже никакой сильнейший дурман не заставит терять рассудок, как голоса птиц лесных, что радуют юношу каждый божий день, одаривая его шоу незабываемым. Под деревьями и солнцем заходящим можно стоять вечно, вслушиваясь в вечерние переговоры, не замечая ничего вокруг. Настолько это было прекрасно, что Тэхён забывал всё на эти мгновения, надеясь открыть глаза и оказаться в мире прекрасном, где всё хорошо и сказки сбываются. От мыслей таких, руки тряслись, в животе предвкушение сладко тянулось, и на языке приятный вкус оседал от чего-то цветочного, тягучего. Непонятное чувство, в целом, как и мир не понятный. И сейчас мальчишка тоже не понял, от куда взялась большая чернильная лошадь, с дыханием смертельным и всадником бессмертным. Она скалой налетела на него, но вовремя остановилась, явно остановлена натянутыми поводьями всадника в одеяниях, как у ночи цвет. Ким успел отскочить с паникой и сбитым чувством холода, ударившись об валун, чуть ли не скатившись с небольшого холма. Однако повредил лодыжку, вывернул вроде, и в доказательство, она сразу же ужасно заныла от боли. Приоткрыв глаза со слёзами застывшими, Тэхён увидел силуэт парня размазывавшегося, который также лежал на земле и шипел от боли, держась за ногу. Словно в тумане ночном, без света и тепла, одна лишь темнота. Сердце кольнуло, и не раз, и не забытых два. Тошнота комом боли подкатила, а перед глазами цвет алый мантии. Опасно. Шлейф роз полюбившихся красных в воздухе повис и яблоки, жизнь прожив свою, боялись даже о смерти просить. Ким на самом деле ужасно перепугался, то ли столкновение его разум туманом прикрыл, то ли новое дикое ощущение в бешено колотящем сердце. Он точно мог сказать, что был словно в тумане сером, или даже в чёрном, в бездне под землями каменными, под водой глубокой. Тело слабое и разум мутнеющий находятся будто в разных частях планеты, если не вселенной. В голову резко ударило, а в сердце кольнуло, словно шип от розы проехался по груди. Он осознал. Это не боль от болезни простой, это розовый шип на стебле изумрудном, как тот, что в саду его пальцы вечно колет, кровь солнечную с плена выпуская. Через пару секунд до него всё-таки доходит, что же происходит в этой реальности, а не в его, о чём-то зудящем, сердце. Из-за него пострадал человек, метается в боли, не скрывая своё сердце, бурлящее негодованием. Поняв свою вину, он замотал головой, мысли о душе ноющей глубоко запихивая, и сразу же подбежал к парню с тёмными, как тушь волосами, с плащом из красных нитей сплетном и роз сладким ароматом, с железным привкусом смешанным. Кровью дурманит, кровью и пахнет. Нога повреждённая — не помеха сейчас, цель одна на это короткое мгновение — помочь и спасти, на боль плюнув и вину на себя перенести. — Простите меня, простите, я не хотел, чтобы так получилось, простите, — Тэхён голосом дрожащим бесконечно повторял, даже больше, чем то, любимое «спасибо». Больше тысячи раз, отметка движется к миллиону. Юноша попытался помочь встать незнакомцу, но его руки грубо откинули, от чего он сам пошатнулся, едва устояв от силы могучей. Сильный, холодный и с взглядом орлиным опасным. Губы задрожали от страха, а бежать-то не было куда, лес окружил обоих и только лёгкий туман разделяет их. Тэхён больше не посмеет посмотреть в глаза ада бездонного, страшно до дрожи в коленях и сердца агонии. — Жалкое отродье, твоя жизнь на этой поганой земле закончится красиво! — темноволосый поднялся, пытался скрыть свой гнев и шипел сквозь зубы, чтобы в глотку не впиться, в жилку эту бьющуюся, горячую и сладкую, наверное. Тело пред собой разорвать на куски кровавые сердце зовёт, но оступиться желает, цепи на шею кидая, зверя внутри сдерживает. Играет, наверное, дурачить собралось его лунную душу. Не с тем на поле боя вышло, Чонгук всегда кровью омывает препятствия свои, на себе и капли не оставляет. Наконец-то жертва достойная, с ароматом, что не встречался принцу до сих пор. Нежный и сладкий, пряный чуточку совсем и тёплый, что нутро согревает, хотя и холод любит. Сожрать желаемо, кровью упиться и кости, как зверь обглодать ведь юноша перед ним со сказками ещё, невинный и чистый, не грязный, как вся опороченная человеческая кровь. — И-извините меня, пожалуйста, простите, я… замечтался, а п-потом… п-простите… — заикаться от ужаса начал Тэхён, голову к самой земле склоняя, дабы не встретить голодный взгляд кровавого вампира. Так страшно никогда ещё не было, как сейчас, словно последние секунды он стоит на ногах и с глаз слёзы прозрачные не сдерживая. Этот человек лунной крови, сильной самой, с душой продрогшей и сердцем не растопимым. Убьёт не подумав, зверем тело на клочья порвёт. Голова кругом идёт, что даже ног незнакомца чётко не увидать. Туман и правда накрыл их с головой. — Мечтать вздумал, зверёныш! Твои жалкие мечты не сбываемые в жестокой реальности. Пора смотреть на мир со своего места, а не мечтать о чём-то лучшем, — ухмыльнулся холодно парень, зубами скрипя от желания, чтобы глаза на него смотрели, а не дешёвая шляпа. Под слезами утопиться хочет, а после в крови этой сладкой. — Из-за твоих глупых сказок, мог бы пострадать человек, зверёныш, — хочет растоптать, но сердце проснулось скованное льдом, роза распустилась кровавая, желая чувств неведомых, глаза пеленой покрывая. Тэхён не знал как голову ниже ещё отпустить, чтобы в землю провалится. Слова грозные и смысла нелишённые, подчиняют, приказывают, а губы дрожат в тихом «простите, я не хотел». Не хотел оказаться в этом месте и в это время, не хотел быть таким беспечным и птиц в небе пересчитывать, не хотел со взглядом убийцы встречаться. Знал, что больно будет, не думал, что так сильно. Ноги держат из последних сил, а слова грубые попадает прямо в точку, будто незнакомец видит насквозь, читает, как открытую книгу или в голову залазит, все страхи видит. Дьявол во плоти, крыльев лишает его, губит и в сердце рождает приятную дрожь. Дрожь непонятную, странную, впервые встречающую в его скверном теле. Мечты сбываются в вечер прохладный, с дождём намечающим на ночь, но явь куда страшнее, чем в мыслях в голове. Она реальная, дышит огнем или зверским морозом, душу губит, под лёд запирая, а в сердце розу рождая. Красную, любимую розу, цвета бусин стеклянных и тканей яшмовых. Боли берегись, это не короткая жизни розоватых яблок. Она красная, опасная, длинная и извилистая на путях. Темноволосый юноша видит и чувствует все эмоции, все скребущие чувства страха и ужаса, тот боится глаз поднять, плечи подрагивают в всхлипах, а желание слёзы эти увидеть, трясёт за живое, хотение рождая. Тень Чонгуку как призрак лунный к другому проскальзывает, а руки, что касаться других ненавидят, тянутся к подбородку изящному, тепло на кончиках пальцев ловя. Тёплый. Горячий. Растерзанный в прах. Глаза на него огромные смотрят, с потоком тягучим, смолистый, стекло в них расписанное красками. Скребутся чёртовы кошки в холоде Антарктиды, на тепло мигрируют. Сам застывает, как изваяние ручное, неподвижное, пальцами до боли сжимая кожу песка морского. Прекрасный, с щеками красными, как розы лепесток, с хрусталём на ресницах неровных, словно роса утреннего сада и глаз карамели сладкой, приторной такой. Чертовка жалкая, гори в аду с демонами своими. Столько жалости к себе самому, боли словами нерассказываемой и надежды на новое завтра. Бьётся и бьётся, наружу проситься, полёт в свободный, Чонгук думает, сердце его из-под контроля снега и льда ускакало. Наказать он накажет, но вернуть больше не сможет. Розу, что в плен его забрала, не оторвёт с корнем, не срежет бутон. До конца цвести будет, как и слёзы, руку жгущие его. Ким шмыгнул носом из последних сил, смотря в глаза размытые напротив, такие чёрные, как перо одинокого ворона, такие большие и глубокие, что невольно утонуть, захлебнувшися возможно, вселенную перед глазами увидав. Холода в них больше, чем на краю земли, жестокости тигров не занимать, только жалости и любви к красивому, желваки на его мальчишеском лице заставляют играть. Ещё совсем ребёнок, с голосом и нравом как у взрослого. Невозможно представить, каким он вырастит, каким останется и каким продолжит быть. Страшно думать об этом и больно где-то посередине. А его взгляд пристальный, хотя Ким и видит мутно, лица почти не разглядеть только очертания, жалость он давит из пленённых глаз. В грязь окунуть, плюнуть в лицо, да и только — желает всадник с жеребца лунного, со взглядом таким же, как и у хозяина. Темноволосый голову резко отворачивает свою, пальцы отпуская, что до пятен красных сжимали хрупкие кости челюсти, кидая безразличный взгляд, на отшатнувшегося и еле дышавшего юношу, с глазами неземными. Хромая на ногу одну, с хрипом на лошадь запрыгнул и, взяв поводья, вскрикнул: «Вперёд!» — после чего скрылся за холмом, мышцу на лице скрывая содрогнувшуюся в неизвестном ему чувстве. Тэхён упал на колени, начиная реветь, как умалишённый, в небо тёмное смотря и обращаясь будто к природе. «За что?» Один вопрос стоял в голове, голос пропал от бесполезных воплей, а сердце всё сильнее разгоралось мигренью. Тэхён уже устал думать, настолько это столкновение страшное и человек в мантии красной монстра ужасней. Вдруг это правда был его последний день, вдруг всё бы обернулось по-другому, и расправа не была бы неминуема. Умер под землёй, в траве заросшей с яблоками сгнившими, как и его человеческая вера во что-то хорошее. Осколки в сердце вонзались один за другим, его мягкую оболочку в прах превращая, чувства новые погружая, только от одного сумеречного взгляда. От близости такой смущающей он уловил аромат соломы пшеничной и дерева лавра с перемешкой зелёного чая остывшего. Почему именно это в память так ярко врезалось? Просто глаза в глаза, дыхание на двоих, сердце нитью сплетённые. Омуты связали, потянули за собой в колодец из камня холодного, и оставили там на дне, где из черепов замки возводить возможно. Он забыл всё, даже существование своё. Это могло означать одно — совсем новое чувство, никогда ранее не испытывающее человеком. Для юноши этот день запомнится на долго и, наверное, навсегда, до скончания веков в глазах запечатается. Тот день, когда он встретился с человеком на коне грозном, с мантией красной-красной, как кровь на дне его зрачков. В душе которого зима круглый год, войны не утихающие и казни бесчисленные. Злой и бескорыстный человек, хоть и питавший к чему-то любовь, но крупицу жалкую своего сердца в дальнем уголке. Можно изменить, при этом убив душу, и разрушить лунную структуру, но всё же спасти от падения собственной жажды крови в возрасте таком раннем. Теперь Тэхён надеется, что он больше никогда не повстречает такого человека, как этот незнакомец вселяющий страх и ужас и не услышит пропитанное надменностью «зверёныш» с чужих уст.To be continued…