Fortress

В кабинете Эрвина было как никогда напряженно. Смит, Леви и элитный отряд томятся в нетерпеливом ожидании Ханджи. Леви оглядывает своих подчиненных взглядом и еле видно вздрагивает. Бледные, ужасно бледные. Бледнее была только Эстель, когда он увидел ее впервые после того, как почти похоронил. Ему страшно, честно страшно за жизнь Отто, которая напрямую сейчас зависит от медиков разведкорпуса. Он помнит ее синяки под глазами, необычную легкость тела, прилипшие к лицу волосы и засохшую кровь на губах. Сердце пропустило удар, когда медик гарнизона сказал нести Эстель осторожнее. Поэтому нес он ее со всем присущим себе трепетом, дабы не навредить еще больше. По пути в медицинский отсек, капитан на свой ужас встретил Петру. Ему показалось, что она заистерит, на месте, видя живую подругу, но Рал нашла в себе силы сдержаться. Девушка, даже не услышав указания, помчалась к Ханджи, стараясь скрыть влагу в уголках глаз. Все прошло в такой суматохе, что он и не успел ничего понять. В голове билась одна лишь мысль: живая… Пусть не совсем здорова, но жива. Неожиданно по телу разошлось тепло, когда медики заверили, что все будет в порядке. Он поверил. Но если Леви, Эрвин и Гюнтер с Эрдом выглядели внешне спокойно, то с Петра и Оруо чуть ли ногти на руках не грызли от внутренних терзаний и переживаний. И пусть никто из них, кроме капитана не видели, в каком Отто ужасном состоянии, выглядели они весьма встревоженными, и это еще мягко сказано. Бозард переживает. Переживает очень сильно, по нему видно невооруженным глазом. Ему кажется, что будь с ней кто-то из близких, этого бы не произошло вообще. Оруо чувствует себя беспомощным. Где-то в палате за Эстель ухаживают медики, а он и сделать ничего не может. Ему не остается ничего, кроме как сидеть здесь и ждать. Спустя долгие минуты, в кабинет врывается Зое. Ее глаза горят, но выглядит она значительно спокойнее, чем до этого. Рал, увидев майора, подорвалась с места, начала что-то говорить, но оказывается прерванной. — Присядь, дорогая, — Ханджи подходит к Петре и терпеливо садит ее на место, рядом плюхаясь на диван. Молчит. — Не томи, женщина, — первым, как ни странно, выходит из себя Леви. Зое вздыхает: — Дай собраться с мыслями, — ненадолго замолкает. — У Эстель высокая температура и недомогание. В бреду она сказала, что испытывает сильную тошноту. Это, скорее всего, отравление таблетками: в сумке, которая была с ней, нашли пустую пачку сильного обезболивающего. На затылке небольшая рана, она точно заработала сотрясение. Ребра в ужасном состоянии, — продолжает перечислять. — Она попыталась перемотать себя бинтами, но из-за постоянного движения это мало помогло. Внушительных размеров порез на ноге… Эстель чудом не подцепила инфекцию, — Ханджи, пожалуй, впервые за долгое время была так серьезна. — Самое серьезное — обморожение пальцев ног и рук. — переводит дыхание, задумчиво чешет лоб ногтями. — Уж не знаю, откуда у Эс спирт, но она попыталась согреть им ноги и заработала химические ожоги. Во время ходьбы волдыри полопались, это усугубило ситуацию. И замолчала. Все замолчали. Мужчины, поражаясь силе воли солдата, молча пребывали в шоке, пока Петра все же начала плакать, не в силах уложить в голове то, как с такими повреждениями Эстель дошла до стен. Она поразила каждого в этой комнате. — Удивительная, — еле слышно проговорил Эрд, не сдерживая улыбку облегчения. — В каком она состоянии сейчас? — со всей серьезностью спрашивает Оруо. — Стабильно, медики сделали все, что могли, осталось дождаться пробуждения. Если бы Эстель была здесь, то увидела бы скупую слезу на щеке Бозарда, которая пролилась впервые за несколько дней. Он тут же брезгливо ее стер.

***

Шторы в палате отодвинуты полностью. В комнате полнейшая чистота, за которой очень тщательно следят. На небольшой кровати лежит Эстель. Глаза ее плотно закрыты, голова, ребра, ноги, руки — все перемотано бинтами. На лбу мокрое полотенце, которое нагревается от тепла тела слишком быстро. На тумбе небольшой таз с холодной водой, с противоположной стороны графин с водой на столе. Вита Коутс — медсестра, которую озадачили следить за состоянием Эстель, проводит тут очень много времени. Меняет компресс на лбу пациентки, протирает ее тело мокрой тряпочкой, стирая пот, образовавшийся от сильного жара, поит водой, в случае, если Эстель хрипит, чуть приоткрывая глаза, прося пить. В свободное от ухаживаний время, Вита сидит в кресле все в этой же палате, отлучаясь лишь на пару минут для удовлетворения собственных нужд, и не сказать, что ее что-то не устраивает. Почему-то, Коут гордится тем, что может присматривать за солдатом, который справился с тем, что она сама в жизни бы не пережила. Да что там Вита! Не каждый опытный солдат смог бы выбраться из-за стен живым. А эта девушка вернулась домой в рекордные сроки и лежит тут уже четыре дня. И Вита с честью обещает себе добросовестно следить за состоянием Отто. На пятый день в палате в компании Эрвина Смита появляется взрослый мужчина. Хоть и внешне с Эстель у него не было никаких сходств, Вита решила, что это родственник, поэтому поспешила выйти, чтобы не смущать. Чуть позже из покоев Эстель вышел главнокомандующий, сказав, что Жерому нужно дать время. И Коутс дала. Она просидела в коридоре по меньшей мере час, прежде чем мужчина вышел. Выглядит он неважно. Опухшие от слез глаза, синяки под ними. — Смотрите за моей девочкой, — жалобно, как-то обессиленно прохрипел он, без спроса беря нежные руки Виты в свои, более грубые. — Пожалуйста, она — единственное, что у меня осталось. Он плачет. По-настоящему плачет, умоляя Коутс сохранить жизнь Эстель. Сердце молодой девушки сжалось так же, как ладони Келера сжали ее. — Эстель сильная, она справится, — растерявшись на секунду, сказала Вита уверенно. Слушая то, что мужчина говорит, она решилась проводить его. Говоря успокаивающие слова по пути, медсестра ведет мужчину к выходу. А тем временем Петра после обеда целенаправленно идет к палате своей подруги. Она немного заламывает пальцы, явно переживая, но останавливается лишь у входа в палату. Тихо поворачивает ручку, заглядывает внутрь, и лишь потом заходит, закрывая за собой дверь. С трепетом смотрит на неподвижную Эстель и входит вглубь палаты, поближе. Лицо ее напугано — до такой степени Отто выглядит страшно. Ноги подруги были раскрыты, один шерстяной носок немного слетел. Рал аккуратно натягивает его обратно, боясь причинить боль, но испуганно отскакивает, когда Эстель дергается. «Наверняка кошмар», — думает Петра, вернувшись к делу. Убедившись, что все в порядке, девушка плотнее накрывает ту одеялом и садится на стул около кровати. — Привет, — говорит тихо, со вздохом, и осторожно берет перебинтованную руку Отто в свою. — Ты нас удивила очень, знала бы, как мы все переживаем. Даже капитан себе места не находит, — беззлобно усмехается. — По пути к тебе, видела, как медсестра отводит твоего отц… Жерома к выходу. Он был у тебя, выглядел неважно, — тихо смеется скорее от бессилия, нежели от чего-то забавного. — Мы очень любим тебя и ждем, когда ты очнешься, — забывшись, Петра сжимает руку Эстель. И тут же отшатывается, когда слышит шипение со стороны девушки. — Черт, ну больно, — слабым голосом сообщает Отто еле слышно. Лицо Рал вытягивается в изумлении, но потом сразу смягчается. Да она готова прыгать от радости. Очнулась! Отто очнулась. Петра извиняется и радуется еще больше, когда видит слабую улыбку Эстель на потресканных и сухих губах. — Мне позвать врача? — Все в порядке, — отвечает, даже не открывая глаза. — Расскажи еще что-то. И Петра кивает головой, плюхнувшись обратно на стул. Начинает рассказывать затихающим тоном, чтобы не спровоцировать боль в голове подруги. Даже и не догадываясь, что мигрень мучает ее постоянно. Она рассказывает об элитном отряде. Бозард переживает больше всех, постоянно ходит к медсестре, за что получает нагоняй от Эрда. Потому что нечего донимать медика просто так! Но что этому твердолобому объяснишь? Он ведь ни перед чем не остановится. Настоящая заноза в заднице, которая не может понять фразу «она пока без сознания». Толи дело Гюнтер! Серьезный, собранный и уважаемый солдат. С виду и не скажешь, но он тоже переживает за Эстель. Она, все-таки стала настоящим товарищем, а к другу равнодушными не остаются. Тем не менее, он молча ждет пробуждения Отто, никого не трогает и не донимает. Ждет. А Эрд, как самый старший, постоянно спрашивает у врачей о самочувствии Эс у медиков, а потом рассказывает обо всем отряду. Ну, прямо самый настоящий лидер. Петра все говорит, говорит и говорит, а потом резко замолкает, внимательно вглядываясь в лицо подруги. Выглядит она, по крайней мере, очень жутко во всех этих бинтах. — Знаешь, — начала она с новой силой, будучи уже даже неуверенной, слушает ли ее Эстель. — Пусть было и не особо видно, но капитан тоже переживал, — Петра и понятия не имела, что на этом моменте Отто напрягла слух. — Я шла в столовую, когда мы столкнулись в коридоре. У него на руках была ты, и я никогда в жизни не видела такой страх в его глазах, — она переводит дух, разваливаясь на стуле. — Если слушаешь, то никому не говори, что я тебе сказала. На удивление, Эстель ответила без промедлений: — Я слушаю тебя, Петра. А потом начала сильно кашлять. Как по заказу в комнату заглядывает Оруо. Выглядит он очень удивленным, а видя, как Эс давится сильным кашлем, еще и испуганным. — Я позову медика! — и дверь за ним захлапывается. Он бежит так быстро, как никогда в жизни не бегал. Мысли путаются. Она очнулась! Эстель смогла побороть свое тело и открыла глаза. Конечно, его немного бесило то, что он не был рядом во время пробуждения подруги, но это все меркло на фоне искренней радости и облегчения. В край запутавшись в своих мыслях, Оруо не вписывается в поворот и в идущего по нему человека. Громко, со всякими звуками возмущения, два тела столкнулись, и теперь уже два солдата полетели на пол. — Черт, ну я же спешу! — шипит он недовольно, потирая ушибленное место. — Бозард? Оруо, наконец, открывает глаза и замечает, с кем столкнулся. Взлохмаченная Вита сидит на полу, с недоумением глядя на уже надоевшего солдата, который в ту же секунду поднимает ее на ноги. Он начинает тащить Коутс за руку в непонятном направлении, которая слабо сопротивляется, пока не слышит имя своей пациентки. В этот момент она помчалась в палату уже быстрее самого Оруо. Волнение за ее состояние сковало тело, а чувство собственной вины начало неприятно давить. Было стыдно признавать, что Вита не оказалась рядом тогда, когда Эстель, наконец, полноценно пришла в сознание. Дверь в палату открывается резко, громко. Рал даже вздрогнула, ставя стакан с водой обратно. — Мне нужно осмотреть Эстель, вам лучше не мешать, — тоном, нетерпящим возражений, сообщает Вита. — Сообщите пока начальству. Но Оруо, вредина этакая, не собирается уходить. Возмущается, но его тут же затыкает Рал сильным подзатыльником. Хоть она и ниже самого Бозарда на головы три, выглядит Петра сейчас очень грозно. Она хватает товарища под локоть и утаскивает из палаты под слабый смех Эс. Вита, тем временем, подходит к Отто с градусником, немного отодвигает больничную одежду, зафиксировав прибор подмышкой. Задает ряд шаблонных вопросов, при этом записывая ответы, и с горечью понимает, что изменений мало. Голова также болит, как и руки, ноги, да и остальные части тела. Поползала по снегу — называется! Наползала себе проблем. Убедившись, что температура у Эс стабильно высокая, Вита отлучается за едой в столовую, что утолить, верно, до ужаса голодную пациентку.

***

Не сказать, что мое пробуждение было прекрасным. В нос ударил запах вонючих лекарств, что я даже поморщилась. Несомненно, щебетание Петры очень успокаивало, пока она не сжала мою больную руку своими, но боль во всем теле, кроме этого, и так приносила жуткий дискомфорт. Да и мало что изменилось с тех пор, по правде говоря. Ноги жжет очень сильно, но при этом их почему-то еще и морозит. Про руки лучше вообще молчать, ими даже двигать больно. Голова раскалывается так сильно, что возникает ощущение, будто по вискам мне бьют крупным молотом. Но вся эта слабость меркнет на фоне возникающего тепла, которое появляется от осознания, что я наконец-то дома. Находиться в теплом помещении всяко лучше, чем на улице, а то, что рядом со мной сейчас дорогие люди, становится еще легче. Ведь где-то там сейчас Петра и Оруо ходят по корпусу и восторженно рассказывают всем, что вот она я — Эстель, самая живая из живых, лежу сейчас в кровати в ожидании своей медсестры. Я даже улыбку не сдержала, когда Рал, с присущей ей строгостью, вытащила Оруо из палаты своими собственными силами. Этот жест настолько домашний, «свой» и привычный, что мне даже захотелось посмеяться. Вита оказалась очень приятной девушкой. В форме медика она выглядит очень статно, а высоко поднятая прическа делает ее еще важнее, несмотря на весьма молодой возраст. Ее голубые глаза так и искрятся, выражая такой трепет к моему состоянию, что становится даже стыдно за все заработанные мной раны. Так или иначе, девушка, кажется, никакого дискомфорта не испытала даже тогда, когда буквально кормила меня с ложечки. Из-за боли, мои руки даже не в состоянии нормально находиться на весу без подрагиваний. Короче говоря, на протяжении немалого времени еда будет залетать мне в рот без моих усилий. Неловко, спору нет, но что поделать. Итак, отлучившись, чтобы отнести пустую посуду на кухню, Вита пропала на добрые минут десять. Я даже заскучала, пялиться в побеленный потолок, все же, невероятно скучно. И вот, когда моим страданиям, должно быть, пришел конец, дверь палаты распахнулась. Пришедший немало удивил меня, я даже дар речи потеряла, не в силах вымолвить хоть звук. На пороге стоит сам Леви, держа в руках какие-то коробочки, бутылочки и бинты. — Ты моя новая медсестра? — не сдерживаю свое желание пошутить, и шутка не остается проигнорированной. — Шутить можешь, значит все не так плохо. Капитан проходит в комнату, ставит все собранные им медицинские средства на стол и садится на стул, выжидающе глядя на меня, будто я должна отчитываться. Хотя, почему будто. Прежде чем начать, я опускаю взгляд на перебинтованные руки. — Ну, в общем… Там был аномальный, и… — но меня тут же перебивают. — Отто, мне плевать, кто там был, — грубо отрезает он, затем смягчает свое лицо настолько, насколько это возможно в его случае. — Как ты себя чувствуешь? Я опешила. Даже ругать меня не будет? Я поднимаю на него недоуменный взгляд, прежде чем начинаю говорить. — А… Ну… У меня все болит, вдруг у меня пальцы отвалятся? — в доказательство машу перед ним руками, но сразу же опускаю вдоль тела. Не готовы они к такому напряжению. — Не отвалятся, Ханджи сказала, что все не так ужасно. Протянув гласную «о», я замолчала, не зная, что еще и сказать. Ну, ведь, если Зое так сказала, значит так и будет, верно? Все же, майор очень умная женщина, смыслящая не только в титанах, но и в медицине тоже. Задумавшись, я и не заметила, как бинт, обхватывающий мою голову, немного слетел, падая почти на глаза. — Как распиздяйка, — ворчит Леви и, неожиданно для нас обоих, тянет руки к моему лбу, поправляя бинт. Веселое настроение как в воду кануло. Стало так тоскливо от осознания того, что на протяжении того времени, пока меня не было, они все похоронили меня, что и логично. Но больше расстраивал тот страх от вероятности того, что я могла и не увидеть всех вовсе. Казалось, что я так и останусь там, где-то на белом снегу, и не смогу больше увидеть придирки Петры к Оруо, грубое ворчание Леви на Ханджи, которая опять начала бы выносить мозг титанами. Что Жером, лишившись своего сына и друга семьи, мог лишиться и меня. После невыносимой радости от того, что я могу нормально дышать, если закрыть глаза на количество соплей в носу, пришло осознание того, что я могла и умереть. Не хотелось плакать, но кто эти слезы спрашивал? Не желая сидеть перед капитаном как размазня, я спешу отвернуться от него. Слышу усталый вздох, а потом чувствую руки капитана на своем теле. Он, поднявшись, обнял меня так трепетно, будто я от прикосновений могу и вовсе рассыпаться. Стало тепло, но слезы это не остановило. — Я думала, что сдохну там, — вырывается у меня с заиканием. — Ну все, че разнылась? Жива же, поставим мы тебя на ноги, — он положил ладонь на мой затылок, немного поглаживая. — Фу, ну только соплями мне форму не измажь. Я смеюсь, громко шмыгаю носом, и отстраняюсь. А то мало ли, еще стирать заставит моими-то ручками золотыми. Когда капитан сел обратно, в двери показалась медсестра, но тут же исчезла, со звонким «ой». Я хрипло хихикаю, Леви глухо ворчит.