***
Все изменилось, встало с ног на голову после тяжелого разговора, хотя и казалось, что сложнее отношения между бывшими врагами натянуться уже не могли. Эмоции, которые Лэйр отпустила после его слов, то и дело возвращались, гудели в голове и сплетались так тесно, что она теряла саму себя каждый раз, когда невольно вспоминала поникшие мужские плечи и усталые-усталые глаза. Его слова о том, что она никак не сможет помочь. И вечерами опять становилось плохо. Так плохо, что Лэйр совсем по-другому разглядывала узкий карниз за приоткрытыми окнами. Жизни не хватало смысла, не хватало добра, но, стоило вспомнить лицо Риманна, когда он едва не умолял о наказании, дурные мысли отступали. Она может помочь тем, кому больше никто не поможет. Наверное, хотя бы ради этого стоит жить?.. В тот же вечер вместо очередной помпезной книги и алкоголя Лэйр впервые взглянула в сторону черновика полузабытой хартии вольностей, который ей настойчиво преподнесли на позапрошлогоднем маскарадном вечере — увидев тогда вокруг себя такую небывалую роскошь и разнообразие лиц, советник зареклась посещать этот вычурный политический праздник. Да и на то время миледи уже не интересовала политика, а ее место в Большом Совете, как и обществе, сохранило лишь номинальный статус. Но сейчас что-то внутри оживало в ответ на эти навязчивые мысли, а неожиданно пришедшая в голову идея отозвалась одобрением до самых кончиков пальцев. И, повинуясь внезапному душевному порыву, она приняла решение. Пускай и пришлось переступить себя, чтобы возобновить переписку со столичными знакомыми, с первого полученного ответа время на глупые мысли и неуверенность резко закончилось. Миледи больше не посылала за своим пленником, лишь из окна облюбованной библиотеки глядела на прячущие за внешней стеной бескрайние поля с редкими почти заметенными тропками. Не могла позвать: слишком много времени уходило на работу, от которой она уже давно отвыкла, и не хотелось возвращаться к Риманну ни с чем. А он сам, видимо, не решался ее тревожить. Но еще Лэйр старалась не пересекаться с невольником по иной причине: чтобы не продолжился случайно тот болезненный разговор, чтобы не увидеть в его глазах жалость, которая всегда вставала ей поперек горла. И так никогда не хотела, чтобы ее жалели, словно птицу с перебитыми крыльями. Но полный участия взгляд Риманна добивал куда сильнее всего, что ей доводилось испытывать после войны. И она не знала почему. Все живое общение сводилось к коротким приветствиям Джорди, который приносил к ней в библиотеку еду и все порывался позвать ее в обеденную, где и полагается принимать пищу благородной леди. Только у Лэйр даже на это не было ни сил, ни времени. Но в то же время она не отказывала себе в возможности украдкой наблюдать как Риманн, не так давно покорный, уставший, отчаявшийся, а теперь задумчивый, в одиночестве разгребал свинарник, за который железной хваткой вцепился Алвин; как иногда замирал, оперевшись руками с черными ногтями на лопату, и смотрел в сторону далекого леса; как улыбался сам себе и передергивал плечами; как странно глядел на весело кружащих вокруг курятника мальчишек. Кажется, он всегда молчал, будто в рабстве вообще отвык от простых человеческих разговоров, как и Лэйр отвыкла совсем от бесед по душам (да и не с кем), после возвращения в Грахам-шаат большую часть времени пребывая в рассеянной задумчивости и одиночестве. В эти короткие и молчаливые зимние дни в перерывах между работой, которые Лэйр проводила за крепким чаем у выходящего во двор окна, она ясно видела, как Риманн хотел свободу. Как, не получая затрещин и не слыша окриков, почти забывал о рабстве и едва ли не с детским интересом смотрел по сторонам. Как совершенно человеческие эмоции проскакивали на его осунувшемся, но все равно красивом лице, когда он вызывался на любую работу. Волосы у него отросли почти до плеч, и теперь он всегда убирал их в низкий хвост. С лица исчезла болезненная бледность, зажили старые раны. Лэйр часто украдкой любовалась им издалека, этой по-настоящему мужской красотой, лишенной какой бы то ни было пошлости. А не так давно Молли — единственная в окружении миледи молодая женщина, чья красота никогда почти не вызывала злость, — принеся на подносе крепкий чай, робко обронила, что из комнаты Риманна по утрам слышны странные звуки. Расспросив об этом, миледи поняла, что он вернулся к тренировкам. Как-то незаметно личные покои перестали напоминать гробницу: мрачные плотные занавески больше не закрывали огромные окна, а у отмытого от сажи камина теперь на светло-сером ковре красовалось по-домашнему уютное кресло. Кто-то из слуг — очевидно, самый смелый — вновь расставил на каминной полке неполную коллекцию фарфоровых статуэток, привезенных матерью Лэйр с ее родины, из Таррангора. Новая история заняла все ее свободное время, не оставив места для опасных дум. Сожаления о потерянном исчерпали себя, а настоящее затянуло, зажгло внутри огонек, как не бывало уже очень давно. В эти плодотворные недели за письмами и изучением архива с хронологией всех значимых послевоенных документов Лэйр узнала больше, чем за прошедший год. Оказалось, так и не было сказано решающее слово по многим внешнеполитическим и экономическим вопросам, в том числе относительно возобновления торговли через таррангорские земли и послабления закона о рабстве. И, если в первые дни путь ей подсказывала интуиция, то теперь все четче перед взором формировалась вполне конкретная цель. Ответственность. Долг. Желание помочь. Разобравшись во многих нюансах, она прекрасно поняла, по какой причине официально примирившиеся стороны не могут найти взаимопонимание: слишком много военнопленных, попавших под измененное Положение о рабстве, до сих пор не могут законно обрести свободу и вернуться на родину. При должном усердии Лэйр могла бы вложить эту мысль в голову Его Величества, вот только… На свою беду она невольно начала привязываться к всегда молчаливому Риманну, из-за которого так неожиданно начались перемены в ее жизни. Короткие моменты, когда она могла незаметно смотреть на него со стороны, стали странной отдушиной. Наверное, успокаивала мысль, что она не одна… такая. Говорят, чтобы стать счастливым, нужно совершить простое чудо: сделать счастливым тех, кто потерял веру, и тогда обязательно станет легче. Лэйр сейчас, как никогда, хотела бы верить в эту идею. Но все же что-то до одури собственническое мешало начать действовать. А еще страх снова остаться в одиночестве со своей болью, которую ни с кем не разделить. Которую никто не сможет понять. Да и, в конце концов, она привыкла видеть одинокую фигурку из своего окна, мечтать о глупостях, что никогда бы не прозвучали вслух. Лэйр представляла, как вдвоем они обошли бы все принадлежащие ей земли, взбирались бы на высокие сопки, где лежал девственно чистый снег, проходя через буреломы, разглядывая огромные шапки на согнутых к земле ветках… И, возможно, однажды смогли бы сказать друг другу хотя бы пару слов. Но последний разговор останавливал, напоминая о том, как больно и стыдно Риманну находиться рядом с ней. И однажды Лэйр решилась. Искреннее желание помочь пересилило страх остаться в одиночестве. С замиранием сердца она вручила надежно запечатанный конверт гонцу, и тут же вспомнила, какими жадными глазами Риманн смотрел на необъятные просторы, с каким удовольствием и благоговением вдыхал морозный воздух еще тогда, когда они вместе гуляли по кромке застывшей реки. «Я поступила правильно», — уверенно произнесла Лэйр и, несмотря на предчувствие скорой разлуки, улыбнулась.***
— Тппр… Экипаж остановился аккурат напротив широкой лестницы в форме подковы, освещенной новомодными газовыми фонарями. Легкий мандраж мурашками прошелся от горла до самых пят, и Хайолэйр заставила себя отдернуть руку от занавески. На лоб упала длинная прядь темных волос, и женщина на мгновение сгорбилась, не в силах собраться с мыслями. Послышался протяжный скрип открываемой дверцы. — Прошу вас, ваша милость. Молодой мужчина в пестрой лакейской ливрее протянул ей руку в ослепительно белых перчатках (мутные воспоминания кольнули под сердцем), и Хайолэйр, решительно заправив уложенный локон за левое ухо, подалась вперед. Гайрон неслышно выбрался следом. Яркий свет осветил ее лицо, и молодой лакей чуть пошатнулся от неожиданно открывшегося зрелища, но почему-то именно сейчас такая реакция ничуть не задела. Лэйр молча расправила складки клетчатого зимнего плаща, поправила полы выходного мундира, одернула ремень штанов и, лишь мельком оглядев непривычно симметричный парк, по обеим сторонам которого шли анфилады, уверенно направилась к парадному входу. На непокрытую голову и узкие плечи тут же осели снежные хлопья. Нависающая над столицей Королевская резиденция тонула в петляющих по плоскогорью вихрях, и в то же время непривычно мягко светился теплым бежевым облицовочный известковый камень. За высокими прямоугольными окнами тоже мерцали свет и тени, но здесь — у края аллеи — был слышен только ветер, а мелькающие тут и там силуэты казались лишь призраками. Лэйр замедлила шаг. Над многочисленными кирпичными дымоходами клубился дым, и она невольно задумалась, как сейчас должно быть тепло и уютно дома. Практически полностью перестроенный по новой задумке замок с его абсолютно прямыми линиями и скупыми на детали фасадами не вызывал ни восторга, ни благоговения — вот уж что с ее последнего визита в резиденцию осталось неизменно. Но сейчас нельзя было себе позволить окунаться в прошлое и вспоминать то, что может заставить ее голос дрогнуть. Надо просто собраться с мыслями, надо… — Госпожа Советник, — вдруг позвал откуда-то сбоку голос, стоило только оказаться в холле. Лэйр вздрогнула от неожиданности, но не растерялась. Спокойно позволила мажордому отколоть плащ и только потом обернулась. Незнакомый мужчина лет сорока, немного щуплый и непривычно высокий, вынырнул из полутьмы как раз между миледи и на три шага отставшим Гайроном и, коснувшись ее руки в приветственном поцелуе, опустился на одно колено. Черты лица на миг разворошили неясные воспоминания, но незнакомец слишком быстро склонил голову. Строгая невоенная одежда без каких-либо признаков отличия, собранная складками у правого плеча и на поясе, безусловно подходила лишь представителю Таррангора. Лэйр даже удивилась настолько миролюбивому жесту: кто бы сказал, что один из гордых проигравших по доброй воле преклонил колено, точно бы не поверила. Еще страннее стало, когда мужчина, не выдержав тишины, поднял глаза, в которых отражалась робкая надежда. Казалось, ее шрам он даже не заметил. — Госпожа Советник, — выпрямился мужчина и повторил уже увереннее. — Мы не знакомы. Я младший лэрд Коноллан. Простите мне мою дерзость… — левый уголок его рта нервно дернулся немного вверх, выдавая тревогу неожиданного собеседника, но Лэйр была готова его услышать: время позволяло. — Случайно мне стало известно, по какому вопросу сегодня собирается Совет, и я прошу Вас о позволении выступить просителем от имени таррангорцев. Прошу… повлиять. Помочь нам, — немного путано высказался он. — Никто не примет нашу сторону, но вот Вы переменили свою позицию, с чем бы это ни было связано. И я смею надеяться, что в Вас еще осталась человечность. Лишенная увиливаний и лицемерия речь немного обескуражила, и Лэйр на миг отвела взгляд, прежде чем ответить: — Да, это правда. Я намерена биться за эту поправку. И чем же я могу помочь вам? — уточнила она, так разрешая продолжить. — Я… начну сначала. Лоркан Хабат мой двоюродный брат, миледи. И я прошу простить все, что он наверняка успел наговорить. Он всегда был слишком заносчивым и несдержанным. От удивления Лэйр даже не сразу нашлась с ответом и, чтобы не молчать, спросила очевидное: — Так Риманн ваш племянник? — Да… и он, — мужчина запнулся, пронзительно глядя на нее, — он ведь жив? — Да, жив. И вам не все равно? — Коноллан отрицательно качнул головой. Лэйр же не могла перестать его разглядывать, но все никак не выходило сопоставить Коноллана с Лорканом — ни характером, ни внешностью, несмотря на притворное созвучие совсем разных по смыслу имен. А главное, ни тон, ни эмоции визави никак не укладывались в то, что она успела узнать о клане Хабат. — Тогда почему вы решились на разговор только сейчас? — с подозрением спросила миледи. — Брат вернулся домой в таком состоянии, что мне и не передать. И сказал только, что его сын умер. Вначале я поверил. Вспомнил, что именно вы вели переговоры перед войной… а если уж узнали о том, кто попал к вам в руки, если мой брат вернулся ни с чем… — Коноллан немного склонил голову, словно извинялся за свои давние подозрения, — а потом пошли слухи, что в Брите идет переписка о послаблении Положения о рабстве, и я рискнул предположить, что это вы. Но все же боялся, вдруг откажетесь меня принять, если я ошибся. А потом в узких кругах объявили причину созыва Совета и ее инициатора. Тогда у меня уже почти не осталось сомнений, что брат солгал. Вот я и приехал. Договорив Лоркан даже немного расслабился: очевидно почувствовал, что выбрал правильную тактику для разговора. И улыбнулся в ответ на чуть ошарашенный взгляд миледи. Мельком Лэйр подумала, что, будь таких людей больше, чем один, на первых и последних переговорах, войны удалось бы избежать. — Я отличаюсь от своей семьи так же сильно, как Риманн — от своих братьев, — подтвердил ее соображения Коноллан. — И если бы я мог ему помочь освободиться, просто дать возможность вернуться на родину… Лэйр сощурилась и невольно прикусила губу. — Увы, сомневаюсь, что Риманн сам захочет вернуться домой. Вы не знаете деталей, он сам отказался: считает себя не достойным этой свободы, а когда ваш брат ушел… — Лэйр хотела было рассказать о его попытке прервать жизнь, но вовремя осеклась. — Он не плохой человек, в этом я уверен. Даже если и успел что-то натворить… — Успел, — внезапно жестче, чем хотела, подтвердила она, задетая вскользь брошенным «даже если». — И вы ведь тоже должны знать. Не ваш ли брат отдал приказ, о котором жалеет Риманн? — До войны я состоял в Совете лэрдов, но… я не знаю, о каком приказе говорите вы. Все, что было после того, как Риманн выпросил возможность задержаться на несколько дней в Брите, мне неизвестно. Между ними повисло тяжелое молчание. Да, Лэйр простила, но почему-то все же думала, что Риманн натравил на ее отряд разбойников не по своей воле, а оказывается… Сама виновата: он ни разу не пытался оправдаться подобным образом, наоборот, признал только свое участие. «Я виноват. Во всем, что с тобой случилось. Я», — вдруг вспомнились его слова, и Лэйр испытала привычный уже стыд за вспышку злости, которую, как хотелось верить, она смогла в себе изжить. — В любом случае, — прервав размышления, официальным тоном подвела она, — я не отступаю. Если сегодня все пройдет удачно, я дам вам знать — лично вам — если Риманн захочет вернуться. И еще скажу ему, что его… не бросили. — Спасибо. Лэйр молча кивнула и продолжила свой путь, краем глаза следя за оставшимся на месте мужчиной. Признаться, этот разговор сильно выбил ее из колеи. Но ведь она сама сказала, что прощает, а теперь Риманну есть куда возвращаться, глупо завидовать или злиться. Его ждут, ему помогут, а она и сама сможет о себе позаботиться. И все же на одно короткое мгновение сомнение крепко-накрепко сжало сердце. Лэйр не сразу смогла преодолеть этот барьер эгоистичных мыслей. «Поступай правильно. Так, чтобы было чем гордиться, не держи прошлое в себе», — как наяву прозвучало мамино наставление, мантра, и миледи резво шевельнула плечами, чтобы сбросить остатки нерешительности.***
Когда церемониймейстер объявил о ее приходе, Хайолэйр уже уверенно шагнула в зал для переговоров к огромному прямоугольному столу на двенадцать персон, к одной из сторон которого по обычаю мог подойти проситель — для него стул не предназначался. И тут же десять пар глаз с ожиданием воззрились на нее, но она ответила на немые приветствия лишь сдержанным кивком и молча заняла свой стул — третий справа от места короля. — Как Ваше здоровье, миледи? — первым прервал шепотки молодой мужчина с противоположного края стола. Советник Джеральд, бастард, занявший место погибшего на войне отца, один из самых фривольных и напыщенных отпрысков старинного рода, друг Малкольма и такой же ублюдок. Он легко пригладил рукой длинные лоснящиеся каштановые волосы, напоказ заправив локон за ухо, и многозначительно протянул: — Нынче ветрено. — Не более, чем было в горах четыре зимы подряд, — жестко парировала Лэйр, с удовольствием заметив проступившую на его лице растерянность. — Правда, вам, пожалуй, сравнивать не с чем, — безобидно улыбнулась она. Хотя ссориться в такое время было бы непростительной глупостью — не удержалась. Собеседник не ответил на прилетевшую в ответ колкость и быстро отвернулся. Лэйр с трудом заставила себя не сцеплять в замок дрожащие руки, но все равно от мандража стало сложнее дышать и сильнее забилось сердце. Больше не нашлось ни одного аристократа, решившего засвидетельствовать свое почтение. Наоборот, голоса заметно стихли, а сидящие ближе прочих мужчины перешли едва ли не на шепот, вдобавок прикрыв рукой рты. Она делано непринужденно осмотрелась, ловя на себе десяток выжидающих и даже злых взглядов: всех тех, чья знатность восхвалялась и приумножалась десятилетиями. Всех тех, кто, прибрав к рукам разгромленные территории почивших соотечественников и таррангорцев, был бы несказанно рад и ее смерти. Нехорошее предчувствие било по нервам. Здесь у нее нет ни одного друга. Еще несколько тягостных минут ожидания, и по залу эхом прошелся удар жезла церемониймейстера. — Его Величество Король Брита, Джоннан Второй, — раскатистым голосом возвестил тот. Все, как один, подскочили на ноги и в поклоне повернулись к дверям. — Мой государь… — послышался нестройный хор, которому, не отрывая взгляда от своих рук, вторила и Хайолэйр. Высокий статный мужчина, не сбавляя шага, оглядывал собравшихся медленно и безэмоционально. Длинные волосы, отливающие медью, покоились на широкий плечах, сливаясь оттенком с высоким меховым воротом на ярко-зеленом королевском плаще. От правого виска до самого затылка виднелся ровный, как стрела, шрам, полученный во время первой и последней обороны Лана. Величественный, несгибаемый и в то же время милосердный король, которому удалось закончить начатую по глупости войну. Способный держать эмоции и слушать тех, кто просит о помощи. И, думая об этом, Лэйр почти уверилась, что сегодня у нее будет шанс изменить ход истории. — Я рад приветствовать всех вас сегодня, — в ответ король покровительственным жестом велел занять свои места. Хайолэйр подобралась, уже готовая к волне негодования и недовольства. В новом Совете у нее не осталось ни одного человека, кто, веря в правдивость слухов о причине созыва Большого Совета, хотел бы добиться изменений. А немногие союзники, с которыми Хайолэйр в переписке обсуждала поправки, не обладали достаточной знатностью, чтобы попасть сюда. И все же она рискнет бросить зерно раздора в этот гадючник. Король вздохнул, пригладил указательным пальцем темную густую бровь и начал: — Я полагаю, вам уже известен вопрос, по которому мы сегодня здесь. Переговоры с Таррангором не приносят никаких результатов. Я не желаю выдвигать ультиматумы ради восстановления внешней торговли, но ситуация требует решения. Я хочу знать, что каждый из вас думает о новой хартии вольностей. Государь мельком глянул на Хайолэйр, веля продолжать. Она внимательно прошлась неполноценным взглядом по затаившимся в ожидании советникам. Во рту неожиданно пересохло. — Ваше величество, для начала я прошу дать возможность лэрду Коноллану из клана Хабат выступить в качестве просителя сегодня после нашего обсуждения. Джеральд на ее просьбе удивленно изогнул бровь, будто спрашивал, какое я к нему имею отношение, но все же великодушно промолчал: словно сбросил карты с козырем на руках. У Лэйр засосало под ложечкой от этого взгляда. Пусть молодой, амбициозный и беспринципный, но явно не дурак — опасный соперник, которого никак не переманить на свою сторону. — Позволяю, — едва заметно кивнул правитель, почти не глядя на Лэйр. — Благодарю, государь, — Лэйр быстро выдохнула. — Я считаю, что выйти из сложившегося положения можно только при небольшой взаимовыгодной уступке. Лэрды просят вернуть свободу своим сыновьям в обмен на доступ к их перевалам. Если Совет вынесет положительное решение, любой таррангорский невольник, подтвердив свое происхождение, может быть выкуплен своей семьей и через Канцелярию Его Величества признан свободным человеком… Джеральд делано фыркнул и закатил глаза, не дав договорить, но тут же опомнился: — Простите мне мою реакцию, Ваше Величество. Но позвольте задать леди Грахам вопрос, — он победоносно осмотрел присутствующих, с удовольствием наблюдая их молчаливую поддержку. Хайолэйр же недобро сощурилась, услышав в обращении столь грубое игнорирование ее статуса и чувствуя в этом подвох. — Этот документ уже обсуждался пару лет назад, и на тот момент госпожа Советник высказывалась отрицательно о любых послаблениях для побежденных. С чем же связана такая резкая смена позиции? Его тонкие заячьи губы изогнулись в усмешке, и Хайолэйр со злостью поняла, что инцидент на приеме Малкольма не остался незамеченным. — Поддерживаю высказанное опасение, — неожиданно вступился советник Гарт, консервативный представитель старшего поколения, чьи сыновья погибли на этой войне, — личный интерес в таком деликатном вопросе может исказить объективное видение ситуации. Хайолэйр скрипнула зубами, не желая озвучивать то, что у всех, очевидно, уже было на слуху. Если выйти сухой из воды уже не выйдет, остается стирать ручьи как можно более достойно. — Казна опустела после войны. Откуда еще нам взять бесплатную рабочую силу? — вклинился еще один аристократ, сверкая приколотыми к впервые надетому мундиру бриллиантами. — К сожалению, умение слушать не передать вместе с титулом, лорд Джеральд, — невинно улыбнулась Хайолэйр, отмечая меткость собственных слов. И, хотя внутри все бурлило от эмоций, продолжила она абсолютно спокойным голосом: — Меценатство — непозволительная роскошь, поэтому я предлагаю установить сбор за вольную грамоту, размер которого будет напрямую зависеть от знатности семьи. — Хм… — Джеральд слишком уж резво откинулся на спинку сидения, очевидно, задетый напоминанием о нечистокровности его происхождения. — Полагаю, простолюдинов эта поправка обойдет стороной: ведь их семьям платить будет нечем. Такой резонанс только ухудшит положение, и вы не можете этого не понимать. Позвольте спросить… — доверительно произнес он, чуть наклонившись вперед. Из глаз не пропадал хищный огонек интереса. — Кто этот… человек, что вложил в вашу голову такую губительную идею, госпожа Советник? И что вам предложили взамен? Хайолэйр вдруг замешкалась, на мгновение вспомнив Риманна, опустившегося на одно колено, протянувшего к только выпавшему снегу дрожащую руку с кривыми лилово-черными ногтями. И тут же повторила мимику спросившего. — Личный интерес есть не только у меня, советник Джеральд. Не так ли? Именно вашему роду принадлежат ланские горные рудники. Так… сколько военнопленных числятся в вашей собственности? — По-вашему, это несправедливый итог победы? — Война в прошлом. Мы же до сих пор не можем возобновить торговые отношения с ближайшими соседями. В столице профицит товаров, а казна пустеет. — Так, значит, ситуация улучшится, как только один невольник обретет свободу? — прямо спросил Джеральд, глядя на Хайолэйр в упор. И у нее сердце ушло в пятки от столь пронзительного взгляда: этот ублюдок абсолютно точно знал то, что она хотела бы скрыть, и только ждал возможности ее опорочить. Лэйр как наяву ощущала, как ходит по краю смотрящей на нее Бездны. — Простите нас, Ваше Величество, — подобострастно извинился он, не дожидаясь ответа, — женское сердце слишком мягкое, чтобы… — Вы забываетесь, господин Советник, бросая подобные обвинения, основанные на нелепых слухах… — неожиданно поддержал Лэйр до того молчавший советник Томас. Лэйр беспомощно закрыла глаза, без сомнений предугадав последующий за наивным и дерзким протестом вопрос короля. — Каких слухах? Теперь тяжелый взгляд Джоннана упал на нее. Так, что нельзя было промолчать. Секунда промедления, если кто из присутствующих начнет рассказ с игр Малкольма, может стоить Риманну не только чести, но и свободы. Ни одно слово не должно выдать ее неуверенность в собственной правоте. Сейчас нет права на ошибку, нет времени на сомнения. Внезапно правильные слова сами сложились в речь: — Мне неизвестно, что говорят за моей спиной, Ваше Величество. В моем замке живет человек, сражавшийся против нас всеми возможными и невозможными способами. И будучи полностью зависимым от моей воли, он, тем не менее, нашел в себе мужество признаться в причастности к разбойникам, лишившим меня глаза. Ни на что не надеясь, ни о чем не прося. Те же, кто упрекают меня в излишней мягкости, видят все наизнанку. Да, я была не согласна с послаблениями, потому что злость и обида стали сильнее всех прочих чувств. Это так. Я признаю. Теперь же я вижу ситуацию по-иному. Наказание несоизмеримо с преступлением, совершенным из-за засухи и голода. Для меня война закончилась. Два года назад. Пришло время возвращаться к жизни и всеми силами восстанавливать все, что она разрушила. И, отвечая на Ваш вопрос, сэр Джеральд, именно благодаря невольнику, оказавшемуся под моим покровительством, я, к вашему глубокому сожалению, нашла в себе силы на решение вопросов, которые вам не по зубам. В наступившей тишине угрожающе завыл и тут же затих пробравшийся через окно ветер. Секунду Джеральд заторможено моргал, и Лэйр почти выдохнула, когда вдруг его кривые заячьи губы расплылись в победоносной улыбке, отражающей ликование охотника, уже попавшего стрелой в свою добычу: — Так… из какого, говорите, он клана?