***
Десять дней с момента пробуждения прошли одинаково и вполне беззаботно. После вылазок на природу в первые дни Хайолэйр так сильно изматывалась, что на оставшийся день ложилась спать и порой до следующего утра не покидала кровать. Когда организм более-менее окреп, она садилась на подоконник, зарываясь холодными руками в складки подъюбника, и задумчиво наблюдала за происходящим во дворе. Как Риманн без устали и передышек, стругает кривоватые доски, выбирает из холщового мешка длинные гвозди и орудует молотком, пытаясь чуть неумело застелить двухскатную крышу. Как Алвин периодически подходит и стучит по лестнице, зовя Риманна вниз. И потом они вместе стоят и что-то обсуждают, проходясь вокруг недоделанной постройки. Кажется, она могла сидеть так целыми днями, чувствуя, что находится на своем месте и оттого испытывая легкое смущение. Но все равно не могла не подглядывать. В конце концов прекратив попытки насильно пытаться что-то вспомнить или выведать, она решилась взяться за лежащий у кровати томик с закладкой на самом начале. Тоненькая книга лежала обложкой вниз, и Хайолэйр, устроившись поудобнее на ворохе подушек, взяла ее в руки. «Вопреки всему», — гласили витиеватые буквы, и, недолго думая, она погрузилась в чтение. Когда последняя страница была перевернута, стоял глубокий вечер. Однако госпожа чувствовала себя вполне бодрой и даже отдохнувшей после прочтения красивой баллады о кровных узах и сказочных городах за облаками. Хотелось продолжения. Хайолэйр накинула на плечи халат, достала из-под кровати улетевший тапок и направилась в библиотеку. Только дойдя до дверей, она с удивлением поняла, что нашла дорогу сама, без чьей-либо помощи, и по-детски обрадовалась этой маленькой победе. Найдя в полумраке оплывшие свечи, еще теплые, она зажгла их все по-очереди и огляделась. Стеллажи занимали все огромное пространство до самого потолка, уставленные книгами, многие из которых внушали очень серьезный вид. Но привлекло Хайолэйр не это. В глубине библиотеки, куда не дотягивался свет свечей, стоял рабочий стол, заваленный стопками листов. Позабыв про книги о приключениях, Хайолэйр с канделябром размеренно подошла к исписанным папирусам, немыслимым образом узнавая свой косой кривоватый почерк. Расчистив место для подсвечника, Хайолэйр села в холодное кресло и придвинулась, пробегая взглядом по верхним листкам. Помимо них на краю лежало несколько книг с закладками. — «Кланы Таррангора со времен сотворения духов», «Новая история Бритского королевства», — прочитала она вслух, пальцем проводя по своим пометкам, пытаясь их вспомнить и в то же время неуловимо боясь этого. Книга была открыта на странице, посвященной судьбе таррангорских военнопленных и измененному закону о рабстве. Тут же изрядно замазанная пометками лежала копия письма о контрибуции. Хайолэйр взяла лист в руки в попытке рассмотреть написанные ею слова на полях: — «…сто бочек с зерном на трюм…», «…с последнего месяца осени до самого лета…», «предложить сделку?» Вторым листом шла общая карта материка, на котором чернилами были аккуратно обведены названия перевалов через горный хребет, отсекающий Брит от моря. Их названия казались смутно знакомыми. Все эти бумаги пугали направленностью цели, которую Хайолэйр никак не могла поймать за хвост. Внимательно еще раз пройдясь глазом по этим завалам, она различила чужой почерк и с нетерпением вытащила из самой высокой стопки чье-то письмо. «Дорогая Хайолэйр. Я был очень рад и удивлен, получив ваше письмо, и в не меньшей мере расстроен, прочитав его. Вынужден отказать вам в поддержке. Моя позиция осталась непоколебима: я не позволю предателям получить хоть толику свободы. Что бы ни изменило вашу позицию, будьте осторожны в своих речах. Совет не поверит в честность ваших взглядов, если вы не предоставите им хороший аргумент. В память о нашей старой дружбе, мои друзья с границ обозначили мне перевалы, на которых чаще всего встречаются таррангорские бандиты: Хасский и Мэйрский. У хорошей сделки должна быть хорошая цена. Подумайте над этим. Всегда к вашим услугам, Джордж». Письмо не вносило и толики ясности, очевидным стало лишь то, что не так давно ее полностью поглотила какая-то идея. Виски опять заныли, и она приложила к ним всегда холодные пальцы, легко массируя. И лучше бы она так и сидела, зажмурившись и не смотря по сторонам. Но когда входная дверь неожиданно хлопнула, глаз сам открылся, бездумно разглядывая тонущую в вечернем мраке обстановку и неожиданно в следующее мгновение цепляясь за черное пятно, переливающееся словно перламутром. Не замечая боль, Хайолэйр встала и как завороженная подошла к подоконнику. Наклонилась к полу, раздвинув тюль. Лишь краем глаза заметила застывшего между стеллажей Риманна с книгой в руках. В руки легла маскарадная маска на одну половину лица, стрелой пронзив память и воссоединив разом нахлынувшие воспоминания. — Госпожа? — позвал Риманн, но она не отозвалась, почти до хруста сжимая руками однажды врученный ей подарок.Часть 17. Черное
18 октября 2020 г. в 15:34
С Риманном творилось что-то донельзя странное. Эти непривычные прогулки отзывались новыми и чужеродными эмоциями. Все чаще он ощущал беззаботность и раскованность даже в непривычно простых разговорах. Для Лэйр он сейчас был ничем не хуже других, и для него… Для него это был шанс начать все сначала. Риманн не хотел его упускать. Пусть даже не знал, что выйдет в итоге: кажется, Хайолэйр так и не определилась, как к нему относиться, а прямо почему-то не спрашивала. Но что бы он ответил?.. Особенно сейчас, когда исчез страх натолкнуться на жалость или отторжение в ее взгляде.
Происходящее вносило все большую сумятицу в его собственные мысли: с каждым ее вопросом, проходящим по его мысленной грани между прошлым и настоящим. Поэтому Риманн все больше боялся, что когда-нибудь она вспомнит, и как тогда отнесется к его поведению? Но каждый раз, незаметно наблюдая за своей госпожой, любуясь ей, он понимал, что без утерянных воспоминаний ей дышится куда легче. Возможно, именно так духи и распорядились, чтобы вернуть в ее жизнь счастье? И вдруг своими словами Риманн сделает только хуже, разрушит этот маленький островок надежды? И так хотелось остаться здесь, рядом с ней, пусть даже несвободным — и совсем не потому, что другого дома у него больше не было. Только язык не поворачивался даже про себя признаться в появившейся зависимости. «Интересно, она чувствовала нечто похожее, когда заботилась обо мне?» — размышлял на досуге Риманн, но точного ответа не знал, и пытка продолжалась.
В один из дней на подступах к замку краем глаза Риманн, пребывавший в донельзя странном состоянии умиротворения, заметил резвящихся мальчишек, которые наперегонки друг другу гнались за упитанной курицей, широко раскинув руки. Губы сами собой растянулись в улыбке от нахлынувших детских воспоминаний, и он, не успев подумать, с ностальгией произнес:
— Еще в детстве мои братья однажды поймали меня в библиотеке. Там был секретер, который отец всегда запирал на ключ, а мне было так интересно, что прячется там внутри. Я целыми днями пытался найти какой-то секретный механизм, защелку, что угодно, лишь бы хоть глазком поглядеть на его содержимое. И братья как-то узнали об этом. Я так хорошо помню, какой страх и какую радость я почувствовал, увидев перед самым носом заветный ключ. Конн, мой старший брат, отвел меня к курятнику и привязал ключ к лапке огромной индюшки. А потом сказал, что, если я смогу поймать ее для них, они покажут, что там, — на миг Риманн даже испугался своих слов, но уже не смог остановиться. — Сейчас мне кажется, что эта птица была выше меня, но проснувшийся азарт не дал испугаться… Не помню, кто за кем бегал дольше: я за ней или она за мной. Но все-таки я добился своего, — он сипло рассмеялся и застыл, почувствовав полузабытые отголоски детской гордости за такую глупую, но приятную победу. Лэйр ободряюще сжала кисть, удерживающую его за локоть.
— И что там было? — хозяйка с искренним интересом снизу вверх заглянула в его лицо, и улыбка Риманна тут же погасла.
— Не знаю… — мужчина отвернулся, поджав губы. — Отец увидел нашу шалость, и… мне тогда досталось. — Риманн немного помолчал, но все же закончил: — Наверное, письма и воспоминания о моей матери. Он всегда оберегал ее светлую память. Даже от нас.
Хайолэйр больше ничего не спросила и не остановила, хотя Риманн хотел бы, чтобы одернула, напомнила, кем он стал. Но ничего ожидаемо страшного не случилось. Они продолжали идти рука об руку, пока гулкие удары сердца Риманна не опустились из горла в грудь. А он все не мог понять, признать, поверить, что впервые со дня плена заговорил с кем-то сам, отдал в этой истории частичку себя и получил не удар кнутом, а поддержку.
Далекий от реальности после прогулки Риманн едва мог сосредоточиться на обеде, и тем неожиданнее для него в тишине залы прозвучал вопрос:
— Почему ты так редко заговариваешь сам? — с легкой тревогой спросила его хозяйка в перерыве между блюдами.
— Просто не привык, я же раб, — скупо отметил он, хотя такие короткие ответы и его тоже сильно угнетали. Но решиться рассказать что-то еще… раскрыть запрятанные за семью замками тайны… нет, не сейчас.
Какое-то время они опять сидели в тишине, но мужчина всей душой надеялся, что вопросов больше не будет.
— Но ведь ты не один. Молли любит поговорить, и статус ей не мешает. Да и не должен. Так о чем ты молчишь?
Он застыл, с трудом проглотив застрявший в горле кусок печеной капусты, и не сразу поднял голову. Ее лицо выражало беспокойство, и растерянность, и страх. За последнее Риманн и зацепился, сразу же стараясь успокоить:
— Ничего такого, миледи. Просто я не хочу вас расстраивать.
— А ответ должен меня расстроить? — испытующе уточнила она.
— Думаю, что да.
Хайолэйр задумалась, тоже забыв о своей тарелке, но продолжая вертеть в руках серебряную вилку.
— Тебе не кажется, что, если я вспомню сама, лучше не будет?
— Если вспомните… — тихо-тихо отозвался он, но госпожа, кажется, услышала. Ничего не ответила и не спросила, но Риманн с грустью отметил, что своими отговорками только посеял зерно сомнений, которое, если прорастет, уничтожит эту тонкую связь, образовавшуюся между ними, и то умиротворение с готовностью творить, с которыми хозяйка теперь смотрит на мир.
Уже вечером, вспоминая каждый вопрос, каждую интонацию, каждый взгляд, Риманн все больше сожалел о своем молчании: вдруг удачнее возможности рассказать о себе уже не представится? Но момент был упущен.