goodbye & love me

Чимин чувствовал некоторое напряжение, когда сидел в коридоре в ожидании папы. Он знал, что его вины в случившемся нет, но все равно был уверен, что ему попадет. Папа не выносил объяснений, принимал их за слабость, и его было практически невозможно в чем-либо убедить, если он уже сделал выводы. Пак напрягся, когда дверная ручка с характерным звуком повернулась, и вскоре из кабинета показалась знакомая фигура. Это был не папа Чимина, а причина, по которой его родителей вызвали к директору – Чон Чонгук, новенький в их параллели. Он не очень хорошо говорил по-корейски, но понимал практически все и выглядел довольно безобидно. У него были по-детски пухлые щеки, короткие, но блестящие волосы и красивая гладкая кожа. Чимин такой похвастаться не мог, пубертатный период отыгрывался на нем по полной. Чонгук прошел вперед, сел рядом с Чимином и скрестил руки, укладывая их на колени. Два месяца назад он приехал из Германии, где всю жизнь прожил с папой. Теперь ему предстояло научиться выстраивать отношения с отцом и его новой семьей – отчимом и сводным братом, который на пару лет был младше. Учитывая то, что по-корейски Чонгук говорил с явным акцентом, это давалось ему непросто, мелкий все время дразнил и подтрунивал. Та же история происходила и в классе. Одноклассники были доброжелательны, терпеливы, но не могли отказать себе в удовольствии скопировать несвязную речь новенького. Чону было тяжело. Он звонил домой, в Германию, где его папа наслаждался отдыхом со своим новым мужем и единственное, чем помогал сыну – просил держаться. Естественно, Чонгук его не винил, тот потратил лучшие годы на то, чтобы поднять его на ноги, много работал, чтобы определить в хорошую школу и обеспечить всем необходимым, и в какой-то степени Чон считал справедливым, что теперь о нем заботится отец, но родина, а именно ею он считал Германию, несмотря на то, что был этническим корейцем и родился в Корее, не отпускала. Там остались друзья, любимые учителя, там никто не шутил, там было уютно и тепло. И самое главное – свободно. В Корее он чувствовал себя под прицелом, ему казалось, что он не может сказать лишнего слова, будто кто-то мог услышать и неправильно растолковать. Он старался никогда не вступать в споры, чтобы одноклассники не перевернули его слова, старался не выставлять напоказ свою идеологию и взгляды на жизнь, которые разительно отличались от того отношения к миру, свидетелем которого он стал, переехав к отцу. — Это твой папа в кабинете? — едва слышно спросил Чонгук и бросил неловкий, виноватый взгляд на нового знакомого. — Извини, плохо получилось. — Плохо, — утвердительно кивнув, ответил Чимин и осторожно глянул на Чона, распухшая щека которого, выглядела еще хуже, чем полчаса назад. — Я сказал все, как было. Что это вышло случайно. Твой папа не поругает тебя. — Ты плохо знаешь моего папу, он найдет повод, чтобы придраться. Тем более, посмотри на свое лицо. Из твоей щеки получилась неплохая отбивная. Чонгук неосознанно приложил ладонь к ране, которая была скрыта сложенным в несколько раз бинтом и поджал губы, ничего не ответив, просто-напросто не поняв смысла последней чиминовой фразы. Чимин был практически не знаком с Чонгуком. Да, он знал, что в их параллели учится новенький из Германии и знал его визуально, но это был их первый разговор, раньше не доводилось. Просто так вышло, что Пак опаздывал на дополнительные по английскому и буквально на всей скорости мчался по коридору. А Чонгук был в тот день дежурным и уже возвращался из туалета, где тщательно вымыл руки, чтобы одеться и пойти домой. Вылетев из-за поворота на ничего не подозревающего Чона, Чимин сбил его с ног с такой силой, что тот мгновенно оказался на полу, припечатанный щекой к его поверхности. Конечно, это было не смертельно, но дико больно, пошла кровь, по всей щеке и вниз по скуле расползся уродливый красно-зеленый синяк. Эта половина лица буквально онемела, и иногда Чонгук намеренно касался ушиба, чтобы убедиться, что ему не снесло полголовы. — Спасибо, что отвел к врачу, — пробурчал Чон, чувствуя нарастающую неловкость, потому что с одной стороны этот парень чуть не пришиб его, а с другой – был довольно добр и даже мил, пусть и не пытался в открытую этого показывать. После происшествия он сразу начал суетиться, помог Чонгуку подняться и отвел в медпункт. — Еще бы я не отвел, — пожал плечами Пак и облокотился на стену, принимаясь считать до десяти в надежде, что это успокоит перед апокалипсисом, который должен был наступить с минуты на минуты. Папа ненавидел, когда что-то шло не по его плану, а в план вряд ли входил поход в кабинет директора из-за того, что сын крайне неуклюж и невнимателен. Когда дверь отворилась во второй раз, сердце Чимина сначала замерло, а затем начало биться с сумасшедшей скоростью. Так. Вот оно. Сейчас начнется. Ладошки вспотели, когда папа вышел из кабинета и прикрыл за собой дверь. Чонгук поднялся, Чимин глянул на него и тоже зачем-то встал и принялся судорожно тереть вспотевшие руки о гладкую ткань школьных брюк. — Это была случайность, — выпалил он, чтобы хотя бы немного успокоить предстоящую бурю. — Мы с Чонгуком уже все выяснили, — спокойно ответил папа и полез в карман куртки, чтобы достать мобильник, тот вибрировал, и Чимин краем глаза заметил, что звонит отец. — Пошли, на дополнительное занятие ты уже не успел, я отвезу тебя домой. Чимин опешил, он открыл рот, чтобы что-то ответить, но все слова куда-то подевались. Он никогда не видел, чтобы его папа так просто реагировал на подобного рода происшествия. — Ты тоже, тебя заберут? – обратился мужчина к Чонгуку, который попросил повторить вопрос, а потом сказал, что он ездит на автобусе. – Пойди забери свои вещи, мы тебя подбросим. Или поехали к нам, я накормлю тебя в качестве извинений за моего оболтуса. По лицу Чонгука было понятно, что он не все уловил из быстрой речи папы Чимина, и он повернулся к Паку, который все еще пораженный такими странностями в поведении родителя, медленно повторил все сказанное папой. В машине было тепло. У Чонгука еще не было теплой куртки, он ходил в одном пиджаке на рубашку, поэтому ему было довольно комфортно. Рядом сидел Чимин, у которого было полно вопросов, но он не рвался задавать их, потому что боялся, что сделает хуже. Он прислонился к запотевшему окну и время от времени поглядывал на Чона. Тот держал рюкзак на коленях, сжимал его и о чем-то думал. В голове Чимина проскочила неожиданная, быстрая и сквозная мысль о том, что у этого омеги очень красивое лицо. Оно было слегка полноватым за счет мягких щек, но он был всего лишь подростком. Было очевидно, что через несколько лет он вытянется, повзрослеет и станет определенно особенным. Когда машина остановилась у дома, в котором на тот момент проживала семья Пак, и папа покинул машину, Чимин вдруг схватил Чонгука, который собирался покинуть салон автомобиля, за руку и притянул ближе к себе. Он заглянул в глаза непонимающего иностранца и ослабил хватку, понимая, что тот и так едва соображает, что к чему. — Мы сейчас будем вместе ужинать, ты в курсе же, да? — Да, я понял это. Я неплохо понимаю корейский, когда говорят не быстро. — Хорошо, — кивнул Чимин и почему-то почувствовал себя неловко. Он уже был знаком с этим чувством, испытывал его, когда остался наедине с одноклассником, Джехеном, в комнате. Но это было оправдано, потому что Джехен был альфой, они говорили о всякой ерунде, дело было на вечеринке, а потом случился поцелуй. И все ладно складывалось в логическую цепочку, но почему подобная реакция была на Чонгука, странного новенького, в котором кроме милого личика, Чимин не видел ничего интересного, объяснить было невозможно. — Я вовсе не против того, что папа позвал тебя к нам, особенно после, — его рука неосознанно приподнялась к лицу Чона, но тут же опустилась, заставив омегу ощутить очередной приступ неловкости и глупо заулыбаться. — Учитывая, что это моя вина. Но он так никогда раньше не делал. И я хотел бы узнать, что такого ты ему сказал, что он не стал устраивать скандал и так дружелюбен с тобой?! Он обычно не любит, когда я общаюсь или дружу с кем-то, ему больше нравятся мои хорошие оценки. Чон улыбнулся и пожал плечами. Его лицо было милым и светлым, ему было четырнадцать и это тот прекрасный возраст, когда человек уже не ребенок, но еще не взрослый. И это столкновение ребенка и юноши в Чонгуке делало его необыкновенно прекрасным. — Я сказал, что ты сожалеешь. И попросил его не волноваться об этом, потому что это уже случилось. — Ты прав, — кивнул Чимин, все еще не веря, что его папа так просто повелся на доводы новенького. — Это ведь правда была нелепая случайность, и мне искренне жаль, надеюсь, шрам не останется. — Мне не нравится это слово, — снова улыбнувшись вдруг сказал Чон. — Я не верю в случайности. — Ух ты, — усмехнулся Чимин и передернул шеей. —Хорошо, тогда какое слово тебе нравится больше? — Я не знаю, как это будет по-корейски, — поджав губы, пробормотал Чонгук и расстегнул верхнюю пуговицу школьной рубашки. — По-немецки — Schicksal*. — Окей, а по-английски? — Не помню, — неловкий смешок вырвался из губ Чонгука, и он улыбнулся шире, когда заметил смеющиеся, озорные глаза напротив. — Хорошо, потом загуглим. Пошли, папа будет ругаться, — сказав это, Пак открыл дверцу со своей стороны и покинул салон, наблюдая за тем, как Чонгук неуклюже выбирался из машины. — Вы так рано встали? — голос Джина прозвучал чересчур бодро и довольно. Он прошел в кухню, где уже хозяйничали Билл и Чонгук. Следом прошел мрачный Чимин. У него были темные круги под глазами, лицо уставшее, а сам он едва передвигался. — У Чонгука иногда случается, — хохотнул Билл, схватив яблоко из вазы. — Когда он просыпается в рань, должны проснуться все. За это я ненавижу его. — А я ненавижу тебя за храп, из-за которого я не могу спать, — серьезно ответил Чонгук и скользнул мимолетным взглядом по фигуре Чимина, который встал у стола и оперся на него, чтобы не свалиться. Настала его очередь не спать ночами. — У вас семейная идиллия, — заметил Джин, и это был больше камень в огород Чона. Он все еще злился за колкие высказывания омеги в адрес его отношений с Чимином. — Стараемся, — словно не заметив очевидного сарказма, ответил Чонгук и достал из холодильника творог. — Никто ведь не против творожников? — Ты будешь готовить? — удивился Джин и перевел взгляд на Билла, который пожал плечами, мол, а чего ты удивляешься. — Серьезно? — А что такого-то? — откусив большой кусок от яблока, рассмеялся альфа. — Он не производит впечатление омеги, который любит готовить и следить за домом. Вы сейчас дурите нас, правда? Чимин знал, что неправда. Он прекрасно помнил, что готовить Чонгук, в самом деле, не любил, но делал это, потому что у него отлично получалось. Из-под его легкой руки выходили потрясающие блюда, и он приучил себя иногда творить, по-другому это нельзя было назвать, чтобы баловать близких людей. — А ты? – спросил Билл, обращаясь к Чимину. — Любишь готовить? — По настроению, — ответил омега, пожав плечами и закашлявшись. Его голос прозвучал грубо, и Чонгук уловил первые признаки наступающей простуды. — Отлично, — потерев ладони друг о друга, радостно сказал альфа и подскочил с места. — Надеюсь, что сегодня у тебя есть настроение и ты поможешь тут Чонгуку, — он поймал недовольный взгляд своего парня и развел руками. — Ну, не мое это, не смогу я тебе ничем тут помочь, правда. Зато я с удовольствием съем все, что ты приготовишь, еще пальчики оближу. Твои, — сказав последнее слово, Билл преодолел короткое расстояние, что было между ним и Чонгуком, и чмокнул парня в губы. Сначала один раз, совсем легко и мимолетно, а затем второй – более чувственно и крепко. Чимин отвернулся еще на первом поцелуе. Он сглотнул слюну, которая неожиданно в слишком большом количестве собралась у него во рту, и сжал кулаки до побелевших костяшек. Когда он повернулся, Билл уже отошел от Чонгука и подошел к Джину. Альфы оставили омег на кухне, а сами направились в зал, чтобы посмотреть новости. Наступило неловкое молчание. Чонгук свалил две пачки творога в миску, разбил туда же четыре яйца и принялся искать по полкам муку. Чимин рецепт приготовления творожников не знал, поэтому стоял у края стола, едва касаясь его и наблюдая за тем, как найдя муку, Чонгук принялся высыпать ее в тарелку. Он вдруг подумал, что ему лучше уйти, потому что помочь все равно ничем не сможет, в готовке чего-то подобного он был совсем не силен. Зато прекрасно помнил, что Чонгук готовил потрясающие завтраки. Все они были настолько вкусными, что можно было подавать, как отдельные блюда. Даже обычные жареные яйца получались какими-то особенными. — Тебе еще нужна помощь? — осторожно и хрипло спросил Чимин, чувствуя, как его сердце подпрыгивает в ожидании реакции Чона. Особенно после вчерашнего. — Завяжи мне волосы, — неожиданно попросил парень, и Чимину сначала показалось, что он ослышался. — Прости? Его взгляд был вопрошающе сосредоточенным, когда Чонгук поднял на него свои большие и красивые глаза. Они смотрели друг на друга, расстояние – не больше метра. У Чимина вспотели ладони и он соединил их, растирая. Чон как всегда выглядел спокойным, хотя вчерашний разговор на эмоциях дал Чимину понять – это неправда. Это спокойствие, оно было притворным. — Завяжи мне волосы, у меня руки в муке, я не могу сам, — вернувшись к лепке творожников, ответил Чон. — Резинка на столешнице. Чимин серьезно задумался над тем, что будет, если он откажет. Он ведь имел такое право. Он мог просто сказать нет и уйти к Джину и Биллу. С другой стороны, это выглядело бы глупо и нелепо, и это стало бы очередным поводом для Чонгука. А он не хотел снова пасовать, снова выглядеть по-идиотски, так будто его сердце как-то реагирует на этого засранца. Пак перевел взгляд на столешницу, буквально умоляя всех известных ему богов, чтобы этой чертовой резинки там не оказалось. Но боги, как оказалось, были против него. Все. Чимин прошел к столешнице, схватил тонкую черную резинку, которая была еще упругой и, наверняка, новой, и сжал ее в ладони, понимая, что следующую часть просьбы он выполнит, переступая через себя, буквально складывая пополам свое нутро, лишь бы Чонгуку не казалось, что ему неловко, тяжело, что он его избегает или смотрит как-то по-особенному. Оказавшись за спиной Чона, у Чимина вдруг ощутимо задрожали руки, и вся его уверенность вмиг куда-то подевалась. Это ведь так просто – завязать человеку волосы. И он стал уговаривать себя, что справится, что это ерунда, что это ничего не стоит. Стоя так близко, Пак столь же ярко как вчера ощутил аромат, исходящий от чужого тела. Волосы Чонгука были ухоженными и блестящими, и Чимину пришлось приложить усилие, чтобы поднять руки и обхватить их обеими руками. Они струились сквозь его пальцы, отчего сердце Пака ухнуло и свалилось куда-то вниз. Сколько лет прошло, но его волосы оставались такими же мягкими. Он аккуратно собрал их с макушки, неосознанно гладя Чона по голове, за ушами – случайно и почти невесомо касаясь нежной, тонкой кожи, снизу, – открывая затылок и соблазнительную линию плеч, которая выглядывала из-под широкого ворота кофты. Чимин растерялся, глядя на длинную шею, молочную кожу, на мелкие волоски, которые подрагивали от его тяжелого дыхания. Кожа Чонгука пошла мурашками прямо у него на глазах, и это было так красиво и необычно, что у Пака буквально онемело все тело, он отчетливо понимал, что не может пошевелиться. Силясь с собой, он буквально заставил себя перетянуть волосы резинкой дважды. Руки не переставали дрожать, коленки тоже начали, а в горле и во рту пересохло. Он был близок к тому, чтобы найти в себе силы и отойти, но именно в тот момент, когда он уже собрался с силами, Чонгук повернул голову вбок, и они встретились глазами. Чон дышал через рот, и Пак ощутил его свежее дыхание почти на своих губах. Снова так близко. Чимин испугался, что теперь так будет происходить каждый день, что волею судьбы, они вновь и вновь будут оказываться в сантиметрах друг от друга. Это было абсолютно невыносимо. Этот прямой и теплый взгляд, гладкая кожа, к которой хотелось прикоснуться, и знакомый шрам на щеке, который напоминал о целом мире внутри их вселенной. — Хорошо держит? — единственное, что пришло в голову Чимину. — Хорошо, — подтвердил Чон и прошелся языком по обветренным губам. Пак, к сожалению, заметил, и от этого простого движения, его сердце почему-то забилось так быстро, как не билось уже давно. «Я не хочу, чтобы так было», — отчетливо пронеслось в его голове и застряло там, потому что так не должно было быть, потому что Чимин не хотел возвращаться в прошлое, там пугающе и темно. Но Чонгук стоял слишком близко, и как само воплощение страха, буквально насильно хватал его и тянул назад. Ничего не могло измениться, ничего не могло наладиться, потому что после такого цунами, которое прошло между ними, невозможно воскреснуть, невозможно подняться из-под руин и выжить тоже совершенно нереально. И Чимину было так невыносимо страшно оттого, что его сердце предательски реагировало. Он буквально кричал изнутри, но никому не мог сказать об этом, и он мог быть сто раз идиотом, но на мгновенье, всего на одну секунду ему показалось, что в глазах Чонгука он тоже видел этот крик. — Не туго? – голос продолжал хрипеть, и Чонгук уже не понимал, это из-за возможной простуды или из-за того, что они так близко друг к другу. — Отлично. Спасибо. — Пожалуйста, — сказав это, Чимин прекрасно понимал, что нужно отойти, но странным образом продолжал стоять. — Хочешь что-то сказать? — приподняв брови, бросил Чон, заставив Пака попятиться и отрицательно замотать головой. — Тогда поможешь мне? — Из меня не очень хороший повар. — Тогда можешь пойти к парням. Через двадцать минут я жду вас к завтраку, — его голос снова сделался безразлично спокойным, и Чимин, не знающий, как себя вести, не понимающий ничего из того, что происходило с ним и до сих пор не верящий в то, что эта случайная встреча с Чонгуком — взаправду, беспрекословно послушался и вышел из кухни. К альфам он не пошел, а свернул сразу в ванную, где принялся остужать себя ледяной водой. Его лицо уже горело от холода, но он продолжал, потому что казалось, что вот-вот сгорит, и ничто больше не сможет вернуть его к жизни. У Чонгука была особенная энергетика. У него был особенный запах, особенный голос и особенный взгляд. И Чимин бы понял реакции сердца, если бы они были истинными, но они не были. У Чимина был Джин, который никогда, даже в минуты сумасшедшей страсти во время течки, не вызывал подобных эмоций. Пак опустился на холодный кафель, обхватил колени руками и принялся считать до десяти. Он делал так всякий раз, когда пытался успокоиться. Сердце продолжало больно биться о грудную клетку. Он приподнялся, сделал несколько больших глотков воды, вытер рот тыльной стороной ладони и вышел. Альф в зале уже не было. Тяжело вздохнув, он направился обратно в кухню. Парни сидели за столом и что-то обсуждали, Чонгук стоял у двери, будто поджидая и, когда Чимин прошел внутрь, бросил короткое: — Я приготовил для тебя особенные творожники. — Отравленные? — не удержался Пак и отвернулся, когда Чонгук самодовольно улыбнулся ему в лицо. Его начинало это все раздражать, потому что он был уязвимым, он был, как открытая книга перед Чоном, и тот прекрасно понимал, что может задеть его даже взглядом. Сев за стол, Чимин уставился на три сырника в тарелке. А что если в самом деле отравленные? Пак усмехнулся, подумав, что так разом решатся все проблемы. — Дай мне свои, — вдруг сказал он и принялся переставлять тарелки. Свою отдал Джину, а себе взял его. — Твои более поджаренные, ты же не против? Чонгук сел рядом и недовольно покосился на парня, пожав плечами. Он просто хотел сделать Чимину приятное, но тот как всегда не оценил. — Потрясающие творожники, Чонгук! – похвалил Джин и, разрезав вилкой второй пополам, отравил в рот. — Ты добавил туда гранат? Оригинально, хороший вкус. — У меня с яблоком, — отозвался Билл. — Но все равно очень вкусно. Чимин молчал, он уже понял, что порция с гранатом предназначалась для него. Он поднял глаза на Чонгука, который в упор смотрел на него, и покачал головой, считая эту выходку глупой и детской. — Их должен был съесть Чимин, — вдруг подал голос Джин, доедая последний. — Он обожает гранаты. Может есть их пачками. Он купил мне гранатовый одеколон на день рождения, чтобы я пах его любимым ароматом. — Ух ты, — произнес Чонгук, не уводя глаз от Чимина, — настолько сильно любит? Правда? — С ума сходит. В подростковом возрасте он курил вишневые сигареты, потому что по запаху они больше напоминали гранат, а не вишню. — Я слышал, что, если человек что-то сильно любит, значит его организму чего-то не хватает, что содержится в этом продукте, — Билл запил соком завтрак и отодвинул тарелку. — В детстве я обожал рыбу, а потом оказалось, что у меня дефицит омега-3. — Значит, Чимину, наверняка, чего-то не хватает, — мягко сказал Чон и, улыбаясь, продолжил смотреть на лицо Пака, которое пошло крупными красными пятнами. Его глаза блестели от злости и безысходности, и во всей этой неловкости он казался слишком маленьким и беспомощным. Джин воспринял эти слова Чонгука, как очередную издевку, и всем своим видом пытался показать, что не понял коварных намеков. — У него и блеск для губ вроде…— начал он, чтобы подкрепить свою актерскую игру, но Чонгук вовсе не это имел ввиду, и Чимин, в отличие от своего парня, все прекрасно понял. — Хватит! — тяжело дыша и вскочив с места, прокричал Чимин, чтобы альфа не сболтнул еще чего. Он отодвинул стул и пулей вылетел из кухни. — Что это с ним? — почесав подборок, поинтересовался Билл и уставился на не менее удивленного Джина. Альфа извинился перед друзьями, встал из-за стола и направился за омегой. Тот нашелся в их комнате, лежа на кровати лицом вниз. — И что это было? — он сел на край и положил тяжелую ладонь на чужую узкую спину. — Чимин. Что опять не так? Пак перекатился на спину. Он уставился в потолок. Его глаза были красными, но он не плакал. Просто давление поднялось. — Чонгук встал с утра и приготовил всем завтрак. — Чонгук ублюдок, который только притворяется хорошеньким, он издевается. Он издевается надо мной. И над тобой тоже, — Чимин тяжело дышал и закрыл лицо руками, проскулив в них что-то нечленораздельное, а потом повторил более внятно, — я хочу уехать. Мне тут невесело. — Уедешь, потерпи еще пару дней. — Нет, я хочу сейчас. Хочу, чтобы ты тоже уехал со мной, не хочу, чтобы ты тут оставался с ними один. Пусть они поедут в город, снимут там гостиницу. Чонгук не доброжелателен к нам. Он постоянно намекает, что мы не устраиваем друг друга в отношениях. — Но это ведь неправда?! — в голосе Джина было больше вопроса, чем утверждения, по всей видимости, он тоже чувствовал, что с Чимином происходит что-то не то. — Неправда, — соврал Пак и придвинулся к альфе, укладывая голову ему на колени. — Прошу тебя, давай уедем. Давай уедем сегодня же. — Мы ходим по кругу, Чимин. Дай Чонгуку еще один шанс. Мне тоже не понравилось, как он высказывается, но Билл предупреждал, что у него сложный характер, давай быть терпеливее. Тем более, как я уже сказал, он встал сегодня с утра, чтобы приготовить нам вкусного. Давай не будем рубить с плеча. Не воспринимай какие-то его слова в штыки. — Джин, пожалуйста… — Пак отчетливо понимал, что у него больше нет сил выносить это. Он был уверен, что еще одна выходка Чонгука, и он точно не выдержит. Он с каждым днем становился жестче и изощрение. Он пытал его, и каждая новая пытка была страшнее предыдущей. — Давай вместе с этим справимся, хорошо? Давай докажем и себе, и всем вокруг, что наши чувства настоящие. А раз они настоящие, мы должны оставаться вместе, ладно? — Джин провел ладонью по взмокшим волосам. — Я в глубине души рад, что ты реагируешь именно так, мне приятно, что ты отстаиваешь наши отношения. Чимин тяжело выдохнул и уткнулся лицом в грубую ткань чужих джинсов, насильно сдерживая слезы. Он не хотел себе признаваться, но все это слишком его трогало, слишком ранило, все эти воспоминания и все это прошлое, которое представлялось Паку в виде огромных булыжников, по которым его насильно тащили назад. И поначалу, если у него были силы терпеть, то теперь все его тело кровоточило, и он больше не чувствовал, что способен дойти до конца. Ему уже было даже неинтересно что-то доказывать Чонгуку, лишь бы это скорее кончилось, и он смог вернуться к своей прежней жизни.