goodbye & love me

Джин тщетно пытался уснуть. Голова трещала по швам. Рядом мерно сопел Чимин, который за прошедшие два дня почти не выходил из комнаты. Позавчера он спустился к ужину, вчера позавтракал со своим парнем и его друзьями. Он ни с кем не разговаривал и был мрачнее тучи. Билл, который так до сих пор и не понял, что случилось, пытался шутить и как-то расшевелить Пака, но тот лишь иногда улыбался в знак уважения. Он не поддерживал ни один разговор и всем своим видом показывал, что все происходящее здесь мало его интересует. Он смирено терпел, выжидая, когда Джин, наконец, отпустит его домой, или они уедут вместе. Чонгуку тоже было очевидно скучно. Он постоянно зависал в телефоне, иногда болтал с альфами, но чаще, закутавшись в объемный пуховик, выходил на веранду и слушал музыку. Недалеко от коттеджа была детская площадка для гостей с детьми. Она была оборудована по последним технологиям, и Чон иногда хаживал туда. Детей там всегда бывало немного, зато батут был таким огромным, что не совсем походил на детский, и Чон всерьез задумывался о том, чтобы в один из вечеров, пока никто не видит, вспомнить детство. Билл над этим только посмеялся, а потом рассказал об идеи омеги Джину, который по закону испорченного телефона доложил Чимину, когда они оба готовились ко сну. Для Пака это не стало удивлением. Чонгук всегда любил подобную ерунду типа хип-хопа, лавки, батутов и других аттракционов, которые сам Чимин находил бесполезными. После школы они часто ходили через парк, где Чон никогда не отказывался от сладкой ваты. Эта его непосредственность только на первый взгляд растворилась, но, как оказалось, в душе он не поменялся. И почему-то от этого Чимину странным образом стало тепло на душе. Он укрылся одеялом и почти сразу уснул. Джин не переставал ворочаться. Сначала ему казалось, что жарко, потом, что холодно. Он смотрел в потолок, пытался считать овец, послушал музыку. В последнее время его начали напрягать происходящие с Паком изменения. Он никогда не был особенно дружелюбным, и это можно было понять, учитывая все то, что ему пришлось пережить в детстве, и Джин понимал, именно поэтому изо всех сил пытался вытащить. Он знал, как порой бывает здорово и весело с друзьями, что дружба, в какой-то степени, это крылья, которые поднимают над серой обыденностью. И он хотел, чтобы у Чимина тоже все это было. Но Чимин намеренно закрывался, и Джин уже не знал, что сделать, чтобы стало лучше. Он думал, что заставь он его, со временем все уляжется и он сможет даже подружиться с Чонгуком. Но, как показывала практика, все стало только хуже, и он понимал, что пока все это не обострилось и не вылилось в депрессию, лучше перестать мучить и отпустить. Чонгук тоже не мог уснуть. Он сидел на кровати, сложив руки на груди и смотрел на широкую голую спину Билла, на его прелестные родинки, которые осыпали гладкую кожу, на расслабленные лопатки, и понимал, что его этот вид ни капли не возбуждает. При этом с Биллом все было отлично, у него было шикарное крепкое тело, и с эстетической точки зрения оно очень привлекало Чонгука, но внутри, а особенно ниже пояса не вызывало абсолютно никаких ощущений. И это не было странным или непонятным для Чона, потому что он прекрасно понимал причину, он себя не обманывал и не бежал от правды. И оставался с этим альфой лишь потому, что так было спокойнее и удобнее всего. Это были отношения ради отношений, но не ради любви или чего-то большего. Он знал, что и со стороны Билла все было также, поэтому угрызениями совести не страдал. Ночь казалась бесконечной. Будильник на прикроватной тумбе показывал только два часа ночи. Чонгук принимал душ примерно в шесть, с тех пор прошло достаточно времени. В последние два дня в домике было плохое отопление, и Чону удавалось хорошенько согреться только под струями горячей воды. Он осторожно выбрался из постели, чтобы не разбудить Билла и буквально на цыпочках двинулся к выходу. В коридоре было еще холоднее, и Чон поежился, кутаясь в теплый банный халат. Он пошлепал босыми ногами по ступеням в одну из ванных комнат, потому что он не мог принять душ у себя, альфа наверняка проснулся бы от шума воды. Он всегда довольно чутко спал. Чонгук не взял с собой ни одного спального костюма. Когда было тепло, он спал в одном нижнем белье, а в последнее время приходилось кутаться в халат, который невероятно раздражал. Его вообще раздражало все в этом коттеджном домике, начиная от планировки, заканчивая людьми, с которыми ему приходилось находиться здесь. Скинув на пол халат, Чонгук шагнул внутрь кабинки, не прикрывая за собой дверцу и включил горячую воду полным напором. Очевидно, ему и Чимину было необходимо поговорить по-человечески. Без претензий, без ругани, без взаимных упреков. Но у них совершенно не складывалось общение. Чон был импульсивным, он каждый раз говорил себе, что больше не будет выходить на эмоции, игнорировать, но это случалось раз за разом, снова и снова. Он не мог спокойно реагировать, когда задевали его чувства. А они у него были – самые разнообразные, огромный спектр, живые, настоящие. В последние несколько лет он всерьез задумывался, что разучился что-либо испытывать, однако стоило Паку снова нарисоваться в его жизни – то, что казалось исчезнувшим, вернулось более, чем просто ярко. Это был настоящий огонь, он никуда не делся, он спал на глубине чонгуковой души, и сейчас смертоносной лавой разлился по венам и всему организму омеги. Чон понятия не имел, чувствует ли Чимин что-то хотя бы отдаленно напоминающее те сумасшедшие эмоции, которые одолевали его самого, но по глазам видел, что что-то есть. Если бы не было, сдался бы сразу, сразу бы прекратил откровенные провокации, бросил бы задевать его при каждом удобном случае. Он знал, что рано или поздно Чимин сдастся. Рано или поздно что-то обязательно должно было взорваться. Это была бомба замедленного действия. Чонгуку нужно было только одно: или убедиться или опровергнуть свои ощущения и догадки. Он пока сам не знал для чего, но ему просто хотелось знать, что не он один такой идиот. Что как минимум их двое. Горячая вода, обжигая охлажденную кожу, расслабляла мышцы, и Чону сильно захотелось спать. Он часто думал о том, как спит Чимин, и может ли он вообще засыпать в такой напряженной атмосфере. Он всегда был очень впечатлительным, и Чон примерно представлял, как сейчас Пак бесится. Он не любил суету, а именно она сейчас в огромном количестве присутствовала в его жизни. С другой стороны, все это выглядело довольно забавно. Чонгук почти не злился. Раньше он был уверен, что, если ему доведется встретиться с Паком вновь, он покалечит его, как минимум. Но все оказалось иначе. Ни злости, ни ненависти. Единственное, что он понял – он скучал, а все остальное пока было за гранью понимания. А еще Чона дико раздражало то, что, несмотря на тщетные попытки перестать думать об одном и том же, он все равно возвращался к исходному знаменателю. По большому счету, даже в душ он спустился, чтобы отвлечься от мыслей, которые влекли за собой бессонницу. Очередную. Но и тут все концы соединялись в одно. Однажды, в порыве усталости и отчужденности, он пообещал себе, что больше никогда не будет относиться к кому-то по-особенному. Но Чимину умело удавалось бороться с этим. Пока было неизвестно, кто именно выиграет, но сам не желая в этом сознаваться, Чонгук понимал в глубине души, что из него не очень солдат, а Пак – слишком сильный противник. Чон выключил воду, оперся руками об стену, переводя дыхание. Было очевидно, что Пак изводит Джина, он делал это в открытую, даже не пытаясь что-то скрыть. А это означало лишь то, что в скором времени что-то произойдет, и Чонгук был уверен, что все это делается, чтобы прекратить совместный отдых. И сам себе он не мог ответить, как будет лучше. Когда Чон выбрался из открытой кабины, валяющийся на полу халат и нижнее белье оказались насквозь промокшими, и он, закатив глаза, громко и с душой выматерился. Конечно, он должен был подумать об этом, когда оставлял вещи на полу, но его сонный и уставший мозг просто пропустил эту мысль мимо. Телефон тоже остался наверху, позвонить Биллу не было возможности. Чонгук подумал, что стоит ночь, все спят, и, если он быстренько пробежит по лестницам в темноте, все равно никто не заметит. С другой стороны было боязно. С третьей, он понимал, что у него красивое тело и в любом случае стыдится нечего, как бы странно все это не выглядело. Бегающий по дому голый омега почти в три часа ночи, это, в самом деле, нечто странное и экзотичное. Но было бы хуже, если бы ситуация приключилась днем. Развесив на сушилку, которая стояла в углу, вещи, Чон осторожно приоткрыл дверь комнаты, выглядывая и смотря по сторонам. На горизонте никого не было видно, и он сделал первый неуверенный шаг. В любом случае, ничего суперстрашного в этом не было, и Чонгук уверенно почти бегом рванул к лестнице. Влажную кожу обдало прохладной, и омега буквально съежился, покрываясь мурашками. И тут же покрылся новыми, когда глаза в глаза встретился с Джином, стоящим у лестниц и буквально с открытым ртом, глядящего на нагого парня. От неловкости Чон резко развернулся и прижал скрещенные в замок руки к груди. Джин в недоумении хлопал ресницами и, вспомнив о Билле, увел взгляд в сторону, закусывая губу с внутренней стороны. — Все нормально? — это было единственным, что пришло Джину в голову, он понятия не имел, что делать в таких ситуациях, да у него и опыта в чем-то подобном не было. Он уже забыл, когда в последний раз видел голого омегу, если не считать Чимина. — Да, я…— у Чонгука неожиданно сел голос, и он прокашлялся, чтобы прочистить его. — У меня намочились вещи. Извини. — Нет, ничего, самое главное, что все в порядке, — сказав это, Джин замолчал, неловко приподнял глаза к потолку, а потом, сам не зная зачем, невзначай прошелся взглядом по узкой спине и острым лопаткам. У Чонгука была светлая, очень светлая кожа, которая очерчивалась ярким пятном по середине темной комнаты. Красивая линия плеч, длинная шея, скрытая мокрыми прядями волос, идеальная полоса впалого позвоночника и подтянутые, округлые ягодицы. Джину было интересно и совестно перед Биллом одновременно. У Чимина была другая фигура, абсолютно другая. Безусловно, тоже красивая, но уже приевшаяся, уже знакомая до каждой родинки и изгиба. И не сказать, что Джину было нужно что-то другое, но не будь это чем-то за гранью его принципов, он бы попробовал, обязательно. Чон чувствовал на себе прожигающий взгляд. Он был осторожным, неуверенным, скрытым, но прожигающим. И ему лишь на мгновенье стало интересно, мог бы этот альфа изменить своему омеге, с которым хочет свадьбу и детей. Который был его истинным, и который ставил эту самую истинность на фронтальное место. Во взгляде Джина читалась нежность и забота, когда он смотрел на Чимина. Так смотрят на детей, на родителей, но не на любовников. А вот на своей спине Чон чувствовал тот самый, нужный взгляд, правильный. — Я оставлю это здесь, ладно? — Джин повесил на перила свой халат и, наконец оторвал взгляд от притягательного тела. Чон краем глаза заметил, о чем именно говорил альфа, и благодарно кивнул. — Я на кухню. Выпью сока, — сам не понимая зачем, добавил Джин и насильно заставляя себя больше не смотреть, рванул в сторону. На секунду Чонгуку показалось, что он сейчас побежит. Джин, в самом деле, нуждался в соке. Он понятия не имел, что способен на что-то подобное, но его всего пробрало соблазнительным телом чужого омеги. Он даже на секунду раньше не мог представить кого-то на месте Чимина, но сейчас эта картина так ясно нарисовалась в его голове, что стало страшно. Нет, он был абсолютно уверен в себе, в своих чувствах к истинному, но в самом его теле что-то перемкнуло на мгновенье. Его лицо горело, пульс участился, это было странно, неожиданно и по-идиотски, но он так сильно захотел омегу лучшего друга, что аж ноги свело. Естественно, он не мог позволить себе чего-то лишнего, он бы никогда так не поступил. Он знал, что можно, что нельзя, что хорошо, а что плохо. Билл был его другом, Чимин – любимым. И сама природа неожиданно возникшего желания была неправильной и порочной, и ему даже не хотелось думать об этом, он запрещал себе. Ругал, бранил, казнил себя, но почему-то нашел единственный, но странный выход. Вернувшись в комнату, он лег на кровать. Чимин лежал спиной, он спал. Между ними почему-то давно ничего не было. Наверное, потому что в их отношения все-таки появилось некое недопонимание, и они просто отдалились. Джин использовал это, как оправдание для себя. Альфа лег набок и осторожно провел указательным и средним пальцами по мягкой коже чиминовой руки, заметив, как мелкие светлые волоски встали дыбом от ласки. Он улыбнулся и почему-то успокоился, укрепляя в своем сознании мысль о том, что ему нужен только Чимин, а Чимину только он. Сильно прижавшись губами к округлому плечу, Джин оставил на светлой коже красноватый след. Чимин заворочался и перевернулся на спину, приоткрывая один глаз и недоуменно щурясь на Джина. — Ты чего? — он повернул голову в сторону окна и понимая, что еще ночь, вернулся к альфе. — Спи. — Не могу уснуть, — серьезно сказал мужчина и оставил поцелуй сначала на щеке омеги, потом на его губах, не углубляя, а лишь слегка касаясь. — Побудешь со мной? — Я хочу спать, — пробурчал парень и отвернулся, до подбородка укрываясь одеялом. Джин насильно стянул его с плеча парня и снова поцеловал в то же самое место. — Чимин, мы с тобой давно… — И что? Поэтому нужно меня будить среди ночи? Ты совсем с ума сошел, Ким, дай я посплю, — Чимин нехотя и с трудом шевелил языком, и, если бы его глаза были открыты, он бы обязательно закатил их. — Я соскучился, неужели ты – нет? — Джин надавил на руку Чимина, заставляя того лечь на спину. Он накрыл пухлые губы, неосознанно прижимая парня к кровати. Он надавил языком, и Чимин приоткрыл рот, разрешая углубить поцелуй. Пак был сонным и мало что соображал, поэтому почти не сопротивлялся, сил не было. Он был уставшим, а еще понятия не имел, что нашло на Джина, потому что он никогда так раньше не вел себя. — Может отложим хотя бы до завтра? — не теряя надежды, спросил Чимин, но Джин, едва оторвавшись от чужих губ, уже опускался к нежной коже шеи. — Давай и сегодня, и завтра. Мы так мало времени проводим вместе, — пробормотал альфа, оставляя свои следы. Не сказать, что Чимину было совсем неприятно, но и особого удовольствия он не испытывал. Более того, вся эта ситуация неимоверно раздражала его, особенно, когда он уже окончательно проснулся и полностью осознавал происходящее. Из всего того, что было у него в голове, зацепиться получилось только за одну осознанную мысль – Джин опять полностью игнорировал все его желания и просьбы. В глубине души Чимин очень хотел оттолкнуть альфу, убрать его руки со своего тела, дать ему понять, что с ним нельзя так обращаться, что он не вещь. Но желание подавить в себе все чувства к Чонгуку пересилило, и он попытался расслабиться, позволяя мужчине вести. Шершавые руки забрались под спальную футболку, оглаживая стройное тело. Джин поймал себя на мысли, что тело Чона ощущалось бы иначе, а Чимин, — что ладони Чонгука были бы мягче и касались бы более нежно и трепетно. Оба стиснув зубы, приложили максимум усилий, чтобы выкинуть идиотские мысли из головы, и у Джина получилось, потому что к чужому омеге у него было лишь единоразовое неожиданно возникшее желание, а у Чимина – настоящий огонь внутри. Альфа никогда особо прелюдий не любил, он всегда заканчивал с ними быстро, и этот раз исключением не стал. Он не стал снимать со своего парня футболку, стянул шорты с нижним бельем и осторожно прошелся ладонью по аккуратному полувозбужденному члену. Пак тяжело выдохнул и попытался сосредоточиться на ощущениях. Джин на быстро растягивал его, оставлял на лице и шее рваные поцелуи и иногда кусал губы. И Чимину не удавалось заставить себя видеть перед собой только Джина, потому что он был занят тем, что вспоминал, каков был Чон, когда гладил его там. Как он его целовал, какие были на вкус его губы, как нежно или больно кусали его зубы. И это было определенно точно предательством – спать с одним и думать о другом, но он ничего с собой поделать не мог, это было выше, сильнее, это ломало. Когда Джин вошел в него одним резким движением, Чимин просто повернул голову в бок, понимая, что больше не может уговаривать себя, и прикрыл глаза в надежде, что это просто закончится поскорее. Возбуждение упало до нижнего предела, Пак кусал губы и надеялся, что альфа ничего не заметит. Он тихо фейково постанывал время от времени, чтобы не показаться совсем холодным, но при этом неосознанно упирался руками в грудь мужчины, чтобы он не поцеловал его лишний раз, не коснулся. Желание оказаться чем дальше, тем лучше вдруг с головы до кончиков пальцев захлестнуло его, раньше такого не было никогда. Он был с Джином и это было нормально для них, они были парой, но почему-то он никогда не думал о том, что чувствует на самом деле, когда они занимались сексом. В тот вечер осознание того, что он не чувствует практически ничего, стало в какой-то степени неожиданностью. После всего, лежа на боку, подтянув на себя одеяло, Пак обдумывал свои новые умозаключения и совсем не заметил, как Джин прильнул рядом, утыкаясь лицом в его шею. — Все хорошо? — его голос неожиданно показался Чимину совсем чужим, и он даже вздрогнул, потому что было ощущение, что к нему прикасается совершенно незнакомый мужчина. — Да, отлично, — свой голос он тоже не узнал, так отчужденно и хрипло он прозвучал. — Хочу воды, пойду спущусь вниз, — он выпутался из чужих крепких рук, натянул на себя белье, а потом штаны от пижамы. Джин лежал на кровати, подложив под голову руку и следил за действиями своего омеги. — Не уходи, полежи еще со мной, — негромко попросил альфа и по голосу было слышно, что вот-вот он уснет. — Уже встал. Отдыхай, я скоро, — Чимин вышел из комнаты, не оборачиваясь. Ему было холодно и как-то не по себе. Естественно, пить ему не хотелось, это просто был повод уйти, чтобы не оставаться в этой неловкой и крайне неприятной атмосфере. Пак чувствовал себя разбитым и уставшим, ему и физически и морально было просто невыносимо. Он уже запланировал, что опрокинет в себя разу что-то потяжелее воды, чтобы выдохнуть. В последнее время все было не так. И Чимин потихоньку начал осознавать, в какой клетке он живет. Ему хотелось совсем не этого, любое его желание, любые чувства или эмоции втаптывались в грязь. Джин тоже умело способствовал этому, он был одним из зачинщиков этого парада лжи и лицемерия, в который ему приходилось окунаться день ото дня. От безысходности и глупости всего происходящего, слезы непроизвольно собрались в уголках глаз. И Чимин правда хотел дать волю чувствам, но успел сдержаться, когда, войдя в кухню, наткнулся на едва заметную фигуру, сидящую за столом. Он сразу узнал в ней Чонгука, мотнул головой, чтобы немного привести себя в чувство и, не включая свет, прошел к холодильнику. — Не спится? — бросил он так легко и непринужденно, будто все было в порядке. Чон усмехнулся и передернул шеей, хрустя позвонками. — Как-то не предоставляется такая возможность. Больно уж соседи шумные, — он сделал глоток из стакана, в который был налит виски. Пак замер на мгновенье, переваривая сказанное и понимая, что Чон все слышал. И почему-то от этого стало еще паршивее. Он достал бутылку холодной воды и хлопнул дверцей холодильника, проходя к раковине и оборачиваясь. — А ты значит подслушивал? — ему не хотелось одному выглядеть по-идиотски, и хоть он продолжал злиться на все происходящее и судьба, что свела его с Чонгуком снова, странным образом сам Чон не бесил его так сильно, как то бывало раньше. — Зачем же? Подглядывал, — просто пожав плечами, ответил омега, достал из валяющейся пачки на столе, сигарету и, зажимая ее меж пальцев, поджег кончик, внимательно следя за тем, как он начинает тлеть. — Ты врешь, — утвердительно сказал Чимин, но где-то в глубине души понимал, что нет. Чонгук никогда не врал, когда говорил таким тоном. Это было совсем не в его манере, и Пак понимал, что еще немного и он провалиться под пол. — Зачем мне врать? — парень вопрошающе поднял брови и откинул длинную челку назад. — Некоторые люди слишком громкие, когда пытаются показаться настоящими, — он натянуто улыбнулся и разломав сигарету на две части, бросил обе в свой стакан с виски. — В каком смысле? — Чимин вытер вспотевшие ладони об мягкую ткань штанов. — В прямом. Ты хорошо играешь, главное — не переигрывай, а то в какой-то момент Джин заметит, что что-то не так с тобой. — Я смотрю, у тебя в этом много практики? — А мы не обо мне сейчас, речь о тебе. Мне тебя жаль, Боже, нельзя так издеваться над собой. Если не хочешь, скажи, что не хочешь, для чего еще людям дан язык? Чтобы разговаривать, тебе не кажется? — Чон взял в ладонь стакан и принялся перекатывать в нем виски, наблюдая за тем, как обе части фильтра держатся наплаву. — Что ты несешь? Ты просто псих, у тебя с головой проблемы. Ты думаешь, что подсматривать за тем, как люди занимаются сексом – нормально? Нет, это ненормально, ясно? Ненормально! Прекрати заниматься подобным, иначе я расскажу Джину, и он поговорит с тобой по-другому. — Интересно как? Так же неинтересно и занудно, как он трахал тебя? — Не перегибай! — Чимин сказал эту фразу громче, чем все остальные, и это заставило Чона широко улыбнуться и поднять на парня глаза. — Иначе? — Я уже сказал, что будет. Я не собираюсь играть по твоим правилам, идти у тебя на поводу. Ты ведешь себя отвратительно. — Неправда, я просто хочу тебе помочь. — Ты? — Пак посмотрел на Чонгука из-под бровей и криво усмехнулся. — Хочешь помочь? И как ты собираешься это сделать? Чон пожал плечами, отставил стакан и, поднявшись, в несколько шагов оказался напротив Чимина, проходясь мимолетным взглядом по чужой футболке и неожиданно улыбаясь чему-то своему. — Ну, например, вот так, — он прижал указательный и средний пальцы к губам и повел ими вниз к подбородку. — Ты ведь даже не кончил с ним. У Чимина вспыхнули щеки, и он почувствовал, как учащается его сердцебиение. Рука неосознанно потянулась к груди, чтобы успокоить бешенные удары, но застыла в нескольких сантиметрах. Пак, силясь с собой, сжал ладонь в кулак и опустил на столешницу. — Тебе самому от себя не противно? — Ни капли. А тебе от себя? Зачем спать с человеком, которого ты не хочешь? Зачем себя обманывать, у тебя все написано на лице. Кстати, о лице, если ты не хочешь так, — он снова приподнял к лицу два пальца, — ты можешь сесть мне на лицо. — Ты омерзительный. — Да ладно тебе, будто в первый раз, — эта фраза прозвучала тише остальных, а потом Чонгук провел языком по нижней губе и двинулся вперед, намереваясь преодолеть оставшееся между ним и Чимином расстояние. — Перестань обманываться, ты себя только изведешь. Это правда, что ты знаком с Джином со школы? Терпишь столько лет? — Смею предположить, что если тебя так сильно интересует чужая половая жизнь, значит своей у тебя нет, так? — Не такая частая, но думаю, что более приятная, чем у тебя, — Чонгук подмигнул омеге и остановился на расстоянии вытянутой руки. Чимин громко сглотнул и вжался спиной в столешницу, чувствуя, как ее края неприятно впиваются в кожу. — Давай будем более правдивы и человечны друг с другом, я не хочу воевать. — Но делаешь все для этого. Ты не даешь мне вздохнуть спокойно, ты везде. Ты будто живешь для того, чтобы задеть меня, так нельзя. Я очень хочу уехать отсюда, чтобы больше не пересекаться с тобой, потому что моя жизнь была спокойной, пока ты снова не появился. — Моя — тоже, — откровенно признался Чонгук и протянул руку, едва касаясь нежной кожи щеки костяшкой указательного пальца. Чимин повел голову в сторону и ушел от прикосновения. Его тело напряглось и зажглось, как бенгальский огонек, когда он почувствовал запах виски из приоткрытого рта Чона. Он вспомнил, как не мог раньше контролировать себя, когда этот пацан находился так близко. Они тогда были совершенно другими. В Чонгуке поменялось все, даже голос, и Чимин понятия не имел, произошли ли с ним такие же кардинальные изменения, и нравились ли они Чонгуку, но Пак, видя очевидное, видя, насколько другим стал взгляд, как сильно отрасли волосы, понимая, как похудел Чонгук, насколько улучшил свои навыки корейского, каким уверенным и сильным он стал, совершенно не видел разницы. Потому что главное было внутри – в его чувствах, ощущениях и эмоциях по отношению к этому человеку. Они, как Чимин понял в ту минуту, остались прежними. — Я молчу, — вдруг сказал Чонгук, обдавая лицо Пака своим горячим дыханием. Он был слегка выпившим и очень красивым с этими блестящими от алкоголя глазами. — Но мне есть, что тебе сказать. Я так долго решался, и в глубине души я понимаю, что не получу ответа, — голос Чона сделался тише и стал более хриплым и сдавленным. Чимин почти сразу понял, о чем говорит Чонгук. Это были не произвольные слова, которые омега придумывал на ходу. Это были строки из последнего смс-сообщения, которое Чимин получил от своего «любимого» абонента. — Некоторые считают, что мы сошли с ума, некоторые, — что мы грешники. Я не знаю, что считаешь ты на самом деле, но я хотел бы узнать. В последний раз. Пожалуйста, ответь мне на это сообщение, и я больше не скажу тебе ни слова, — Чон замолчал, переводя дыхание и каким-то образом, оказавшись к Чимину еще ближе, чем был. У второго перехватило дыхание, а время вокруг замерло. Он тоже знал это сообщение наизусть, но он читал его сотни раз. Днем. Ночью. За едой. Перед сном. Зрительно он даже помнил, какие ошибки Чонгук тогда допустил в словах. И то, что Чон помнил каждое слово, означало лишь то, что он точно также перечитывал его с двумя синими галочками в углу, теша надежду получить ответ. — Когда увижу тебя снова — буду ненавидеть, но это неправда. Скорее всего, я просто буду любить тебя сильнее, чем сейчас. Сегодня я полночи смеялся, еще полночи плакал, я не знаю, что со мной творится, а что творится с тобой? Я не могу поверить, что тебя больше нет в моей жизни, это искусственно, не по-настоящему. Ты обязательно придешь ко мне, потому что я всегда приходил к тебе. Я боялся, что однажды ты исчезнешь. А еще я знаю, что это конец для нас. И мне было бы интересно узнать, что ты почувствуешь, если встретишь меня через пять-десять-двадцать лет, — Чонгук замолчал, заметив, как Чимин до побелевших костяшек вцепился в края столешницы и изо всех сил сдерживал эмоции, которые рвались наружу. Он столько раз перечитывал это сообщение, и каждый раз оно звучало в его голове подростковым чонгуковым голосом. Он никогда не мог подумать, что услышит его вот так, со всеми чувствами прямо от автора. У Чонгука же неожиданно и странно пролетела в голове идиотская, но дающая надежду мысль: «Если заплачет — значит любит». — Я… — Не надо, — Чимин буквально заставлял себя держаться, потому что Чон использовал запрещенный метод. Он просто залез ему в душу и все разворошил там, заполняя пустоту собой. — Зачем ты так поступаешь? Чего ты хочешь? Чонгук закусил губу и придвинулся, оставляя между ними пару сантиметров расстояния. Чимин дрожащими руками, схватил его за предплечья, не позволяя прикоснуться к себе, и понимая, что он каждую секунду своей жизни без Чона, хотел приползти к нему снова. — Чтобы ты прошел через тот ад, через который я прошел из-за тебя. — Я прошел его. — Ты ничего не потерял из-за меня. — Я потерял все, — сказал Чимин, подразумевая под словом «все», Чонгука. Он думал, что хорошо контролирует себя, но неожиданно скользнувшая влага по щеке, заставила его резко отвернуться, оттолкнув парня. Но Чон успел заметить. «Любит», — грустно усмехнулся он своей мысли и пошел к выходу из кухни, бросив короткое: «отдыхай».