goodbye & love me

— Я, конечно, может лезу не в свое дело, но что у него за отношения с родителями? — спросил Джин, сидя глубоко за полночь на кухне и попивая горячий чай. Билл сидел напротив и пил пиво из горлышка. Он пожал плечами, потер уставшие глаза и уставился на дно стакана, пытаясь придумать, как ему следует вести себя дальше. — Я устал, Джин, — признался мужчина и громко шмыгнул носом, откидывая отросшие светлые волосы назад. — Иногда я понимаю, что я просто устал от него, от себя в этих отношениях, от нас двоих. Я устал, потому что я совсем его не понимаю. Когда мы начинали встречаться — основным условием наших будущих отношений была легкость. Мы оба хотели и нуждались в эйфории, потому что столько всего навалилось. Я считал, что Чонгук может стать моим спасеньем, но сейчас я понимаю, что он просто топит меня. — Ты пробовал поговорить с ним? Просто поговори с ним, может быть он ничего не рассказывает, потому что боится. Ты его альфа, очевидно, что он хочет предстать перед тобой в лучшем свете. У нас с Чимином тоже бывают разногласия, но он, по крайней мере, честен со мной. В детстве у него была неприятная история с одноклассником, ужасным человеком. Он сильно переживал после этого, закрылся, ни с кем не общался, — сделав паузу, Джин залпом допил свой чай. — Его родители очень переживали, что так продолжится, и он не сможет выйти из этого состояния. Сейчас они боятся, что он к этому вернется. В общем…неважно, я лишь хочу сказать, что Чимин поделился со мной тем, чем не делился даже с самыми близкими, потому что я не против разговаривать с ним, если это потребуется. — Я всегда разговариваю с Чонгуком, — кивнув самому себе, сказал Билл и прикрыл лицо ладонями, издавая неразборчивые стоны уставшего человека. — Я всегда стараюсь быть на его стороне, но я до сих пор толком не знаю, почему у него такие ужасные отношения с семьей, понятия не имею, что послужило причиной того, что случилось вечером. Я не знаю, насколько обиженным нужно быть, чтобы вытворить нечто подобное. У меня слов нет. Я хочу, чтобы все было спокойно, чтобы он тоже был спокоен, но он все время на нервах, даже, когда все хорошо, он находит повод, чтобы понервничать, вывести себя, меня или окружающих из себя. Я волнуюсь за него, потому что он не чужой для меня, но иногда мне кажется, что я для него не настолько близкий, поэтому он ничем не делится. Я просто хочу спокойной жизни, а с ним всегда как на пороховой бочке. Билл замолчал, и Джин тоже не знал, что ответить на это. Он отметил, что Билл, в отличие от него самого, не пытался идеализировать свою жизнь, и в какой-то степени это вызывало уважение. С другой стороны, Джин подумал, что его друг выглядел настоящим неудачником, который не в силах разобраться даже с собственным омегой. Сам он бы никогда не хотел пристать в таком свете. — Может, ты распустил его? Ты даришь ему подарки, ты содержишь его, ты все для него делаешь, и это реально могло дать ему чувство вседозволенности. — Он и так всегда чувствовал, что ему можно все. Бывают моменты, когда он совершенно нормальный, и я просто боготворю это время, потому что я счастлив, когда он спокоен, но я просто не могу жить, когда он такой. У него резкие перепады настроения, он импульсивен, я боюсь, когда он говорит или делает, что-то пугающее, потому что я верю, что он может так поступить. — Например? Что он говорит? — Джин удобнее устроился на стуле и принялся играть с чашкой, из которой пил до этого. — Что ничего не хочет, что его ничего не радует. Он говорил, что хочет уехать, просто встать и исчезнуть. Однажды он сказал, что постоянно просыпается в одном и том же настроении, встает не с той ноги. Я не знаю, что с ним творится. Возможно, это какая-то депрессия, но я не могу заставить его обратиться к врачу. Однажды я завел разговор, но он воспринял в штыки, начал кричать. Это было ужасно, — тяжело вздохнув, Билл взял стакан налил в него пиво, которое до этого пил из горла и передернул шеей. От сильного напряжения, она нещадно болела. — Понятное дело. Никто не хочет признавать, что есть проблемы. — Я не хочу, чтобы ты подумал, будто мой Чонгук ненормальный или что-то в этом роде, просто он явно нестабилен, и я бы хотел узнать причину. Он накричал на Чимина, заперся в комнате. Завтра у нас годовщина, но уже очевидно, что она испорчена. — Не принимай все близко к сердцу, — поднимаясь, сказал Джин и ободряюще похлопал друга по плечу. — Все наладится. Обязательно должно. Чонгук лежал на кровати в комнате Чимина и читал комиксы, пока второй сосредоточенно выполнял домашнее задание по английскому. — Ты должен гордиться собой, — пробурчал Пак, нехотя перелистывая страницу учебника и понимая, что ему предстоит выполнить еще два огромных упражнения. — У тебя все отлично с языками. У меня к этому дерьму явно нет таланта. — Все это глупости, ты лучший в нашей параллели. Ты всегда участвуешь во всех олимпиадах, тебя хвалят преподаватели, — отложив книжку, парировал Чон и перевернулся на живот, принимаясь внимательно рассматривать омегу, который сидел за столом полубоком к нему. — Не прибедняйся, ты лучший. — Я лучший, потому что впахиваю, как лошадь. С детсада по репетиторам, я ненавижу таких, как ты. — Каких? — в глазах Чонгука вспыхнуло озорство, он привстал, становясь коленями на кровати. — Умных и талантливых от природы, — невесело признался он, поднялся отодвигая стул и упал спиной на мягкий матрац в позе морской звезды. — Я не могу уже учиться. Я все время учусь, у меня уже взрывается мозг, серьезно. Если я умру в ближайшее время, ты знаешь, кого винить. — Твоих родителей? — Чон обратно упал на кровать, поворачивая голову в сторону Чимина и смотря на его красивое, детское лицо и подрагивающие длинные реснички. — Именно. — Брось, не сваливай все на них. Если бы не хотел, не учился бы так усердно. — Ты не понимаешь, — Чимин повернулся набок, подложил руку под голову и уставился в глаза парню. В тот момент ему показалось, что он может рассказать Чону все, ничего не тая. Для него было очень важно иметь человека, с которым можно было бы дурачиться, сходить с ума, говорить на серьезные темы. Как у многих отличников, у Чимина было немного друзей, а если те и были, то все они любезничали с ним ради определенных целей. Чонгук из параллельного оказался совершенно другим. Он не уделял особого внимания учебе, редко делал дома уроки, предпочитая сделать все на скорую руку во время перемен и был абсолютно равнодушен к оценкам нового друга. — Тогда объясни мне. Чего именно я не понимаю? Разве кто-то в состоянии заставить другого человека делать что-то, если он не хочет этого делать? Разве это не посягательство на свободу? — Это ведь родители, Чонгук. Мне с ними очень тяжело, но они желают мне добра. Если бы не желали, они бы просто игнорировали меня. Наверное, это плохо, когда родным наплевать на тебя. Но иногда мне хочется вдохнуть полной грудью. Я останавливаюсь на мгновенье и понимаю, что жизнь слишком коротка, чтобы тратить ее на учебу. Вернее, учеба тоже очень важна, но не постоянно, — он замолчал и заметил, что Чонгук слушает его совсем не мигая. — Чего? — Ничего, — пожав плечом, ответил мальчик и перевернулся на спину, смотря в потолок. — Ты слышал, что сегодня обсуждали парни? Чимин закатил глаза и отвернулся, понимая, что это та тема, которую он совсем не хотел бы обсуждать. — Смею предположить, что говорили обо мне. — Я не знаю, причастен ли ты к этому, правда. Но они разговаривали о таинственном омеге, с которым целовался Джехен на вечеринке. По-моему, они даже не думают, что это мог быть ты. — Я такой страшненький, или как это понимать? — недовольно пробурчал Чимин и почувствовал дикую боль в глазах. В последние дни он слишком много занимался, потому что на носу были полугодовые контрольные. Ему нужен был полноценный сон и, хотя бы, недельный отдых, но ни того, ни другого не предполагалось в ближайшее время. — Нет, — легко ответил Чонгук, переводя взгляд на друга и поправляя на его лбу челку, осторожно касаясь тонкими пальцами. — Ты красивый. Очень. Чимин потерялся в этом моменты. Его сердце сначала замерло на мгновенье, а сам он даже перестал дышать, будто в замедленной съемке наблюдая за тем, как двигались красивые длинные ресницы, когда их обладатель моргал. — Скажешь тоже…— запоздало ответил Пак, краснея, нервно улыбаясь и чувствуя, что его маленькое невинное сердце затрепетало от такого откровенного комплимента. Ему вдруг тоже захотелось сказать Чонгуку что-то приятное, но он сдержался, понимая, что это будет совсем не к месту. Чонгук снова не мог уснуть. Полночи смеялся, полночи сдерживался, чтобы не зарыдать. Больше всего его ранило осознание того, что, сколько бы он не пытался, сколько бы не уговаривал себя, ничего не выходило. Мысли возвращались к одному, чувства — тоже. Он совершенно не умел себя контролировать и уже тысячу раз пожалел о том, что произошло с Чимином. Не потому что боялся его оттолкнуть, наоборот, он хотел этого, а потому что не хотел выглядеть жалким и слабым. Это было самым ужасным для него. Укутавшись в теплое одеяло до самого подбородка, Чон ждал, что получится самостоятельно уснуть. Ему не очень нравилось принимать таблетки, потому что после них он чувствовал себя, как в космосе. Но ничего не выходило. Стоило закрыть глаза, как перед ним представал образ отца, потом лицо Чимина, Билла. Это все крутилось у него в голове, заставляя кожу неприятно гореть, а сердце отбивать какой-то непонятный и пугающий ритм. Потянувшись к мобильнику, который лежал на прикроватной тумбе, он посмотрел на время — было два часа ночи, а потом нашел в контактах нужный номер и нажал на вызов. Спустя несколько гудков на том конце провода послышался уставший и явно сонный знакомый голос, и Чон грустно улыбнулся, хлюпнув носом и понимая, что, державшись все это время так хорошо, сейчас дамбу может прорвать, причем с напором. — Привет, — едва слышно поздоровался парень и, поймав отслоившуюся кожицу с губы, сорвал зубами, оставляя на ее месте кровоточащую ранку. — Привет. Все нормально? — Всякие мысли в голову лезут, не могу уснуть, не хочу пить таблетки. Я подумал, может ты не спишь, поэтому позвонил, но, кажется, я разбудил тебя, да? На том конце провода тяжело вздохнули, а потом послышался какой-то шум, вероятнее всего, шуршание одеяла. — Я спал, у меня завтра экзамен. — Прости. Готовился? — Готовился, но уже ничего не помню, — короткий смешок немного согрел замерзшее сердце Чонгука, и он снова заулыбался, приподнимаясь и садясь на кровати, облокачиваясь на подушки спиной. — У тебя все получится, ты ведь самый умный. Не знаю, что бы я делал без тебя. — Я переживаю за тебя. Почему ты не хочешь принимать таблетки, они как-то плохо на тебя действуют? Появилась побочка? — Нет-нет, все хорошо, просто я бываю совсем сонным и чувствую себя разбито. Я и так сильно устаю, я не знаю, что делать со своим моральным состоянием. Я думал, может ты что-нибудь посоветуешь? Что-то, что поднимает настроение, например, — Чонгук прикусил кожицу рядом с ногтем на указательном пальце в ожидании ответа. — Мы уже обсуждали это, Чонгук, я не могу советовать тебе такие препараты. Безусловно, они есть, но это всегда привыкание. И потом тебе станет только хуже, я не хочу рисковать. — Но мы уже столько всего перепробовали. — И тебе многое помогало, просто сейчас такой период. Ты снова столкнулся с ужасами прошлого, реакция твоей психики совершенно нормальна, было бы странно, если бы ты ничего не почувствовал. Возьми что-нибудь из успокоительных, я не могу советовать чего-то более тяжелого. Потому что я не хочу сделать хуже, понимаешь? Чонгук замолчал. Он посмотрел по сторонам, выпуская тяжело воздух изо рта и понимая, что его всего морозит. — Ты уже знаешь? — Слышал от папы, да. Я надеялся, что увижу тебя раньше, чем они. Наверное, возвращаться сюда было плохой идей. — А отец? Что-нибудь говорил? — проигнорировав все вышесказанное, спросил Чонгук, и, выбравшись из-под одеяла, направился в ванную. — Нет, ничего. Не переживай из-за этого. Было и было, просто забудь, хорошо? — Ты разговариваешь со мной так, будто бы я совсем плох, — усмехнулся Чонгук и включил воду, чтобы та нагрелась. — Я не хотел…эта история с вином, это было так незрело и по-детски. Мне просто стало так обидно, Тэхен, ты не представляешь, как он смотрел на меня, будто я преступник, будто он ненавидит меня. Он ненавидит меня, да? — Для тебя это так важно? Я имею ввиду, что у меня тоже ужасные с ним отношения, но мне наплевать на все, что с ним связано. Не воспринимай это так. — Мне тоже наплевать на него, просто это задевает мое чувство собственного достоинства. Я ведь не стал каким-то отбитым негодяем, несмотря на все, что со мной произошло, правда? Я самостоятельно встал на ноги, я справился со всем этим сам. И я хотел бы, чтобы на меня смотрели другими глазами, как на равного. Но я этого не увидел, на меня смотрели так, будто им было противно находиться со мной на одной территории. Твой папа…Тэхен, ты бы видел его лицо. Это отдельная история. — А что Билл? — А что он? Я просто закрыл дверь, он, наверное, ночует в другой спальне. Я не хочу сейчас ни о чем говорить. — Ты говорил, что он хороший человек. Зачем же тогда делать больно хорошим людям? — Я не знаю. С ним все непросто. Он хочет, чтобы я был с ним откровенным, но я не могу говорить прямо. Как ты себе это представляешь, что я должен ему сказать? Милый, я спал с омегой твоего друга, когда мне было пятнадцать? Такое себе. — Иногда это лучшее, что ты можешь сделать и для себя, и для другого человека. Ты ведь лучше всех должен знать, к чему иногда приводит вранье. — Не хочу подставлять Чимина, — сказал Чон, протягивая свободную ладонь под горячий напор воды. — Благородно, но очень глупо. Не относись к нему так, будто бы ничего не было, иногда ты забываешься. Это не тот человек, которому ты можешь довериться, о котором ты должен переживать. Ты должен думать о нем в самую последнюю очередь. А о себе и о Билле, который терпит все твои выходки, — в первую. Будь мудрее, тебе уже не пятнадцать. — Я хочу, но у меня не получается, поверь мне, я пытаюсь, но с самого начала, как только я увидел его…я уверен, у него что-то ко мне есть. — Я перестану с тобой общаться, если ты продолжишь говорить это в таком тоне. Меня бесит, что я слышу в твоем голосе надежду. Ты серьезно хочешь вернуть его? Или вернуться к нему? Ты думаешь, он бросит все, чтобы быть с тобой? Самонадеянно. Люди не меняются. — Я ничего не хочу, — оттряхнув руку и опустившись на холодный кафель, серьезно и правдиво ответил Чонгук. — Я просто не хочу больше чувствовать себя так ужасно, как все это время. Никто, Тэхен, ни один из них, ни Чимин, ни отец, никто так и не сказал «прости». Никто не признает свою вину, они все видят зло только во мне. Чимин — потому что боится, что я буду мстить и испорчу его идеальные отношения с истинным альфой, а отец…я просто не хочу ничего о нем знать. — Я рад, что ты это понимаешь, — серьезный голос на том конце провода сделался более мягким. Чонгук знал, что, несмотря на то, что брат иногда бывал резким и почти всегда с грохотом спускал с небес на землю, чаще всего он бывал прав. А еще Чон был уверен, что Тэхен — единственный человек, который сможет его защитить во время бури. Проверено на опыте. — Когда кончается сессия? — немного погодя поинтересовался Чонгук, обхватывая колени свободной рукой и опуская на них подбородок. — Через неделю. Мы ведь увидимся? Мне не хватает видео-звонков. — Да, конечно. Я стойко продержусь эту неделю и потом мы проведем много времени вместе. Обещаю. — Отлично. А теперь я посплю, если ты не против. Завтра рано вставать. — Позвони, когда сдашь, мне интересно, насколько это будет высокий балл. — Ок. С годовщиной тебя и твоего крутого альфу. Чонгук ничего не ответил и сразу отключился. Он не хотел ничего слышать о годовщине. Ему вообще не хотелось видеть Билла. Да, он был хорошим и добрым, но этого было слишком мало. Чон не на альфу злился, а на себя, потому что не мог дать этому замечательному человеку все, чего он заслуживал. И это расстраивало и задевало омегу до глубины души. Он не хотел так нагло использовать чужие чувства. Ночью он так и не смог уснуть, много думал, настолько много, что пришлось выпить несколько таблеток от головной боли. Ему было тяжело и одиноко, особенно утром, когда он слышал, как Билл несколько раз подходил к двери и стучал в нее. Потом он пытался дозвониться, и Чонгук прятался от этих звонков под подушкой. Ему было то жарко, то холодно. Он то ходил в душ греться, то обмахивался бумажкой. Иногда ему казалось, что слишком активная мозговая деятельность спровоцировала болезнь. Но на самом деле, внутри него сражались разум и сердце, и эта битва была не на жизнь, а на смерть. Слишком сильная и активная борьба, настоящий ураган из страхов и сомнений, а также уверенности и необходимости сделать что-то, чтобы что-то изменить. Суть Чонгука была в том, что он быстро принимал решения, на эмоциях. И именно те решения, которые зажигались в его голове мгновенно, становились самыми правильными. Он не мог растягивать что-то, если понимал, что это неизбежно. Он многое прошел с Биллом. Были ссоры и крики, было безразличие и выгода, но настоящие чувства тоже были. Причем очень сильные. Возможно, не те, о которых альфа мечтал, возможно, чего-то Чонгук в силу своей природы просто не мог дать ему, но все было по-настоящему. Чон многое утаивал, о многом не рассказывал, игнорировал какие-то вопросы, но никогда не обманывал. Он никогда не говорил о великой любви, никогда не мечтал о детях с этим человеком. Они с самого начала договорились, что эти отношения ради секса, а потом просто поняли, что слишком привыкли друг к другу, что вместе теплее и надежнее, чем по-отдельности. Но последние полгода они никак не могли соединиться. Что-то исчезло, потерялось. Они только расстраивали друг друга, особенно Чонгук Билла. Так не должно было быть. Этот альфа был слишком родным, чтобы поступать так подло. Чон знал, точнее, предполагал, что любое его решение Билл примет, потому что они друг друга уважали. Они были в отношениях, а не в тюрьме, они слушали и слышали друг друга. Они оба были достаточно зрелые для того, чтобы жить зрело, встречаться зрело и также зрело расходиться, когда одна дорога становилась слишком тесной для двоих. Ближе к вечеру Чонгук написал Биллу сообщение, в котором попросил спуститься того на веранду. Сам он оделся в спортивный костюм, накинул безрукавку и тоже спустился, пройдя через кухню, где заварил две чашки кофе. Альфа задержался и прошел к столику, на котором дымилась горячая жидкость, намного позже своего омеги. Он молча сел с другой стороны и бросил короткий взгляд на парня, который смотрел перед собой и совершенно не обращал на мужчину внимания. — Я рад, что ты написал мне. Тебе лучше? Чонгук опустил взгляд и посмотрел на свои кроссовки. Их выбрал Билл пару лет назад. Они были дорогие и качественные и совершенно не изнашивались. — Со мной все хорошо, а у тебя как дела? — Неплохо. Я хотел провести этот день с тобой, но провел с Джином. Мы ездили к озеру, Чимин тоже поехал с нами, но он был совсем отчужденным, поэтому…да. Джин был рядом, я благодарен ему, — мужчина кашлянул в кулак и потянулся к чашке. — Сам приготовил? — Ты видишь здесь кого-то еще? — Я люблю, как ты готовишь кофе, — проигнорировав дерзость со стороны омеги, сказал альфа и облокотился на спинку, удобнее устраиваясь на сидении. — Ничего не хочешь мне рассказать? — Например? — О том, что вчера произошло. Я хотел бы послушать твою версию, если позволишь. — Давай лучше о нас, — сказал омега и заметил, как сильно напрягся Билл и сжал в руке горячую чашку. — О чем? — альфа покосился в сторону, и в этот момент Чонгук, сев полубоком, впервые за вечер взглянул на своего парня. — Я скажу, можно? — Пожалуйста, — голос альфы, который, в глубине души уже все понял, прозвучал сдавленно и неестественно. Он отодвинул ворот куртки и уткнулся в него подбородком, готовясь внимательно слушать. — Я думаю, ты не будешь спорить, если я скажу, что последние несколько месяцев, почти даже полгода, у нас не совсем складывается, — Чон замолчал, понимая, что это тяжелее, чем он думал. Намного тяжелее, потому что у него были чувства к этому человеку, и он не хотел ему причинять боль. — Я думал, что смогу это исправить, если захочу, но, если быть честным, я даже не пытался. Я был эгоистом, и ты можешь на меня злиться, потому что я не уделял тебе должного внимания, и в последнее время только принимал то, что ты мне давал. Но я всегда тебя уважал, всегда, Билл. У меня никогда не было отца, и я смотрел на тебя с открытым ртом, потому что ты умный, — он стал загибать пальцы и говорить воодушевленнее, чем до этого. — Красивый, ты добрый, у тебя потрясающая улыбка и заразительный смех. Ты очень справедливый и трепетный, ты очень честный, и я не знаю, как такой человек, как ты обратил на меня внимание. — Ну, прекрати, чего ты…ты тоже потрясающий. Я люблю тебя. — Я тоже. Я тоже очень люблю тебя Билл, — Чонгук потянулся и обхватил чужую широкую ладонь, лежащую на столе, некрепко сжимая. — Но не так, как ты хочешь. Я всегда тебя буду любить, потому что я таких людей никогда не встречал, ты особенный для меня. Но мы должны расстаться. — Должны? — горько усмехнулся альфа и выпустил воздух изо рта, тряхнув головой, чтобы немного сбросить накатившее напряжение. — Почему мы должны? Можешь объяснить? Чонгук пожал плечами и убрал свою руку с ладони мужчины. Его сердце билось так быстро и отчаянно, но в том, что он поступает правильно, сомнений не было. — Ты говорил, что со мной что-то не так, я и сам это знаю. Считай, что наше расставание – одна из попыток выбраться из замкнутого круга, который разрушает меня. Я просто хочу стать лучше для себя, для тебя. Я не хочу держать тебя при себе, чтобы потом сделать еще больнее, потому что ты мне дорог, — он встал с сидения и присел перед альфой на корточки, кладя руку ему на колени и с трудом сдерживая слезы, потому что в памяти начали флешбеками сменяться счастливые моменты их совместной жизни. И Чонгук почувствовал себя последней сволочью. — Ты же мне веришь? Ты же веришь, что мне не все равно, что я очень люблю тебя? Я тебя очень люблю, Билл, очень, — его голос все-таки сорвался, а Билл удивленно смотрел на своего Чонгука, потому что никогда раньше он не видел его таким. Этот трепет, дрожащий голос и вспотевшие ладошки, которыми он обхватил его руки и крепко сжимал, пытаясь даже с помощью таких мелочей показать, как ему жаль, и что он не хочет причинять боль человеку, с которым они так много прошли вместе. Билл не плакал уже очень давно, но он почувствовал предательский ком в горле, потому что вопреки всем трудностям, он не хотел расставаться. Его сердце было рядом с Чонгуком, он хотел, чтобы они были вместе, как можно дольше, если не всегда. Он не хотел себе признаваться, но в душе он понимал, почему Чон так поступает, он и сам знал, что их чаша давно треснула, а они все пытались залатать ее, но тщетно. Трещина доползла до самого дна, и вот сегодня настал тот день, когда чаше суждено было развалиться на две части. Билл взял Чонгука под локти, заставляя подняться, и развел его руки в стороны, помогая обнять себя за пояс, а сам уткнулся ему в шею, вдыхая приятный и такой родной запах. — Это же не из-за кого-то? — Нет-нет, что ты, это из-за себя и тебя. Чтобы мы оба вздохнули свободно. Чтобы ты больше не мучился из-за меня. Чтобы я больше не переживал, что холоден с тобой. У Билла еще сильнее сдавило горло от осознания того, что его омега оказался сильнее него, ведь он и сам все это понимал, но просто не мог заставить себя сделать этот шаг, который и так был таким очевидным и предсказуемым. — Ты простишь мою печаль? — шепотом попросил он и позволил себе беззвучно заплакать, ощущая нежные пальцы на своей спине, которые сначала крепко сжимали его, а потом стали успокаивающе поглаживать. Чуть позже, немного придя в себя, Билл, несмотря на расставание, вручил Чонгуку, как оказалось, прощальный подарок. Красиво украшенная коробка с огромным красным бантом посередине оказалась дорогим набором графитовых карандашей. Чон поднял на своего парня удивленный и непонимающий взгляд, по которому Билл прочел, что попал в точку. — Я посоветовался с Чимином и решил опереться на его мнение в надежде, что ему ты поведал чуточку больше, чем мне. Чонгук улыбнулся сквозь слезы и крепко сжал чужую ладонь, благодарно кивнув. — Твой подарок наверху, — шепотом произнес он и закусил губу, чтобы снова не расплакаться. — Что там? Плавки и носки? Чонгук рассмеялся, потому что Билл был прав. Это был стандартный подарок на каждый праздник, но альфе нравилось, потому что омега со всей ответственностью подходил к выбору, покупая всегда качественное и дорогое белье. И это тоже было частью их незаменимых воспоминаний. Чон не мог быть уверенным, правильно ли он поступил. Но одно знал точно: несмотря на расставание, Билл навсегда останется на его стороне. А он всегда поддержит своего первого и единственного в жизни альфу.