goodbye & love me

Вновь заходить в участок Чимин не стал, в его голове творился сумбур. Стоило для начала разобраться с ним, а уже потом решать какие-то другие вопросы. На самом деле, он медлил, потому что хотел как-то подготовить Джина, да и себя. Они так давно были вместе, они были истинными, и, несмотря ни на что, Чимин чувствовал себя обязанным ему, чувствовал, что их отношения, которые могли бы быть идеальными, если бы не его сущность, сохранились бы на всю жизнь. Изначально так и было задумано природой. Джин родился, чтобы сделать счастливым Чимина, а Чимин, чтобы подарить все свое тепло единственному альфе. Но так случилось, что Пак был другим, не чувствовал абсолютно ничего, сколько бы не заставлял себя. Все бы все равно пришло к этому, Чонгук всего лишь подтолкнул. И это был тот самый, нужный толчок, который направил в правильную сторону. Дал душе омеги раскрыться без страха и принять одно-единственное, правильное и окончательное решение. Когда Пак вернулся к машине, Джина там уже не было. Чимину хотелось побыть один на один с собой и своими мыслями, потому что дальше тянуть было нельзя. Завтра он собирался поставить неоспоримую точку. И другого пути не было, этот разговор должен был рано или поздно состояться. Иногда Чимину казалось, что он решился на это слишком поздно, раньше надо было. Год или два назад, а лучше бы и вовсе никогда не соглашаться на предложение Джина быть вместе. Потому что и тогда, и сейчас — ничто не изменилось, в его сердце была только одна любовь. Иногда он сам не понимал, почему его сердце не способно перенастроиться. Иногда думал, что раз ничего не выходит, значит он просто не слишком старается, поэтому он старался сильнее. Искренне старался полюбить человека, которого любить самой судьбой было ему уготовано. Но Чимин поступил иначе, он сам выбрал себе истинного, и путь они с Чонгуком биологически никак не могли совпадать, для Пака это чувство было чем-то, что он смог пронести через всю жизнь. Эта любовь горела в его сердце, и помогала двигаться в мире, идти по жизни, пусть и с другим человеком. И Чимин понимал, что это нужно было непременно менять. Пока судьба не разозлилась и не отобрала Чона вновь на следующие десять лет. Иногда эти мысли приносили сильнейшую боль, страх и хотелось, чего угодно, пройти через любые испытания и страдания, только не это. Потерять Чонгука снова не мыслилось, это казалось чем-то запредельным и существующим в другой реальности. Невозможно же пережить одну и ту же сжигающую, сжирающую и уничтожающую боль дважды. Истинность с Джином представлялась в виде прогнившей пуповины, которая тянула и его, и альфу назад. И с этим больше ничего невозможно было поделать. А Чонгук…Чонгук был для него чем-то маленьким и хрупким, особенным, святым, что он трепетно хранил внутри своего разбитого сердца. Он не знал, на что может рассчитывать, не знал, что будет, если Чон даст ему шанс и они попробуют снова. Единственное, что он понимал — главное разорвать мешающие отношения сейчас и попытаться быть счастливым. Счастливым и свободным. Домой Чимин приехал ближе к утру. Всю ночь провел в машине, пытаясь собраться с силами и с духом, это было непросто для него. В какой-то степени даже страшно. Последние десять лет он жил в вакууме, стараясь по возможности не выходить из зоны комфорта, жить тихой, спокойной жизнью без ссор и скандалов, без чего-то, что могло выбивать из привычного ритма. Десять лет. Воды утекло много, но казалось, что ничего не изменилось, жизнь продолжала стоять на месте. Порывы ветра пытались внести какие-то изменения, но ветер этот был слаб и никак не мог по силе сравниться с тайфуном, ураганом, цунами по имени Чон Чонгук. Он вернулся в его жизнь две недели назад. Всего две недели, которые перевернули все с ног на голову. Настоящей любви не нужны годы, Пак это понял. Он все пытался выжать из себя чувства к Джину, но не смог даже после стольких лет, а Чонгук вернулся и заставил его действовать, заставил быть сильным, заставил держаться даже перед лицом самого сильного страха. Любовь подтолкнула его сделать то, к чему он готовился последние несколько лет, на что не мог решиться, чтобы не разбивать чашу, которая и так держалась из последних сил. Джин и отношения с ним были той самой чашей, которой суждено было сегодня разбиться. Альфа сидел на диване, не двигаясь и смотря в выключенный экран телевизора. Он выглядел уставшим и недовольным. Чимин положил куртку на кресло и прошел к дивану, осторожно присаживаясь рядом. — Не спал? — на самом деле, было очевидно, что Джин не спал. Под глаза легли темные тени, лицо было сосредоточенное и задумчивое. — Я звонил тебе сотню раз, где твой телефон? — Я выключил звук, мне надо было подумать, — спокойно ответил Чимин, но только ему было известно, что творилось внутри. — Подумал? — Подумал. Джин сделал небольшую паузу. На журнальном столике стояла бутылка пива. Он сделал несколько больших глотков из горла и прикрыл глаза, чувствуя усталость от этого постоянного напряжения, в котором прибывал, находясь в отношениях с Чимином. Он все время на подсознательном уровне ощущал, что Пак, пусть и не слишком много спорил и разговаривал, негласно пытался воевать с ним. И это не могло не напрягать. — И до чего додумался? Чимину не понравился этот вопрос. Он прозвучал слишком грубо, и стало так неприятно на душе, будто они не вместе жили все это время, будто все эти годы скрывались под картинками и декорациями, а сейчас вдруг все их притворство рассыпалось в труху, и они стояли обезоруженные, держа в руках свою голую правду. — Я давно думал об этом, но сейчас принял окончательное решение, Джин. — И какое? — в какой-то степени, мужчина догадывался, что это за решение может быть, но не мог поверить, что Чимин способен на это решиться. — Нам не по пути. Нам нечего делать рядом друг с другом, Джин, — омега замолчал и почувствовал, как сердце начинает биться где-то в горле. — Это все, что ты хотел сказать? — альфа был спокоен, по крайней мере выглядел так, а потом вдруг перевел взгляд на Чимина и потянулся рукой к его ладони, обхватывая и крепко сжимая так, что Паку стало больно, и он неосознанно зажмурился. — Ты устал, надо отдохнуть. Пойди полежи. — Ты не слышал, что я сказал? Не слышал? — Не слышал. Ты иногда говоришь всякую ерунду, поэтому я сделаю вид, что ничего не слышал, ты тоже сделай вид, что не говорил этого, чтобы между нами не было в дальнейшем разногласий. Хорошо? — Почему я должен бояться разногласий с тобой? Я с тобой расстаюсь! — Нет, не расстаешься, — сказав это, Джин приблизился и попытался Чимина поцеловать, но тот ловко вывернулся, выдергивая свою руку и вскакивая с дивана. Он неосознанно отошел на несколько шагов. Где-то внутри у него забилось неприятное ощущение страха, настоящего, сильного страха, который раньше ему не доводилось испытывать. Будто кто-то пытался насильно подчинить и уязвить его. — Я бы хотел, чтобы мы вели себя, как взрослые люди, Джин, — голос омеги подрагивал, и он кашлянул, чтобы избавиться от этого идиотского ощущения. — Я говорю с тобой, и ты должен слышать то, что я говорю. Я расхожусь с тобой. Свадьбы не будет, не будет долгой совместной жизни вместе. Я не хочу быть с тобой. — Почему? — Джин тоже поднялся и попытался приблизиться к омеге, но тот так резко отскочил, что альфа остался стоять на месте. — Почему вдруг ты решил, что мы не можем быть вместе? Что конкретно заставило тебя принять такое решение? Это из-за того, что я накричал на тебя вчера? Что повлияло? — Не из-за сегодня, а из-за всего. Из-за вчера, позавчера, из-за того, что было на прошлой неделе или в прошлом году. — И что было? Что было все это время? Что я делал не так, я был открыт с тобой, любил тебя, все делал для тебя. Мы истинные, да ты вообще в своем уме, Чимин? — Истинность ничего не решает, если любви нет, Джин, — он сказал это так тихо, что сам едва расслышал. У него вдруг потемнело в глазах, потому что он понятия не имел, как альфа может отреагировать на подобного рода признание, но тут же попытался взять себя в руки. — Любви нет? А что тогда есть? — Общественное мнение и стереотипы. Я продолжал оставаться рядом, потому что был уверен, что смогу полюбить тебя. Все-таки, в какой-то степени, мы созданы друг для друга, и мы испытываем эту боль сейчас, но она необходима, чтобы начать жизнь заново. Правильно на этот раз, Джин. Правильно, — он замолчал и осмелился поднять глаза на мужчину, который молча смотрел на него и сжимал кулаки, пытаясь подобрать нужные слова. Но были ли они в той ситуации. — Скажи честно, тебе нравится Билл? — это был самый неожиданный и самый странным вопрос из всех ожидаемых. На мгновенье Пак даже дар речи потерял, а потом вдруг быстро-быстро отрицательно замотал головой. — Нет, нет, что ты, это просто невозможно. Дело только во мне, другие люди тут не виноваты. Это мое личное желание. Это то, что я сейчас чувствую. И для меня это единственное решение, которое возможно на данный момент. — Ты ведь пожалеешь уже завтра, истинность будет тянуть тебя назад, почему ты делаешь все это, скажи? Чего тебе не хватает? Я все делаю для тебя, я буду продолжать все для тебя делать. Ты можешь даже не работать, если захочешь, почему бы просто не быть благодарным? — Я был! — Чимин закричал так, что аж в горле запершило. — Именно поэтому я не ушел полгода назад, год назад, пять лет назад. Я был благодарен, что ты рядом, что ты смог полюбить меня, потому что мне казалось, что в этом мире никто никогда не полюбит меня за все плохое, что я сделал. Но ты полюбил, ты оказался рядом, ты меня защищал, ты мне помогал, оберегал и я так сильно был тебе благодарен, что никак не мог покончить с отношениями, в которых я ничего не чувствовал. — Никогда не чувствовал? — выдохнул альфа и нахмурился, пытаясь сдерживать свои эмоции, которые могли привести к не очень хорошим последствиям. — И жил со мной только из чувства благодарности, я все правильно понимаю? — Правильно, — Чимин удивлялся, как решился на это, его всего трясло изнутри, казалось, еще минута и он провалится сквозь землю, но в это же время он думал, что когда-то Чонгук пережил более тяжелые времена, и это заставляло силиться. — Я заставлял себя оставаться рядом, чтобы не разочаровывать тебя и родителей. Я думал, что так будет правильно, но в глубине души я морально готовился, что однажды настанет тот день, когда я смогу, глядя тебе в глаза сказать, что я сделал все, что можно, чтобы полюбить тебя, — его нижняя губа задрожала, и он замолчал на мгновенье, пытаясь сдержаться. — Но я не смог. Не смог, каким бы ты заботливым и сильным не был, я не смог расслабиться рядом с тобой. Я не смог стать счастливым. Я все время будто чего-то ждал, и не жил настоящим. Моя жизнь остановилась много лет назад, еще до того, как мы познакомились, я не хочу, чтобы так продолжалось. Время идет, Джин, мне уже двадцать пять, а казалось, что только вчера было пятнадцать. И когда я останавливаюсь на мгновенье, чтобы подумать обо всем и осознаю, что с каждой прожитой минутой время утекает сквозь пальцы, мне становится страшно, что так и пройдет моя жизнь. Что завтра мне будет уже тридцать, а потом сорок, пятьдесят и с каждым новым днем я просто буду сильнее ненавидеть эту жизнь, потому что не смог что-то вовремя изменить. Я искренне не хочу, чтобы так было, потому что это самое страшное для меня. Джин молчал. Он никогда раньше не слышал, чтобы Чимин говорил, что у него на душе и даже представить не мог, что там такая разруха и депрессия. — Почему не говорил раньше? — А тебе было интересно? Нет, каждый раз, когда я пытался сказать что-то наперекор тебе, ты заводил разговор о родителях, о том, что они взбесятся, если узнают, и я просто переставал с тобой разговаривать о том, что так крепко сидит внутри, и я просто не мог от этих ощущений избавиться. А сейчас могу, потому что, наконец-то, набрался смелости. Пожалуйста, уважай это, ты же видишь, сколько лет мне потребовалось. Джин тяжело выдохнул и сел на диван, обхватывая затылок руками и пытаясь немного подумать о том, что ему следует делать дальше. Было абсолютно очевидно, что его альфа не собирается мириться с тем, что теряет истинного. С другой стороны, держать Чимина при себе сейчас могло бы сделать только хуже. Он не верил парню, просто не мог. Они так давно были вместе, и до недавнего времени все было нормально. Он был уверен, что это всего лишь кризис, а Пак просто устал от всего, поэтому сейчас говорит что-то невнятное, непонятное ему. — Хорошо, Чимин, послушай. Послушай, давай мы пока сделаем паузу. Давай поживем раздельно, попытаемся понять, что нам нужно, чего не хватает. Ты разберешься со своими мыслями, чувствами, я понимаю, что тебе тяжело, — мужчина поднялся и в пару шагов преодолел расстояние между ними, обхватив омегу ладонями за плечи. — Побудем пару дней вдали друг от друга, вот увидишь, мы соскучимся. Ты соскучишься, ты захочешь увидеть меня. — Ты опять не слышишь меня, Джин. Какую бы правду я тебе не сказал, ты все равно будешь выдумывать свою. Тебе не нужны эти разговоры, тебе неинтересно, что я чувствую, тебя не интересует ничего, кроме тебя самого. Даже сейчас, понимая, что мы расстаемся, и это конец, ты продолжаешь делать так, как удобно тебе. Это называется эгоизм, Джин, — парень скинул чужие руки и направился к своей куртке, накинул ее на плечи, а потом тут же пошел к выходу. Джин перехватил его у двери, когда он уже слегка приоткрыл ее и был готов выйти. Он крепко сжал его запястье и серьезно посмотрел в блестящие глаза напротив. — Ты сказал, что сделал все, что можно, чтобы полюбить меня. Ты ведь так сказал? Сделай же теперь все, что нельзя. Дай нашим отношениям шанс, Чимин, ты прекрасно понимаешь, что мы не сможем найти кого-то, кто нам будет также подходить. Это невозможно, истинность, она выше любви, мы оба пожалеем в будущем. — Это возможно, Джин. Не истинность определяет, с кем быть человеку, а сам человек. Если я люблю кого-то другого, ни одна истинность в мире не заставит меня его разлюбить. Ничто, — Паку было стыдно, что он говорил это, пусть и бывшему, но своему альфе, но он понятия не имел, как еще донести до мужчины истину, которую тот так отчаянно отказывался слышать. — Любишь кого-то другого? Кого? — Джин, пусти, мне надо уйти. Мы сейчас оба на взводе, нам лучше отдохнуть друг от друга. Оставайся здесь, я поеду еще куда-нибудь. — Кого ты любишь, Чимин, отвечай! Кто он, я его знаю? — Нет, Джин, нет. Дело не в этом, просто ты не тот человек, ради которого я готов сделать то, чего нельзя, понимаешь? Не могу и не хочу, — едва сдерживаясь, чтобы не расплакаться, Чимин достал из кармана ключи от машины альфы и вложил в его свободную руку, нежно касаясь холодными пальцами шершавой кожи. — В какой-то момент все заканчивается. И лучше поздно, чем никогда, Джин. Ты для меня навсегда один из самых близких людей. — Я не хочу это выслушивать! — лицо мужчины покраснело, на шее выступили вены, и он выглядел крайне взволнованным и расстроенным. Чимин почувствовал непреодолимое чувство вины, но по-другому просто не мог. Был в этом мире человек, который больше, чем Джин заслуживал всю вину, на которую Пак был способен. — Я хочу услышать ответ. Кто он? — Джин, прекрати. — Кто? — прозвучало слишком громко, и Пак зажмурился, отворачиваясь. Его маленькое сердце чувствовало себя в клетке, в западне, и Джин не собирался останавливаться, он продолжал давить, заставляя Чимина, которому было и так чересчур тяжело, чувствовать себя невыносимо ужасно. — Билл? Это Билл? — Я уже сказал тебе, что нет, это не Билл. — Тогда кто? Кто, Чимин? Внутри Чимина боролись самые разнообразные чувства. Он не хотел говорить о своем личном, потому что это было его святое. Он не хотел говорить, потому что все еще боялся говорить открыто и откровенно, тем более с Джином, который не отличался умением слышать и слушать. Но с другой стороны в прошлый раз, когда все произошло так быстро и так ужасно, когда ему пришлось скрыть правду, чтобы укрыть себя от бури, начался настоящий ад. И сейчас, когда прошло столько лет, было абсолютно очевидно, что все это случилось из-за вранья. Из-за его вранья и страха, которые делали его слабым и уязвимым. А он решил, что больше не хочет быть таким. Чимин положил свою маленькую ладошку поверх большой ладони альфы, которой тот продолжал держаться за его куртку, и осторожно убрал, отпуская. Для него это означало, что больше ничего нельзя вернуть. Это точка. Последняя и окончательная. — Чимин…— прошептал альфа и снова потянулся, но тот отступил назад, продолжая держаться за ручку двери, чтобы скорее уйти. — Чонгук, Джин, — сказал он, набравшись смелости и подняв глаза на альфу. — Человек, которого я люблю — Чонгук. Джин, явно, не понимающий, не осознающий всего происходящего, смотрел на омегу и изо всех сил пытался переварить полученную информацию. Они некоторое время молча смотрели друг другу в глаза, ни один не нашел в себя силы сказать что-то еще. Чимин надавил на ручку и вышел в подъезд, прикрывая за собой дверь и стараясь не смотреть на альфу, у которого на такое откровенное признание ни нашел слов. Семь лет каждый день видеть лицо одного и того же человека, и ничего не чувствовать к нему. Чимин справился с задачей идеально, только внутри у него теперь все было по частям. Безусловно, он оставил в своем сердце место для Джина, но это был совсем небольшой уголок, предназначенный для братьев или близких друзей. Он мог лишь надеяться, что этот альфа со сложным, импульсивным и собственническим характером сможет когда-нибудь простить его, когда-нибудь обратиться, как к другу за советом или помощью. Это было важно, это было основой нормальных человеческих отношения. Как сказал Билл, люди должны уметь красиво расставаться, иначе к чему была вся эта длинная, пусть и несчастливая история двух людей, которые тесно переплелись друг с другом, но соединиться так и не смогли. Оказавшись на улице, Чимин вдруг понял, что ему стало легче дышать, но это никак не было связанно со свежим воздухом, это было связано с тем, что он, наконец, освободился от отношений, которые не давали ему открыться. Он наконец нашел в себе силы, справился, стойко, как должен был сделать раньше. Единственное, что продолжало до сих пор камнем лежать у него на сердце – Чонгук. Чонгук, который не хотел его видеть, не хотел разговаривать с ним и даже просто выслушать. Чтобы вздохнуть полной грудью, свободно и спокойно, ему было необходимо сказать все, что он хотел человеку, который был важнее всех на протяжении всей жизни. Чонгук на его звонок вновь не ответил, и Пак не стал пытаться больше одного раза. Он позвонил Биллу, который сказал, что оставил Чонгука в гостинице после долгой беседы и теперь едет к ним домой на такси. Билл не стал вдаваться в подробности, когда Пак попросил адрес гостиницы, в которой Чон остановился, Пак сам сказал, что потом обязательно все объяснит. Все, выхода не было, не было другого шанса или других возможностей. Вот она — одна единственная возможность, одна попытка, одна болезненная, но такая нужная правда, которая так сильно заставляла все холодеть у Чимина внутри, когда он стоял напротив нужного номера и собирался с духом, чтобы постучать в дверь. С чего следовало бы начать? Чимин нервно похрустел пальцами, а потом вдруг почувствовал, как убыстряется его сердцебиение. Это было довольно волнительно. Это было очень волнительно. Невозможно. После стука Чонгук открыл не сразу, прошло больше минуты, и всю эту минуту паника Пака не покидала, у него начинали подгибаться коленки. Он только что прошел через страшнейший стресс в своей жизни, а теперь ему предстоял еще один, но он думал, что лучше все случится сразу, чем тянуть. И так слишком много времени было потеряно, слишком много жизни. Чонгук, возникший в дверном проеме очевидно сильно удивился, увидев Чимина, но тут же взял себя в руки и принял привычное, безразлично-язвительное выражение лица. Он был в небрежно накинутой на плечи атласной рубашке, из-под которой виднелась белая майка, и в обтягивающих джинсах с расстегнутой молнией. Пахло сигаретами и перегаром, но парень выглядел трезвым, только очень уставшим. — Чем обязан? — его голос прозвучал хрипло, было ясно, что он дремал. — Пришел к тебе, — выдохнул Чимин, чувствуя, как снова убыстряется сердцебиение, ведь они были так близко друг к другу, буквально в метре. — Можно я войду? — Зачем пришел? — прямой взгляд Чона пугал, но для Пака было страшнее уйти сейчас ни с чем, снова ничего не решив. Всякий раз это становилось все более невыносимым, поэтому он четко решил, что на этот раз разговор состоится. Правильный разговор. — Пришел, чтобы мы поговорили. — Мы уже столько раз говорили, у меня уже мозоль на языке. Могу я поспать? Я только недавно вернулся с участка, эта ночь была просто отвратительной, я давно не чувствовал себя в таком дерьмище. Очень приятно, что ты вдруг вспомнил обо мне и даже приехал, чтобы навестить и убедиться, что у меня все хорошо, но я не настроен на разговоры, — слова Чонгука были пропитаны сарказмом, но даже это Пака больше не могло остановить. — Я никуда не уйду, пока мы не поговорим. Впустишь или мы будем разговаривать здесь? — Тебе не идет быть дерзким, не выжимай из себя. — Мы поговорим, Чонгук, иначе я буду сидеть здесь, пока не поговорим, — Чимин сделал шаг вперед, и Чонгук, растерявшийся от неожиданности, попятился назад, освобождая проход. Номер был большим и просторным, а еще темным и полностью пропитанным чонгуковым запахом и ароматом его любимых вишневых сигарет. — Здесь красиво, — сказал омега и прикрыл за собой дверь, проходя внутрь. — Не нуждаюсь в комментариях подобного рода, — Чонгук пошел к кровати и свалился на нее спиной. Чимин пошел следом. Он сначала посмотрел на смятую, красную простынь, а потом на Чонгука, который лежал на ней с закрытыми глазами и раскинутыми в сторону руками. Осторожно присев на край кровати, Пак сложил руки в замок и задумчиво уставился на них, не зная, с чего начать. Он снова посмотрел на Чона, майка которого слегка задралась и с этого места выглядывала совсем тонкая полоска светлых волос, следующих от пупка вниз под белье. — Ты красивый, — сказал Чимин, потянулся пальчиками, осторожно обхватил мягкую ткань майки и опустил ее, прикрывая оголившееся местечко. Чонгук громко сглотнул, но ничего не сказал и даже глаза не открыл. Он чувствовал себя таким уязвимым, когда Пак находился рядом. Он был сильным, очень сильным духом, но рядом с этим парнем снова становился глупым, влюбленным школьником, который был готов забыть всю боль и обиды, лишь бы ему дали немного любви. Немного настоящих, искренних и человеческих чувств. — Если можно, не перебивай меня, пожалуйста, я хочу все рассказать тебе. Я хочу быть максимально искренним с тобой, — Чонгук усмехнулся и Чимин абсолютно точно понял причину этого смешка. — Я понимаю, что ты считаешь, что искренность — не про меня, но я очень постараюсь ради тебя. В общем, я хочу начать с самого начала, если ты не против, — парень окинул Чона внимательным взглядом, надеясь, что тот слушает. — Я был единственным ребенком. Поздним и очень долгожданным. И всю свою жизнь я слышал, что должен быть идеальным, они большие надежды возлагали на меня. Они хотели, чтобы я был отличником, чтобы я всегда был гордостью, и я пытался соответствовать этим требованиям, несмотря на то, что частенько понимал, что мне многих качеств не хватает. Я прекрасно понимал, что они будут против наших с тобой отношений. Если бы тогда я сказал им правду, это был бы грандиозный скандал, поэтому я выдумал ту чушь, которую сейчас мне даже вспоминать противно. Я не знаю, как у меня повернулся язык. Я думал, что боюсь потерять их, — Чимин замолчал, сглатывая, чтобы было говорить, потому что ему так сильно сдавило горло, что он едва дышал. — Я думал, что боюсь потерять репутацию правильного мальчика-отличника, думал, что боялся потерять всех тех ребят, которые дружили со мной только для того, чтобы списывать домашку. Но на деле все оказалось иначе. Я думал, что не смогу жить без них всех, но я бы смог. Я бы смог жить без этих ребят, возможно, смог бы вынести разочарование со стороны родителей. Я бы справился с этим. Но я не справился без тебя. — Ты справился, — вдруг подал голос Чонгук, заставляя что-то испуганно ухнуть внутри у Чимина. — Нет, тебе кажется, — у него выступили слезы на глазах, и он тут же поспешил смахнуть их. — Иногда мне самому казалось, что все получилось. Я продолжал жить, учиться, ходить в ту же школу. Я продолжал делать вещи, которые делал всегда, но уже без тебя. И я потерял ощущение жизни, я потерял ощущение времени, оно остановилось. Я взрослел, я даже стал выше ростом. Я покупал другую одежду, закончил школу, поступил в университет. Жизнь продолжалась, но я остался в том моменте, когда ты впервые поцеловал меня. Когда ты взял меня за руку, когда ты стал моим другом, моим любовником, моим любимым. Все это время у меня не было жизни, мир продолжал идти вперед, но я не шел вместе с ним, — он хлюпнул носом и опустил голову, все это было так тяжело, будто каждую минуту он испытывал микроинфаркты, будто каждое слово больно било по нему. — Время моей жизни запустилось снова, когда я встретил тебя. Я снова тебя встретил, а ты снова встретил меня. Разве это не чудо? — Что ты хочешь услышать от меня? — То, что ты простил меня. — Я уже простил, — голос Чона сел, и он кашлянул, тяжело дыша и пытаясь унять бешеное сердцебиение и жар в щеках. — Я уже говорил, что все в прошлом, я живу настоящим. Чего и тебе советую. — Я расстался с Джином сегодня, — выдохнул Пак, и эта фраза заставила Чонгука открыть глаза и перевести на него уставший взгляд. — Сегодня мы поставили окончательную точку, потому что в моем сердце всегда был только один человек. Даже если ты никогда не захочешь принять меня, даже, если ты примешь решение, что больше никогда не хочешь меня видеть, Чонгук, ты должен знать, что я не отступлюсь от тебя. Я больше никогда не изменю своим чувствам, я больше никогда не сделаю нам так больно. — Это всего лишь слово, — шепотом сказал Чонгук, понимая, что если скажет громче — не выдержит и расплачется. — Как я могу верить тебе после того, как ты признавался мне в любви, а потом называл… — Не вспоминай! Не вспоминай, выкинь из головы, сделай вид, что не было. Если ты искренне прощаешь меня, пообещай, что больше не вспомнишь этого. — А ты что пообещаешь мне? — его глаза блестели, а сердце прыгало в груди, умоляя Чимина простить, обнять, залюбить, дать второй шанс, показать, что не все потеряно, что все еще можно вернуть. — А я пообещаю, что сделаю все, что можно и все, что нельзя, чтобы всегда оставаться рядом с тобой. Пообещаю, что даже в самую страшную бурю я буду держать тебя за руку, что я буду любить тебя и беречь, и быть благодарным за каждый день, проведенный рядом, если ты позволишь мне остаться. Я причинил тебе столько боли, я осознаю это, но еще больнее я сделал себе, я просто не знаю, с чего взял, что смогу жить без тебя, — он таким жаждущим и умоляющим взглядом смотрел в красивые глаза напротив, осознавая, что, если Чонгук сейчас откажет ему, жизнь рухнет, все исчезнет, вселенная перестанет существовать. Навсегда. — Только пообещай, что забудешь о моей ошибке. Что даже в самой страшной ссоре ты не вспомнишь о ней, потому что меня убивает, что я мог так с тобой поступить. С нами, — с замиранием сердца Чимин протянул руку вперед, ладошкой вверх, не зная, на что рассчитывать. Он бы обязательно понял, если бы Чонгук ни на что с ним не согласился. Он бы смог понять и принять это, потому что слишком сильна была обида, слишком велико предательство и непреодолима боль. Но это все равно разорвало бы его на части. Чонгук же, который был так сильно и безвозвратно влюблен, но так испуган тем, что ему могут снова сделать больно, чувствовал себя на распутье. Сейчас он должен был сделать выбор, который определял его дальнейшую судьбу, будущее, который мог быть правильным, мог стать роковой ошибкой. Его метало от одного к другому, изнутри трясло, страх буквально парализовал, но из всего, что терзало или скребло изнутри, тонким лучиком светилась мысль, что ради него Чимин отказался от истинного. И этот факт стал определяющим в его окончательном выборе. Чонгук осторожно потянулся рукой к раскрытой ладошке Пака и сжал в ней ледяные, дрожащие пальцы, едва слышно выдыхая: — Я обещаю.