goodbye & love me

Прошла неделя с последней встречи Тэхена с братом. Тот звонил несколько раз, но был проигнорирован. Все это время младший пытался заниматься исключительно собой. Он даже пошел на курсы английского, чтобы отвлечься. Он делал все, чтобы не оставаться дома один на один с собой. С каждым днем это становилось невыносимым, и его подавленное состояние только ухудшалось. Он принимал успокоительные. Много успокоительных, потому что его сердце бешено билось и днем, и ночью. Даже если он старался не думать о происходящем, это все равно его тревожило. Его тревожило то, что с его сердцем поступают так жестоко. Он пытался найти информацию в интернете о том, как самостоятельно справиться с депрессией, но там совершенно не было ничего полезного. Никаких дельных советов кроме того, что было бы неплохо обратиться к специалисту. А еще там говорилось, что нужно себя чем-то занять, что-то делать, постоянно быть в движении, чтобы чувство одиночества и отчужденности ушло. Тэхен все это знал и без мировой паутины. Вот только не помогало. Дома он был в постоянном напряжении, учеба его раздражала, потому что за прошедшие годы, она высосала из него все соки. У него абсолютно ни на что не было сил, будто кто-то невидимый выкачал из его тела энергию. И парень понимал, что ему становится более-менее сносно лишь в компании с кем-то. Одиночество было слишком неумолимым. Оно поглощало его с головой. Все эти дни он запирался в ванной, сидел под кипятком и наблюдал за тем, как светлая кожа идет огромными красными пятнами. Это немного его успокаивало. Согревало. Чонгук перестал звонить уже на второй день, и Тэхен усмехался каждый раз, когда брал в руки телефон. По правде, дело было не только в Чонгуке. Дело было в другом. В самом Тэхене, который на протяжении своей недолгой жизни хлебнул сполна. Его постоянно бросали, и это были вовсе не альфы. С альфами вообще была беда, и эта тема для Тэхена была закрыта на сотни замков, потому что он устал выяснять в чем проблема, что с ним не так. Дело было в друзьях, которые то и дело бросали его. Казалось бы, у него не такой уж и маленький был круг общения, человек шесть насчитать было можно легко. Кто-то был ближе, кто-то менее любимый и родной, но заканчивалось одним и тем же — совершенное и абсолютное одиночество. После каждого раза Тэхен садился на кухне, делал горячий чай и лимоном и медленно пил его, обдумывая, что сделал не так. Он был идеальным для некоторых людей, он посвящал некоторым своим друзьям жизнь, а потом все происходило по знакомой схеме. Иногда он пытался обвинить в происходящем себя, думал, что слишком навязчивый, что люди просто устают от его присутствия, но потом тут же всплывали другие мысли: почему люди не уставали, когда им нужна была его помощь? Почему они могли достать его из-под земли, когда им было плохо, когда не к кому было податься, почему? Почему Чонгук звонил ему сотню раз, даже зная, что он может быть на учебе, когда все было хреново? А сейчас, когда все наладилось, ему хватило всего пару дней. Эгоистично. — Чонгук рассказал мне, что случилось между вами, — сказал Юнги, который пришел навестить Тэхена спустя неделю после того, как он решил игнорировать весь белый свет. — Я записался на курсы английского, — сказал младший и залез в холодильник, доставая оттуда пакет апельсинового сока. — Ты молодец, но я пришел поговорить не о твоих курсах. Я писал тебе, почему ты игнорируешь? Я беспокоюсь, о том, что происходит между вами двумя, Чонгук чувствует себя паршиво из-за всего этого. Тэхен усмехнулся. Он поставил полный стакан перед Юнги, а себе налил чашку горячего чая, последние дни у него болело горло, и он все никак не мог поправиться. — Тебя волнует то, что Чонгук чувствует себя паршиво? — Тэхен стоял, облокотившись на столешницу. — Сильно волнует? Настолько сильно, что ты поднял свою светскую задницу и притащил сюда? — Да, Тэхен, меня это волнует. Я тоже не рад, что он решил простить Чимина, но мы ничего не можем сделать, если это делает его счастливым. Скажи мне, что ты можешь с этим поделать? У тебя есть план? У тебя есть адекватные мысли на этот счет? Что ты можешь сделать, если у человека внутри чувства, причем уже столько лет?! — Хорошо, я рад, что тебя волнует это, значит, ты хороший друг. Я рад, что у Чонгука есть такие друзья, — он отпил из чашки, обжигая горло и хлюпнул носом, чувствуя, что может вот-вот разболеться. — Ты так говоришь, будто нас с тобой ничего не связывает, будто я друг только для Чонгука. Прекрати так себя вести, ты должен принять тот факт, что у людей кроме тебя может быть кто-то еще. — Нас ничего не связывает, можешь идти домой или к Чонгуку, мы с тобой общались только потому, что ты хотел поддерживать с ним связь, а кроме как через меня у тебя не было других вариантов. Сейчас Чонгук приехал, поэтому у тебя есть возможность быть к нему ближе, вот и будь ближе к нему, меня это не интересует, — допив чай, Тэхен принял таблетки от простуды и направился к выходу из кухни. — Ты в курсе, что ведешь себя по-детски? — А ты в курсе, что тебя интересует состояние Чонгука, но на мое тебе наплевать? — он остановился и развернулся, складывая руки на груди. — Ты в курсе, что только что сказал, что тебе интересно, как чувствует себя Чонгук, но за меня ты не сказал ни слова? — Хватит думать только о себе, — Юнги приподнялся, потому что не мог сидеть, когда на него смотрели такими глазами. В этот момент у Тэхена будто что-то лопнуло внутри, и он так тяжело и громко выдохнул, что Юнги на мгновенье показалось, что он сейчас разрыдается. Но младший сдержался, он будто силой затолкал слезы обратно, и посмотрел на старшего со всем осуждением, на которое только был способен. — Прости? Думать только о себе? Что ты под этим подразумеваешь, когда я думал только о себе? Желать к себе уважение — эгоизм? Желать, чтобы об тебя перестали вытирать ноги — эгоизм? Так ты считаешь? Ты знаешь, что со мной происходит? Ты хоть раз спросил, как я чувствую себя, что у меня болит? Что если я серьезно болен? Ты мог бы знать об этом? А Чонгук — мог бы? Никто в этом мире не мог бы, потому что все, с кем я общаюсь пользуются мной. Пользуются тем, что у меня нет личной жизни, а значит, у меня полно свободного времени. Пользуются моими деньгами, моим чувством долга. Пользуются тем, что я не умею отказывать, и, если кто-то близкий для меня в беде, я сделаю все, что в моих силах, чтобы вытащить этого человека. И Чонгук тоже пользовался мной. — Тэхен, успокойся, — предпринял попытку Юнги, на что парень замотал головой и свел брови в переносице, в попытке сдержать новый приступ слез. — Я был на связи двадцать четыре часа в сутки, когда ему было плохо, я был всегда рядом. Я был всегда на его стороне, я отстаивал его дома, в школе, когда ребята говорили, что он психопат. Я делал все, но всякий раз наш телефонный разговор начинался с него и заканчивался им же. Его проблемами и его болью. Я устал чувствовать себя тряпкой. Я устал, что люди выжимают из меня все, а потом бросают, когда находят кого-то поинтереснее, покруче, как им кажется. Я знаю, как это называется, Юнги, знаю, как меня воспринимают люди вокруг. Дружок-лох, у которого нет парня, нет крутых друзей на машинах, с которыми можно повеселиться. Вот так меня видят мои друзья, поэтому они кидают меня, когда находят кого-то, у кого все это есть. Сколько бы сил, денег и времени своей жизни я на них не потратил. Юнги не знал, что на это ответить, когда Тэхен остановился также неожиданно, как и начал этот монолог, этот сильный и болезненный крик души. Они всегда прикалывались и хохотали, когда речь заходила о том, что у Тэ никого нет, шутки парня про то, что его облили дихлофосом, а еще всякий бред про то, что он благотворительный фонд и бесплатная линия психологической помощи. Они всегда прикалывались с этого, поэтому Юнги даже подумать не мог, что Тэхена все это так глубоко ранит, что он чувствует себя таким одиноким и несчастным, будто весь мир отвернулся от него, будто все предали, и он остался один посреди этих руин. — Это хорошо, что ты выговорился, — первое что пришло старшему в голову. — Ты же врач, ты должен знать, что это помогает. — Иди домой, Юнги, — устало пробормотал Тэхен и потер лицо, чувствуя, как начинает болеть голова. — Я хочу прилечь, кажется, простыл. — Ты уверен, что можешь оставаться один? Я могу побыть с тобой, чтобы… — Не надо, не хочу заражать тебя, — сказав это, парень захватил с полки бутылку мартини и направился в свою комнату, на ходу делая несколько крупных глотков. Иногда алкоголь помогал на начальных этапах простуды, а Тэхен просто ненавидел болеть. Лежа в своей комнате на кровати, он пожалел, что так импульсивно выложил все, что было у него на сердце все это долгое время. Но что он мог поделать, если это так сильно все внутри у него сдавило. Он правда так больше не мог, где-то в глубине души понимал, что это так сильно его ранит, потому что он все принимает близко к сердцу, но поменять себя не мог, не мог, как бы не хотел. Он был бы и сам не прочь измениться, перестать так сильно переживать по пустякам, но его восприимчивая натура была таковой. Тэхен даже читал научные труды на тему смены характера, в надежде, что может быть хотя бы там найдется ответы на некоторые вопросы, но и здесь — никаких толковых советов. На следующий день позвонил Чонгук. Тэхен, который чувствовал себя ужасно, звонка не слышал. Когда проснулся на экране было два пропущенных и сообщение, в котором брат просил явиться в участок к десяти. Также из этого сообщения парень понял, что Чимину удалось все уладить, и там следовало лишь поставить подпись на бумагах. Из-за такой мелочи Тэхен не был готов вытаскивать себя из постели, поэтому написал, чтобы документы прислали с курьером. Алкоголь не помог, физически Тэхену становилось только хуже, а вот морально стало намного легче. Было ощущение, что огромный камень свалился с его плеч, и он теперь может вздохнуть полной грудью. Родителей дома не было, они вместе уехали в командировку, Тэхен был благодарен хотя бы за это. Ему было тяжело контактировать с ними, потому что абсолютно не было взаимопонимания. Он ощущал себя преступником, лишь потому, что не разделял их точек зрения в каких-то вопросах. По крайней мере, они умели все выставить так, что Тэ просто запирался в своей комнате и появлялся в зале лишь дважды — с утра, когда шел на учебу и вечером, когда через него же пробирался в свою комнату. Днем, когда Тэхен чувствовал себя разбито и едва живым, приехал курьер. Парень буквально заставил себя встать с кровати и приползти к двери. Напротив стоял высокий молодой альфа с конвертом А4 в руках. Он весело улыбнулся и протянул омеге документы. — Чон Тэхен, все правильно? — Да, это я, — парень прошел в зал, приглашая гостя, который все-таки решил остаться в дверях, открыл конверт и достал бумаги, быстро пробегаясь по ним глазами, а потом поставил в нужных местах свой отпечаток. — Это ведь все? — он вернулся и протянул конверт парнишке, внешне тот казался еще даже не совершеннолетним. — Да, я отвезу бумаги обратно в участок, можете расписаться здесь? — он указал ручкой нужную колонку в обходном листе, Тэхен быстро расписался, поблагодарил его за работу, и уже хотел было закрыть дверь, но вдруг закусил губу, внимательно рассматривая широкую спину незнакомого альфы, и поспешил окликнуть его: — Прости, могу вопрос задать? Альфа обернулся и осторожно, непонимающе кивнул. — Что ты думаешь обо мне? — Простите? — Что думаешь обо мне? — Тэхен не чувствовал неловкость, когда задавал этот вопрос незнакомым людям. Он стоял в кофте с широким воротом, в спортивных штанах, растрепанный и больной, и ожидал услышать что-нибудь интересное, и эта мысль заставила его улыбнуться, глядя в глаза незнакомому парнишке. — В каком смысле? — Ну, как бы это…— Тэ пожал плечами и прокашлялся. — Первая мысль, когда увидел меня или типа того. Что думаешь? — А Вы не обидитесь? — Нет, можешь говорить, как есть. Это типа…социальный опрос. Альфа улыбнулся, даже покраснел слегка и смущенно, но гордо ответил: — Я подумал: «Было бы неплохо переспать с ним разок». Паренек раскраснелся еще сильнее и поспешил к своему скутеру, что был припаркован у калитки, у Тэхена же от такой наглости брови поползли вверх, а верхняя губа прилипла к нижней, и он просто не придумал, что на подобное можно ответить. Хотя внутри, где-то в самых глубинах души, было приятно услышать нечто подобное, это значит, что не все так плохо, и он хотя бы чуточку привлекательный. Но что у современных детей в головах, он до сих пор никак не мог понять. Ближе к вечеру после принятого антибиотика и хорошего сна парень почувствовал себя лучше. Он потянулся к прикроватной тумбе и достал из ящика пачку сигарет с зажигалкой внутри. Ему вдруг очень захотелось выкурить косяк, но траву у Юнги изъяли, и это была довольно грустная история, поэтому парню пришлось выкуривать обычные, ментоловые. Из того же ящика через несколько минут он вынул блокнот и ручку. Было заполнено уже больше половины. Здесь, на каждом листе он записывал новое изречение на вопрос, который он приучил себя задавать каждому альфе, который встречался на его пути: что ты обо мне думаешь? Пролистав несколько последних страниц, которые гласили: «красивый цвет волос», «дорогая одежда» и «пальцы как у пианиста», ему вдруг показалось, что чего-то не хватает, и это вовсе был не сегодняшний юнец, будто что-то он забыл записать. — Бывший Пак Чимина, — усмехнулся Тэхен, когда наконец вспомнил своего собеседника недельной давности. — Как он там сказал? — задумался парень, прикусывая кончик цветной ручки и перекатываясь со спина на живот. Парень открыл пустую страницу и принялся выводить красивым, аккуратным почерком: «Что я могу думать о тебе, я вижу тебя второй раз в жизни, лучше бы не видел». Улыбка странным образом сама по себе расползлась на его лице, когда он вспомнил недовольное лицо альфы, произносящего эти слова. А потом этой же ручкой чуть ниже Тэхен добавил: «гей», и рассмеялся, когда вспомнил, сколько раз за вечер альфа произнес это слово. «Интересно, он сейчас опять выпивает?», — подумал Тэ, бросил короткий взгляд на часы. Именно в это время они встретились в баре в прошлый раз. У Чонгука с Чимином все происходило постепенно. Они решили не торопиться, и пытаться выстраивать свои отношения шаг за шагом, хоть это было и непросто в сложившейся ситуации, потому что было впечатление, что все вокруг против них, будто они преступники. Чимин беспокоился о том, что у Чона испортились отношения с братом, которыми второй дорожил. Он пытался поговорить об этом, но Чонгук пресекал эти разговоры, потому что они могли обоим испортить настроение. А все только начиналось, и эти счастливые минуты, которые хотелось хватать голыми руками, казались важнее всего на свете. На второй день после ссоры с Тэхеном, чтобы отвлечься, парни поехали загород, чтобы забрать машину Чимина. С ними была канистра бензина и еще всякая вредность, чтобы посидеть на озере и провести вместе время. Там же они сходили на батуты, потому что Чонгуку они нравились, и Чимин помнил об этом. Возраст им не помешал. Они радовались, веселись, смеялись, и все это казалось таким эфемерным, что могло исчезнуть в любую минуту. Чонгук при любой возможности пытался обнять Чимина, не выпускать из своих рук, вдыхать аромат детского шампуня и наслаждаться этими моментами счастья, которые наконец-то наступили, после стольких страданий. Червячок сомнений, особенно после слов Тэхена все еще жил в Чоне, но он старался не думать, старался растворяться в своем любимом человеке, старался дарить всего себя и получать взамен столько же, потому что Чимин, который так сильно соскучился по Чону, был голоден до прикосновений, до элементарной близости, которая все мертвое внутри заставляла оживать. Они проводили каждый день вместе. Чимин иногда включал мобильный, чтобы отвечать на сообщения от родителей, но делал он это неохотно. Из общения с ними, парень понял, что Джин ничего им не рассказал, и это казалось таким странным и непохожим на его бывшего альфу, что внутри нарастало какое-то непонятное и непреодолимое чувство тревоги, будто все идет совсем не по тому сценарию, который он нарисовал в своей голове. Хотя совместные прогулки с Чонгуком, держась за руки, походы за продуктами, по магазинам, все это с лихвой компенсировало переживания. Ему просто было хорошо. Так хорошо, как не было ни разу за эти десять лет. Они оба очень сильно страдали, не могли друг друга забыть, отпустить, и Чимину казалось справедливым то, что сейчас у них есть шанс проговорить всю ту боль, что разъедала органы внутри, и попробовать заново все собрать. Они много разговаривали. Постоянно разговаривали, обсуждали каждую мелочь, вспоминали, что нового произошло, о чем еще нужно сказать, что было не проговорено, что было потеряно где-то среди брошенных фраз, слов. Когда говорил Чимин, Чонгук прижимал его к себе, внимательно слушал, не перебивал, запоминал все, потому что все было важно, даже идиотские истории с работы, которые кому-то другому могли показаться неинтересными, но только не ему. Ему нужно было знать все, в том числе, что Чимин предпочитает на завтрак, о чем думает перед сном, кто его друзья, что он думает о политической ситуации в стране. Абсолютно все. — Значит, ты все-таки бросил идею заниматься разработкой компьютерных игр? — спросил как-то Чон, перебирая мягкие волосы. — Я думал об этом, разговаривал дома, но у отца были свои планы. Тогда я был так морально истощен, что просто не мог спорить, у меня не было сил. Сейчас кажется невероятным, что я вообще закончил универ, потому что я совсем не хотел учиться. Я что-то запоминал на парах, хотя практически не слушал лекторов, а потом выдавал это на экзаменах. И я смог с этим справиться. — Ну, ты знаешь, главное, что есть вышка. Это уже хорошо. — А ты что окончил? Ты мечтал стать художником, — Чимин прижался еще крепче и уложил голову парню на грудь, ощущая его мерное сердцебиение. — Я так понял, что Билл даже не знает о твоей творческое стороне. Почему ты не рассказал ему? — Потому что у Билла полно своих проблем, зачем ему такие подробности? Я хотел, чтобы у меня было личное пространство, а еще мы с Биллом с самого начала знали, что не любим друг друга, мы просто сошлись, потому что у нас была одна проблема, и мы хорошо друг друга понимали. Нам до тошноты надоело страдать, поэтому я изначально дал ему понять, что помимо него, у меня есть и другая жизнь, в которую я его не пущу. Альфы любят все контролировать, Билл замечательный, но от этого он не перестает быть альфой. И ему тоже хотелось знать все, только для этого — чтобы контролировать меня, чтобы знать, что я не изменяю ему, что я дисциплинированный и образцовый парень. Ему нравилось знать, что рядом с ним хороший человек, но в глубине души ему было наплевать на то, что я делаю, чем занимаюсь. Он думал о другом человеке, всегда, всю жизнь. — Серьезно? — Чимин удивился и приподнял голову, заглядывая в лицо Чонгука. — У него кто-то есть? — Нет, у него никого нет, но это не мешает ему постоянно, каждую минуту своей жизни думать об одном и том же. Он сказал, что они встретились много лет назад, говорил, что они истинные. Но с самого начала было понятно, что им просто нечего делать рядом друг с другом, и они разошлись. Я не могу знать, успел ли Билл полюбить того человека, но их связь очень сильная, не такая как у тебя с Джином. Если ты можешь быть вдали от него и чувствовать себя спокойно, то Билл — нет. Он думает о том человеке постоянно, он засыпает и просыпается с мыслями о нем. — Я не знал, что у него есть истинный, он так красиво говорил о том, что и неистинные могут быть счастливыми вместе, и казался таким уверенным. — Он пытается себя в этом убедить, и иногда у него получается. Получается настолько хорошо, что его можно похвалить. Он не выглядит чересчур страдающим, да? — Чонгук оставил короткий поцелуй на светлой макушке и спустился немного ниже, чтобы чувствовать дыхание Чимина на своей шее. — Мы разговаривали, и он сказал, что грустит из-за тебя. Ему было тяжело тебя терять, поэтому я даже подумать не мог, что есть кто-то еще. — Думаешь, мне не грустно, что в какой-то степени я его потерял? Люди привыкают друг к другу, особенно тяжело, когда люди друг друга хорошо понимают. Если я грущу из-за него, это не значит, что я не скучаю по тебе и не хочу быть с тобой, это значит, что этот человек тоже что-то для меня значит, поэтому я могу понять Билла. Мне тоже очень грустно, что такой хороший человек вынужден так мучиться. — Ты видел его истинного? Красивый? Чонгук загадочно улыбнулся, пожал плечами и обеими руками обхватил Чимина, смыкая пальцы в замок на спине. — Не в нашем вкусе, но в общем-то ничего. Пак промолчал, не зная, стоит ли дальше продолжать эту тему, потому что Билл, по его мнению, не очень заслуживал, чтобы его обсуждали за спиной. — Ты так и не сказал, какой факультет окончил, — напомнил он, прикрывая глаза и чувствуя спокойствие и умиротворение. Если бы он мог, он бы не вставал с этой кровати и остался в объятиях Чона на всю жизнь. — Я работаю дизайнером. — Серьезно? Интерьеров? — Почему же сразу интерьеров, если дизайнер? Дизайнеры разные бывают, одежды, например, книжный дизайнер, всяких полно. — И чем ты занимаешься? — Это секрет. Хочу, чтобы ты увидел своими глазами. — Пустишь меня в свое личное пространство? Думаешь, я уже заслужил это? — Отработаешь, — засмеялся Чонгук и хотел чмокнуть Чимина в лоб, но тот резко поднял голову и получилось буквально в миллиметре от губы. Они оба растерялись и взволнованно уставились друг на друга, не зная, что говорить или предпринять. И если Чимин был в состоянии сохранять спокойствие и более-менее пребывать в сознание, то Чон совсем потерялся. На него ворохом обрушились мысли, которые он никак не мог уловить. Они помирились больше недели назад и все это время проводили друг с другом, засыпая и просыпаясь вместе, но не решались на что-то большее, это не было первой необходимостью, хватало обычных прикосновений, хватало взглядов, запахов, дыхания. Хватало держаться за руки, улыбаться друг другу, разговаривать. Но сейчас из-за случайности, которая заставила их сердца сначала замереть, а потом начать биться с неистовой силой, показалось, что всего этого, на самом деле, было катастрофически мало. Нужно было больше, нужно было. Обязательно. Чимин сначала посмотрел Чонгуку в глаза, пытаясь найти в них что-то похожее на одобрение, но в них невозможно было что-либо различить из-за зрачков, расширившихся в предвкушении. Он буквально заставил себя опустить веки, когда Пак вновь минимально сократил расстояние между ними. Почувствовав чужое дыхание на своих губах, у Чона начало приятно тянуть внизу живота. Он весь напрягся, даже приподнялся, он ощущал, как от страха перехватывает дыхание, как его собственный запах, усиливается, холодным потом проступая на лбу и шее, что уже пошла мурашками. Его пальцы крепко сжали ткань простыни, когда мягкие губы Чимина опустились на его — дрожащие и сухие. Он дышал слишком громко, и, когда Пак отстранился после первого прикосновения, то услышал это громкое, будто после долгого бега, дыхание. Чонгук весь был напряжен до предела, а Чимин просто растворился в моменте, снова подаваясь навстречу. Рот Чона был слегка приоткрыт, горячее дыхание, которым он обдавал Пака, сводило с ума. Тот положил руку ему на шею, чтобы было удобнее и наклонил голову в сторону, захватывая своими пухлыми губами нижнюю губу Чонгука. Ощущая упругое, мягкое прикосновение, омега задрожал, он сильнее сжал простынь, а другой рукой, намертво вцепился в светлые волосы, ощущая, что его собственное сердце бьется где-то в горле, настолько волнующим это было. Чимин обожал целовать Чонгука. Он делал это мастерски, виртуозно, знал, как нужно прикоснуться, чтобы свести с ума, и это знание за годы разлуки никуда не исчезло. Он всегда так начинал, ничего не изменилось — сначала нежно, осторожно, словно боялся спугнуть, а потом как бы невзначай проходился кончиком языка по верхней губе, так было и сейчас. И только в этот момент Чонгук понял, как ему этого не хватало, насколько сильно он скучал, насколько необходимы были эти прикосновения. Пак не отрывался, он вжимался ширинкой в домашние штаны Чона, показывая, как быстро тот может его зажечь. Он уже отвык от ощущения возбуждения, с Джином все было не так, а от Чонгука трясло, от обычного поцелуя трясло, выворачивало. Его губы были горьковатыми, но от этого не менее желанными. Чимин коснулся кончиком языка чужого, который выглядывал из приоткрытого рта, и обхватил губами, заставив парня под собой издать едва различимый стон. Чон подчинялся, не пытался перехватить инициативу, принимал все, что Чимин давал ему, и второй сходил с ума от осознания этого. Ему это безумно нравилось. Нравилось, когда он мог обладать, когда ему отдавались, когда перед ним раскрывались, как это делал Чонгук, когда разводил ноги шире, чтобы тому было удобнее лежать. Пак углублял поцелуй, вылизывал чужой рот, оставляя влажные следы на губах и вокруг них. Он отдался этому моменту, свою душу положил на алтарь этого поцелуя. Ему никогда не было так хорошо, он никогда никого, даже того же Чонгука в прошлом, так не целовал. И он никогда не чувствовал такой отдачи. Дрожащее тело под ним говорило само за себя, то, как Чон запрокидывал голову, как задыхался, как его пальчики сжимались и разжимались, как его возбуждением пропахла вся комната. Чимин не выдерживал, ему было мало. Он спустился губами вниз, к шее, проходясь верхней губой по подбородку, и буквально присосался к нежной коже, заставляя Чонгука, который до этого момента не мог произнести ничего внятного, запрокинуть голову и позвать: — Чимин…Чимин…— он так тяжело дышал, его грудь так высоко вздымалась, а потом вновь проваливалась вниз, что Пак неосознанно приподнялся, наблюдая за этим. Он не мог оторвать глаз, настолько красиво это выглядело. Чонгук, желающий секса, всегда выглядел невероятно. А сейчас, когда он стал старше, когда его красота распустилась, он и вовсе казался сказочным. А еще эти растрепанные волосы и раскрасневшиеся губы. Чимин готов был поспорить, что это — самое прекрасное из всего, виденного им раннее. — Что? — едва смог выдавить Пак. — Ты не хочешь? Этот вопрос заставил Чонгука почувствовать, как возбуждение новой волной прошлось по его телу. На самом деле, он думал о Чимине тоже самое. Думал, что тот просто волшебный, когда его и без того пухлые губы, побагровели и опухли после этой гонки, что его взъерошенные светлые волосы выглядят очаровательно, а этот невинный, но жаждущий взгляд больших красивых глаз, сводит с ума. — Хочу, но боюсь, что мы торопимся. Давай не сейчас. Давай дадим еще времени друг другу, — это была своего рода самозащита. Чонгук все еще был настороже, он еще не до конца бросился в омут. Ему нужно было чуть больше времени, доказательств и гарантий. Он понимал, что, если сейчас все зайдет слишком далеко, а потом слова Тэхена окажутся правдой, он просто не сможет с этим жить. Чимин как нельзя точно понял опасения Чона. Он почувствовал, как внутри что-то неприятно сжимается от чувства вины. Чонгук имел полное право сомневаться. — Конечно, я не буду торопить тебя, — Чимин приподнялся и оставил почти невесомый поцелуй на чужих губах. — Все хорошо, просто ты такой…я не сдержался, — когда он говорил это, у парня под ним дрожали губы, а кожа покрывалась мурашками. Он обожал Чимина до дрожи, до трясучки, и именно сейчас ему вдруг стало страшно, не испортил ли он все своим отказом. Вдруг Чимин подумает, что он не хочет его, вдруг подумает, что в его чувствах что-то изменилось. — Чимин, ты тоже, — прошептал Чонгук и обхватил его руками за шею, прижимая к себе. — Ты такой невероятный. Я не могу передать, как мне было хорошо. Ты не представляешь. Чимин молчал, он не знал, что ответить, но он ощущал все это, он был уверен, что его не обманывают, потому что прочувствовал каждую эмоцию, каждый вздох, каждую искру наслаждения со своим любимым. — Ты так пахнешь сейчас, — наконец, он подал голос. — Не хочешь сходить в душ, например? — Хочешь, чтобы я помылся, серьезно? Тебе не нравится мой запах? — Нет, не мыться, — он приподнялся и убрал челку с чужого лба. — Не мыться, может быть, что-то другое. Ты так возбудился. Чонгук почувствовал, как его щеки стремительно краснеют, и он попытался выдавить улыбку, чтобы как-то скрыть смущение. — Думаешь, мне стоит сходить? — Да, думаю, в этом есть смысл. Или могу пойти я, а ты останешься здесь. Тебе будет здесь комфортнее. — Блять, ты серьезно? — Чон приподнялся и сел на кровати, внимательно смотря на Чимина. — Серьезно сделаешь это? Сам? В моей ванной? — Да, — Пак приподнялся и чмокнул своего парня в губы, вставая с кровати. — Я включу воду, чтобы тебе не было слышно посторонних звуков. Чонгук был растерян и очень сильно смущен всем происходящим. Он пробурчал, что-то про то, что включит телевизор, чтобы тому было удобно, и все то время, что Чимин находился в ванной, не мог расслабиться, то прислушиваясь, то наоборот тщетно пытаясь выбросить из головы мысли о маленьких пальчиках, которые сейчас за этой светлой дверью осторожно ласкают чувствительную кожу. В любом случае, это был его выбор. Чонгук перевернулся набок и укрылся с головой одеялом.