goodbye & love me

— Ты сегодня в шесть заканчиваешь? — Чонгук подошел к Чимину сзади, обнял за талию и оставил короткий поцелуй на шее, уютно укладывая голову на его плечо. — Давай сходим куда-нибудь поужинать. Мы почти постоянно сидим в четырех стенах. Чимин брызнул на себя одеколоном, пшикнул один раз на волосы Чона, смеясь, и ответил: — Я хотел сегодня заехать к родителям, мы уже созвонились. Я еще даже не подготовил речь, поэтому понятия не имею, о чем буду говорить, но рано или поздно это придется сказать. Тем более, мы улетаем через пару дней. Я хочу, чтобы все решилось поскорее. Чонгук промычал что-то нечленораздельное в его шею и крепче прижался, будто боясь, что Чимина могут отнять у него. — Ты уверен, что тебе не нужна помощь или поддержка, я могу поехать с тобой, вместе нам не будет там страшно. Я буду держать тебя за руку, и ты справишься, вот увидишь. Чимин выпутался из крепких объятий и повернулся, хватая Чона за предплечья. Он потянул парня на себя и обнял за плечи, утыкаясь носом в его волосы, глубоко вдыхая их запах и прикрывая глаза, надеясь запомнить. У него внутри ухало от страха и предвкушения, и где-то глубоко внутри что-то неприятно скребло, будто шепча, что он неправильно поступает, что нужно все бросить и просто плыть по течению. Но Чимин так не мог, он больше не мог нести на своих плечах этот груз вины перед Чонгуком, именно поэтому он решил поступить так, как должен. Он хотел, чтобы все узнали правду, и он смог вздохнуть спокойно. Он хотел заслужить это право — быть рядом с тем, кого он любил. — Это мои родители, поэтому я примерно представляю, что там будет. Я хочу, чтобы это никак тебя не коснулось. Оставайся здесь, а я закончу и приеду, все будет хорошо, вот увидишь. — Давай хотя бы поедем вместе? Я подожду тебя в машине, — голос Чонгука звучал встревоженно. Было абсолютно очевидно, что он через силу пытается выглядеть спокойным. — Или я могу просто погулять по округе. Твои родители живут все там же? Не переехали? — Чонгук, успокойся, — Чимина тоже потряхивало, но он чувствовал ответственность, потому что все, что между ними произошло — случилось из-за него. Именно поэтому сейчас он старался быть сильным, чтобы защитить такого беззащитного перед их любовью Чонгука. — Побудь здесь, позвони Юнги или Тэхену, пусть он придет, вам тоже нужно поговорить, чтобы все выяснить. Поешьте вкусной еды, повеселитесь, он тебе не откажет. Он обижается, но он любит тебя. — Ты говоришь так, потому что видишь, что я переживаю, — у Чона начинал дрожать голос, и он кашлянул, отстраняясь. — Не хочу, чтобы они как-то повлияли на тебя. Я боюсь, что они отнимут тебя, и все повторится. Чимин не сдержался и закатил глаза, улыбаясь. Он снова сократил между ними расстояние и чмокнул своего парня в губы, ощущая их приятный вкус и мягкий аромат зубной пасты. — Ничего не повторится. Ничто в мире не способно изменить моего решения и моих намерений. Я еду не для того, чтобы с ними советоваться, я еду, чтобы поставить их в известность. Это разные вещи. Если они не захотят меня принять, у них есть это право. У меня тоже есть свое право — быть счастливым с тобой. Поэтому я выбираю его. — Ты красиво говоришь, но мне нужны гарантии, — Чонгук выпутался из чужих объятий и двинулся к прикроватной тумбе, из которой достал договор, который распечатал несколько дней назад. — Постоянно забываю отдать тебе, — он протянул Паку лист, а сам уселся на край кровати, внимательно наблюдая за его реакцией. Чимин, пробегаясь глазами по строчкам, то хмурился, то улыбался, а потом и вовсе рассмеялся, нагибаясь к Чонгуку и целуя его в губы, оставляя влажный след на обветренной коже. — Ты серьезно сейчас? Я должен это подписать? — Да, совершенно серьезно! — воскликнул парень и забрался на кровать с ногами, становясь на нее коленями и принимаясь перевязывать хвост. — Окей, ручка есть? — Пак оглянулся по сторонам и нашел то, что просил на тумбе. — Хорошо. Значит, когда я подпишу эту бумагу, я обязан быть с тобой до конца жизни, несмотря ни на что? — Именно так. Я уже свою подпись поставил. Ты видел? Тебе нравится? — Твоя подпись? — Чимин снял зубами колпачок и быстро расписался в нужном месте, внимательно смотря на закорючку Чонгука рядом со своей. — Джей-кей. Что-то знакомое, ты так расписываешься со школы? — Нет, я придумал ее недавно. Красиво смотрится, правда? Особенно в гравировке было бы круто, — Чон подмигнул парню и отобрал у него договор, складывая пополам. — Спасибо, теперь у тебя нет никакого морального права от меня отказаться, — он улыбался и выглядел таким довольным, что Чимин почувствовал, как нежность в чистом виде поднимается откуда-то из глубин прямо к его груди, заставляя сердце биться чаще. Он тоже залез на кровать и снова обнял Чонгука. Он чувствовал его сердцебиение через ткань своей кофты, дыхание — на своей шее, а руки — на спине. Страх обхватил его поперек шеи, он больно скрутил его, будто заставляя отступить на несколько шагов назад. Он не хотел всего этого, не хотел ни перед кем отчитываться, не хотел всего этого напряга, который давил на мозги, который заставлял нервничать и иногда даже не спать ночами. Он хотел просто остаться с этим человеком. Хотел, чтобы в мире не осталось больше никого и ничего, что заставляло бы их обоих переживать. — Чонгук, я не знаю, говорил тебе или нет, но я очень сильно люблю тебя. По-настоящему. После этой фразы у Чона так сильно сдавило в груди, что он едва смог сделать полноценный вздох, потому что ему вдруг показалось это чем-то очень похожим на прощальное признание. Но он старался убедить себя, что этого просто не может быть, потому что Чимин обещал, а еще подписал этот глупый шуточный договор, который, естественно, не имел под собой никакой силы, но он подписал его! Значит, что он обязательно к нему вернется, и ничто не сможет вновь разлучить их. — Я не буду тебе звонить, чтобы не давить. Позвоню Юнги, напишу Тэхену, и постараюсь отвлечься. А ты обязательно напиши, как все решишь там. Или позвони, — Чонгук нехотя отпустил Чимина, продолжая держаться пальцами за его кофту, когда отстранился и поднял на любимого неуверенный взгляд. Его нижняя губа дрожала, и, заметив это, Пак провел по ней большим пальцем. — У нас есть договор, — усмехнулся парень и оставил мягкий поцелуй на чужом лбу. — А еще я уже сказал, что люблю тебя искренне, и ничто не сможет этого изменить. Я даже не хочу представлять, сколько ужасных слов я услышу, но ни одно из них не заставит меня передумать. Я поступил однажды плохо… — Мы договорились не возвращаться к этому. — Мы договорились, но это по-прежнему сидит под коркой моего мозга, я не забуду и не смогу забыть, и ты не сможешь, я знаю. Не возражай. Но это не значит, что теперь я всегда буду так делать. Я докажу тебе, что могу иначе, ты увидишь, что я умею поступать правильно, — он перевел дыхание, глянул на часы и ткнулся лбом в плечо напротив. — Я не хочу уходить, но я уже на полчаса опоздал на работу. — А я не хочу тебя отпускать, но сегодня я постараюсь помириться, каким бы упрямым мой брат ни был, а еще я добьюсь того, чтобы мы поужинали все вместе, пока мы не улетели. Тэхен очень хороший, вот увидишь. — Я даже не сомневаюсь, — Чимин приподнялся, слез с кровати, надел пиджак, накинул на плечи куртку и застегнул у двери туфли. — Я пойду, — крикнул он, помахав Чонгуку, который продолжал сидеть на кровати. — Чимин, подожди, — он быстро слез, путаясь в простынях и пробежал босиком до парня, прижимаясь своими губами к его. Он целовал, не опуская век, не видя ничего, кроме подрагивающий длинных ресниц, чувствуя медовые аромат и ощущая мурашки от осознания того, как сильно он зависим от этого человека. Ему вдруг пришла в голову безумная мысль, но она была настолько четкой и осмысленной, что Чонгуку стало страшно. Он подумал, что, если ему вновь придется когда-либо остаться без Чимина, он не сможет жить. Потому что за эти, казалось бы, жалкие несколько недель, он снова настолько сильно прикипел к этому парню, что все остальное казалось ненастоящим, и именно сейчас существовала жизнь. Именно сейчас она бурлила, именно рядом с Чимином он просыпался с радостью, и засыпал в спокойствии. Более того, ему хотелось поскорее проснуться, чтобы увидеть лицо своего любимого, провести указательным пальцем по идеально ровному носику, увидеть его трепещущие реснички, растягивающиеся в улыбке губы. Он отдавал любовь, получал и чувствовал ее в ответ, и это было самым потрясающим, что происходило с ним за прошедшие десять лет. Это было самым чистым и искренним. Чонгук отстранился, улыбнулся, его взгляд оставался взволнованным и неуверенным, и Чимин понимал, что на то есть причины. — Я тоже люблю тебя, Чимин. Очень. Всю жизнь. Чимин смог лишь выдавить подобие улыбки, потому что это было странное ощущение, которое он никогда не испытывал прежде, но он буквально силой заставлял себя выйти за порог этой комнаты. Ему почему-то казалось, что за ее пределами не существует жизни. Весь последующий день он чувствовал себя также ужасно. Работать не мог, все валилось из рук, сердце билось, как сумасшедшее, он нервничал и никак не мог избавиться от этой нервозности. Постоянно поглядывая на часы, злился, что время идет так медленно. Если уж умирать, то поскорее. Его раздражало, что все происходит так ужасно и непонятно. Его бесило, что он должен оправдываться за свою любовь. Он никого не убил, не ограбил. Он ничего не сделал, но все равно нервничал так, будто его посылал на расстрел. Едва выдержав до четырех, Чимин отпросился, сказав, что плохо себя чувствует, и его бледное лицо кричало громче слов, что так оно и было. Он решил не ехать к Чонгуку, чтобы не заражать его своим настроением, поэтому он поехал в квартиру, где жил с Джином, чтобы забрать вещи. В это время мужчина был еще на работе, и более удачного момента могло больше не представиться. Несмотря ни на что, Чимин любил эту квартиру. Они хорошо растратились, когда делали ремонт и закупались мебелью, и это было не зря. В квартире было уютно, тепло, свежо. Джин был довольно чистоплотным, когда оставался один на один с домашними делами, поэтому в квартире, что сейчас, что в прошлый раз приятно пахло и было убрано. Омега достал свой чемодан, который был еще не полностью разобран, и принялся складывать туда вещи из шкафа. Некоторые он оставлял, потому что и так собирался выбрасывать, кое-что достал из чемодана за ненадобностью. Блокнот, который был куплен перед поездкой остался в чемодане. Чимин тепло улыбнулся, вспоминая карточку, что он вытянул в тот день, когда встретил Чонгука вновь. — И правда, — прошептал он и разулыбался еще шире, вспоминая милую улыбку своего любимого. — Все дороги ведут к тебе. — Ты здесь? — голос за спиной заставил Чимина вздрогнуть и вскочить на ноги, растерянно посмотрев на альфу, который держал в одной руке большой пакет из супермаркета, а в другой папку с бумагами. — Привет, — выдохнул Чимин, не зная, что можно сказать и почувствовал себя еще хуже, чем до этого. — Ты так рано вернулся, я думал, что ты будешь еще на работе. Я не хотел тебя тревожить. — Ничего, — Джин поставил пакет на пол и коротко глянул в сторону почти собранного чемодана. — Все-таки уходишь? Вот так просто? — Я думал, что это было очевидно. Я уже все сказал, касаемо нас, и я буду тебе очень благодарен, если ты сможешь меня понять, и когда-нибудь мы подружимся. — Со мной? — усмехнулся альфа и потер переносицу, чувствуя, как поднимается давление, и он начинает нервничать. — Джин, я прошу тебя, давай оставим взаимные претензии на следующий раз, я не могу. Сегодня я встречаюсь с родителями, я хочу им все рассказать, поэтому ты должен понимать, насколько мне сейчас непросто. Я просто заберу вещи и быстренько уйду. Я не буду тебе мешать, — Чимин снова повернулся к мужчине спиной и продолжил разбирать шкаф. Альфа стоял позади, сложив руки на груди и облокотившись на косяк. Он наблюдал за тем, как Пак аккуратно отодвигает одну вешалку за другой своими маленькими, аккуратными пальцами, и вдруг вспомнил, какими нежными они могут быть. Однажды Джин упал с велосипеда и очень сильно поранился, и Чимин обрабатывал эту рану. Он был терпелив, спокоен, то и дело дул на больное место и был так осторожен, что этот момент навсегда отпечатался в голове у альфы, как один из самых приятных в их совместной жизни. — Ты сказал, что я не был внимателен к тебе, поэтому не замечал, что с тобой что-то не так, — произнес альфа и громко вздохнул, заставляя Чимина поежиться от этого неприятного, наполненного усталостью и разочарованием звука. — Это не так. Я всегда знал, что с тобой что-то не так, потому что ты меня никогда не любил, и это сложно было не заметить. Как думаешь? Думаешь, я был настолько тупым, что пропустил это мимо себя? Ты никогда искренне не заботился обо мне, всегда с неохотой слушал о том, как прошел мой день, раздражался на всякие мелочи, как покупка телевизора в кухню. Ты никогда меня не поддерживал, никогда в меня не верил и даже не захотел отмечать мое повышение. — Тогда ты должен быть рад, что такого никчемного человека больше не будет рядом с тобой, — просто сказал Чимин, стараясь сдерживать себя, чтобы извести себя окончательно. — Почему ты опять говоришь что-то подобное? — интонация Джина была требовательной, но в то же время молящей, уговаривающей, просящей. — Почему просто не можешь попросить прощение за все, что ты сделал? Чимин бросил очередную кофту в чемодан и поднял глаза на бывшего альфу, у которого были настолько красные глаза, что омеге вдруг стало не по себе, потому что он не знал, как реагировать, он никогда не видел на лице Джина таких кричащих эмоций. Как альфа этот мужчина всегда был сдержанным, спокойным, рассудительным. Но, кажется, чаша его терпения наполнилась до самых краев. — Прекрати сбрасывать всю вину на меня. Если ты видел, что я не люблю тебя, зачем постоянно говорил о свадьбе, о детях? Зачем рисовал эту картину? — Ты знаешь! — закричал мужчина, сжимая пальцы в кулаки. — Ты и так все знаешь, почему спрашиваешь? Почему ты пытаешься отбелиться за мой счет? Что ты сделал Чонгуку? Или ты забыл? Ты не отбелишься от этого! — Не говори о том, чего не знаешь, Джин. Я пытаюсь расстаться с тобой по-человечески, но ты не хочешь, ты отказываешься! Я пытаюсь тебе объяснить, но что мне делать с человеком, если я говорю ему, что это белое, а он уверен, что черное?! Что мне делать с тобой, если мы видим по-разному? Что мне делать, если ты не хочешь меня услышать и понять? Я не ненавижу тебя, но и не люблю. Я хочу быть счастливым, я столько лет страдал, — у Чимина дрогнул голос, и он замолчал, отворачиваясь. — В это время, по-твоему, я жил в сказке, да? Жил в сказке, пытаясь удержать своего истинного от ошибок, от депрессии, от одиночества?! Я был рядом с тобой, когда ты отказывался выходить на улицу! Я был рядом с тобой, когда ты снова начал улыбаться, я научил тебя жить заново, но что ты сделал мне?! Ты думаешь, что то, что ты творишь — это человеческое расставание? Ты даже прощение попросить не можешь. — А за что? — Чимин вопросительно поднял брови и едва сдерживался, чтобы не расплакаться. — За что? Что я сделал, чтобы извиниться? Мы оба были в отношениях, которые ничего хорошего нам не давали, если ты требуешь у меня извинений, тогда сам тоже попроси прощение! Извинись за то, что я потерял себя рядом с тобой. Извинись за то, что я боялся слово поперек тебе сказать, чтобы ты не доложил родителям. Извинись за то, что заставил меня быть рядом только из-за псевдо-истинности, хотя я никогда тебя не любил! Давай, извинись! А я не собираюсь извиняться за то, кто я есть. Я не буду просить прощение за свою любовь, потому что это самое идиотское, что человек может сделать — просить прощение за то, что влюбился. Кто в этом мире решает, кого мы должны любить, а кого нет? Ты? Бог? Родители? Мне плевать на всех, я сам сделал этот выбор, — Чимин замолчал, его руки дрожали. Он присел на кровать, потому что больше не мог стоять. Он тяжело дышал, его грудь высоко вздымалась, а изо рта вырывались звуки, похожие на звуки задыхающегося человека. Джин прикрыл глаза и откинул голову на стену, пытаясь успокоиться. Его тоже трясло внутри, и, если бы он изо всех сил не держал себя в руках, точно прибил бы Чимина. — Ты опять без перерыва говоришь только о себе. Заметил? Не хочешь спросить, что я чувствую? Мне тоже вот здесь, — он указал двумя пальцами в район груди. — Вот здесь…нестерпимо больно. Тебе неинтересно об этом послушать? Чимин усмехнулся, его ноги не слушались. Он предпринял попытку подняться, но снова рухнул на кровать и сложил руки на коленях. — Сейчас меня не интересует никто кроме Чонгука. Мы уже все выяснили, я не понимаю, почему ты продолжаешь эти сцены. — Можешь быть, я любил тебя! — прокричал Джин, отчего его лицо покраснело, а вена на лбу вздулась. Он приложил пальцы к вискам, там нестерпимо болело. — Может быть, я любил тебя, может быть я отдавал тебе все, что у меня было, потому что я хотел иметь семью, настоящую. Недостаточно, да? — Да. Мне этого недостаточно, — Чимин, наконец, смог приподняться и наклониться над чемоданом. Он решил, что не станет забирать другие вещи, хватит и этих. Он хотел поскорее выйти из этой квартиры, он хотел оставить это позади, потому что Джин, как и все это чертово общество заставляло его чувствовать себя ненормальным, и он ненавидел признавать эту сторону себя. Где-то очень глубоко в душе он хотел извиниться перед Джином, разложить все по полочкам, но просто не мог сделать этого сейчас, потому что все это слишком давило, и ему легче тоже было нападать, чтобы защитить и себя, и свою любовь, которая ни в чем не была повинна. В этом была его ошибка, потому что уязвленный альфа, в которого буквально плевались ядовитыми и надменными словами, чувствовал себя абсолютно уничтоженным. Он поставил на кон все, он думал, что проживал эту жизнь ради Чимина, чтобы в конечном итоге они дошли до конца вместе, держа друг друга и их детей за руки. У Джина было ощущение, что его втоптали в землю, он почувствовал себя униженным и ничтожным, сейчас была пересечена та грань, которую сам себе он никогда не посмел бы перейти. Он чувствовал, как Чимин пренебрегает им, чувствовал, как хочет поскорее уйти, как ему наплевать на то, что его сердце рассыпалось в песок, а сам он, пораженный, словно всеми молниями мира, пытался держаться. Он проморгался, чтобы сбросить слезы, которые то и дело накатывали, а потом бросил мимолетный взгляд в сторону, замечая телефон Пака, лежащий на краю кровати. Он усмехнулся, чувствуя, как сердце пропускает удар. Его внутренний голос едва слышно шепнул, что так нельзя поступать, но ему было так невыносимо больно внутри из-за того, что его использовали и выбросили, когда был больше не нужен, что ему захотелось отдать эту боль Чимину. Всю, до последней капли. Чтобы он тоже узнал, что это такое, когда твою жизнь разбивают на мелкие осколки. — Я не спал все эти дни, у меня было столько мыслей в голове, что я не мог уснуть, — мужчина говорил и не переставал смотреть на телефон, серебристый корпус которого поблескивал под светом лампочки. — Я думал, что это так несправедливо, что ты оставил меня после всего, что было. Но знаешь, о чем я думал еще? — он сунул руки в карманы и нащупал в них связку ключей, среди них был совсем маленький, не от входной двери, он отделил его от остальных. — Я думал, что ты не любил меня и предал. А Чонгука ты любил, и тоже предал его однажды. Что ты чувствуешь, когда поступаешь так с людьми? Мне хочется узнать, что это за чувство, когда ты разбиваешь чью-то жизнь. Джин до крови прикусил губу и в два шага преодолел расстояние до кровати. Он сомневался еще секунду. За эту секунду он успел отговорить себя, а потом снова принять то же решение, которые изначально было ужасной ошибкой. И он это понимал, но ничего не мог с собой поделать, эта жажда мести, расплаты или справедливости, он сам не знал, какое название дать, была сильнее. Мужчина обхватил ладонью холодный метал и двинулся к выходу. В тот же момент Чимин выпрямился, поднимая чемодан и обернулся к Джину, который уже выходил за дверь. Это произошло за одно мгновенье. Чимину хватило одного мгновенья, чтобы заметить, как что-то сверкнуло в руке Джина. Хватило одного пропущенного удара сердца, чтобы перевести взгляд на кровать и не увидеть на ней своего телефона. Хватило секунды, чтобы выкрикнуть имя мужчины, отпустить ручку чемодана и броситься к двери, буквально врезаясь в нее и больно ударяя ладонью по светлой поверхности. Джин держал ее с другой стороны. Но настоящая паника началась, когда Чимин услышал, как ключ дважды повернулся в замочной скважине. — Джин! — сначала тихо, не веряще, едва слышно позвал парень и принялся бесполезно дергать ручку на себя. У него затряслись руки, задрожало тело, жар хлынул по венам. Он принялся колотить по деревянной поверхности и звать альфу, срывая голос. — Джин! Джин, открой эту дверь! Джин! Джин, ты меня слышишь?! Открой эту дверь! Джин, я умоляю тебя, Джин! Джин слышал. Он умывался в кухне холодной водой и зажимал уши руками, чтобы не слышать этих криков. В отчаянии он скинул все, что было на столешнице. Некоторые тарелки разбились, но легче не стало. Его сердце разрывалось между ошибкой и справедливость, и он практически не мог дышать, чувствуя себя правым и абсолютным подонком. — Джин, давай поговорим, Джин! Я прошу тебя, не поступай так, выслушай меня! Джин! Джин, ты меня слышишь?! Джин! — Чимин не плакал, у него не было на это сил. Он ногами и руками колотил по двери, пытаясь либо выбить ее, либо достучаться до альфы, которого он не узнавал, которого не мог понять, да и не хотел. Единственное, чего он хотел — поехать к Чонгуку. К черту родителей, к черту взрослые и правильные поступки. Чонгук мог заменить все и всех, мог все понять и принять. — Джин, я умоляю тебя. Я прошу не за себя, ты меня слушаешь, Джин?! Джин, я просто не смогу, — он задыхался, не понимая, что говорит, но его охватил такой дикий страх и неконтролируемая паника, что он едва держался на ногах. Его ладони за несколько минут побагровели и опухли. — Я прошу не за себя, я умоляю тебя. Не делай. Прошу, не делай! Открой эту дверь. Открой ее, Джин! — ни на один его крик Джин не ответил. Чимин вообще не знал, там ли он, слышит ли. Его разрывало. Он дрожащими руками схватился за волосы, и пытался дышать, как учили в школе, выдыхая через рот, потому что понял, что у него темнеет в глазах. — Нет, Джин нормальный. Он нормальный человек, нормальный альфа, он так не поступит. Он этого не сделает, он обязательно откроет эту дверь, — бормотал Чимин, буквально заставляя себя оставаться в сознании. Он все пытался гнать от себя страшные мысли, и едва не захлебывался воздухом, когда не получалось. Он снова подошел к двери, стучать больше не мог, руки горели. Он прислонился лбом, открыл рот, чтобы было легче дышать и снова стал звать Джина, умоляя его. Раньше было очень страшно. Первое время было невыносимо просыпаться по утрам и понимать, что все кончено, что Чонгука больше никогда не будет. Чимин рухнул на пол, когда понял, что сейчас хуже. Что раньше было страшно, а теперь невозможно. — Джин, я прошу тебя, ты там? — Чимин уже не кричал, очень походило на то, что сорвал голос. — Не поступай так, я умоляю тебя, — он облокотился спиной на дверь и спрятал лицо в пылающих ладонях. Спустя некоторое время шок от произошедшего схлынул, и он позволил себе зарыдать. Джин сидел под дождем у бара, в котором в последнее время был постоянным гостем. Дождь был ледяным, но Джину было жарко, он задыхался. Почему он сделал что-то настолько ужасное? Почему позволил эмоциям взять верх? И почему чувствовал себя так невыносимо, будто его резали без ножа? Он вытащил мобильный Чимина из кармана, разблокировал и зашел в галерею. Там уже было полно селфи с Чонгуком. Любой другой мог бы подумать, что это просто два закадычных друга, но Джин знал правду. И ему было тошно от них и самого себя. Он вышел и зашел в мессенджер, открыл переписку с Чоном, но чужие сообщения читать не стал, не хотел. Ему лишь бросились в глаза последние, в которых омега спрашивал, все ли у Чимина хорошо. «Будет ли справедливо, если я разобью ему жизнь, как он разбил мою?» — подумал альфа и почувствовал покалывания в кончиках пальцев. Он вышел из этого диалога и открыл переписку с папой, быстро написал сообщение, что не сможет сегодня приехать из-за работы и отправил. У Джина кольнуло под ребром от осознания, что все это творит он, но почему-то не мог заставить себя остановиться. Ему было настолько обидно за себя, что он не мог контролировать ненависть, которая разрушала все на пути. — Что ты тут делаешь? — Джин повернул голову в сторону и заметил Тэхена. Тот был в пальто и с зонтом в руке. — Дома отключили воду, и ты решил принять душ здесь? — Он присел рядом и слегка скосил зонт вбок, чтобы альфу тоже укрывало. — Или ты бросил пить? Мне было скучно там в одиночестве. Джин ничего не ответил. Он тяжело вздохнул и уставился на экран чужого телефона в своей руке. Ему было тяжело, и он не переставал прокручивать в голове мысль, что все еще можно исправить. Все можно вернуть на свои места. — Ты когда-нибудь делал что-нибудь, за что ненавидел себя? — вдруг спросил он и уставился на омегу, лицо которого было буквально в нескольких сантиметрах. — Что, например? — Я не знаю, — слишком резко ответил мужчина и расстегнул верхние пуговицы рубашки. — Не знаю, — уже спокойнее добавил он. — Что угодно. Но это заставляло чувствовать тебя, что ты последняя мразь. Тэхен вздохнул и прикрыл глаза. — Если что-то заставляет тебя себя так чувствовать, зачем ты так делаешь? — Мне кажется, что это справедливо. — Справедливость — это неплохо, главное — не переборщить. Если тебе кажется, что так правильно, то делай. Делай так, как чувствуешь и считаешь правильным. Только в одиночестве, — он кивнул куда-то в сторону. — Мое такси подъехало, — он глянул на мобильник в руках альфы и вырвал его, из-за чего тот вдруг встрепенулся и чуть было не выхватил его обратно, но Тэ успел усадить его на место. — Успокойся, я всего лишь оставлю тебе свой номер. Не подумай, что я клеюсь к тебе, меня не интересует подобное. Просто я вижу, что тебе нужна помощь, и я смогу тебе помочь, если станет совсем тошно, — сохранив свое имя, омега вернул мужчине телефон, впихнул в руку зонт, и, не попрощавшись, побежал к такси. Джин остался один. Его все еще колотило внутри, и он понятия не имел, как вернется домой. Понятия не имел, как можно это выдержать, но что-то внутри заставляло его идти его дальше. — Пусть и тебе будет больно, — пробормотал он, набирая сообщение и понимая, что на этом он поставил бесповоротную точку. Чимин никогда его не простит, а Джин никогда не осмелится попросить прощение. Ближе к одиннадцати, когда Чонгук проводил Юнги, и вернулся в комнату, ему пришло сообщение с телефона Чимина: «Прости, но после разговора с родителями, я решил, что они мне важнее, чем ты».