goodbye & love me

Молочный кофе с корицей, маршмеллоу и двумя батончиками баунти. Чонгук медленно жевал сладость и смотрел в окно своего кабинета, чувствуя, что еще немного и у него все внутри слипнется. На другом столике, который находился ближе к двери, стоял еще один стакан с кофе. Его как обычно принес Чимин с самого утра, и Чон, попивая свой напиток, не переставал сверлить взглядом другой. Он достал пачку ментоловых сигарет из внутреннего кармана ветровки, вишневые он больше курил, и поднес огонь из зажигалки к лицу, прикуривая. Первая затяжка заставила омегу прикрыть глаза и откинуться на спину стула, задумываясь о том, что ему делать дальше. Судьба или рок? Чонгук не знал, как назвать Чимина, который снова появился в его жизни, но он просто не мог больше этого выносить. В какой-то момент он принял решение, что перечеркнет всю свою прошлую жизнь, чтобы начать новую. В какой-то момент он, уверенный в том, что обо всем получится забыть, что выйдет перевернуть на новый лист, не подумал, что это может оказаться непосильным для простого человека. Его жизнь, в самом деле, изменилась и будто началась заново. Он отказался от семьи, как когда-то они отказались от него, отказался от друзей, чтобы ничто не напоминало о прошлом, он больше никогда не произносил его имени, но каждый день чувствовал невыносимую тяжесть на сердце. Он забывал эту любовь, и у него, как у человека, это могло получится, но у сердца сознания не было, и оно вновь и вновь тосковало, ненавидело и обожало, проклинало и воспевало. Эти качели не давали покоя, поэтому он связался с Хосоком, с которым работал раньше, но перестал, когда начал отношения с Биллом, и попросил дать ему работу. Много работы. Альфа, который обожал работать с этим парнем, согласился не думая. Он всегда говорил, что у того ужасный характер, они постоянно ссорились и были настолько разными людьми, что никак не могли найти точки соприкосновения, но Хосок признавал, что у Чонгука золотые руки, и лишь поэтому он до сих пор терпел взрывной характер омеги. Работа помогала. Чон начал немного свободнее дышать. Любовь больше не была для него удавкой, но сердце никак не забывало. Каждый раз придумывая новый концепт к коллекции, он так или иначе связывал идею с любовью. Самой печальной любовью, как ему казалось. Именно эта боль вдохновила создавать прекрасное в огромных количествах. Работать без передышек, спать и есть на работе. Совсем недавно Чонгуку показалось, что отпускает. Совсем недавно он лег на кровать и не почувствовал привычной боли в подреберье, не ощутил того всепоглощающего чувства тоски и одиночества, что было его верным спутником на протяжении этого времени. Его душа больше не рыдала, его тело отвыкло, его вздохи стали легкими, ему стало просто все равно. Мир перестал иметь значение и любовь тоже. Все, что он делал — он делал для того, чтобы просто жить. И в этот самый момент появился Чимин. Он просто вырос из неоткуда, принося с собой разрушение всего того, что Чонгук успел выстроить. Баррикады треснули, его пустое и холодное сердце растаяло и расцвело в ту минуту, когда они столкнулись глазами. Чонгук физически ощутил, как оживает, как буквально восстает из мертвых, как его душа просыпается, а в груди распускаются цветы. Он не знал, чем мог так сильно согрешить в прошлой жизни, что в этой самое прекрасное чувство, которое только мог испытывать человек, было для него проклятием. Он не знал, сколько еще сможет вытерпеть, не знал, насколько слабым может быть перед этим человеком, сколько боли еще может вытерпеть, но одно понимал абсолютно четко: сколько бы он ни игнорировал, сколько бы ни притворялся, что ничего не чувствует, что ему все равно — его сердце на коленях стояло перед Чимином, и он никак не мог от этого избавиться, не мог предотвратить. Это было где-то глубоко в нем, каждая клетка тела была пропитана сумасшедшими эмоциями. Он задавался только одним вопросом, не понимая, как можно быть таким идиотом, как можно всю жизнь любить того, кто топчет тебя, кто ни во что не ставит твои чувства, твою искренность. Ответов не было, было только чувство разочарования по отношению к себе, потому что Чимин был слишком терпелив и уперт, а это означало, что не сегодня, так завтра он не сможет выдержать. И это ощущение не нравилось ему больше всего. Чонгук допил кофе, докурил сигарету и с тяжелым вздохом поднялся, чтобы немного размять затекшие мышцы. Он вышел в коридор и сразу наткнулся на фигуру Чимина, который привычно бродил неподалеку. Пак встретился с ним взглядом и улыбнулся, подходя ближе. Чонгук понятия не имел, сколько ещё это будет продолжаться. В глубине души он жаждал, чтобы Чимин прекратил, это было настоящее испытание для его гордости. В прошлый раз, когда они встретились вновь, внутри Чонгука обида уже была притуплена, она не граничила с безумием, как сейчас, поэтому некоторые вещи ему было проще принять. Сейчас все было свежим, раны едва успели покрыться корочкой, но та даже не собиралась отпадать. Под запечённой кровью ещё было горячо и больно, и этими болячками было исполосовано не только сердце, но и другие внутренности Чонгука, ведь болело сильнее, чем когда-либо до этого. Чимин молчал, смотря на него своими огромными глазами и тяжело дыша через рот. Он будто ждал, что вот-вот ему дадут разрешение говорить, но Чонгук даже не думал об этом. Он понимал, что физически не сможет с этим справиться. Выслушивать рассказ о том, почему его бросили, как ненужную вещь в очередной раз? И почему он должен был это делать? Почему это все раз за разом происходило с ним? Почему человек, которого он когда-то полюбил, оказался самым недостойным этой любви? Он ведь никогда ничего не хотел взамен, он был искренен, он открыл свое сердца для того, чтобы в него воткнули нож, чтобы потом своими глазами наблюдать за собственной гибелью. Чонгук тяжело вздохнул от мысли, что снова придётся провести день с тенью за спиной, и хотел было зайти обратно в кабинет, но остановился, бросив короткий взгляд в сторону. В начале коридора стоял Билл. Он сначала кивком головы поздоровался с Чимином, который улыбнулся в ответ, а потом перевёл недовольный взгляд на Чона, которого буквально всего прострелило этим омерзительным чувством вины. — Не занят? — спросил он, подходя ближе. Чонгук отошёл на пару шагов, понимая, что сейчас может получить за своё поведение, и нервно дернул плечами. Было очевидно, что Чимин все рассказал альфе, и у Чона стало неприятно на душе. Не потому, что он не хотел видеть Билла, вовсе нет, он ценил и дорожил этим человеком, но ему совсем не хотелось вновь возвращаться в прошлое, вновь с головой погружаться во всю эту боль, во все эти неприятные чувства и переживать их вновь. — Вообще-то немного занят, — он часто заморгал и принялся нервно терпеть ладони друг об друга. — Думаю, ты сможешь найти пару минут для старого знакомого, — просто сказал мужчина и направился к выходу из коридора, бросив короткое: — иди за мной. Чонгук невольно покосился в сторону Чимина и встретился с ним взглядом, отчего обоим стало не по себе. Первый передернул шеей и пошёл следом за мужчиной, чувствуя, что сейчас будет долгий и неприятный разговор. Альфа нашёлся в кафетерии. Он заказал два кофе и сладкое к ним, и Чонгук поёжился, потому что количество сладкого и так преобладало в нем. Он опустился на стул и сложил руки на столе, внимательно смотря на мужчину, который практически не изменился за то время, что они не виделись, только волосы постриг короче и стал зачесывать иначе. Так он выглядел немного старше своих лет, а его строгий взгляд и такой же костюм создавали впечатление того, что альфа был каким-то крутым начальником. Ну, или не крутым, но начальником, однозначно. — Я смотрю, дела идут хорошо, ты отлично выглядишь, — Чонгук выдавил из себя улыбку, и, чтобы чем-то занять руки, обхватил пальцами горячий стакан. — Что мне сказать о тебе? — он был серьёзен, и Чон подумал, что этот мужчина ещё никогда не разговаривал с ним подобным тоном. Что ж, заслужил. — Не знаю, что думаешь, то и скажи. — Выглядишь отлично. Красивый, как и всегда. А ещё так, будто тебе разбили сердце. Чонгук усмехнулся и сжал губы, поднимая взгляд на альфу. Он бы извинился, но это было глупо и довольно по-детски. Он не считал себя виноватым лишь по той причине, что это было именно тем, чего так требовало его сердце. Он никогда себя не обманывал и поступал, прислушиваясь к себе в первую очередь. — Долго собираешься его игнорировать? — Если ты пришёл, чтобы поговорить об этом, то игра проиграна, и тебе сразу лучше уйти. — Может, ты не будешь так себя вести? Человек проделал большой путь, чтобы сейчас быть здесь и таскаться за тобой всюду. Я не собираюсь отбеливать его перед тобой, но ты должен хотя бы выслушать то, что он хочет тебе сказать. — Это он попросил тебя воздействовать на меня? Это вы так пытаетесь вывести меня на эмоции? — Лично меня не интересуют твои эмоции, — сказал Билл и, заметив недовольство на лице парня, пожал плечами. — Что? Хочешь, чтобы твои чувства волновали всех, а сам умываешь руки и не думаешь ни о ком? И что ты собираешься использовать в качестве оправдания? Разбитое сердце? Так себе звучит. Если тебе не жаль меня, Чимина, неужели не жаль Юнги? — Послушай, Билл, я не хочу... — он потёр виски и замолчал, потому что не знал, что сказать. На самом деле, конечно ему было стыдно, но он так углубился в свою боль, так слился с ней, что просто не мог думать ни о чем другом, эта ситуация сломала его. — Ну-ка, что послушать? Что ты мне скажешь? Ты знаешь, что творится с твоим братом? Давно звонил ему, давно спрашивал, как он себя чувствует, ничего о тебе не зная? Иногда я поражаюсь тому, какими эгоистами могут быть люди. Сейчас ты доволен? Ты упился своей болью? Ты ведь воздвиг ее на пьедестал, и отказался от всех, чтобы купаться в ней в одиночестве. — Я не хотел никого утруждать, — просто сказал Чонгук и сделал первый глоток кофе, потому что в нем начинало подниматься это неприятно, обжигающее изнутри, чувство вины. — Чужая боль никогда не будет чувствоваться, как своя, поэтому я хотел пережить ее в одиночку. Даже сейчас ты говоришь об этом с пренебрежением. — Я говорю об этом так, потому что есть люди, которые о тебе переживают, и они этого не заслужили. Чонгук понимающе кивнул и замолчал, он уставился на свои руки и тяжело задышал, изо всех сил стараясь сдерживать то, что болезненным пеплом оседало на его органы. — Я всегда был всем в тягость, — сказал он, громко сглатывая, отчего его кадык красиво дернулся под светлой кожей. — Мой отец ничего не хотел знать обо мне, я остался один после того, как папа умер. Мой брат только и делал, что пытался вытащить меня из депрессии и уберечь от ошибок. Мой друг не видел ничего, кроме моей боли, мы даже не веселились никогда нормально. С тобой я был, потому что мне казалось, что мы похожи и понимаем друг друга, но я не мог тебе открыться, и ты не был счастлив рядом со мной. А человек, которого я любил больше жизни, всегда стыдился нашей связи. И что я должен был делать в этой ситуации? Остаться? Общаться? Для чего? Чтобы вгонять в депрессию себя и всех окружающих? — По крайней мере, ты мог бы сказать, что жив и здоров. Что у тебя в голове? Ты облажался, а раз уж облажался, то опусти голову и прекрати пререкаться. Чонгук провёл языком по нижней губе и усмехнулся, ничего не ответив. По всей видимости, его чувства мало волновали Билла, и он смотрел на ситуацию с другой точки зрения. Было бесполезно пытаться доказать, что так было лучше для всех. — Ты уже совершил одну большую ошибку, не повторяй ее снова и выслушай то, что тебе скажет Чимин. Думаю, ему есть, чем тебя удивить. — Для чего поговорить? — приподняв плечи, спросил омега. — Для чего, поведай секрет. Что ему от меня нужно? — Вернуть тебя. — Для чего? А точнее, до какого времени? До следующего раза, пока ему не захочется снова бросить меня? До каких пор это должно продолжаться? Ты защищаешь его, ты многое о нем знаешь? — А ты? — Билл поправил воротник на рубашке и внимательно уставился в глаза напротив. — Что ты о нем знаешь? Сейчас это совершенно другой человек. И если он по-прежнему вызывает у тебя эмоции, послушай его. Прекрати вести себя с ним так, будто он твоя собачка. Чонгук недовольно закатил глаза и поднялся, громко отодвигая стул. — Спасибо за то, что пришёл. Мне было приятно тебя увидеть, но, кажется, сам разговор не складывается. Можешь передать Чимину, что эти дешевые приёмчики не трогают меня. — Он не просил меня ни о чем. Просто я думаю, что ты очень пожалеешь обо все, что натворил, когда выслушаешь его, — Билл тоже поднялся и первым прошёл к выходу, не попрощавшись. Он не верил Чимину, когда тот рассказывал о подобном поведении Чона, это казалось совершено нереальным, но теперь он убедился, и этот Чонгук совсем ему не понравился, ещё больше его разозлило то, что омега за своими страданиями даже не чувствовал за собой вину, по крайней мере внешне именно так и выглядело. На самом же деле, Чонгуку было совестно, но однажды он сделал свой выбор, и он искренне верил, что правильный. Поднявшись обратно, Чон увидел, как Хосок разговаривает с Чимином перед его кабинетом. Покачав головой, он сразу вошел внутрь, не поздоровавшись с начальником. Тот недоуменно поднял брови, кивнул Паку и прошёл в кабинет следом. — Отлично, теперь ты даже не здороваешься со мной? — Добрый день, — бросил Чонгук и уселся за стол, принимаясь налаживать швейную машинку, чтобы прошить обложку очередного блокнота. — Как дела с дедлайном? — Не успеваю. — Я нашёл тебе помощника. Чимин согласился... Чонгук громко хлопнул ладонью по столу и поднял недовольный взгляд на альфу, который развёл руками. — Ты сам просил. — Его? — во взгляде парня читалось неприкрытое возмущение. — Его я просил? Хосок пожал плечами, уселся на стул и закинул ногу на ногу, с вызовом смотря на омегу. Они хорошо относились друг к другу, иногда даже могли поговорить по душам, но холодная война между ними не имела ни конца, ни края, ни передышки. — А почему нет? — Ты намерено действуешь мне на нервы? И почему я только продолжаю обращать на тебя внимание? Пошел вон отсюда. — Ну, я уйду, Чимин зайдёт. Не вечно же ему топтаться в коридоре. Если тебя что-то не устраивает, можешь сказать ему это лично, — альфа поднялся и уже возле двери остановился из-за пролетевшей мимо котомки ниток. Он обернулся, увидев, как Чон даже не смотрит на него, поправляя свою челку. — И тебе хорошего дня. Кстати, Чонгук, — его голос изменился, и омега нехотя перевёл на него взгляд. — Это к тебе сейчас Билл приходил? Чонгук немного напрягся и поджал губы, просто кивая. — Ты в порядке? — Да, в полном, — улыбнулся мужчина и тяжело вздохнул, передёргивая шеей. — Давно не видел его. — Я тоже. Думаю, что он придёт ещё, потому что мы ни к чему не пришли. Не хочешь поговорить с ним? Столько лет прошло. — Не особо. Хорошо, я пойду, Чимин зайдёт к тебе. — Не зайдёт. — Это не тебе решать. Я не переношу сроки. Дедлайн послезавтра. Успеешь один — валяй. Я не удосужусь даже со стула поднять свою задницу. Приятной работы, — мужчина вышел, оставляя Чонгука одного. Тот с замиранием сердца прислушался к звукам в коридоре, и уже ожидал увидеть Чимина в дверном проеме, но ничего не произошло. Чон поерзал на сидении и сел удобнее. Он отдохнул около десяти минут, просто ничего не делая и смотря в окно, а потом размял затёкшие руки и шею и принялся прострачивать обложку. Ближе к середине дня в кабинет всё-таки постучали. Чимин заглянул, а потом вошёл внутрь, осторожно прикрывая за собой дверь. Он ещё никогда не был здесь, поэтому инстинктивно принялся рассматривать все вокруг. Чонгук сидел за столом с закрытыми глазами. Он снова отдыхал. Последние дни были бешеными, он с трудом держался, чтобы не уснуть прямо сейчас. — Хосок сказал, что тебе нужна помощь, — подал голос парень и прошёл дальше, садясь напротив Чонгука, у которого темные тени залегли под глазами, а лицо было ещё бледнее, чем обычно. — Я мало, что в этом понимаю, точнее, я ничего не понимаю, но я хотел бы тебе помочь, чем смогу. Если нужно что-то принести, унести, убрать, помыть, я все сделаю. Ты устало выглядишь. Чонгук тяжело вздохнул и, не открывая глаз, сложил руки на груди. Какого чёрта это продолжало с ним происходить? И почему его сердце так отчаянно тянулось к этому человеку, несмотря ни на что? Он приоткрыл сонные глаза и уставился на парня перед собой. Чимин немного растерялся от этого прямого взгляда, но не отвернулся. Они смотрели друг на друга, тяжело дыша, и думали о разном, но об одном и том же — любовь и тоска друг по другу, вот что, несмотря ни на что, до сих пор их объединяло. — Я разве не говорил тебе исчезнуть? — Чонгуку не нравилось, что ему приходится разговаривать, но с этим он ничего не мог больше поделать. Чимин пожал плечами. — Ты сказал выйти из твоей квартиры. — Я сказал свалить вообще, и перестать меня преследовать. Я могу подать на тебя заявление. — Подай, я смогу увидеть тебя в суде. И ещё несколько раз в процессе дела. — Уходи. — Я люблю тебя. — Уходи. — Я тебя люблю. Чонгук усмехнулся, и почувствовал, как у него внутри все сжимается от этих простых трёх слов. Чон был обычным человеком, и его чувства были настолько прозрачны, что буквально читались на его лице. — Ты любишь? — он приподнял брови и посмотрел до того обиженно и зло, что у Чимина побежали мурашки по спине. — Да, я люблю. Если бы не любил, не сидел бы здесь. Но гораздо больше меня волнует то, что испытываешь ты. — С каких пор тебя это волнует? С чего вдруг тебя это волнует? — Чонгук ненавидел себя за то, что снова начинает заводиться, за то, что вновь не может сдержать эмоций и даёт реакцию. Все было так хорошо до этого, он мог себя контролировать, но с течением времени, а если точнее, с того дня, как Чимин обнял его в кухне, идеально выстроенная защита начала рушиться. Чимин же, напротив, на этот раз был спокойнее. Он знал, что рано или поздно этот момент настанет, Чонгук не выдержит и этот вулкан взорвется, и он был готов выдержать все, чтобы после сказать свою правду. — Всегда волновало, Чонгук. — Не называй меня по имени. Не произноси мое имя и чеши отсюда. — Я пришёл, чтобы помочь. — Мне нужно работать, — Чонгук придвинулся к столу и хотел снова взяться за работу, но не мог. Его буквально распирали слова, которые так и остались не высказанными. — Скажи то, что хочешь сказать, пожалуйста. Я хочу тебя выслушать, я хочу узнать, насколько плохо тебе было. — Ты о себе слишком высокого мнения. — Но ведь так оно и было. Ты любил меня, ты разочаровался во мне и тебе, наверняка, было очень плохо. Мне тоже было плохо. Мне было очень плохо без тебя. Каждый день был пыткой. Каждый день я боялся, что могу не увидеть тебя снова. Ты ещё не готов меня выслушать? Чонгук потёр глаза и поднялся, направляясь к выходу. Чимин подскочил и перехватил его у двери, перегородив путь. — Чонгук, я прошу тебя. Нам обоим больно, но я смогу потерпеть. Я смогу потерпеть ради тебя, но я знаю, что этим делаю больно и тебе тоже. Я не хочу, чтобы ты больше страдал, я хочу, чтобы ты улыбался и был счастливым, — он тяжело дышал, гладя в глаза напротив. Его рука сама собой потянулась к чужой щеке, оставляя на ней короткое прикосновение, и заставляя Чонгука дёрнуться от него, как от удара и буквально отскочить назад. Он приложил ладонь к обожженной щеке, и этот огонь вспыхнул не только на коже, но и внутри. Сможет ли он когда-нибудь простить себя, если снова упадёт в эту любовь? Хотя, какая уже будет разница, если в любом случае разобьётся. — Я ведь сказал тебе не называть меня по имени! Сказал или не сказал? — А я хочу звать тебя по имени, хочу, и что ты сможешь сделать с этим? Убьёшь меня? Уже убил, когда исчез, когда заставил думать, что я больше тебя не увижу, поэтому не страшно, делай, что хочешь, я все вытерплю. Ты удивишься, когда узнаешь, насколько стойким я могу быть. — Иди к черту, — Чонгук оттолкнул Чимина от прохода и вышел за дверь, а после и вовсе покинул издательство. Он бродил по округе, пытаясь себя успокоить и дать передышку. Он бродил снова и снова задаваясь одними и теми же вопросами. Он пытался понять, нужны ли ему эти объяснения, нужно ли заново переживать эту боль или он способен справиться самостоятельно? Время показывало, что не может. Время не лечило его рану, и если сейчас они с Чимином разойдутся снова, сколько ещё ему понадобиться времени, чтобы забыть? И сколько раз он будет себя корить за то, чего не сделал? Это ведь так просто — сесть и выслушивать, но у Чонгука внутри кроме пустоты и любви не было ничего, и он слишком отчаянно боялся снова разбиться на множество осколков. Естественно ничего к срокам Чонгук не успел. Прошитые обложки лежали друг на друге без оформления и блоков внутри, некоторые из которых только заканчивали сушиться, а другие распечатываться. — Мне нужно ещё, как минимум, три дня, — заявил он в назначенный день, на что Хосок нервно закатил глаза и даже замахнулся, но вовремя остановился, буквально в сантиметре от лица Чонгука, сжимая руку в кулак. — Прости, Чон, я понятия не имею, что у тебя в голове, но я уволю тебя. — Ладно, — он просто пожал плечами и случайно столкнулся взглядом с Чимином, который привычно молча сидел в коридоре и не сводил с него глаз. У Чонгука все сжалось внутри, и он едва сдержался, чтобы не схватить этого парня под локоть и не вышвырнуть из здания. Видеть его каждый раз было невыносимо, и Чимин, кажется, как раз на это и надеялся. Он знал, что рано или поздно терпение Чонгука треснет, оно уже было на последнем издыхании. Зайдя в свой кабинет, громко хлопнув дверью, Чонгук остановился в дверях и уставился на огромный букет, лежащий на его столе. Это буквально поразило его в самое сердце, он почувствовал, как слёзы начинают давить горло, как он буквально задыхается, и съехал вдоль двери, опускаясь на пол и чувствуя, как учащается сердцебиение. — Он специально все это делает, специально на это давит, — обращаясь то ли к самому себе, то ли к своему больному сердцу, то ли к страдающей душе. Он так и не смог поработать. Чуть позже поднялся, сел за стол и принялся перебирать цветы, рассматривая их и через боль улыбаясь их красоте. Этим прекрасным тёплым днём Чонгук чувствовал себя самым одиноким человеком во вселенной. Он поставил цветы в вазу, полюбовался ими ещё какое-то время, и решил на сегодня закончить. Чимина в коридоре не оказалось, как то было обычно, и Чонгук подумал, что это даже к лучшему. Поверх чёрной футболки он накинул кожаную куртку и пошёл к выходу. Дул лёгкий ветерок, обволакивая и заставляя Чонгука, на мгновенье прикрыть глаза, глубоко вдыхая аромат свежести и приятного тёплого дня. Сидеть в такую погоду на работе было бы просто бесчеловечно по отношению к себе. Он прошёлся в парке, посидел на лавочке. В груди неприятно жгло, хотелось навсегда избавиться от этого мерзкого чувства, которое то и дело раскрывало клешни, чтобы целиком объять свою жертву. Чонгук откинул голову и задумался о том, сколько он пережил. Большую часть того времени, что он любил Чимина, он был далеко от него. И у него было миллион возможностей забыть его, тысячи шансов выбросить из головы, найти другого: альфу, омегу, неважно. Влюбиться, почувствовать к кому-то другому эти чувства, с кем-то другим попытаться построить жизнь. Так почему же ничего не вышло? Они ведь не были с Чимином истинными, почему его сердце до сих пор было наполнено любовью к этому человеку? Почему он не смог себя побороть и из миллионов всю жизнь выбирал одного? В детстве ему казалось, что ни одна любовь не может длиться вечно. Он не верил даже в то, что истинные могут быть преданны друг другу до самого конца. Жить, чтобы любить одного человека и ничего не получать взамен? Или же получать? Чонгук приоткрыл глаза, и в них ударил солнечный свет, заставляя его сощуриться. — Первым делом, я влюбился в твою грустную улыбку, — одними губами прошептал Чон и почувствовал тепло внутри, вспоминая то, каким славным и милым ребёнком был Чимин в свои пятнадцать. — А потом уже не мог остановиться, продолжая влюбиться в каждый сантиметр тебя, в каждый твой вдох и выдох, в саму суть того, что ты существуешь. Это и была та самая любовь, бескорыстная, чистая, светлая, не просящая ничего кроме взаимности в ответ. И Чонгук, хоть и не хотел мириться с этой мыслью, но уже давно и четко понимал, что его тоска по Чимину больше всего в этом мире. Больше самого этого мира. Он вернулся домой поздно. Чимин ждал его в подъезде, сидя на полу у его двери, и стоило ему увидеть Чонгука, как он тут же резко подскочил и выжидающе уставился на него. — Я ждал тебя. У тебя все хорошо? Чонгук привычно не ответил. Он прошёл к двери, расправился с замком и снова захлопнул ее перед носом Чимина. Тот тяжело вздохнул и потер лицо руками, принимаясь ходить из стороны в сторону, измеряя шагами пространство площадки. Ему было больно и тяжело, и он чувствовал себя таким уставшим, особенно после повторной дачи анализов, которые требовались перед операцией, что едва держался, чтобы не уснуть. Через несколько минут дверь в чонгукову квартиру распахнулась, а сам он, стоя в проходе, коротко глянул на удивлённого Пака и кивнул ему в сторону комнаты. — Проходи. От неожиданности и страха у Чимина с силой запульсировало в районе сердце, и он не медля ни секунды, буквально забежал внутрь. Разувшись в прихожей, положив на пол рюкзак и пройдя внутрь, он нашёл Чонгука в зале, тот вешал куртку на крючок, а когда покончил с этим прошёл в кухню. Чимин последовал за ним. На столе стоял разрезанный торт и две ещё пустые чашки, кипятился электрический чайник. — Садись, — он указал в сторону стула, а сам продолжал стоять у столешницы, ожидая чайник, который никак не хотел закипать. Чимин был немного растерян происходящим и не знал чего ожидать. Он ступал по полу, как по тонкому льду, а потом также осторожно и беззвучно уселся на стул, внимательно наблюдая за тем, как под майкой ходили лопатки Чонгука, когда он открывал коробку с чаем. Чайник, наконец, закипел. Чонгук залил чашки водой и опустил в них пакетики, после чего сел напротив Чимина и перевёл взгляд с его руки в эластичном бинте, которую тот тут же поспешил спрятать под стол, на испуганное лицо с подрагивающими от напряжения губами. — Ешь, — сказал Чонгук, придвигая чашку. Он не знал, что у Чимина с рукой, поэтому внимательно и несколько удивлённо проследил за тем, как тот ловко взял вилку левой. Однако есть Пак не торопился, он все ещё был обескуражен и не знал, чего ожидать. Но весь день хотел кое-что сделать, и сейчас была прекрасная возможность. Он достал из внутреннего кармана удлинённую деревянную коробку с цветным бантиком и поставил на стол перед Чонгуком. — С днём рождения, — сдавленно произнес он и заметил, как Чонгук замер, даже переставая жевать. Он перевёл взгляд на подарок, а потом поднял его на Чимина, который смотрел серьезно, а потом опустил глаза, понимая, что в этой битве ему не выиграть. — Мне это не нужно, но спасибо за внимание. — Тебе ничего не нужно, если это делаю я, верно? «Нет». — Да. — Тогда зачем позвал меня? «Потому что мое сердце раскалывается на куски, каждый раз, как я вижу тебя, но ещё сильнее оно рвётся, если не вижу». — Чтобы сказать, что тебе не нужно ходить за мной, потому что ничего не изменится. Что бы ты не сказал, твои оправдания не смогут меня растрогать. И с чего ты взял, что все ещё нужен мне? — У тебя это на лице написано. Я вижу, как ты страдаешь, а раз страдаешь, значит все ещё чувствуешь. Ты ведь любишь меня? Не ври хотя бы самому себе. «Чувствую. Ещё как чувствую. Все чувствую. И в моем теле не хватает места, чтобы удержать всю эту любовь». — Я разлюбил тебя. Невозможно любить всю жизнь одного и того же человека, особенно если люди так долго находятся в разлуке после нескольких предательств. Я святой, что ли? — Получается, что да, ты святой. Потому что ты любишь, но пытаешься держать обещание, которое дал. Ты пытаешься меня наказать, потому что знаешь, что большего наказания для меня, чем быть от тебя вдали, ты не можешь мне дать, — Чимин замолчал, чувствуя, что не выдерживает, и заплакал первым. Он пытался делать это беззвучно, но всхлипы то и дело прорывались из груди. Он размазал по лицу влагу и попытался успокоиться. Чонгук огромными кусками пихал в рот торт, пытаясь хотя бы этим попытаться сдержать ком в горле. Несмотря на обиду, слышать и видеть слёзы Чимина было по-прежнему самым невыносимым для него. — Я согласен с тем, что заслужил это наказание, но разве тринадцати лет недостаточно? Неужели, тринадцати лет в разлуке с тем, без кого я буквально не могу дышать, недостаточно? Чонгук, наконец, проглотил весь торт, запил чаем и откинулся на спинку стула, серьезно смотря на Чимина. — Сейчас ты предлагаешь мне пожалеть тебя? — Я не прошу себя жалеть, я прошу дать мне шанс. Я не бросал тебя в этот раз. — Конечно же, нет. Конечно ты меня не бросал, я все не так понял, верно? — Именно. Ты сделал поспешные выводы. — О чем же? О чем же я сделал поспешные выводы? — повысив голос, спросил Чонгук, и поднялся. Его всего буквально распирало изнутри. — Что я не так понял? Что ты бросил меня, потому что твои родители в очередной раз промыли тебе мозги, а ты как безвольный идиот послушался их? — Чонгук, — Чимин тоже поднялся и попытался обхватить его за плечи, но тот не дался. — Я просто хотел любить тебя. Все, чего я когда-либо хотел, будучи ребёнком и на протяжении всей жизни — просто любить тебя. Если бы я смог открыто и без страха тебя любить, я был бы самым счастливым, но ты рушил это каждый раз, как только мы становились ближе. Твои страхи никуда не исчезнут. Я не знаю, зачем ты приехал, да и знать не хочу. Но я уверен, что стоит твоим родителям позвать тебя назад, как ты тут же забудешь обо мне. — Это неправда! Чонгук был на грани истерики, и у него опять начинали дрожать руки. — Это правда! Ты бросил меня, потом снова бросил и бросишь ещё тысячу раз, если я снова позволю тебя приблизиться. Чего ты ждёшь от меня? Прощения? Не будет. Ни одна причина в этом мире не заставит меня снова тебе поверить. Меня не интересуют твои обстоятельства, даже если ты скажешь, что тебя похитили инопланетяне, это не будет для меня причиной. Даже в этом случае ты должен был найти способ связаться со мной, ты должен был сделать все, чтобы успокоить меня, но вместо этого ты растоптал мое сердце, ты выбрал своих родителей, и я не могу тебя винить, они тебе ближе, они дороже, но если ради той огромной любви ты не можешь пойти против них, против всего мира, то грош цена твоей любви. — Чонгук, да дай мне сказать! — Чимин все-таки схватился за него и прижал к стене, тяжело дыша в его губы. — Тогда все было непросто. Тогда Джин... — Когда любишь — все просто, — его глаза наполнились слезами, и у Чимина ноги подкосились от этого, он едва удержался. — Когда любишь, прощаешь даже то, что нельзя простить. Когда любишь нет ни гордости, ни страхов, ни преград. Люди в бездну прыгают за теми, кого любят, а ты даже не мог постараться, чтобы объяснить все своей семье. Я свою потерял, я прыгнул в эту бездну, чтобы быть с тобой дважды! А ты ничего не сделал. И сейчас чувствуешь себя героем из-за то, что приехал в другую страну? Ты снова, — он задохнулся собственными словами и приложил руку к груди, потому что показалось, что вот-вот его сердце сгорит заживо. — Нет, любимый, нет, — зашептал Чимин, и от этого шёпота у Чонгука вспыхнуло все тело. Он так скучал, что сейчас буквально не помнил самого себя. — Не плачь, только не плачь, я не могу видеть твою боль, не могу! Я сделаю все, чтобы больше никогда не быть причиной твоей боли, я тебя... — он тронул нос Чонгука своим, буквально открывая доступ к его губам, — люблю больше жизни. Чонгук подался вперёд первым. Его обида была такой огромной, но тоска казалось ещё более всепоглощающей, он не выдержал. Снова. Но он так хотел ощутить это ещё хотя бы раз, словно это плохая привычка, от которой невозможно избавиться, словно шепот Чимина, запах его тела, его руки, сжимающие ткань футболки, действовали, как наркотик. Они целовались жадно, даже немного грубо, не в силах противостоять этому чувству, которое рождалось где-то внутри, в каждой клетке тела. Все естество Чонгука буквально до дрожи желало слиться с Чимином, его сердце ухало и билось в ушах и горле, и было даже трудно дышать, но пухлые губы, которые так страстно отвечали ему на поцелуй будто вновь и вновь доставали его из пропасти. Они сталкивались языками, зубами, Чон кусался, оттягивая мягкую плоть и буквально дурея от этого чувства, что наполняло его изнутри. Он любил так сильно и отчаянно, что сдаваясь в лапы этого сумасшедшего желания, впервые за долгие годы ощущал себя полным, живым. Чимин оторвался первым, он оставил горячий поцелуй на раскрасневшейся щеке, проводя пальцами по тонкой коже шеи и тут же припадая к ней губами, собирая мелкие бусинки пота и глубоко вдыхая густой аромат, который в том месте ощущался особо ярко. Чонгук растерял все мысли. Он откинул голову, встречаясь ею со стеной и дрожащими руками принялся стягивать с Чимина верхнюю одежду. Это не было обычное желание секса, это было желание почувствовать этого человека полностью, настолько близко, насколько это возможно. Чимин был в футболке, и тяжело выдыхая Чонгук буквально схватился за его руки, проводя по ним пальцами и заставляя мелкие светлые волосы встать дыбом. Облизывая губы, Чимин оторвался и уставился на вспотевшее лицо Чонгука, на его намокшую челку, тяжёлое дыхание, на то, как венка вздулась на шее и хотел сказать, насколько он прекрасен, но Чон потянулся к нему, проводя ладонью по волосам, открывая лоб парня и снова принимаясь целовать, сразу глубоко. В этом поцелуе была и тоска, и злость, и обида, и безграничная любовь, которую Чонгук считал своей самой большой слабостью. Они пытались раздеть друг друга, не думая, правильно ли поступают, избавляясь от всех сомнений хотя бы на ближайшее время, чтобы попытаться прочувствовать друг друга и залечить или хотя бы немного смягчить ту боль, что так долго держала в тисках. Каждое прикосновение пальцев Чимина к оголенному торсу Чонгука, заставляло второго вздрагивать, мягкость его рук, нежность губ, когда они оказались в зале и упали на диван, заставляло все чувства сконцентрироваться внизу живота и гореть там ярко, сжигая и губы Чимина тоже. Чон тяжело дышал, его грудь высоко вздымалась, дрожащие руки пытались дотянуться до Пака, который поцелуями спускался вдоль его живота, иногда останавливаясь, чтобы перевести дыхание, потому что его самого накрывало, он едва сдерживался, чтобы не прослезиться, внизу живота скручивало от дикого желания, которое он испытывал только рядом с этим человеком. Он поднялся наверх, снова целуя, снова захватывая дрожащие тонкие губы в свой плен и, ощущая жар чужого рта, почувствовал, как новая волна дрожи от возбуждения прошла сквозь него. Он принялся расстегивать чужие джинсы и одной рукой попытался спустить их ниже, утыкаясь носом в щеку Чонгука и слыша над своим ухом его тяжёлое дыхание. Стоило его пальцам пройтись по аккуратному влажному члену, он ощутил, как Чона буквально подкинуло. Его грудная клетка то поднималась слишком высоко, то опускалась слишком низко. — Я люблю тебя, Чонгук, — сказал Чимин, специально вновь называя его по имени и спустился ещё ниже, пробираясь к влажному колечку, где концентрировалось желание. Он осторожно коснулся его там, вводя один палец до середины, оставляя поцелуй на шее и наблюдая за тем, как Чонгук откинул голову и открыл рот в немом стоне. Он был зависим от Чимина, все его тело мгновенно стало одной эрогенной зоной. Медленные движения вырывали изо рта Чонгука протяжные выдохи, и он шире разводил ноги, отдаваясь этому моменту и позволяя Чимину брать его так, как он того хотел. А у Чимина не было сил даже дышать, иногда он ловил себя на мысли, что смотря на красивое лицо Чонгука, даже не вздыхает. Трёх пальцев было достаточно, он быстро двигал рукой, заставляя Чонгука задыхаться, сжиматься и временами, когда вводил слишком глубоко, громко стонать и чувствовать, что ещё немного и он взорвется от этих эмоций. В какой-то момент его глаза повлажнели, а грудь стала вздыматься чаще. Чимин провёл губами по влажным ресницам, вынимая пальцы и аккуратно проходясь ими по налитому кровью члену. — Я хочу, — выдохнул Чонгук и потянулся к пряжке на брюках Чимина. — Я тоже хочу тебя, — его шёпот был таким горячим и возбуждающим, что Чимина буквально скрутило пополам. Чонгук приподнялся, окончательно выпутался из своих джинсов и помог раздеться Чимину. Они легли также, как до этого, Чонгук широко развёл ноги, позволяя Чимину лечь на него сверху, и провёл ладонью по его спине, невесомо касаясь лопаток и опускаясь ниже, заставляя светлую кожу покрываться мурашками. Чимин был нечеловечески красив и соблазнителен, по его бёдрам уже текла смазка, и Чон сходил с ума, ощущая невероятный запах его тела. — Что ты делаешь со мной, — прошептал он, сжимая пальцами мягкую ягодицу и сходя с ума снова от ощущения нежных пальцев внутри себя. Он тоже ввёл в Чимина сразу два, его пальцы были длиннее, он был грубее и двигал рукой быстрее, заставляя Чимина громко дышать и закатывать глаза от удовольствия. Их маленький мирок трещал по швам с каждым вздохом, с каждым движением. Они целовались, гладили друг друга, ласкались, доводили до пика и едва сдерживали эмоции, которые накатывали с каждым новым толчком, с каждым возбуждающим ощущением пальцев внутри, громкими вздохами, редкими стонамм и мокрыми от этого огненного безумия телами. Чимин первым почувствовал, что больше не может сдерживаться, он зажмурился, крепко целуя Чонгука в губы, и задрожал, тяжело дыша и ощущая, как каждая клетка его тела прочувствовала это пронизывающее удовольствие. Задыхаясь, он уложил голову на грудь Чонгука и попытался привести в порядок дыхание, слыша, как буквально ему в ухо гулко бьется чужое сердце. Сердце, которое любило его так, как никто никого и никогда любить не мог. Эта мысль промурашила его с ног до головы. Он повёл левой рукой вдоль всего тела Чонгука, который молчал, тяжело дыша под ним, и поцеловал его в ребро. Чонгук был в его руках, он был ему покорен, отдавался ему. Ненавидел, злился, обижался, его сердце по-прежнему было разбито, но он так сильно был влюблён, что позволил Чимину все. В очередной раз. И Чимин этим воспользовался, потому что он хотел показать, что тоже любит, как сумасшедший, что он отдаст ему всего себя, что никогда не отпустит, не сделает больно. Он спустился вниз, оставляя горячий поцелуй на внутренней стороне бедра, заставляя Чонгука шумно выдохнуть и приподняться на диване, закусывая губу. Его глаза были такими грустными, со скопившимися в них слезами, но в то же время такими горящими и жаждущими, что у Чимина буквально выбило дух из тела. Он никак не мог понять, насколько глубоко можно упасть в эту проспать под названием «Чон Чонгук». Когда Чимин вновь коснулся его там пальцами, Чон откинул голову назад, прикрывая глаза и дрожа всем телом. Он задохнулся собственным стоном, когда по тому же месту, где только что были пальцы, прошёлся горячий, влажный язык. Его лицо вспыхнуло, он попытался уйти от прикосновения, но Пак крепко удерживал его за бедро. — Даже не вздумай, я тебя убью, — задыхаясь, пригрозил Чонгук, но его не послушали, и пытка повторилась снова. Чимин знал, как довести Чонгука до потери рассудка, он помнил все до каждой мелочи, помнил, как тот любил, как ему больше всего нравилось, где нужно надавить, как прикоснуться, чтобы свести с ума. И сейчас он вытащил эти знания, которые на инстинктивном уровне продолжали сидеть в нем все время. Он мягко проходился языком по пульсирующему колечку мышц, а потом там же вёл губами, заставляя Чонгука стонать и дышать слишком рванно и отрывисто. — Не делай, Чимин, прекрати, — попросил он, чувствуя, что уже не выдерживает. Его тело утонуло в этом болезненном удовольствии, оно становилось запредельным и даже пугающим, и он вновь попытался уйти от прикосновений, когда почувствовал, что вот-вот его тело взорвется, но Чимин не позволил. Ощущение сильнейшего давления и наполненности заставили омегу, с силой вцепиться пальцами в обивку дивана и бесполезно пытаться сдержать на месте тело, которое ходуном ходило по горизонтальной поверхности. Он испытал сильнейший за свою жизнь оргазм, его душа провалилась в бездну, заставляя каждую клеточку тела подрагивать от пережитого удовольствия. В первые минуты он не мог ни говорить, ни шевелиться и даже дышать получалось с трудом. Единственное, что он ощущал, это нежные пальцы Чимина, которые гладили его ногу с внутренней стороны. В горле у него стояли рыдания, но он даже заплакать не мог, обессилено прикрыв глаза, он бесполезно пытался восстановиться. Он чувствовал себя убитым и тут же воскрешенным. Спустя некоторое время, Чимин лёг на него сверху и уложил голову на плечо, выводя только ему известные узоры на его груди. У Пака тоже внутри была дыра, а в голове — ни одной мысли. — Я хочу начинать и заканчивать так каждый день своей жизни, до самой смерти, — сказал он хрипло и едва слышно, на немецком, отчего Чонгук все-таки почувствовал, как на его глаза накатывают слёзы и прикрыл их ладонью. — Надеюсь, теперь ты чувствуешь меня лучше. Чувствуешь, что я тебя не обманываю. Я не заслуживаю тебя, как ты и сказал, я никакой не герой, я лишь настолько сильно люблю тебя, что упаду ради тебя в любую бездну, даже в ад спущусь, если понадобится, — он приподнялся и отнял аккуратные пальцы от лица, сжимая их в своей руке слишком крепко. Он поцеловал Чонгука в глаза, нежно спустился на щёки, скулы, губы. Он ласкал его, получая от этого сам удовольствие. Его нежность и трепетность сводила Чона с ума, и он, по-прежнему не имея сил говорить, позволил себя любить, трогать, гладить, целовать, осторожно проводить пальчиками по шее, груди, обводить ореолы сосков и каждый по-очереди целовать. Лёгкий шёпот, тихие вздохи, едва слышимые стоны, звуки поцелуев, ногтей, проходящих по коже, заставляющие ее гореть — этот момент стал рождением и смертью, наслаждением и болью, ужасом и счастьем. Чонгук никогда прежде не видел Чимина таким влюблённым и сильным. Чимин никогда прежде не видел Чонгука таким разбитым и податливым. И никогда прежде они не ласкали друг друга до каждой клеточки, до абсурда выцеловывая даже фаланги пальцев, засасывая их в рот, чтобы ярче почувствовать вкус кожи. — Скажи что-нибудь, — шепотом попросил Чимин, отчего у Чонгука волосы на затылке встали дыбом. — Что сказать? — он не мог сделать так, чтобы говорить звучно, поэтому тоже вышло шепотом. — Что-нибудь, что угодно. Что чувствуешь, о чем думаешь. Я хочу знать все. Чонгук ответил не сразу. Он лениво моргал, поглаживая прижавшегося к его груди Чимина, по плечу. — Думаю о том, какой я жалкий, — он громко сглотнул и почувствовал, как Чимин сжимает ладонь на его предплечье. — Ты ведь тоже так считаешь? Я жалкий. Он не мог быть настолько сильным, чтобы не позволить этому случиться. И его убивала мысль, что это может закончиться. — Каждый раз, когда ты бываешь рядом, я лишаюсь гордости. Когда ты смотришь на меня, когда я вижу твои глаза и твои губы, я становлюсь слабым. Я не знаю, как ты это делаешь, но моя душа тебе подчиняется, мое сердце на коленях перед тобой. Чимин приподнялся и провёл ладонью по щеке Чона. — Ты не хотел этого говорить, почему сказал? Почему признался? — Потому что я не знаю, сколько ещё я смогу бороться с самим собой. Что будет дальше? Ты снова меня оставишь? — Ты не поверишь, что бы я не сказал, потому что слова, а тем более мои, ничего не стоят. Но я не отказываюсь от всего, что говорил раньше, я буду каждый день рядом, Чонгук, — он подул на разгоряченное лицо Чона, который ничего не ответил, и вновь уложил голову на его грудь. — Давай завтра вечером поговорим. Утром мне нужно будет уйти в больницу, я оставлю на столе папку, она в моем рюкзаке. Посмотри, пожалуйста, что там внутри, это поможет тебе подготовиться к нашему разговору. — Что там? — Увидишь. — В больнице, я имел в виду, — его голос был уже совсем сонный, и он с трудом говорил от усталости. — Из-за руки. — Что с ней? — Завтра, — сказал Чимин, прижимаясь к Чонгуку плотнее и чувствуя, как быстро и громко продолжало биться его сердце. Это было главным доказательством его сильнейших чувств.