Fallen in cards

Холодные, как пять маленьких льдинок, пальчики, коснулись его щеки, нежно гладя, опускаясь к шее, оставляя на мягкой белой коже следы, словно фаланги были валиками с краской. Голосок, нежный, такой знакомый и любимый, медленно ласкал уши: — Доброе утро… — на плечо началось легкое давление. — Пора в школу… — аккуратные, ритмичные подталкивания выбивали его из сладкого сна, дышащего теплом в ухо. — Не… хочу… — укутавшись сильнее в легкое, словно швейцарская альпака, одеялко, он начал поворачиваться к голосу спиной, не желая более подвергаться волнениям со стороны. — Вставай… — чуть более холодный, жесткий, колкий, сеющий поля мурашек и воспоминаний от ключиц до пяток, бас, но все это был лишь блеф, целью которого было — скрыть истинную любовь. — Нет… — ответ был злобнее и резче, а тело начало медленно двигаться от голосов в сторону белой стенки и большой подушки-обнимашки. — Пидор, вставай! — два раза, но почти синхронно, повторилась фраза, обычно чуть немного, но обидная, однако сейчас так сильно его рассмешившая и удивившая, что он не мог удержаться от ответа: — От хуесосов слышу… — но, поняв всю абсурдность, недоумевающе спросил, — Лол, ват? — не успев развернуться, пара чутких ушек была атакована тихим ласковым шепотом, стеснительным и вызывающим красноту на мордашке владелицы каждой буковкой ею произнесенной. — Ут… ут-реч-ко… … мр-р-р-р-рь-ь-ь — выдох, громче турбин взлетающего на боевой вылет авиакрыла, прервал умилительнейшее мурчание, которое слушать можно было бесконечно. — Хспди бове, зачемь я это деваю…- можно гарантировать, что щечки ее сияли пунцом, так как говорила она быстро, тихо и прожевывая слова со звуками. — Это что, сон? — произнес парень с толикой заинтересованности, не ожидая услышать последнего оратора вне аудиосообщений телефона, и именно поэтому он в реальности этой реальности и начал сомневаться. С тяжелой головою, к сожалению, не от большого мозга или выпитого алкоголя, и в придачу ноющим телом, школьник встал, все еще завернутый в два слоя шерсти и обернулся. Сделал это он зря. Выдох в морду, леденящий душу, подкосил и без того вялые ноги, благо семь пар кистей сдавили бока и плечи, начав тянуть на себя. — Ты как всегда ругаешься… — первая из говоривших, погладив перепутанные серые локоны, продолжила: — береги себя, мы с папой любим тебя… — М…Мама? — удивление переросло в слезливый и очень скучающий скулеж, но он продолжился недолго: — Не плачь, все будет хорошо, ты справишься, — по голове проехался каток твердой, побывавшей и в огне, и в буре, кожи: — мы верим в тебя, — на этот раз это был отец и, как бы не был тяжел его голос, уменьшить объемы жидкостей, текших к передней стороне лица, кун не мог. — Кх… — зрачки цвета влажной утренней травы опустились вниз, пялясь все еще мутноватым не лишенным белых пятен взглядом в пол, как и в любом сне, представлявшим из себя бескрайнюю, идеально ровную, почти лишенную трения плоскость без цвета, словно стекло, дающее увидеть тьму… космоса. -… — даже шутить про клишированность не хотелось, лишь распустив нюни, хныкать, благо оставшиеся фигуры начали говорить, следуя сценарию, сгенерированному пытающимся отдохнуть сознанием, мешая насладиться одиночеством и отметить его, порыдав вдоволь. — Эй, пидор, хватит ныть! — дружеский толчок в плечо чуть растормошил и почти вывел из контузии. — Все ок будет! — еще один толчок в плечо, наконец, заставил парня поднять лицо и взглянуть на рожи присутствующих: горящие пламенем рыжие локоны, аккуратно падающие за плечи, принадлежали стройной и хрупкой фигурке матери, сребреноватые, седоватые, острые, готовые, будто лес пик, проколоть руку в сотне мест, были собственностью отца. Левее были шоколадно-русые рощи, выбритые по бокам и, словно замороженные, были уложенны по пидорски, но, как говорил классик: «Это не важна!». Соседом шатену был обладатель роя темно-каштановых волос, ореховыми, готовыми поддержать в любую минуту и правда, добрыми глазами, смотревший на распухшее лицо друга: — …Спасибо… — в голове тихий шепот советовал: «скажи, как нормальный человек, что ты думаешь, как ты им благодарен, перестань быть сраным соц…» — пыдоры… — тихий гогот школьника, ибо по его словам другого подумать и нельзя, прервался: — Пх… не думал, что… — стерев с порозовевшей щеки маленькую узкую слезинку, он хотел продолжить, но молчаливый выдох за спиной, который, если судить по ранее описанному местоположению, должен был идти откуда–то сбоку, прервал его. Перед ним пристало дитя фантазии душевнобольного, азиата и семидесяти килограмм гормонов. — …Милая котейка! Левый слеш, гладь, левый слеш: з — черноволосая, ониксоглазая, с небольшими поникшими от смущения кошачьими ушками, аккуратно торчащими выше бровей градусов на семьдесят, девушка, мордашка которой контрастировала с тьмой остальной головы своей россыпью стыдливых рубинов, топталась на месте, пытаясь не смотреть на того, кого где — то кроме сна нигде не видела: — ЪУЪТЬ! — «R» в оттенке красного увеличился на количество битов в петабайте, словно криворукий цветокорректор, работая в фотошопике ночью, уснул от усталости и с размаху упал харей на клаву, сделав из картинки месево оттенков красного. Не понятно, спасло его то, что это все сон или просто закон подлости, но улыбчивая, хотя и боровая с краснющими, до сих пор мокрыми глазами, харя главного героя, заметила небольшую тень, стоящую за спиной всех пришедших в его дрему людей… Перспектива ли это или кривоглазие, но тень, стоявшая за их спинами казалась отдаленным маленьким пятнышком. — Привет… — на выдохе проговорила молодая и очень уж милая девушка-ламинатина, похоже, доконавшая расшатанное сознание, доведя владельца сна до истерики, что никогда не вело к чему-то хорошему. — ХВАТИТ ПОРТИТЬ МНЕ ЖИЗНЬ, ИСЧЕЗНИ! — пятая точка, пока еще метафорически, взорвалась, разлетаясь обугленной шрапнелью кожи во все стороны, и именно она диктовала ему линию поведения. С мордой, пухлой от «Священной ярости брошенного» и солеными водопадами, намного прекраснее Ниагарских, он вошел в состояние берсерка, всепоглощающей злости и агрессии, в народе называемой: «РЭЙДЖ». — ТЫ УМУДРИЛАСЬ ИСПОРИТЬ ДАЖЕ СРАНЫЙ СОН, КАК ЖЕ Я ТЕБЯ… — обиженный на нее, на жизнь, на свою тупость и… да, в прочем, не важно… Раздвинув стоящих перед ней людей, он совершил ББПЕ, на последок выдыхая, чувствуя странную легкость, ставшую пустотой, когда пришло осознание, что все, что парень услышал, увидел и сделал — всего лишь сон, последняя ниточка, что будет связывать его с тем миром, откуда он, скорее всего, навсегда ушел… !!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!! — А-А-А-А-А-А! — вскочив с постели и прикрыв глаза от пота, стекавшего тонкими струйками по бровям и нагло решившим пересечь белые моря его очей, он начал тираду: — ЕБ ТВОЮ МАТЬ, ЧТО ЗА СНЫ ТАКИЕ, БУДТО Я ВЫЖРАЛ МАГАЗИН ПОЛЕНОЙ ВОДЯРЫ ВЧЕРА, СУКА, ОТОРВУ НОГИ ТОМУ, КТО ЭТУ ХУЙНЮ ПРИДУМАЛ!!! — выдохнув и стерев с лица следы кошмара, парень, наконец, выдохнул, чувствуя невидимое облачко горячего CO2, жадно обвивающее его морду, до сих пор мокрую и очень уж грустную. — YOU GODDAMN OLD GINGER, BROUGHT ME TO CRAZY FUCKING WEIRDO! — вскрикнул кто-то, нависавший над кроватью, своим мощным голосом ударяя по ушам, прикрытым черными, неровно лежащими, локонами. — As… I said he’s foreigner too… and… I thought, maybe you could talk to him… — уже знакомый голос местого иглоукалывателя чуть прояснил ситуацию, не ставшую от этого легче. Все еще чуть заплывший, парень медленно, хлопая пухловатыми глазищами, повернул голову в сторону пришельцев. — Охудеть… — высокий, с плечами, как у молодого бычка и богатой копной смольно черных, поглощающих свет, волос, над ним нависал сам Ями. Созданный богами, он держал белесыми зубами краюшек сигареты, смотря на парня, как на пьяного идиота, забредшего в туалет, оккупированный магом. — こんにちは (конещива) — лицо школьника стало единой плоскостью непонимания. — Че? — хлопая все еще красноватыми зенками, парень краем сознания додумался не говорить «нани?», что на японском, как он помнил из мемов, значило «Что?». — こんにちは (ко-нне-чи-ва) — повторил уже медленно, как для глупого ребенка, Ями, водя дымящуюся трубочку по всей плоскости рта, но, видя полное непонимание, лишь вздохнул и начал говорить на местном: — He's a moron or foreigner, — проницательные, прорезающие само пространство и душу, чернее ночи, зрачки капитана Черных быков впились в «ничего не понимающее» лицо, с нескрываемым удивлением и восхищением, смотрящее в ответ. — Well, yes, hi's a foreigner, — почесал рыжую бороду врач, смотря то на двухметрового мага, то на попаданца. — I KNOW HI'S A FOREIGNER! — вспылил альфач 10/10, ибо Сукихиро как-то по другому называть — преступление против мужской красоты и систем оценивания: — I mean, what hi’s from other lands, not mine! Пока срач продолжался, парень, оттягивая одеяло, посмотрел на свои ляхи, которым было уж слишком жарко. — О, тренички утепленные… — вытерев капельки со лба и переведя взгляд на грудь… нет, не увидел он сиськи, но заметил расстегнутую кофту и майку: — Хотя бы не замерзну… — но сразу же в голову пришла другая мысль: «Одежда-то современная, и с их магическим средневековьем до уровня современного производства, как кузнецу со Смоленщины до цеха С.А.З.а (Смоленский авиационный завод). Как они этого не заметили?» — I have to go, need to save lil brat from some noble morons… — махнув здоровенной медвежей лапой, азиат, единственный на двести двадцать девять глав, вышел из достаточно не маленькой комнатки. Рыжий врач, вздохнув, взглянул на утонувшего в мыслях парня и, взяв фонарь, вышел за капитаном Быков. — Ями идет спасать Асту от дворян! — перевел себе под нос услышанную фразу, кун и всплеснул руками. — Двести девятнадцатая, двести девятнадцатая! — вскочив, парень начал активно дышать и оглаживать бородку, благо та была достаточно длинной для его жадных и похотливых пальчиков. — Значит, сейчас они пойдут на запад, потом начнется война, таймскип… — звонкие шаги туда-обратно заполнили комнатку, ударяя по ушкам, красноватым от возбуждения и жары, омерзительной и горячей теплоты: — Хм… Хм… Пока все будут заняты, я смогу слинять со столицы… Но-о-о куда мне идти? ВТФ делать?! — подойдя к окну, он надавил на стеклянные ставни с деревянной рамой, как и вся мебель, пахнущая маслом. -Фух… А то я бы тут завял, — створки раскрылись в разные стороны, открывая проход свежему ветерку столицы, который стопроцентно маги освежали, ибо знания истории, чуть большие, чем у среднестатистического человека, подсказывали: города того периода, на который пытается походить Клевер, выглядели, как помойка с роящимися крысами, где раз в пять секунд от чумы, холеры или дизентерии помирало пару человек. — Интересно, а у меня начнется аллергия на этот освежитель? — усмехнулся кун, вдыхая. Наконец, не спертый кислород. — Хмм… — всматриваясь в округу, он начал запоминать путь до ближайших ворот, надеясь, что в самый нужный момент его память, всегда отвратная, его не подведет, и момент этот настал. — May I come in? — нежнейший, бархатный, греющий пламенем доброты, голосок прорвался через дверь, лаская уши. — А-а-а-а-а-а-а…. Да…. Входите… — не зная, что говорить и во-о-о-обще не бывавший в такой ситуации, он замер, чувствуя, как кровь приливает к лицу. В ответ была тишина и, как показалось, нервное бурчание. — Фак, ты же меня не понимаешь… — пройдясь тонкими пальцами, периодически нервно перебираемыми, по темным локонам, сразу же смутившийся, парень медленно подошел к двери, шепча: — Бля… Мля… Мля… Шо делать? — одно дело теоритически предполагать планы вселенского маштаба, писать попаданческие фанфики, завернувшись в теплое одеялко мечтать о большем, а другое — вот так, стоять потным, нервным, не знающим, что делать перед дверью, когда тебе, социофобному человеку, нужно притворяться иностранцем… Мысли скомкались, а предложения в голове бессмысленно оборвались на многоточии. — Oh… I’ll go then… — послышалось за дверью грустная речь, за которой последовал тихенький шажок. — А, ПОХУЙ, ДВАЧУЕМ! — хватаясь за металлическую, покрытую серебром ручку, отдающую холодом, он прокричал мотивирующую речь самому себе и отварил дверь. Две пары глаз встретились и остановились друг на друге: злато ее янтарных глаз впилось в шоколад его градиентных зенок. Смотря на нее свысока, парень наклонил голову, ибо двадцати сантиметровая разность в росте это не так уж и мало: «Я и так конь, а сраный мангака всех мелкими рисует, как казахов» — П……………………….проходи… — все еще неуверенный, он встретил… непонимание: — холера… — вздохнув, кун подвинулся, аккуратно сжав тонкое, белое плечико и впихнул девушку в комнату. Захлопнув дверь, черноволосый несколько секунд смотрел в дуб двери: — С Богом… — невольно улыбнувшись от случайного, первого в этом мире, упоминания Иисуса Христа, парень развернулся, поднимая взгляд на смущенную, тоже не знающую, что делать девушку, красющую на столько, что гранат кажется розовым, а кровь лишь чуток аловатой. В руках у светловолосой кроткой и очень милой девочки, наверное, младше его на пару лет, был серебряный поднос с едой: мясо, овощи, фрукты, а так же напиток в графине, скорее всего сделанного из хрусталя — пир, пахнущий так приятно, что нос хотел только вдыхать. «Ни слова по английски» — пошутив и полностью расслабившись, он, наконец, перешел в состояние уверенности. Достаточно возникнуть реально опасной ситуации или появиться причине, как слабое тело и только крепнущий дух становились стальными и он шел вперед. «Нужно действовать, давай, тащи, тащи как делал это в ВК и Ворде» — улыбнувшись, он поклонился, сложив по азиатски руки перед носом, краем глаза наблюдая за личиком аристократки, сосланной на работу в госпиталь из-за слабой магии и/или бесполезности. В ответ, получив ожидаемое смущение, вновь ухмыльнулся, забирая из ее лапок завтрак и кладя его на стол. Пользуясь рисовкой этого мира и положением, он попытался стать пикапером 10/10: иностранец, найденный в обломках верхнего кольца, со странной одеждой — такой мог быть только сыном посла, тайно для всех прибывшего из-за моря, и не успевшего дойти сотни метров до дворца Короля Августа тринадцатого, как началось вторжение эльфов. Иноземный дворянин высокого роста с приятной внешностью и прекрасными манерами, как такому откажешь? — Теперь достань мне еды, одежды и покажи сиськи. — улыбнувшись, чуть сощурив глаза и наклонив голову, то есть став образцом милоты, способным со страницы манги очаровать сотни прекрасных читательниц, он произнес абсолютно непонятные для нее слова, но сработали они прекрасно: — S-sorry, what? — нервно погладив рыжие волосы, собранные хвостиком за шеей и украшенные ленточкой с непонятным, не показанным в аниме или манге гербом, она, все краснея, удивленно и стыдливо смотрела на увлеченно говорящего паренька. Почесав угольную бородку, казавшуюся единым кристаллом, кун пошел в атаку. — Пять секундочек… — скрывая жидовскую улыбочку, он подошел к столу и, убрав с подноса тарелки и чашки, сжал его меж длинных фаланг, поднося готовой свалиться в обморок дворянше, вдыхавшей и выдыхавшей воздух кубометрами. Показав два пальца и указав на еду, а затем слегка потеребив помятую одежду, он вновь улыбнулся, выдавливая из мышц лица, непривыкших к подобному, обворожительную гримасу самого сасного главного героя манги про любовь и сопли, с которыми и сам не брезговал ознакамливатся: «дава-ай, дава-а-ай, не подведи меня, ебальничек!» — Y-you need change clothes and more food? — в ответ она получила лишь незаметный выдох и недолгий взгляд на небо: «Спасибо тебе, умняфка… так бы и погладил…» — последнее он не сделал, так как оба их сердца в момент бы остановились от смущения, вместо, он лишь неуверенно покивал, пытаясь не показаться чересчур уверенным. Настала гробовая тишина, по лбу начала котиться капелька пота, решения в голову не приходило. — Похуй, зардомим… — если террорист знаком с тобой, то ему сложнее тебя убить, этим правилом, хорошо знакомым по урокам ОБЖ и сериалам, ему предстояло воспользоваться. — Ро… — нет, это имя он оставит в прошлом, где и всех остальных любимых людей. — Акира Йегер. — совместив имена двух прекраснейших протагонистов, юноша, наконец, обрел свое имя, поклонившись вновь и приложив руку к сердцу. — Elisabeth Ruge… — послышался тихий писк в ответ, а затем дверь захлопнулась так громко, что хлопок разнесся по всему госпиталю. Медленно подойдя к двери, парень упал, скользя спиной по холодной древесины. — ЕЖ ТВОЮ МАТЬ, ПОЧЕМУ НЕЛЬЗЯ ТАК ВСЕГДА, А? НАХЕР МФТИ, ИДУ В СРАНЫЙ АКТЕРСКИЙ! — тонкие и длинные пальцы вжались в мертвенно белое, подергивемеое легкой судорогой, лицо, оставляя мокрый след пота. По бокам шли реки соленой воды, поражденной перевозбужденным, сотрясаемым ураганами волнения, телом: — Я хочу домой… — шептал Акира себе под нос, пытаясь открыть глаза, которым мешали открыться два озерца слез. Ночью он поймет, что сейчас он сделал первые шаги, но это будет только ночью.