Конец второй главы.
Когда Сайтроми и Сат’Узунд стали раздельными и самостоятельными, они долго не могли покинуть друг друга. Сидели днями и ночами, прижавшись телами в тщетном желании вновь стать единым существом. Терпящая была озадачена и напрасно пыталась завлечь средних каким-либо делом. Они не реагировали на Мать, на братьев, сестёр и мир вокруг. Походили на грациозных статуй, замерших под гнётом тоски. Создательница перепугалась, что средние потеряны навсегда. Период скорби прошёл, но обида сохранилась. Правда, из всех Шести Сат’Узунд и Сайтроми были самыми податливыми и чаще шли на уступки Терпящей. Они должны были следить за народом Верхнего этажа, Галодениями, и лишь немного знать о людях, начавших расселяться по Нижнему этажу. С отведёнными задачами средние бессмертные справлялись без нареканий. Уже позже, когда произошёл переворот Часов, Терпящая осознала ошибку. Ей следовало прививать средним терпеливое отношение к людям, которого теперь в Сайтроми и Сат’Узунд обнаруживалось преступно мало. И если средняя сестра из лояльности готова была проявить заботу о человечестве, то её брата новый народец не волновал совсем. Сат’Узунд всегда ладила с Матерью. В ссоры старшей сестры и Терпящей она не вмешивалась и сторону не выбирала, но после очередного конфликта неизменно принималась утешать и мирить обеих. Сат’Узунд была дружелюбной и семейной, что нравилось Терпящей. Она живо интересовалась увлечениями всех членов своей семьи, но не докучала излишним вниманием. Создательница меньше всего волновалась за Сат’Узунд и никогда не подозревала её в хитростях или корыстных деяниях. Оттого средняя сестра стала единственной, кому Терпящая рассказала о причине переворота Часов. Она понадеялась на понимание, но Сат’Узунд была настолько разочарована нелепостью случившегося, настолько подавлена постыдным фактом, что не приняла такое объяснение. Королева вытравила из себя воспоминания о признании, предпочтя неведение тягостному откровению. Сайтроми же вызывал у Терпящей смутное беспокойство, но исключительно потому что Она не могла до конца постичь его характера. Он был скрытным и нетерпеливым, особенно когда Матушка излишне настырно лезла с расспросами о его состоянии. Средний брат слишком быстро познал превратности жизни и изучил грани мироздания, заскучал и впал в меланхолию. Эта особенность не беспокоила Терпящую, а вот вспыльчивость Сайтроми Её не радовала. Тем не менее средний брат всё равно был послушным и редко спорил с Создательницей. Это было удобно. Терпящую продолжала тревожить болезненная увлечённость средних друг другом. Они не просто чувствовали настроение второй половины, как другие пары, а почти прививали свои эмоции. Если Сат’Узунд было грустно, то Сайтроми быстро заряжался её упадническим духом. Если он ликовал, радоваться принималась и его сестра. И им явно требовалось больше времени вдвоём, чем остальным разделённым. Создательница спрашивала Сайтроми, за что тот любит сестру, и он говорил: «Потому что я люблю себя». На аналогичный вопрос Сат’Узунд отвечала: «Потому что он и есть я». Это было менее стандартно, чем фразы других бессмертных про «Он мой брат (Она моя сестра)» или «Это моя вторая половина». Терпящая боялась, что и со средними она допустила страшную оплошность, однако, приглядевшись, успокоилась. Какими бы зависимыми Сайтроми и Сат’Узунд ни были, теперь они являлись раздельными существами. Однажды средние Короли позвали Терпящую в гости во дворец, чтобы обсудить с Ней насущные проблемы. Два «С» с тревогой замечали, как из-за присоединения второй половины в Клепсидре образовывается всё больше аномалий и трещин. Терпящая не пришла на встречу. Позже Сайтроми и Сат’Узунд отправили Матушке весть, чтобы Она изучила мосты между этажами. Найденные проходы были столь хрупкими и крохотными, что многие Галодении даже не могли воспользоваться ими. А ведь предполагалось, что путешествие между этажами будет проходить свободно. Терпящая разозлилась, что средние указывают Ей на недостатки Клепсидры, и запретила им обращаться к Ней с жалобами и советами. Сат’Узунд всегда думала, что Создательница переживала из-за неудачи со Вторым этажом, поэтому срывалась на излишне внимательных бессмертных. Терпящая не планировала тратить столько жизненной энергии, и Её нынешнее состояние почти немощного демиурга сделало Её нервной. Сат’Узунд и рада была бы помочь Матушке, взяв на себя часть работы по улучшению мира. Увы, никто из Шести не умел укрощать энергию, не видел параметров, из которых состояли Часы. Терпящая готовила бессмертных к роли поводырей, вершителей, которые направляют народы и берегут мир и покой. Они не умели творить, да и Сама Терпящая после истощения подрастеряла сил и желания править недочёты. У Терпящей не было определённой формы – по крайней мере такой, какую могли бы различить смертные и даже Короли. Возможно, за пределами Клепсидры существовал совершенно иной уровень жизни, и тамошние создания видели друг друга более отчётливо. Чтобы люди и Галодении могли без ущерба здоровью поговорить с обожаемым творцом, приходилось идти на особые меры. Для обретения материальной оболочки Терпящая заимствовала чужие тела, что приводило к неизбежной смерти носителя. Это не нравилось ни Сат’Узунд, ни Сайтроми, хотя последний и перенял манеру Матушки для собственных нужд. Какой же тогда Короли видели Терпящую? Для средней пары Создательница была звездой в миниатюре, что дарила свет и тепло. От Неё исходила странная, но чарующая сила. Сат’Узунд вдыхала её вместе с воздухом, чувствовала её в лёгких, крови, мышцах; как она резонирующей волной проходила по всему телу и утекала обратно. Сайтроми верил, что с собой Терпящая привнесла в мир кусочек той части Вселенной, откуда Сама появилась. Это была дорожка из чувственных образов, непонятных посторонним, но приносящих комфорт и успокоение. Это было окно в иную реальность, и отголосок её запечатлелся в Создательнице и мурашками проходил по всем, кто пытался разглядеть Её получше. Если бы средних брата и сестру спросили, любят ли они Матушку, то ответ не был бы столь уж однозначным. Сат’Узунд сказала бы, что, наверное, любит Терпящую. И эта неуверенность кричала бы громче слов и разгневала бы Создательницу. Сайтроми назвал бы своё чувство установившейся привычкой. Терпящая не пыталась быть хорошей Матерью, и вся шестёрка это чувствовала. Роль Ей не шла, как бы люди потом ни выгораживали и ни облагораживали именно эту черту Терпящей. Сайтроми был первым, кто расслышал предложение пожертвовать Создательницей ради благополучия мира. Однако он не поверил, подумав, что затеявший это член семьи просто шутит. Сат’Узунд первой узнала о том, что Мать планировала покинуть Клепсидру, рано или поздно. Неотвратимость такого решения стала сигнальным огнём, и Шестеро засуетились, приводя свой тайный замысел против Терпящей в исполнение. Глава 3.2 Старый друг После разговора с Иксом и Игреком я впала в ещё большую хандру. Обдумав Их слова, пришла к выводу, что всё без толку. Мои наивные фантазии никогда не осуществятся. Терпящая не вернётся, а я не уговорю Королей использовать Её как источник энергии, да и сама ничего Ей не сделаю. Это фиаско, склёвывавшее остатки самообладания. И на что рассчитывала? Терпящая – это лавина, а я травинка на её пути. Она – океан, а я камень, которому поручено раздавить его. Смех да и только! А я с тяжёлым сердцем пришла к выводу, что мне пора отпустить Сайтроми. Смириться окончательно с его гибелью и жить как-нибудь дальше. Может, осесть в городе и заняться повседневной рутиной, пока та не сведёт меня с ума и я не наложу на себя руки. Но перед этим нужно кое-что сделать. Я решила проститься с отцом на его «могиле» – месте, где он встретил свой конец. Утёс Эпагра-Тука или «Падение в бездну». Путь лежал на запад. Утёс ютился недалеко от моря – стихии, к которой я не питала особой любви. Лошадь моя начала хворать по неизвестной причине, и я молилась, чтобы она дотянула до конца поездки. Когда леса и поля сменились на холмы и некрупные горы, скакун начал запинаться на каждом шагу, и я слезла с коляски. Сняла поводья и погладила лошадь по морде. Дальше предстояло идти пешком, ориентируясь по карте и указаниям встречных. Людей тут было мало, зато иногда попадались Спустившиеся. Почти все они безразлично смотрели мне вслед, только у одного заблестели глаза при виде меня. – Ты-то мне и нужна! Меня направила Королева с поручением найти тебя и уговорить вернуться. – Средняя Королева? – В груди затрепетало. – Нет, старшая. Вот так сюрприз! Цехтуу ждёт меня с визитом, чтобы, наверное, устроить взбучку за самовольный уход. Я настырно замотала головой и сказала, что пока не готова видеться со старшими Королями. Внутри всё сворачивалось в тугой ком, когда рисовала в воображении, что сейчас сверну с намеченного пути и пойду к бессмертным. Нет, так нельзя. Когда Спустившийся начал упрашивать, я пригрозила пропахать им тропинку среди поросли, если он не отстанет. Так бедолага и ушёл с моим резким отказом. Я задержалась на ночлег в заброшенном доме. После войны с Ролуангэ, а затем и захватчиками с Нижнего этажа многие селения стояли заброшенными. Народ ушёл в центр материка или на север. Вернуться жить ближе к территории «демонов» отваживались самые отчаянные или у кого не было выбора. На следующий день мне стали попадаться окаменелости. Это означало, что я приближалась к Эпагра-Тука. В какой-то момент следов воздействия артефакта стало так много, что сомнений не осталось – это оно. Шагая по окаменелой земле, я представляла, что вот тут отец вступил в последний бой с мудрецами и их последователями. Сердце защемило от боли. Застывшие уродливыми скульптурами растения и деревья были памятником того надругательства, которое люди совершили над природой. В воздухе, чудилось, до сих пор витало ощущение чего-то неестественного, потустороннего. На душе скребло, и захотелось срочно покинуть испорченное место. Я уняла порыв сбежать, прошлась ещё чуть-чуть, села возле обрыва и заплакала. До приезда казалось, что здесь найду намёки на отца, уловлю ощущение его пребывания на утёсе. Однако теперь видела, что ничего от Сайтроми не сохранилось. Артефакт полностью изгнал его дух из мира. Тут было пусто, и эта внешняя пустота расширяла дыру в моей груди. От нестерпимой тоски выворачивало наизнанку. Переборов желание сигануть вниз и переломать все кости о твёрдые скалы, я поднялась и пошла по спуску к морю. Окаменевшая флора и даже фауна преследовала меня до самого берега. Иногда следов становилось меньше, обличая пути передвижения мудрецов по местности. Бесцветный и безжизненный камень, появляющийся после использования артефакта, отличался от окружающих жёлто-бурых скал. Они были наполнены минералами, солями, а предметы, затвердевшие из-за воздействия божественного инструмента, были мёртвыми. Я прошлась вдоль полоски воды. Хиленькие волны лениво лизали песок, силясь утянуть его за собой. Я сняла обувь и намочила ноги. Нетипичный зной продолжал набирать обороты, и море успевало прогреваться до наступления полдня. Я поигралась пальцами в песке, попробовала солёную воду на вкус, простыми движениями создала свои собственные волны и собралась вернуться в обувь, когда случилась оказия. На меня неожиданно напали. Это проклятое место не могло не притянуть какую-нибудь пакость! В икру воткнулась игла, а следом по боку полоснуло не то золотой цепью, не то каким-то магическим зарядом. Я не успела рассмотреть, так как меня сбило с ног прямо в воду. По берегу в мою сторону спешили служители… в фиолетовых кафтанах! Я не поверила своим глазам. Орден Фассето! Из-за бугра спускались ещё двое. Интересно, они просто тёрлись поблизости и заметили меня сверху, или выслеживали уже какое-то время? Медлить было непозволительно. Я вскочила и едва вновь не повалилась: поражённая нога будто налилась чем-то твёрдым, и её парализовало до колена. Двое служителей поставили на песок резные фигурки, очень похожие на те, что я видела в таверне вокруг кровати. Церковники не переходили невидимую черту, и у меня не выходило разжечь огонь прямо под их стопами. Пламя разгоралось до волшебных столбиков, но отказывалось проникать между ними. Служители решили отгородиться от меня и истребить издали. Один из них уже целился из ручного игломёта в мой живот. Вариантов было немного. Я прыгнула грудью в воду в обратном служителям направлении, одновременно уклоняясь от иглы. Ударилась о дно, так как было неглубоко, и попыталась максимально скоро удалиться от берега. Плавала я сносно и не рассчитывала далеко вдаваться в море. Куда-то с плеском ударила очередная игла, и предплечье мне оплела золотая цепь. Я чуть не наглоталась воды, когда боль от неё передалась всей руке и помешала плыть. Служитель потянул цепь, пытаясь вытянуть меня обратно на берег. Так они устроили рыбалку, а я была завидным уловом! Отставшие товарищи тоже теперь были на берегу и передвигали столбики ближе к воде. Я попыталась сбить людей силой мысли, но зачарованные штуки не пропускали результаты моих способностей сквозь невидимую стену. И тогда озарило, что вместо церковников тот же трюк можно проделать с их магическими столбиками. Однако попытки ни к чему не привели, и защитные фигурки не сдвинулись с места. И даже зашвырнуть в них нечем, кроме моей обуви. Я упиралась здоровой ногой в дно, чтобы не позволить им меня вытянуть. Получалось скверно. Я постоянно падала в воду, и глаза уже щипало от соли. В руку, не опутанную цепью, вошла другая игла, и я завыла от злости и досады. И тут золото погасло, а измождённый служитель упал на колени. Второй решил сменить его, но брошенная им цепь прошла над моей головой, так как я сама потеряла равновесие от неожиданности. Вторую руку тоже начало парализовывать. Две ослепительные жёлтые змейки заметались над водой. Я нырнула с головой, чтобы они не достали меня, и постаралась удалиться от берега. Грести одной рукой и волочить недвижимую ногу по дну было трудно. В висках застучало от нехватки воздуха, и я вынырнула, чтобы увидеть, как какой-то смельчак полез в море за мной. Он зашёл за пределы столбиков. Вероятно, рассчитывал, что добыча достаточно измотана и обездвижена. Церковник создал золотую цепь и кинул её в мою сторону, когда я заставила его волосы загореться. Служитель заорал и погрузился под воду. Проклятье! Каким бы горчим ни был белый огонь, существовать под водой он не мог. Я стала ждать, когда мужчина поднимется набрать новую порцию воздуха, чтобы вновь поджечь его макушку. Он поступил хитро, выпорхнув из воды лишь на несколько секунд, чтобы подышать. Едва его спина приютила огонёк, как церковник опять оказался в спасительной толще. Я стояла на одной ноге, а левая рука повисла непослушной плетью вдоль тела. Вода доходила до лопаток, и во мне боролись два противоположных зова: кое-как грести дальше или дать бой на нынешней глубине. Служители с берега уже не доставали до меня церковной магией, но иглы всё ещё летели достаточно далеко. Я отвлеклась на плывущего мужчину, и второе плечо ошпарило болью от меткого попадания. Рядом из воды выскочил церковник и, обхватив меня за талию, перекинул через плечо. Они планировали не убивать, а взять в плен. Мужчина понёс меня к берегу под мою ругань. Спутывать мысли, очевидно, не имело смысла: эти умельцы наверняка защитили себя. Брыкаться могла только одной ногой. Правая рука начинала неметь, и я воспользовалась последними секундами её подвижности, чтобы извлечь из соседнего предплечья иглу и всадить её в служителя. Мышцы уже были достаточно деревянными, и замах получился кривым. Я поцарапала мужчине лопатку и плечо, и он снова закричал. Бросив меня в воду, церковник, не давая подняться, потащил моё тело по дну. Я почти захлебнулась, когда он выволок меня на берег и со злости пнул ногой. Они отлично подготовились. Выбрали момент моего морального упадка, когда я страдала по отцу на его «могиле», подкрались сзади… И их методы не были рассчитаны на рядовых Спустившихся. Служители из Фассето караулили Королей или вообще конкретно меня. Я вспомнила самодовольную рожу лидера их ордена, и во мне всё вскипело от злости. Приподняв голову, увидела, что служители выложили круг из магических столбиков и встали позади него. Он явно предназначался для меня. Раненый церковник накинул на моё запястье золотую цепь и потащил меня по песку в круг. Не знаю, как мне это удалось, но я заставила-таки пламя укусить смелого служителя. Этот пловец с кровоподтёками на спине единственный не спрятался за магическими столбиками, полагаясь то на море, то на силу золотых цепей, ослабляющих способности бессмертных. Самоуверенность стоила ему жизни. Мужчина с воплями заметался по берегу, и его путы испарились. Что случилось дальше, я не очень поняла. Остальные служители обязаны были броситься на меня или накинуть новые цепи. Я уткнулась носом в песок, слушая, как церковники кричат что-то друг другу. Когда очнулась для новой атаки, заметила, что люди уже дерутся с кем-то. Они нервно дёргались и отдавали друг другу распоряжения, однако я никого вокруг не видела: ни проворных теней, ни ускользающих от глаза скакунов. Столбики лежали раскиданными в разные стороны. Это окрылило меня, и я обратила ещё одного служителя в факел. Выжившая парочка бросилась наутёк. Хоть какая-то передышка. Я не могла пошевелиться и просто снова уткнулась щекой в песок. Мои волосы превратились в грязные и спутанные лохмы, а кепка потерялась ещё при первом нырянии. Ко мне шаркающей походкой кто-то подошёл. Я поглядела на неизвестного, но солнце светило прямо в глаза и слепило. – Годы идут, а тут ничего не меняется, – со вздохом сказала моя спасительница. Я натурально прикусила язык от изумления, узнав голос. – Да ты не напрягайся, карата(1). Я тебя сейчас подниму. – Ю… Юдаиф? Старушка помогла мне сесть. Руки не работали, и я наклонила корпус вперёд, исподтишка разглядывая Спустившуюся. На мой ошарашенный вид старушка рассмеялась. – Ты точно призрака увидела! – Юдаиф умерла. – Недоверие во мне росло в геометрической прогрессии. – Кто вы? – Кто тебе такое сказал, карата? – Все об этом знают. Старушка довольно покивала. Она была всё тем же смешным свёртком в тряпье и с платком на голове, и её не стесняла даже удушающая жара. – Значит, всё правильно. Она пропала на десяток минут, а вернулась с кувшином и тарой. Спустившаяся заверила меня, что напиток «отомрёт» мои мышцы. Травить меня после спасения было бы бессмысленно, и я доверилась ей. Всё ещё не была уверена, что это и вправду она, а не оборотень или жестокий розыгрыш Глядящего в Душу. Хотя последний точно не стал бы спасать меня. Напиток был горьким и обжигал гортань. Странное тепло растеклось по телу, и вскоре я уже могла пошевелить кончиками пальцев. Юдаиф вытащила все иглы и завязала раны своими платками. Она выглядела пугающе серьёзной, и я не осмеливалась прервать молчание. – Это теперь у нас традиция, что я подбираю тебя на грани жизни и смерти? – ухмыльнулась старушка краешком губ. – Со мной всё нормально. – Да, конечно. Просто тобою поелозили по земле несколько церковников. – Их было больше, чем несколько. А они…? – Двух ты красиво спалила. Третьего убила я, четвёртого поймала. – Юдаиф пояснила на мой вопросительный вид: – Хочу узнать, кто и зачем напал на мою девочку. «Мою девочку». Я упрямо мотнула головой, отказываясь признавать её той самой знакомой Спустившейся, с которой три года прожила в заброшенном селении. Взвешивала все «за» и «против» своего подозрения, когда… вдруг очутилась в объятиях старушки. – О, Нахиирдо, – проворковала она на моём плече. – Совсем ты забыла старую глупую Юдаиф. Я прикусила губу и выдавила, что считала её погибшей. Спустившаяся уже справилась с наплывом эмоций и критично осматривала меня. – А ещё раньше новости о моей гибели? Эй-ей, даже времени не нашлось на меня с таким-то явителем. Высказала бы ему всё! Я не знала, слышала ли Юдаиф о смерти Королей, поэтому не стала ничего отвечать. Где-то в горле застряли рыдания, но я пока успешно подавляла их. Всё моё недоверие как ветром сдуло. Теперь я по-новому смотрела на Спустившуюся, и во мне поднималась буря эмоций: радости, сожаления за потраченное время, горечи от осознания, как легко я повелась на слухи… – Пока ты отходишь от онемения, расскажи о молве про мою смерть. Просьба пришлась как нельзя кстати. Беседа обещала отвлечь меня от желания заплакать. Я пересказала слухи о талантливом Гарреле Лонденоле, которого отправляли по наводке Глядящего в Душу убивать дезертиров и предателей с Нижнего этажа. В списке парня значилась известная иллюзионистка, повергнутая где-то в степи. – Ты сама вслушайся в это, – улыбнулась Юдаиф. – Какой-то мальчишка, пусть и с поддержкой отряда, заборол талантливую иллюзионистку! Я очень старалась, чтобы он сам поверил в это, но карата… Я не была бы так прославлена, если бы меня мог убить любой церковник, даже такой талантливый! – Но я думала… Глядящий в Душу… – Да ну. – Махнула рукой Юдаиф, сидя на песочке рядом со мной. – Мой сын интриган и пакостник, но сам он не сунется ко мне. Он для открытой драки с мамкой трусоват. У меня на языке вертелись другие определения для Глядящего в Душу, однако оставила их на другой раз. Картина начала проясняться, особенно когда старушка подробно рассказала, как она поддалась служителям и подстроила своё поражение. Так она ушла от преследования и убедила всех, что мертва. – Они, наверное, проверяли каждый камень, – задумчиво произнесла Юдаиф. – Но меня там уже не было. Теперь я живу здесь. Устала от однотипных пейзажей. Море – самое то, что нужно моим больным конечностям. Она подшучивала над своей старостью, однако, когда я заикнулась, что одна из причин моего согласия с новостью о её гибели связана с возрастом, Спустившаяся погрозила пальцем и сказала: «Раз старая, то сразу немощная? Вот как ты обо мне думаешь?». Юдаиф покрутила мои руки, как кукловод у своих марионеток, проверяя подвижность. Я уже могла шевелить стопой и полностью водить одной рукой. – Твой черёд повествовать о жизни, карата, – предупредила Спустившаяся. – Но сначала мы побеседуем со служителем. Вдруг рядом ходят другие? Нам нужно быть наготове. «Нам». У меня потеплело внутри от этого слова. Я кивнула и поднялась с помощью старушки. Она принесла брошенную на берегу обувь и ещё раз критично осмотрела мой внешний вид. – Вкус у тебя совсем испортился. Не гневись, но не разумно девушке твоей наружности прятаться под обликом мальчика. Куда ты дела свои прекрасные чёрные локоны? Её ворчания окончательно убедили меня, что это Юдаиф. Несмотря на то, что старушка славилась целым набором масок для демонстрации разных личностей, ворчливость среди них попадалась часто. Только она имела разные оттенки в зависимости от выбранного образа: от беззлобного подтрунивания до вящей язвительности. Сейчас Спустившаяся выбрала нейтральный. Юдаиф привела меня за бугор, где под пыльным кипарисом лежал служитель. Он был без сознания, и о причинах его состояния рассказывала красная струйка, бежавшая от виска до подбородка. – Если ты до сих пор считаешь, что старуха вроде меня не может обдурить любого пройдоху, то смотри внимательно, – похвасталась Юдаиф. Она нависла над служителем и, откашлявшись, зашевелила пальцами и зашептала что-то под нос. Потом, будто недовольная собой, нахмурилась, почесала скулу и закрыла глаза. Я молча наблюдала за её действиями, не уверенная, что она не дурачится специально для меня. Когда жила с ней в степном городке, Спустившаяся не проявляла внешних усилий для создания иллюзий. Старушка вдруг с хитрым прищуром зыркнула на меня и щёлкнула пальцами. Мужчина зашевелился, застонал и, будто пьяный, с трудом сел. Воззрился на нас, и на его лице отпечаталось наступившее спокойствие. – А, это вы. Бесы забери, как же болит… – Он коснулся пальцами виска и уставился на окрасившиеся в кровь подушечки. – Демоны оглушили меня. Где девка? – Сбежала со своими союзниками, – ответила Юдаиф. Я на секунду обомлела, а потом дошло: служитель видел не нас, а образы своих напарников. Спустившаяся соткала для него иллюзию. – Проклятье! Церковник взял протянутую Юдаиф ладонь и поднялся на ноги. Я испугалась, что он заподозрит неладное, когда старушка едва не повалилась вперёд вместе со служителем, но он только тяжело сглотнул и поморщился. Мужчина нетвёрдо стоял на ногах. Любопытно, чем Спустившаяся его так хорошо приложила? – И что дальше? – спросил служитель. – Это ты мне скажи! Я до сих пор не понимаю, на кой ему сдалась эта девка! – выпалила Юдаиф. – От неё одни проблемы! – Олер слишком упрям. Не успокоится, пока не изловит. – Олер? Лидер ордена Фассето! – выпалила я и стушевалась под удивлённым взглядом церковника. В принципе, из-за чего теперь рот разевать? Кто ещё, как не лидер ордена Фассето, мог дать подобное поручение? Этот честолюбивый лжец всё-таки жив, хотя я давно поставила на нём мысленное треугольное надгробие. – Меня просто трясёт от осознания, каким же Олер бывает мелочным и мстительным, – нашлась я. – А посылает на отлов нас! Надеюсь, у него есть план, как побыстрее изгнать эту дрянь на Нижний этаж. – Её нельзя изгнать, – поправил церковник. Похоже, он видел во мне младшего служителя, раз его не смутила моя неосведомлённость. – Она же не одна из Шести, пусть и их крови. Олер планирует запереть её понадёжнее, чтобы никто даже не узнал, где искать. Вечное заточение. Меня пробрал морозец. Вот так новость! Пока обдумывала, возможно ли такое в принципе и какие шансы у служителей запереть меня так, что вовек не сыщут, Юдаиф смазанным движением перерезала служителю горло. В рукаве она прятала крохотное лезвие. Интересно, что ещё она носила в своих тряпках подальше от чужих взоров? – Ишь чего удумал этот Олер! – пробубнила Спустившаяся, наблюдая, как церковник захлёбывается кровью. От искреннего недоумения на его лице мне сделалось не по себе. – Неужели ты испугалась, карата? Не стоит! Тебя в обиду не дадут! – Старушка потрепала меня по плечу. – Некому меня больше защищать. – Ох, и нюни распустила! Пойдём. Юдаиф махнула рукой, и я, предварительно испепелив тело покойника, покорно поплелась за ней. Она уводила меня всё дальше от «Падения в бездну» – в сторону, которую я ещё не ходила. Неестественных окаменелостей тут не было. Мы поднимались на возвышенность, минуя овраги и обрывы. Помимо кипарисов и пицундских сосен нам стали попадаться магнолии. Они уже начинали украшаться большими белыми цветками, притягивавшими взгляды, и это настораживало: сезон не тот. Сдвиги в климате беспокоили всё больше. Однако я всё равно залюбовалась цветущим великолепием. Старушка привела меня на небольшую открытую площадку, выжигаемую солнцем. Дерево тут росло всего одно, и оно не загораживало от палящих лучей три домика, поставленных вразброс. Юдаиф всё так же любила жару и заброшенные строения. Вроде и сменила место жительства, а привычки сохранились. – Вы как-то в этот раз скромнее, – пошутила я. – Надеюсь, это не иллюзия лично для меня. – Нет. Ты нынче без Наездника, что меня искренне радует, и дурачить некого. Я замерла на пятачке с выжженной жёлтой травой и неуверенно глянула на Спустившуюся. Она нетерпеливо цыкнула и вновь замахала. – Я приглашаю! Что, не отобедаешь даже со старой знакомой? Мне начинает мниться, что моё воспитание совсем даром прошло и от моей любимой девочки только внешность и осталась. Ты разбиваешь мне сердце! Я вздохнула и позволила себе плыть по течению. Наверное, Юдаиф думала, что я совсем разлюбила её. Или что смирилась с её гибелью настолько, что теперь не могла перестроить восприятие. Однако проблема была не в этом. Мне очень хотелось вернуться в те далёкие деньки, когда мы вдвоём обсуждали литературные произведения и баловались в огороде или с хлипкой печкой. Хотела… и не могла. Ежеминутно во мне что-то рвалось и со стоном умирало, чтобы уступить место пустоте. Она росла, только очень медленно. Я ни на секунду не теряла связи с потрескавшейся душой Клепсидры, из-за чего ощущение настоящего притуплялось. Яркими были только чувство боли и отрешённости, тоски и безысходности. Поэтому не получалось в полной мере насладиться воссоединением с Юдаиф, хотя я была рада, что она спаслась. – У тебя дела какие? – отреагировала Спустившаяся на моё замешательство. Она, несомненно, ясно зрела, что со мной что-то не так и меня гложит какое-то скверное чувство. Да разве могла она знать, насколько тяжело мне приходилось? – Не то чтобы. – Я дёрнула плечом. – А что на обед? – О, я тебе сейчас покажу. А ты скажешь, что об этом думаешь. Юдаиф засеменила к дальнему дому с зелёной кровлей. Он был самым ветхим из всей троицы. Окно зияло дырой и походило на жуткий провал без глаза. У деревянной лестницы были продавлены ступени. Старушка посоветовала не браться за перила. – Я в этом доме не ночую, так как не хочу, чтобы однажды ночью на меня крыша повалилась. Он у меня для конкретной цели. Эх, как же не хватает силосной башенки. Я вошла следом за Спустившейся. Узкий коридорчик вёл в комнату, полностью заставленную бочками и заваленную мешками. Этого добра было так много, что дощатый пол полностью скрывался от глаз. – Юдаиф, вы ограбили караван? – Я закашляла, так как в нос набилась пыль или крошка. – Всё может быть. А вообще я всего лишь прошлась по брошенным деревням, когда те ещё не забрали себе Спустившиеся. Ну, кое-что подворовала, каюсь. – У голодающих людей? – У армий. Ну так что? – Старушка обвела помещение широким жестом. – Сколько из этого можно напечь пирожков? Я улыбнулась и осмотрела содержимое ближайших свёртков и мешков. Сахар, соль, крупы, мука. В бочках хранились фрукты. Еды на год вперёд. Я спросила, где она брала воду, ведь солёная морская для готовки не годилась. – Недалеко есть колодец. Уже придумала, чем желаешь отобедать? Скорее отужинать, если приготовление затянется. Юдаиф показала мне два других дома, в которых она ночевала и проводила досуг. К одному было пристроено банное помещение, но старушка им не пользовалась. Спустившаяся умудрилась перетащить часть своей завидной библиотеки, которая теперь стройными рядами была выставлена на полках. Пряжа, спицы и крючки, а также результаты работы с ними хозяйствовали на полу и мебели, выдавая, чем занималась Юдаиф. – Обшиваю народ потихоньку. Они мне за это тоже вещичек подбрасывают, – рассказывала Спустившаяся. – Обмен правильного толка. – Значит, кто-то знает, что вы тут живёте? – вертя в пальцах белую вязаную салфетку, спросила я. – Люди. Принимают меня не то за травницу, не то за повитуху. Сами меня слегка побаиваются, так что беспокоиться не о чем. Юдаиф потащила меня с собой на кухню, опасаясь, что без надзора я сбегу. После долгих упрашиваний всё же удалось отпроситься сходить к колодцу за водой. Не могла же я смотреть, как бедная старушка сама надрывается. Она пыталась расспросить о моей жизни, пока сосредоточенно возилась с рыбой и пряностями, но я намеренно говорила только о ней. Язык немел, когда думала обо всём, что со мной приключилось за последние два года. Юдаиф неплохо устроилась на новом месте, разве что огород не успела завести. Даже зверушку приобрела, если это существо можно было так назвать. Увидев ползающее по полу серо-голубою желе, я едва не подпрыгнула от ужаса. – Это Тюфяк. Не бойся его. – Старушка подняла склизкую массу и повертела перед моим носом со всех сторон. Ротовое отверстие с зубами на половину брюха этого создания вызвало у меня неприятное бульканье в животе. – Он слизывает всё, что переваривается и плохо лежит на полу. Потрогай его, он тебя не укусит. – А вы нормальных животных заводить не пробовали? – Я спрятала руки за спиной. – Кошек там, собачек? Рыбок в банке? – Какой от них прок? Тюфяк за пару дней пережрал всех мышей. Они его за живого не принимают и сами вязнут. А ещё он пронзительно пищит, когда в дом входит посторонний, если он не со мной. И может присосаться к ногам, как пиявка. Тебя он пока не знает, так что ходи аккуратнее. Юдаиф опустила массу на пол, и я тут же отскочила подальше. Запечённая рыба с похлёбкой была готова к закату. Когда не то обед, не то ужин был почти полностью съеден, Спустившаяся очнулась от долгих раздумий и изрекла: – Ну давай, повествуй. Что там твой негодный родивец с тобой такого натворил, что на тебе лица нет? – Ничего он со мной не делал, – холодно отчеканила я. – Я слепая, по-твоему? – Нахмурилась старушка. – Я вижу, что ты стала увереннее, в тебе появился стержень. Характером ты окрепла. Но всё равно несчастна, как и пять или… сколько там лет прошло? Ты тогда ушла на встречу с отцом. Ставлю печень, что его дурное влияние привело тебя в такое состояние. – Это неправда! – воспротивилась я. Под ложечкой засосало. – То есть он не делал с тобой ничего того, о чём ты предпочла бы забыть? Даже если и так, карата, я знаю, на что они способны. – Юдаиф Вздохнула. – Короли ломают всех смертных. Их внутренняя мощь настолько велика, что извращает души тех, кто их окружает. Если ты уйму времени провела с Королём, то тоже подпала под эту особенность. В тебе развились таланты, окрепла смелость, сила воли, но также жестокость и бескомпромиссность. Ты не заметила этого, но, когда отпрашивалась сходить за водой, это больше было похоже на приказ. Ты давила на меня. Этому тоже он тебя научил? Я резко поднялась со стула и гневно поглядела на Спустившуюся сверху вниз. Она спокойно изучала моё выражение, и во мне вдруг вспыхнуло озарение. – Это вы так оправдываете то, что запустили сына? Короли виноваты, что из него вырос моральный урод? Кто там его кумир? Хатпрос? – Эй, девочка, не зарывайся. В поведении моего сына виновата лишь я сама, но мы не о нём сейчас говорим. – В глазах старушки загорелся недобрый огонёк. Наш разговор набирал опасные обороты и грозился вылиться во что-то крайне неприятное. – Хотя Королева подпортила моего сына, это факт. И твой родивец не мог не лепить из тебя свою копию. Все они тщеславны. – Сайтроми был хорошим отцом! – выпалила я и уткнулась в ладони. Произнести его имя вслух было невыносимо, словно я бросала вызов реальности. Рвать начало ещё на «Хатпрос», и теперь стало только хуже. – Ладно, ладно, – мягко произнесла Юдаиф. Я почувствовала, как она надавливает на плечи и сажает меня обратно на стул. – Я же несерьёзно всё это. Хотела сбить с тебя маску недоверчивой и скрытной девицы. Немного настоящих эмоций пойдёт тебе на пользу. Я ощутила положительный эффект её провокаций, когда нежелание рассказывать о болезненном прошлом сменилось тягой излить душу, чтобы Юдаиф, взаправду или понарошку, перестала считать Сайтроми злодеем. И начала я не с давнишних приключений, когда покинула старушку и направилась в Байонель, а свежих событий. И двигалась в обратном направлении. Благодаря этому я ещё за первый десяток минут выдала все самые душераздирающие подробности, касавшиеся гибели бессмертных и моей моральной пытки. После этого вспоминать более спокойные моменты было легко. Многое осталось утаено. Но самое главное до Юдаиф я донесла: Сайтроми не виноват в моём затравленном состоянии. Или виноват косвенно, но его нельзя ненавидеть. Это всё люди с их артефактом, будь они неладны! – Вот что тебя так терзает. – Спустившаяся ни разу не перебила меня. Лишь после последнего отзвучавшего предложения она заговорила. – Я слышала о том, что Шестеро превратились в Трёх. Сложно с таким смириться. – Юдаиф протянула мне подсвечник с тремя свечами. – Зажги шандал. Я уже твоего лица не различаю. Я создала три серебристых огонька. Мы сидели в комнате за столом, на котором стояла неубранная посуда с остатками ужина. Старушка выглядела опечаленной и притихшей, но в уголке глаз мерцал отблеск разгоравшегося упрямства. Она явно что-то задумала, но я не стала лезть к ней в мысли, чтобы всё узнать. Мне сделалось всё равно, что случится через минуту, час, день… – А с парнем своим ты увиделась? – спросила Спустившаяся. – Каким парнем? – Я давала тебе зачарованные спицы, привязанные к твоему имени. Помнишь? – А, это. Он больше не мой парень. В висках ещё пульсировало от волнительного пересказа своей жизни. Я была опустошена, вымотана, а потому хотелось только спать. – Куда это ты? – наблюдая за тем, как я поднимаюсь и иду к двери, спросила Юдаиф. – Собралась куда-то в такую темень? Давай я постелю тебе в комнате для гостей. Не волнуйся, Тюфяк не побеспокоит тебя. – Комнате для гостей? – У меня есть такая! Ты что думала, я только о себе и думаю? Старушка проводила меня в соседний дом, где приготовила бельё и таз с водой для умывания. Часть песка и соли смыла у колодца, но до идеальной чистоты было далеко. Я обняла Юдаиф перед сном. – Я сошью тебе новую одежду, – сказала она. – Не могу видеть тебя в этом ужасном наряде. Её ворчание разгоняло тревогу и вселяло забытое чувство. Будто я вернулась к бабушке, а та всё так же сетует на мою худобу и пихает всевозможные яства. Забота Юдаиф излечивала меня, пусть и на краткий срок, и благодарность во мне сама собой расцветала пышным цветком. – Я не буду обузой. Уйду, как только намекнёте, что я надоела вам. – Прекрати! – оскорбилась Юдаиф. – Нам ещё много чего нужно обсудить. «Морального урода», например. Вернёмся к этому завтра. Я заметила, что задела её выпадом про сына. Интересно, в каких тонах получится наша беседа о Глядящем в Душу. Я осталась у Юдаиф на ночь. А потом ещё на одну. И вдруг поняла, что уходить от старушки не хочется. Когда поначалу такое желание возникало, Спустившаяся пресекала его, придумывая всевозможные причины задержать меня подле себя. Приплетала всё, что приходило на ум и попадалось под руку: опасность в виде церковников, которые наверняка рыщут по пляжу в поисках пропавших собратьев; плохую погоду; неподходящую фазу луны; привязанность своей зверушки, весьма надуманную, надо признать. Если в Тюфяке и развилось ко мне какое-то чувство, то оно было связано с голодом или антипатией. За первую неделю проживания с Юдаиф я дважды просыпалась от резкой боли в ноге и, обнаружив присосавшееся желе, стряхивала его с криком. Не испепелила эту дрянь исключительно из уважения к Спустившейся. Чуть выше стопы от дотошного внимания Тюфяка образовывалось красное пятно, которое долго не сходило. – Вы не могли бы запирать его где-нибудь на ночь? – взмолилась я. – Он очень свободолюбивый и ранимый. За неделю Юдаиф узнала о моём состоянии почти всё. И о разбитом сердце, и о возросших талантах, и о сломанных способностях. Она с восторгом следила, как я при ней перемещала вещи взмахом руки или силой мысли (и так и так было одинаково эффективно, но с движениями выходило эффектнее). Понравилось ей и то, как улучшились мои навыки внушения, а также что появилась способность считывать поверхностные мысли. Стоило сообщить ей об этом, как старушка начала контролировать свои думы. Из любопытства я попробовала забраться к ней в голову во время её дневной дрёмы, но и тогда в ушах зазвенело так, что сразу отбило тягу продолжать. На историю несчастной любви к Рандареллу Юдаиф заявила, что он не будет последним и страдать не надо. И вообще от слёз портится аппетит, а Спустившаяся, похоже, поставила себе задачу закормить меня до смерти. – У вас же такой огромный опыт в любовных делах, – передразнила я. – Не огромный. Но я тоже, знаешь ли, выскочила замуж не за первого встречного, – гордо изрекла старушка. – Кстати, об этом. Ты знаешь, кем был мой муж? – Простите, как-то не слышала. Юдаиф приложила к моей груди вязание, что-то просчитала про себя и кивнула. Она уже успела нарядить меня в платье, с улыбкой маньяка избавившись от моей мальчишеской одежды, и теперь объединяла разноцветные нити в очередной рукодельный шедевр. Кажется, это будет кофта. – И немудрено, – выдохнула Спустившаяся. – Мой муж был неудачником. Мечтателем с большим сердцем, но неудачником. Его презирал даже родной сын. Мальчик не знал, кого выбрать примером для подражания. Нет, ты послушай, – велела Юдаиф, когда увидела, что я насупилась. – Ты должна понимать, что ничего не происходит само по себе, просто потому что. Когда мой сын был ещё маленьким, он стал свидетелем падения моего мужа, его депрессии и самоубийства. Это сильно повлияло на него. Он пообещал себе, что никогда не будет таким же жалким, а потом… Впоследствии это обещание переросло в зависимость от успеха и страсть покорять всё новые вершины. Не всегда честным путём. – И вы ничего не сделали? – Когда я заметила, насколько глубоко честолюбие пустило корни в его сердце, было уже поздно. Но я честно пыталась заменить ему кумира. Я тоже была не хухры-мухры! Великая иллюзионистка, что обдуривала целые общины! – Юдаиф улыбнулась воспоминаниям. А потом довольство померкло. – Страшное время было, если честно. Война с людьми. Истребление на Верхнем этаже. Родня твоего явителя опустилась до такой глубины жестокости, что… – Старушка мотнула головой и продолжила более нейтральным тоном: – Я была недостаточно хороша. Недостаточно целеустремлённой и беспрекословной. И мой гений как-то померк на фоне более совершенного и опытного мастера коверкать реальность в головах людей. – Хатпрос. – Ну да. Куда мне было до неё? Я не могла тягаться с ней. И мой мальчик тоже это видел, а потому очень быстро переметнулся под крыло влиятельной Королевы. Когда я говорила, что Короли меняют смертных своим воздействием на них, я не лукавила. Они и вправду способны извратить светлые стороны в угоду своим целям. На войне им не нужны были мягкотелые и слабые духом иллюзионистки. Им нужны были беспощадные умельцы. И Короли превращались в них всех, кто доверялся им. Они сделали моего податливого сына чудовищем. – Не думаю, что вина лежит исключительно на Королях. – Я всё ещё не соглашалась с доводами. – Если бы ваш сын изначально не был склонен к дурным поступкам, он бы не поддался. Вы же не поддались влиянию господ! Почему же он стал чудовищем, а вы нет? – Я не говорю, что они полностью виноваты. Я уже признавалась, что сама прошляпила тот момент, когда мой мальчик начал терять моральный облик. – Вы до сих пор его защищаете, хотя он натравил на вас убийцу! – У меня не укладывалось в голове, почему Юдаиф не сердилась на него. Ни разу в её голосе не было злости, когда она упоминала Глядящего в Душу. – Пусть он ваш сын, но нельзя же стерпеть такую подлость! Извините, Юдаиф, но своими поступками ваш сын заработал у меня на смертную казнь. Даже если вы попросите, я не буду милостивой к нему. – Я понимаю. Я уже со всем смирилась. Но материнская любовь не позволяет мне ненавидеть свою кровинку. Твой отец многое мог бы рассказать тебе о терпении и родительской любви. Я яростно засопела. Опять Спустившаяся переводила стрелки, хотя меня нельзя было обвинить в тех же грехах, что и Глядящего в Душу. В отличие от этого гада, я не желала смерти Сайтроми и предала его только ради того, чтобы спасти. А ещё мне подумалось, что старушка могла так стараться со мной, чтобы исправить ошибки, допущенные с сыном. Потерпев фиаско в его воспитании, она мечтала доказать себе, что то лишь единичный случай. Ничего нельзя было изменить в судьбе Глядящего в Душу, и если бы на его месте был другой ребёнок, например, черноволосая полукровка, Юдаиф справилась бы на ура. – Значит, вы не убьёте его, если он напросится на драку? – спросила я. – Не убью. Но и тебя отговаривать не буду. Это твоё право – злиться на него. Но мой сын крепкий орешек. Мне больно думать, что один из вас обязательно пострадает. – Вы бы предпочли, чтобы пострадала я. – Это неправда. – Старушка даже прекратила вязание и в упор уставилась на меня. Я видела, как в ней борются противоречия. – Но будем честны: у тебя огромный козырь в виде бессмертия. – А у него влияние и знания о моих привязанностях. Так что мы почти в равных условиях. Мимо проползал Тюфяк, и я подтянула ноги к груди под заливистый хохот Юдаиф. Её отчего-то забавляла моя осторожность в отношении её непредсказуемого зверька. О Глядящем в Душу мы больше не разговаривали, однако затронутая тема войны внезапно глубоко заинтересовала меня. Я читала статьи и выдержки из исторических книг, однако передо мной сидел очевидец тех давних событий. Сколько там прошло лет? Более пяти веков? Невероятное число! Я сама поучаствовала в войне и теперь хотела сравнить. Почти все – от рядовых Спустившихся до умника Гаррела Лонденола – говорили мне, что в этот раз Короли проявили невиданную ранее терпимость к людям. Уверяли, что уже почти тысячу лет они не выказывали такой благосклонности к мирному населению Верхнего этажа. Я невольно воспринимала терпение бессмертных как нечто само собой разумеющееся, потому что никогда не была свидетелем другого облика своих родственников. Упоминание их жестокости из уст Юдаиф всколыхнуло в моей душе любопытство. – Раз учить меня вам больше нечему, поведайте о прошлом, – сказала я однажды вечером. Мы проводили их традиционно спокойно – в уютной обстановке дома подле горящего камина. После моего прихода старушке не требовалось мучиться с розжигом, и комнату всегда озарял мягкий молочный свет. Юдаиф рукодельничала, как она делала, я уверена, и до моего появления на пороге: либо вязала, либо шила, а иногда вышивала узоры на салфетках. – Как это нечему? Может, ты хочешь овладеть искусством иллюзий? – Подмигнула Спустившаяся. На носу у неё были непривычные и не шедшие ей очки. Она всегда их нацепляла, когда начинала возиться с мелкими предметами. – Не уверена, что у меня есть вдохновение постигать новые грани способностей. Мне хватает взбесившихся своих. Юдаиф покивала. Она была в курсе моих проблем с приступами чужих сих. Старушка спросила, что конкретно я хочу услышать, и очень удивилась моему ответу: – О жестокости Королей в военное время. – Ты чаешь услышать об их жестокости? Не о войне как таковой? – Вскинула брови Спустившаяся. – Да. И желательно о такой жестокости, которую вы видели собственными глазами. Я всегда занимала кресло сбоку от Юдаиф, сидевшей напротив камина. Правую сторону мне согревало пламя. Более благоприятной атмосферы для выслушивания историй не придумать. – Утверждения, что они жгли города и людей налево и направо, тебе недостаточно? Или что Королевство Натанель горело так ярко, что с соседних островов видели отсветы? Ладно. – Старушка погрузилась в длительное раздумье. – Тебе сложно представить, что есть массовое истребление. Это просто какие-то слова, которые вызывают у тебя неясные картинки в сознании, вроде кричащих людей или горы трупов. Но представлять это и зреть гляделками – не одно и то же. Совсем не одно и то же. Юдаиф как можно красочнее описала несколько примеров. Слушать их и впрямь было не так ужасно, и лишь благодаря посеревшему лицу самой Спустившейся меня немного проняло. Она поведала о том, как перепуганные люди шли на поклон к бессмертным, чтобы сохранить жизни. Готовы были стать рабами – участь, о которой не любой смертник задумается на плахе. Добровольно предлагали себя в роли вещи, которая живёт ради услужения господам, то есть Спустившимся. Демонам. Возможно, кто-то из них и мечтал, чтобы люди ползали у них в ногах и исполняли любые прихоти, да только Шестеро так не планировали. Им не нужны были рабы – им требовались очищенные земли, которые потом заселил бы народ с Нижнего этажа. Ни один умолявший о пощаде человек не выжил. Юдаиф рассказала, как для психологического давления людей оставляли обугленными, но ещё живыми на столбах. Умирать в муках. Делали это больше для показательных мер, чтобы впечатлить Lux Veritatis и пробудить в них панику. – А вот это сделали при мне, – добавила старушка, когда я думала, что запас историй исчерпался. – Церковники не шли в открытый бой. Драчунов у них хватает, но натренированных воинов всё же маловато будет. Они служители, а не бойцы. Поэтому нередко они запирались в своих освещённых церквушках или обителях и оттуда били по подходящим противникам. Камень построек, которые продержались до сегодняшнего дня, до сих пор пропитан церковной магией. Такие строения так просто не сжечь и не развалить. Приходилось брать штурмом их «крепости». Меня позвали выманить церковников иллюзиями, но получалось скверно. Церковная магия и Зрячие не оставляли ни шанса на успешный обман. И тогда наши привели к стенам детей из ближайших поселений и стали жечь их каждый час по одному. На глазах у церковников. – Зачем? – Чтобы те в обмен на их жизни сдались. Среди детишек попались отпрыски засевших за стенами служителей, и у тех сдали нервы. Они устроили бунт и впустили Спустившихся. Обитель была взята. – Детей отпустили? – Конечно, нет! Карата, ты плохо меня слушаешь! – воскликнула Юдаиф. – Кто из бессмертных присутствовал при этом? – спросила я в волнении. – Чья это была идея? – Не помню точно. Кто-то из младших. – Спустившаяся проницательно прищурилась. – Не спеши вздыхать с облегчением. Твой явитель переубивал не меньше народу. Иногда я думаю, что, если бы целостность Клепсидры не зависела от Шести, миру жилось бы спокойней без Королей. Да, куда спокойней. Они раз за разом наводят такую булгу(2), что у меня даже не выходит злиться на людей за их игры с артефактом. Право, если бы мой народ так полоскали каждый раз, я бы тоже ухватилась за возможность истребить Шестерых. И неважно, какой ценой. – Но они изменились! Посмотрите, что происходит сейчас: люди живут бок о бок со Спустившимися, а некоторые даже готовы отправиться на Нижний этаж! – Скажи это прошлым поколениям, чьи семьи были выжжены. Знаешь, что такое caritas humani generis(3)? – спросила Юдаиф. Я кивнула. – Так вот, забудь. Даже они не помогали улучшить положение дел. У Королей нет совести, когда доходит до их капризов и личных обид. Если бы кто-то, может, даже Терпящая, пришёл и сказал им, что так поступать нельзя… Зато, наверное, сами задёргались, когда артефакт стёр первого из них, – горько усмехнулась старушка. – Да, задёргались. Как же так, их убивают! Их, бессмертных! Так ведь нельзя! Это же вам не смертных десятками тысяч жечь! Я понимала причины её язвительности, но не могла согласиться. Не полностью. Если бы боль утраты не пилила меня ежеминутно, может, и подхватила бы едкое недовольство Спустившейся своими господами. Это было бы несложно: я знала не самые лучшие черты Королей. И даже проявляя их, бессмертные были ещё ничего, сдержанными. Подумаешь, один поставил на мне опасный эксперимент, а вторая пытала в иллюзии, а третья вообще убила… Это ещё ерунда по сравнению с тем, что рассказывала Юдаиф. Так что я вроде должна быть согласна с ней, но не получалось. Я была связана с Шестью куда теснее, чем воображала три, пять, десять лет назад. Ненавидеть их не выходило.***
Три месяца с хвостиком пролетели молниеносно. Я разнежилась, живя с дорогой сердцу старушкой. Немного избаловалась в еде, так как Юдаиф кормила на убой. Она не жалела запасов, плюс неплохо рыбачила. – Вы и рыбу гипнотизируете? – понаблюдав за её успехами, я как-то не выдержала. – Насылаете иллюзии, и она сама плывёт в сеть? – Ну ты и сочинительница! – хохотала Юдаиф. Тем не менее я продолжала подозревать её в применении ментальных навыков для одурачивания рыбы. Своей заботой она лечила меня от хандры. Особенно ночью, когда я просыпалась в поту и не могла сдерживать рыдания, успокаивающие объятия Спустившейся словно высасывали боль. Я часто ходила на пляж под чутким взором старушки, беспокоившейся, что враждебные служители вернутся с подкреплением. Юдаиф заставляла меня подолгу плавать и нырять за камнями и ракушками, чтобы я совсем не расплылась на её пирожках. Позже мы возвращались в домики и занимались повседневными делами. Тюфяк уже спустя тройку недель перестал обращать на меня внимания, но я ещё поглядывала на него с подозрением. Бережённого, как говорится… Я готова была прожить с Юдаиф ещё три года, но всё когда-нибудь кончается. Однажды утром, поднимаясь по склону, услышала крик и бросилась в том направлении. Во мне всё отмерло от страха: я подумала, что со старушкой что-то случилось. Она всегда семенила чуть поодаль от меня, останавливалась перевести дух и дать отдых больным ногам. Смеялась, что за молодой девицей гоняться не впрок, и разрешала мне первой возвращаться в дом. Я вылетела на тропинку, готовая к любому печальному исходу. Юдаиф наседала на какого-то парня, угрожающе вертя ножичком перед его носом. Завидев меня, незнакомец оживлённо задёргался: – Я к ней! Да постойте же! Меня послали Короли поговорить с ней! Я попросила Юдаиф не горячиться. Знала, о чём старушка подумала: если Спустившийся узнал в старушке знаменитую и якобы мёртвую иллюзионистку, сохранять ему жизнь было недальновидно. – Снова старшие? – Я нависла над посыльным. – Что им нужно от меня? Спустившийся нервно сглотнул и попросил Юдаиф убрать лезвие. Его не прельщало разговаривать в полуобморочном от испуга состоянии. Старушка неохотно сползла с парня, и ножик скользнул обратно в рукав. – Короли ищут тебя. Разве ты не знаешь об этом? – Спустившийся поднялся. – Они наказали без тебя не возвращаться. Сказали, что в следующий раз пошлют десяток Спустившихся, если ты не найдёшься или не вернёшься. – И для чего я им? – Почём мне знать? Они тебе сами расскажут. Расскажут они, как же! Разве что после того, как Цехтуу протрёт мною пол пару десятков раз. И почему они не оставят меня в покое? Старшие всё равно меня не особо жалуют, так к чему это приглашение? – Я не хочу. Так и передай им! – Ну пожалуйста! – взмолился посыльный. – Они мне голову оторвут, если я заявлюсь без тебя! Я отвернулась от Спустившегося и зашагала по тропинке. Сердце истошно билось где-то у горла. Я вбежала в дом, минуя ползавшего под ногами Тюфяка, и запрыгнула в кресло. И просидела так в тяжёлых думах до возвращения Юдаиф. Она осторожно подкралась сбоку и поводила рукой перед моим лицом. – Ну ты и бегунья. Всё нормально, карата? – Да. Спустившийся мёртв? – Да ну что ты, нет! Зачем же его убивать, бедненького. Он же просто докладывает волю Королей. Старушка ушла разгружать платок, в который по дороге набрала ягод. Я пыталась навязаться для какого-нибудь дела, чтобы забыть о неприятной встрече, но Юдаиф велела мне посидеть рядом и выпить чаю, пока она перебирает ягоды. – Что, успокоительное? – Я посмотрела в чашку, где на дне осели травы. – Меня не надо успокаивать. Я в порядке. На самом деле это ложь. Во мне всё ходило ходуном. Угроза прислать десятки слуг и испортить этот уголок спокойствия и тишины доводила меня до бешенства. Почему Короли хотят отнять у меня этот маленький кусочек комфорта? Когда в висках перестало стучать, а пульсирующее беспокойство поутихло, Юдаиф обратила ко мне проницательный взор. – Лучше не злить их, Нахиирдо. Если они продолжают искать тебя, то так просто ты не отделаешься. Почему бы не повидаться с ними? – Потому что они ненавидят меня! Потому что мне неприятно находиться с ними! – Этих причин будет мало, чтобы отвязаться. Тебе нужно быть мудрее. – Старушка перекинула несколько ягод в другую ладонь, а затем запустила их в рот. – Если не желаешь, чтобы тебя силком волокли прямо к ним во дворец, пересиль себя и сходи разок. Послушай, что Короли скажут, кивни пару раз и уйди. Если, как ты говоришь, они тебя не очень любят, то и держать подле себя не станут. Я обхватила колени руками и уткнулась в них лбом. Знала, что рано или поздно этот день наступит. От прошлого не сбежишь. Просто мне хотелось оттянуть трудный визит. С Юдаиф почти получилось забыть, что где-то там ещё оставались нерешённые вопросы. На другой день Спустившийся вновь попался на тропинке. Он смотрел на меня таким несчастным взглядом, что противиться становилось всё сложнее. Когда же Юдаиф при мне принялась собирать провизию в дорогу, я окончательно сдалась. – Возвращайся, как сможешь. Я буду здесь, – пообещала старушка. – Вы и в прошлый раз так говорили. А потом вдруг умерли! Она хмыкнула и крепко прижала к себе. (1) Дорогая (2) Тревога, беспокойство (3) «Милосердие к роду человеческому». Название переговоров