Три с половиной удара

Глава 13.1 Дурман Признаваться в собственных слабостях нелегко. Тигоол стояла по другую сторону преграды, за которой бурлила раскалённая правда о назревавшей проблеме, и каждый раз отводила взгляд. Она не могла преодолеть препятствие, не переломав ноги и не поджарившись в постыдном осознании. Бдительность почти всегда спала. Иногда она пробуждалась на пике какой-то эмоции, как бы прорываясь через заслон к отвлечённому сознанию девушки. Или среди ночи после кошмара в подкорку ввинчивалась болезненная мысль, что творится неладное. А потом чувство сходило на нет, и Тигоол вновь глядела на проблему за оградой как на какое-то недоразумение, не достойное внимания и даже не существовавшее в действительности. Она всё придумала. Беда не стоит на пороге и не стучится в дверь. Как можно быть такой глупой и дёргаться по пустякам? Тигоол не считала свою жизнь интересной, а себя выдающейся. Она ухаживала за больной матерью, подрабатывала в свободное время. Встречалась со знакомыми. Сидела в трактире с Нахиирдо, у которой прибавилось дел с тех пор, как Короли пропали. И так по кругу, изо дня в день. Пока не наступал тот самый момент. Он преображал серые будни. Перестраивал саму реальность, наполняя её эмоциями и живыми красками. Может, именно это поэты и прозвали любовью? Неясно, но Тигоол знала одно: это точно было привязанностью, да такой сильной, что ей немудрено перерасти в зависимость. Забавно, как одна личность способна перевернуть буквально всё. Девушка почти не думала, не ждала и не звала Глядящего в Душу, словно его не существовало. Когда же он появлялся, влечение к нему просыпалось как бы само собой. Тигоол готова была бросить любое занятие и виться вокруг интригующего Спустившегося. Иногда это казалось абсурдным, но мысль эта жила где-то за оградой. – Я должна покормить мать, – говорила Тигоол, оглядываясь на прикрытую дверь. – Она уже не может сама держать ложку. – Я пришёл к тебе спустя пять дней, и ты не найдёшь для меня десяти минут? – Наигранно, так что было заметно, дулся Глядящий в Душу. – Твоя мать умрёт за это время от голода? – Нет. Про себя Тигоол размышляла, что ведь и впрямь в задержке нет ничего преступного. После тесного «общения» со Спустившимся она будет чувствовать себя ещё бодрее и веселее, и её счастливый вид подбодрит раскисшую мать. Старушка со дня на день всё готовится отойти в мир иной, и это длится уже не первый год. Иногда Глядящий в Душу выдергивал Тигоол в совсем уж непредвиденные моменты, но девушка не расстраивалась. В ней жила уверенность, что так даже лучше: непредсказуемость разбавляла уныние дней. Краешком рассудка Тигоол замечала, что Спустившийся не терпел пререканий и буквально заставлял её идти, куда он хочет, и делать, что хочет. Да разве это вредило? С фантазией у Глядящего в Душу всё было в порядке. Их по-прежнему связывало исключительно сексуальное влечение, и они не обсуждали повседневные дела и не говорили друг о друге. И даже в этом единственном деле Спустившийся проявлял свою яркую натуру на полную, заводя Тигоол в такие места, куда она сама ни за что не пошла бы с партнёром. Он мог предложить ей заняться любовью на заполненной улице, на секунду подорвав уверенность в его здравом уме. – Но тут же… столько жителей! – Они ничего не увидят. Мы для них – торговец с мешком зерна. – Глядящий в Душу обвёл пространство вокруг широким жестом. – Считай, что нас окружает пузырь иллюзии. Тигоол представляла, что на них всё равно будут смотреть, даже если увидят обыденную картину. И возбуждение в ней подскакивало к критической точке. Ну как тут не согласиться? Тигоол часто рассуждала о том, что и сам Глядящий в Душу – иллюзия, в которой она спасается от скуки. Или от страшной реальности. Хорошо, что его визиты не были плодом её воображения. Но кое-что в нём всё-таки было фальшивым. – Мне сто семь лет. Тебе – больше пяти сотен. Ты не можешь так молодо выглядеть, – заметила Тигоол. Представители её вида в пятьсот лет приближались к порогу, за которым поджидала старость. Они ещё не были дряхлыми, но годы отпечатывались в их чертах. Только не в чертах Глядящего в Душу. – Беспокоишься, что спишь со стариком? – ухмыльнулся Спустившийся. – Тебе некомфортно? Тебя подавляет мой опыт? – Нет-нет, что ты! – Тигоол отступила на шаг, когда он угрожающе придвинулся. Вопрос больше смутил саму девушку. Глядящий в Душу, казалось, при любой реакции будет готов прижать её к стене и заставить быть послушной. Порой Тигоол боялась, что у него слишком много власти над ней, но опять же – так ли это плохо? Все беды остались за оградой, и у девушки не было смелости ступить за неё. Иногда Глядящий в Душу приходил в крайне скверном настроении. – Твоя подружка нарывается! – шипел он, мечась, как раненый зверь. – Занять место наших Королей, словно у неё есть привилегии! Это общество уже не спасти. Почему эта слепая тупица Сат’Узунд не померла вместо Хатпрос? В младшей Королеве было больше благоразумия! Глядящий в Душу был взбешён, чем пугал Тигоол до дрожи. Почему бы ему не накричать на виновницу вместо того, чтобы орать на свидетелей своего недовольства? Вслух, однако, Тигоол не решалась этого говорить, чтобы не разъярить его ещё больше. – Она и сама не в восторге от своего положения, – лепетала девушка, вспоминая, какой мрачной и загруженной выглядела Нахиирдо. Она всё реже звала подругу на посиделки в харчевне, всё чаще пропадала во дворце. Вот уж чья жизнь была полна необыкновенного и не могла называться серой и обыденной. Но Тигоол не завидовала Нахиирдо. Никому не пожелаешь груз ответственности, который оставлял такие отпечатки в личности, так что окружающие пристально и с сочувствием глядели на несчастного. Они не знали, что это за груз, но догадывались по облику страдальца. – Ага, и не складывает с себя обязанности тоже потому, что не в восторге! – огрызнулся Глядящий в Душу. – Да забудь ты о ней! Тигоол всегда удивляла степень неприязни, которую Спустившийся испытывал к её подруге. Что могло произойти между ними, раз он брызгал слюной при упоминании важности Нахиирдо в глазах Королей или её роли в жизни общества? Едва ли это зависть, ведь Глядящий в Душу и сам был знаменитым лицом. Не то что Тигоол. Спустившийся затих, но не забыл о «безрогой дряни». Не успела Тигоол и глазом моргнуть, как привычное молчание между ними было вытеснено «проблемной» Нахиирдо. Раздражало, что Глядящий в Душу проводит время с Тигоол, а думает о её подруге, пусть и с ненавистью. Это было ненормально. – Сделай для меня вот что, – однажды сказал Спустившийся вместо приветствия и протянул девушке баночку с тёмной жидкостью. – Когда в следующий раз будешь чесать языком со своей безрогой подружкой, подлей ей это в напиток. Незаметно. – Зачем? – Так надо. Глядящий в Душу вложил ёмкость в ладонь Тигоол. Напористо, несдержанно, всем своим видом демонстрируя повеление. Девушка воспротивилась, внутренне замахала на принуждение. Да куда там! Она словно спала и очень смутно понимала, что происходит нечто поистине ужасное. Её мысли неизменно меняли направление, уводя Тигоол в сторону от страшной ограды. Той, что отделяла её от трезвого взгляда на вещи. Девушка чувствовала себя несмышлёным ребёнком. Да что же это такое? Почему баночка с жидкостью кажется такой мерзкой, что хочется сиюминутно расколоть её об пол? – Ничего ведь не случится? – Нет. Ты облегчишь жизнь подруге. Она тебя потом поблагодарит. Ну раз так… Тигоол не ждала и не просила о встрече, но рано или поздно Нахиирдо позвала бы её. Словно она выполняла какой-то план: сегодня полить цветы, побеседовать с вельможами, навестить подругу… Эта вынужденность соседствовала в облике Нахиирдо с теми тяжкими думами, которые не оставляли её даже в моменты досуга. Ну а с ней что не так? Тигоол иногда хотелось, чтобы подруга прекратила звать её, будучи не настроенной на расслабленное общение. – … а он всё-таки полез в суп пальцами и достал этот гвоздь, – рассказывала Нахиирдо. В мрачном зале тени под её глазами выглядели кратерами. – Повару пришлось несладко из-за выговора. – Тебе точно интересно со мной? Тигоол отчего-то хотелось разозлить подругу. Заставить её вспылить и уйти, не дождавшись своего напитка. Наверное, это всё те вредные эмоции из-за ограды лезут не в своё дело. – Ты спускаешься из своего красивого дворца, чтобы поговорить со мной о дворце и его рутине. Может, тебе нужен другой собеседник? – Я… – Нахиирдо запнулась. – Прости, если у тебя создалось такое впечатление. Мне интересно с тобой. Ты помогаешь отвлечься от… ну, знаешь, от всего. Может, я выгляжу в твоих глазах скучающей ещё и потому, что я мало спрашиваю о твоей жизни? Я привыкла неосознанно выхватывать часть информации прямо из мыслей. Это само получалось и вошло в привычку, так что… некоторые вещи о тебе я знаю, даже если ты не говоришь об этом. – Мысли – слишком личное, чтобы вот так в них вторгаться. Тигоол нахмурилась, но тут же велела себе успокоиться. Наверное, ей не стоило быть столь суровой с подругой. А то та и впрямь сбежит. Спустившаяся ведь хочет порадовать Глядящего в Душу, исполнив его просьбу? Или нет? – Извини за резкость. Проблемы с парнем. Нахиирдо посмотрела на неё с пониманием. Так, словно она догадывалась. – Я бы очень хотела помочь тебе с этим, – сказала Нахиирдо. – Постоянно думаю, как это сделать, и ничего не складывается. Разносчик подносов поставил бокалы и удалился. Тигоол знала, что в напитке подруги уже был раствор из баночки, так как сама подкупила владельца. Он всё смешал подальше от глаз. – Здесь душновато, ты не находишь? Спустившуюся бросило в жар. На самом деле она приблизилась опасно близко к ограде, за которой обитали беспощадные звери: ответственность, осознание, раскаяние и многие другие. Тигоол опалило их огненным дыханием. – По-моему, сегодня даже прохладно. – Пожала плечами Нахиирдо, витая в облаках и бездумно вливая в себя напиток. – Может, всё-таки… Спустившаяся предприняла последнюю попытку взять себя под контроль. Однако, как бы совесть ни ворочалась в ней, преодолеть ограду Тигоол не сумела. Зависимость от пожеланий Глядящего в Душу была сильнее. Он был сильнее. С отупевшим сознанием Тигоол неподвижно следила, как Нахиирдо смаривает сон, как она опускает голову на столешницу, раскидывая по ней иссиня-чёрные волосы. И так же безэмоционально наблюдала, как из углов, словно по сигналу, появляются увальни и забирают отрубившуюся девушку. Сломать стену дурмана было никак нельзя. Глава 13.2 Далеко от дворца Белый огонь всегда защищал меня. В детстве я стыдилась его из-за навязанных предубеждений, что серебряное пламя злое и нечестивое. Боялась его, потому что сама носила шрамы от ожогов. Удивлялась ему, послушному в один момент и безразличному в иной. Как бы то ни было, стихия составляла мою сущность и сохранилась, даже когда другие таланты предали. Вот и теперь на выручку пришли не друзья, не Вселенная и не Терпящая, переставшая слышать мои молитвы, а огонь. Всепоглощающее пламя, что стирает предметы и их следы из реальности. Рычажок сработал в тот миг, когда меня, оглушённую и ослабшую, лишали языка. Из боли родилась искра, и она снесла всё кругом. Мучители были выжжены вместе с небольшим пяточком леса. Меня зачем-то раздели – то ли чтобы сделать беззащитной и уязвимой, то ли готовясь изнасиловать. Они не продвинулись дальше языка, потому что пламя застало их врасплох. Я надеялась, что никто не спасся. Вспышка потухла даже стремительнее, чем появилась. Осталась лишь пустота – внешняя и внутренняя. Корчась на земле от боли и холода, я кусала губы и мысленно взывала к Терпящей. Рот заливала кровь, а остывавшая после пожара земля врезалась в оголённую кожу острыми чёрными иглами. Всё это было мерзко и унизительно, а главное – абсолютно неожиданно. Я считала себя если не всесильной, то уж точно нелёгкой добычей. Этот подлый поступок почти свёл меня с ума, и лишь краешком сознания я понимала, что нельзя сдаваться. Нужно выкарабкаться из беды, вернуться во дворец и покарать ублюдков. Терпящая не пришла и не исцелила меня касанием, как делала с лобызавшими Её образ калеками. Обесценивание моего существования поднимало в душе ураган. Рана не собиралась затягиваться сама, и кровь продолжала наполнять рот, вызывая омерзение. Ужас парализовал. Можно ли истечь кровью и умереть из-за отрезанного языка? Или я ослабну, став лёгкой мишенью для новой волны недоброжелателей? Рассуждать здраво было невозможно. Страх и боль подгоняли меня как-то справиться с проблемой, и я сделала первое, что пришло в голову: использовала огонь и подручные средства, чтобы прижечь рану. Остановить кровь, пока вместе с ней не вытекли крупицы самообладания. Моя пессимистичная сторона, пережившая опыт страданий за годы до этого, сейчас была самой рациональной и спокойной… если в такой ситуации вообще можно было сохранить хоть кусочек спокойствия. Только благодаря ей удалось справиться с болью и отчаяньем, даже когда они стали совсем нестерпимыми. Лишь мысленные требования пессимистичной стороны уговорили поднести обугленную деревяшку к кровоточащей ране. Вдоволь наревевшись и пожалев себя на пару лет вперёд, я кое-как поднялась и наугад поплелась в сторону деревьев. Которые были везде. Частокол кривых и скрюченных одиночек, которые тянулись ветками друг к другу в безмолвном порыве слиться в единое тело. Кого-то мне это напоминало. Может, я умерла и попала в тот самый Лес? Тогда почему до сих пор так больно? Перевозка стояла обугленным куском чуть в стороне. Моя одежда, очевидно, тоже сгорела. Жаль, что внутреннее пламя плохо помогало конечностям сохранять тепло в прохладный вечер. Ступни кололись об опавшие ветки с острыми сучками, а серо-бурый пейзаж то становился чересчур резким и ярким, то, наоборот, мутнел перед глазами. Плана не было – лишь тупое упрямство выбраться. Найти живых, отобрать одежду и транспорт, вернуться во дворец. В голове стоял туман, а во рту не переставала плескаться лава, так что соображала я плохо. Делала всё механически. И продолжала про себя молиться Терпящей, будто в этом был какой-то смысл. Должно быть, я представляла собой жуткое зрелище: нагая, в саже и грязи, с кровоподтёками, спускавшимися от подбородка ниже по шее. Лесное чудовище. Потом детишки состряпают мифы об убитой, выходящей по ночам на поиски неверного жениха. Я готова была убивать любого, кто вместо сочувствия и помощи дёрнется навредить мне. Нет, просто любого. Правда в том, что доверия к кому-либо не было. Нельзя оставаться ночевать под кровлей вроде бы радушных хозяев. Во сне можно лишиться не только языка, а я уже неплохо продвинулась в потере частей тела. Нельзя тянуться к услужливо подставленному плечу, чтобы не получить ножом под рёбра. И садиться в повозку к якобы небезразличным путешественникам. Только я и мой спутник Устремление, больше никто не нужен. Найтись без карты и возможности спросить было трудно. Прочитав название города на указателе, я со скрипом вспомнила, в какой части Королевства может находиться это поселение. Далековато меня увезли от дворца. Но мне же не привыкать путешествовать в одиночестве по нескончаемым лесам и перелескам. Без зазрения совести стянув мужскую одежду с бельевой верёвки, я направилась к цели. Во мне разгоралась такая злость, что вместо снов во время короткого забытья видела сцены насилия над виновниками. Само собой, они не присутствовали лично, а наняли других для грязной работы. Какая досада, что я больше не могла читать мысли. Они теперь никогда не признаются, эти лживые придворные, напуганные до смерти одной мыслью, что безрогая девчонка может повелевать ими. Мало они боялись. На этом мои злоключения не закончились. Прошли трое суток, когда недоброжелатели не только узнали о провале, но и задёргались. Жертву ведь можно перехватить на подходе, отловить в дороге. Не проблема, когда есть влияние и связи. Я не преодолела и половины пути, когда мне встретились двое охотников за головами. Смертники, если точнее. Достаточно было слышать их шорохи в кустах, чтобы обращать любителей пряток во вспышки. Белое пламя и в этот раз послушно оберегало меня. Я искренне хотела верить, что, призывая его, чувствовала частичку Сайтроми в искрах. Но это была неправда. Ничего я не чувствовала, кроме горячечной обиды. Два головореза – не худшие противники. Не повезло, что за мной отправили Ловца теней. Это высокорослое существо сигало за спину и дышало над самым ухом. В последний момент я успевала отскакивать от колющих ударов. В случае неудачи Ловец не убьёт меня, конечно же, а сильно покалечит, чтобы я уже не могла ходить. Ведь этого они и добивались с самого начала? Жаждали превратить меня в покорёженный кусок мяса, который едва находит силы, чтобы ползти, и умирает от голода и жажды? Сколько процентов на моём теле заживёт после воскрешения и заживёт ли вообще? Я прижалась спиной к стволу, не позволяя Ловцу и дальше заходить за неё. Тогда он появился прямо за деревом и стянул мою шею жгутом. Затылком заёрзала по шершавой коре, пока Ловец пытался придушить меня. Я воочию увидела, как он доводит меня до беспамятства, волочит безвольное тело в какую-нибудь дыру и кромсает там мою плоть. Выводит узоры на бледной коже, так что она расходится непришитыми лоскутами. Жировой слой под ней лопается и растекается, переваливает через края и крупными каплями опадает в трещины между комьями грязи. А потом Спустившийся ломает кости с таким сочным звуком, что трещащие доски обзавидовались бы. Выворачивает суставы, так что кровь течёт по корням и смешивается с другими жидкостями организма. Картина была столь выразительной, что к горлу подступила тошнота. Я запустила руку назад и ухватилась за сухое запястье неприятеля. Ловец дёрнул его назад, но было поздно: огонь уже нащупал жертву и побежал к плечу. Меня перестали душить, и я отскочила от ствола, судорожно вбирая воздух в лёгкие. Перед глазами плясали тёмные пятна. Я спалила всё дерево, но неприятеля там уже не было. Он снова переместился, дразня меня непредсказуемыми скачками. Неужели у него получилось сбить пламя? Не верю. Я попыталась почувствовать огонь на теле Ловца. И ощутила, что он и впрямь погас, но следы остались, как и ущерб бессмертной душе Спустившегося. Маленькие невидимые шрамы, что прорезают реальность. Я сосредоточилась и воззвала к этой метке в теле неприятеля. И тогда огонь взвился вновь, но уже изнутри повреждённой руки Ловца. Где бы он сейчас ни находился, пережидавший небольшое поражение, стихия захватила его, оплела и зажевала. Это была победа, но её вкуса я не почувствовала. Только железо во рту и плотный комок омерзения в животе. Кровавая дымка не спадала. Этому кошмару не было конца. Даже смыв грязь и сажу в пруду, я чувствовала себя не от мира сего. Избегала людей, но когда они попадались на пути, видели, должно быть, одичалую колдунью с диким взглядом. По крайней мере, их дёрганные движения и ужас не позволяли обмануться. Следующую партию наёмных убийц я убрала, почти не моргнув глазом. Чтобы не свихнуться, нужно просто двигаться вперёд. И избегать случайных свидетелей моего падения, чтобы не опалить их яростью. Просто двигаться, забыв обо всём, кроме конечного пункта. Разучиться думать о лишнем, временно забыться на ходу. Отдаться желанию выжить. Меня вели мысли о расправе, но в глубине души я осознавала, что по возвращении никакого грандиозного поджога не будет. Ни горящего дворца старших Королей, ни истреблённых придворных, которые пытаются оправдаться и вымолить прощение. Кто-то из них обязательно окажется зачинщиком, но другие девяносто процентов будут сопутствующими жертвами. Это было бы легко – поддаться такого рода гневу, но мысли об этом существовали исключительно для того, чтобы поддерживать во мне стремление выжить. Быть той самой живительной водой, благодаря которой я переставляла ноги и не позволяла векам могильными плитами закрыть обзор. Вот так они себя и чувствуют – вечные Короли и Королевы, когда их изгоняют на Нижний этаж: безмерно важными личностями, на которые возложены великие миссии, могущественными, правыми… и сломленными чьей-то трусостью и скудностью мышления. Я в полной мере ощутила всю горечь поражения, преследовавшее бессмертных.