***
Олер Роттенгерский не стал досматривать завершение «казни». Закапывают полукровку – и ладно. Он шёл задабривать борборигмуса(1) в животе, когда на его отряд напали. И кто бы это был? Люди! И надо же такому случиться – служители! Впервые лидер Фассето видел, как церковную магию применяют против своих же. Он не предполагал, что подобное кощунство возможно. Белая вспышка, ослеплявшая, а иногда испарявшая демонов, приобрела новые оттенки и вызывала искры в глазах людей. Сложные заклинания опутывали тела и подвешивали служителей над землёй. И даже заговорённые лететь чётко в плоть демонов стрелы были спущены на своих же. Люди из Фассето пробовали ответить на предательство собратьев той же магией, но без подготовки их потуги повторить фокусы нападавших выглядели жалко. Ничего не шло гладко. Приёмы выдавали в противниках служителей, но они не были одеты в наряд ордена. Кто эти прогнувшиеся под демонов потерянные души? Олер растерялся от такой наглости и пропустил болт. Тот застрял в кирасе и поцарапал кожу. Морщась от боли, Олер сделал то, что до сих пор спасало ему жизнь – совершил побег. Несколько служителей из его отряда последовали за лидером. Как неудачно! Они были в процессе погребения, то есть приближались к концу своей сложной миссии, когда их подловили! Демонов церковники из отряда почувствовали бы за километр, но чтобы пришли люди… Да ещё не какие-нибудь разбойничьи шайки, а служители! Это стало сюрпризом. Олер не был ни воином, ни мастером церковной магии. Его талант заключался в управлении, плетении интриг и заигрывании с законами. Поэтому он полагался на служителей своего отряда, которые обязаны были защищать жизнь лидера. Задача, с которой в этот раз они не справились. Олер бежал так, что запыхался. Вдруг ноги стало рвать неистовой болью, и мужчина с воплем повалился на твердь. От коленей и ниже его пожирал огонь, но стоило лидеру Фассето это увидеть, как пламя погасло. Та же участь постигла и его соратников, которые следовали за ним, а теперь с криками попадали на землю. Олер почувствовал, как от агонии мутится сознание, но до обморока было ещё далеко. Мужчина впился пальцами в мелкую поросль и с тупым желанием попытался подтянуть себя вперёд. Зачем – он и сам не знал. Побег без ног был равноценен поиску выхода из лабиринта для слепца. Над Олером нависла тень. Мужчина вывернул шею и встретился взглядом с Королём. Сайтроми внимательно осматривал поверженных людей, и лидеру Фассето стало дурно от выражения лица бессмертного. Когда взгляд Короля насадил его на невидимую иглу, Олер сдавленно пискнул: – Клянусь, я к ней даже не притрагивался! Готов поручиться орденом! Лидер Фассето с запоздалым ужасом осознал ошибку. Ему не следовало раскрывать рта, ведь Сайтроми узнал его голос. Тот самый, который дразнил бессмертного на расстоянии, насмехался и злорадствовал. Голос, которым Олер живописно перечислял, с каким наслаждением поимел бы дочь Короля в различных вариациях. Судя по лицу Сайтроми, все сообщения без исключений достигли адресата. Олер начал мямлить какую-то чушь, но массивная стопа Короля придавила его к земле, заставив мужчину уткнуться в перегной и с воплем обиды и злости зажевать первую порцию. Дышать сделалось трудно, так как комья набились в ноздри и рот. Лидер Фассето ожидал, что вот-вот его пожрёт греховный огонь, однако расправа не наступала. Хотя Олер и боялся смерти до отчаянного воя, перспектива помучиться перед смертью пугала его в разы сильнее. А именно это, похоже, Сайтроми и задумал. Кто-то из последователей оказался достаточно выносливым, чтобы попытаться уползти, но Сайтроми видел всё и добавил ожогов на теле. Пятеро служителей вместе с Олером Роттенгерским распластались в пределах видимости и страдали от увечий. Призванные на место Нагнетальщики с тупым недоумением посмотрели на людей, затем на своего Короля, когда тот объяснял, что от них требуется. – У вас сегодня пир, – сказал бессмертный. – Но Король… – осмелился выдавить какой-то Спустившийся. – Вы намекаете, что мы должны приступить к делу… с живыми? Растерянность росла в рядах Нагнетальщиков. Вся четвёрка отозвавшихся разделяла это чувство и жалела, что явилась по требованию. Даже просто разговаривать с Сайтроми было до смерти страшно, не говоря уже о том чтобы перечить. Но задумка Короля, в которую он зачем-то захотел втянуть подданных, не укладывалась в сознании. – Разве человеческие органы для вас не деликатес? – нахмурился Сайтроми. – Верно. Но мы не разделываем живых. Для этого люди должны быть мертвы. – Неженки! – фыркнул Король. Он подошёл к ближайшему служителю и оторвал его голову от земли, потянув за волосы. Парень заверещал. – Я сам достану нужные органы. Что вы там любите больше всего? Печень? – Сайтроми указал на живот мужчины. – Что-то другое? Одного Нагнетальщика замутило, и он побледнел настолько, что друзья поддержали его с двух сторон. – Не стоит, Король, – сказал самый смелый Спустившийся. Он говорил ровным тоном, пускай и нервничал не меньше других. – Негоже Королю марать руки. Мы сами справимся. Сделаем, как пожелаете. Нагнетальщик поклонился. Разделывать наживую – так наживую. Выбора, похоже, всё равно не оставалось. Сайтроми вошёл в кураж, и если не Спустившиеся, так он сам разберёт служителей по кусочкам. Только потратит на это время и оторвётся потом на «трусливых» подданных. Нагнетальщики набрали полную грудь воздуха, готовясь окунуться в омут безумия. Хорошо, если после этой ночи они сохранят рассудок. – Всех, кроме этого. – Король указал на лидера Фассето, хрипевшего чуть в стороне. – Его заберите для особого наказания. Сайтроми некоторое время следил за исполнением приказа, не желая давать Нагнетальщикам возможность смухлевать за его спиной, дождался провожатого и последовал за ним к сестре. Королю не было стыдно за учинённую расправу. Он считал её обоснованной в условиях войны и при наличии того факта, что люди уже превысили лимит допустимого, когда заигрались с артефактом. Слишком многое было пущено на самотёк из-за терпеливости бессмертных. Больше они не допустят такой ошибки. Пора принять ответственные меры, чтобы люди почувствовали на собственной шкуре, какого это – показывать язык не тому зеркалу(2). Когда Сайтроми был поглощён погоней, он верил, что его злость в первую очередь связана с трагедией, случившейся из-за мудрецов и артефакта. На эмоции Короля влияла фантомная боль Клепсидры, недомогание из-за уходившего ощущения собственной смерти. И только потом уже – похищение дочери. Однако теперь, когда Сайтроми узрел, в каком состоянии Нахиирдо, ему сделалось по-настоящему не по себе. Он не мог не фыркать с раздражением каждый раз, когда речь заходила о слабости его дочери – слабости, которая ставила небезразличных к ней в тяжкое положение. Но даже если это недовольство существовало, Король был вынужден смириться с природной немощностью Нахиирдо и неизбежно испытывал волнение каждый раз, когда девочке угрожала реальная опасность. С обретением неполного бессмертия беспокойств стало меньше, так что тут служители Фассето сумели удивить их всех. Сат’Узунд сидела на коленях и придерживала Нахиирдо, пока лекарь с помощью мази и магии хлопотал над ногами девушки. Та задремала в тёплых объятиях Королевы. Сат’Узунд выставила ладонь, как только Сайтроми вышел из-за деревьев, словно видела его приближение заранее. Жестом просила его не подходить, и это внезапно сильно задело Короля. – В чём дело? – Ты её расстроишь, – пояснила Королева. – Напомнить, чем закончилось ваше расставание и сколько потом ты был мёртв? Нахиирдо дёрнулась во сне, и Сат’Узунд аккуратно прикрыла её лицо ладонью. До этого момента Сайтроми испытывал небывалую идиллию мыслей и действий с сестрой, но сейчас её решение отстранить его от заботы дочери злило. Король прекрасно понимал, что он, живой и здоровый, может вызвать у очнувшейся Нахиирдо приступ рыданий и расстроить её ещё больше. Или даже раскаяние, что она так глупо попалась и своим пленением испортила встречу с отцом. Подобные угрызения совести были бы в её стиле. В таком случае Сайтроми и впрямь лучше пока не показываться девушке на глаза. Тем не менее, даже понимая это, Король не мог не злиться на попытки отослать его подальше. – Я способен на большее, чем гоняться за служителями со зверской гримасой. – Никто в этом не сомневается, – почти прошептала Сат’Узунд. – В тебе есть искренняя тяга к заботе. Но нет такта. Сейчас нужен именно он. – Я просто не вижу разницы, увидит она меня сейчас или потом. – Разница в окружении и атмосфере. На самом деле ты сам неплохо различаешь эти мелочи, просто оправдываешь нетерпение. А ещё ты в смятении. Неудовлетворён. Артефакт… – Голос Королевы дрогнул. – Я понимаю, что ты чувствуешь. – Действительно? Потому что даже я не могу охарактеризовать это чувство. На моей сущности оставили шрам. Я прошёл невозможное и противоестественное, чтобы в итоге ощущать себя противоестественным, стоя здесь. Сат’Узунд глубоко вздохнула и с печальным видом повернула голову, чтобы якобы смотреть на брата. Нахиирдо снова зашевелилась, и Королева передумала продолжать сложный разговор. – Обсудим позже, – сказала она. – Вернёмся к Цехтуу. Она расскажет тебе такое, от чего твоя потерянность будет вытеснена изумлением. Между прочим, твоя дочь назвала меня «мамой». Смена статуса? – Он давно валидный. Говоришь так, будто никогда не примеряла на себя роль её матери. – Всё может быть, – улыбнулась довольная Королева. Глава 18.2 Заживающие раны Очнуться не в лесу или, что ещё лучше, не в свежей могиле было облегчением. Блаженством было вообще очнуться. Я пребывала в полубреду и плохо соображала, куда меня несли и что делали. Пришла в себя я в постели отмытой и оттёртой от комьев грязи, с перевязанными ранами и сшитой с правого бока белой сорочке. В помещении не было темно: по периметру горело несколько свечей, и благодаря их свету можно было ориентироваться. Ноги в местах проколов ныли притупленной болью. Постельный режим на пару недель обеспечен, ибо ходить с такими ранами – всё равно что жонглировать с завязанными глазами. Всё самое интересное находилось по левую руку: там была дверь из комнаты, лежали изящные костыли с узорами, сделанные на заказ, и в необъятном кресле сидел Сайтроми с книгой. Король с завидной скоростью переворачивал страницы, так что трудно сказать, читал он или разглядывал картинки. Если первое, то завидую его скорочтению. Сайтроми был в тугой серой кирасе и плотных штанах, будто только вернулся с поля брани. Что совсем не вязалось с расслабленной позой и спокойным выражением на лице. В облике Сайтроми, как и всегда, содержалось так подавляюще много, что голова кружилась. Он был занозой, впивавшейся в глаз наблюдателя. И оторваться нельзя, и долго смотреть тяжело. Кажется, я слышала голос отца в забытье. Увидеть его было совсем иным впечатлением. Глаза защипало при мысли, что предел мечтаний достигнут и тот, о ком грезила во снах, сейчас взаправду здесь. Со мной. Я судорожно вдохнула, осознавая, что на языке застряла всего одна реплика: – Я же говорила. – Сжала руку в кулак и дождалась, пока Сайтроми оторвётся от страницы. – Говорила, что ты не вернёшься! Но кто бы меня слушал? Я вдруг ощутила, что помимо радости очень зла на Короля за его выходку со смертью. Не им спланированную и не им одобренную, но всё же Сайтроми невольно доставил мне массу страданий своим уходом из существования. Отец изучал моё пылающее лицо, затем закрыл книгу и спокойно промолвил: – Верно, говорила. А потом переиграла законы реальности, чтобы позлорадствовать мне в глаза. Я боялся, что тебя затянет дистимия(3), но вижу, что с таким настроем ты ещё парочку мертвецов поднимешь. Сайтроми усмехнулся, а мне сделалось не по себе от того, насколько он был настоящим в этот миг. Страх, что всё просто снится, испарился. Даже моя фантазия не способна воспроизвести его настолько достоверно. Сайтроми был так близко, что, придвинувшись к краю, я могла бы дотронуться до него. Это было невероятное ощущение, и меня накрыло эйфорией. Словно прочитав мои мысли, Король пересел с кресла на кровать и приглашающе приподнял руку. Морщась, я придвинулась и прислонилась головой к его боку. Лежать вот так молча рядом с ним было комфортно и как-то… не знаю, правильно. Ничего не требовалось говорить. Сайтроми накрыл моё плечо ладонью и через касание передавал тепло и любовь. Я готова была промочить его одежду тихими слезами, лёжа так бесконечность. Сначала вопросов не было. Полтора дня мы вообще почти не разговаривали. Сайтроми стал завсегдатаем моей комнаты, располагавшейся во дворце среднего Короля. После пробуждения меня также навещали Королевы. Какое-то время было стыдно смотреть в глаза Сат’Узунд. Я всё думала, что в лесу, видя моё состояние, она отложила тяжёлую беседу. Оказывается, Королева не сердилась на меня за то, что когда-то (уже, получается, в другой жизни) я насильно сослала её на Нижний этаж. Или злилась в прошлом, но больше не держала обиды и не считала нужным вспоминать об этом. – Я потеряла все способности, кроме белого пламени. Отчего-то признаться в этом Сат’Узунд было легче, чем Сайтроми. Он никогда не скрывал недовольства моей слабостью и отсутствием значимых талантов. – Расскажешь, как это случилось? – Королева ласково проводила пальцами по моим волосам, снова остриженных до плеч в этом витке реальности. Первые попытки вспомнить, как протекала жизнь в Клепсидре до отката, произошли именно с Сат’Узунд. С ней было легко. Она сама переродилась с обретением второй половинки. Правда, поговорив с ней, я больше не сомневалась, что идея отравить Терпящую пришла бы к ней даже будучи в здоровом состоянии. То было желание самой Королевы, а не её искалеченной души, как мне когда-то казалось. – Ты назвала меня матерью, – напомнила Сат’Узунд. – Возможно, то был мимолётный порыв, брошенный на эмоциях. – Я не отказываюсь от своих слов. Королева нежно коснулась моей щеки и серьёзно проговорила: – Мне льстит такое обращение, но это неправильно. Называя меня матерью, ты обесцениваешь труд и страдания, что пережила родившая тебя женщина. Не нужно забывать, кто твои родители. Оба. Могу предложить компромисс. – Сат’Узунд подалась вперёд, и висячие серёжки в виде красных гроздей закачались в такт. – Пусть звание матери будет закреплено за выносившей тебя женщиной. Я могу быть для тебя вторым отцом. – Но… Отцами называют мужчин. – Я смутилась. – Не забывай, что когда-то я была наполовину мужчиной. Единой с твоим отцом. Посмотри на эти понятия под иным углом, без опоры на гендерное разделение. Мать – это та, кто дарит жизнь. Я не могу быть твоей матерью, потому что не мне выпала возможность родить тебя на свет. Если не привязывать к полу, то больше всего мне подойдёт роль отца, поскольку именно моя половина вложила в тебя свою частичку. – Едва ли у меня получится привыкнуть к такому, – произнесла я неуверенно. – Понимаю. Я не пыталась обидеть тебя. Я правда не чувствую себя матерью. Лестно, но не вполне справедливо дарить мне это звание. Я кивнула, соглашаясь с её логикой. Похоже, Сат’Узунд глубоко уважала семейные узы и трепетно относилась к разделению по ролям. Моё расположение к ней не изменится от того, как я буду к ней обращаться. Просто я желала подчеркнуть, что Королева стала мне роднее тёти – родственника, который у людей не так чтобы близок ребёнку. С Сат’Узунд я чувствовала себя беззаботной и защищённой. Чуть более взволнованной – с Цехтуу, которая тоже не обделила меня визитом. Когда она без стука вошла в комнату, сидевший в кресле Сайтроми напрягся и подобрался. Оставалось загадкой, сколько дней прошло со сцены в лесу и как много Короли успели обсудить. О чём бы они ни говорили, Сайтроми не верил в укрепление отношений между мной и его старшей сестрой. Он подозрительно прищурился, на что Цехтуу насмешливо махнула рукой. – Слезь с иголок. Я не буду ломать твоему ребёнку шею. И сжигать пока тоже. Я вспомнила давнишний случай и покрылась мурашками. Королева улыбнулась мне – явление столь редкое, что впору принять его за дар. Во мне и впрямь всё запело от восторга. Улыбка у Цехтуу была красивая. Столько внимания сильнейших мира сего за несколько дней обескураживало. Пускай они были моей семьёй, я до конца не могла привыкнуть, что значу хоть немного для кого-то помимо средних Короля и Королевы. – Выглядишь ужасно, – без обиняков сказала Цехтуу, опускаясь на край кровати. – Зато внутри чувствую себя прекрасно. Как и Клепсидра. – Понимаю. Я видела, как внимательно Сайтроми прислушивается к разговору, пусть и не смотрит в нашу сторону. Спокойная, не тянувшаяся задушить меня Цехтуу была беспрецедентным примером того, как много теряет тот, кто выпадает из реальности на длительный срок. Мои отношения с Королевой, которые сейчас казались Сайтроми появившимися из неоткуда, выстраивались больше года. Странно, что годов этих уже нет, а опыт сохранился. Как и память. – Тебя мучили сомнения. До сих пор мучают, – произнесла Цехтуу, накрывая мою руку своей. – Ты ещё столкнёшься с последствиями своего выбора, но знай: ты поступила правильно. Я горжусь тем, что ты сделала. Никто из Шестерых не мог ни убить, ни добить Терпящую. – Я бы тоже не смогла, если бы общими стараниями вы не извели Её заранее. Это всё ещё кажется мне каким-то удачным стечением обстоятельств, совпадением, а не победой. – Зря. Каким бы ты ни видела случившееся, твой вклад – тоже подвиг. Не обесценивай свои труды. Ты начала конфликт с Терпящей – ты в итоге поставила точку. Я почти ни разу не думала о демиурге с тех пор, как вернулась целостная Клепсидра. Теперь противостояние Терпящей казалось давним бредом или детской фантазией. Неужели Она на самом деле мертва? Возможно ли такое? А ещё… – Мир никогда не узнает, – процедила я. – Люди будут молиться богине, ожидая Её возвращения… – Ничего не изменится. Что сбежавшая без обещаний вернуться, что мёртвая – Она одинаково бесполезна для мира и полезна для религиозных деятелей, что выстраивают вокруг Её имени культ. – Вот именно – ничего не изменится. – Ты помнишь, как это было? – Цехтуу имела в виду битву с Терпящей. – Смутно. Мешанина из образов. Может, я попросила Вселенную забыть об этом? Тоже не помню. – Надеюсь когда-нибудь всё же услышать подробности. Но если нет, то ничего страшного. Королева была столь великодушна и жизнерадостна, что впору заподозрить неладное. На самом деле (и я это понимала) все бессмертные испытывали радость от баланса в Клепсидре, и ощущение гармонии положительно сказывалось на их настроении. Кроме Сайтроми, который выглядел обыденно сдержанным и местами даже мрачным. Мне всё хотелось спросить, что его беспокоит, но пока разговаривать у нас не получалось. Наслаждение от совместного времяпрепровождения перебивало тягу перебрасываться словами. – Оставлю несколько тем на то время, когда ты поправишься. Есть, правда, кое-что, о чём я обязана тебе сказать. – Королева наклонилась к моему уху и тише добавила: – Гаррел всё порывается тебя увидеть. Не забудь пригласить его, пока он в городе. Я смущённо кивнула, гадая, как эти перешёптывания смотрятся со стороны Сайтроми. Горячее дыхание Цехтуу жгло щёку. Она пожелала мне скорейшего выздоровления и, поднявшись, сняла маску обходительности. От неё снова повеяло бескомпромиссностью. – Сайтроми, – сказала она серьёзным тоном, – я понимаю, как тебя сейчас крутит от впечатлений и что ты разрываешься между необходимостью быть здесь и с нами, но найди минуту обсудить Ирриигаре(4). Король с недовольным видом кивнул. Я отметила про себя, что у них происходит нечто нехорошее, а потому пришла пора задавать вопросы. Визит Цехтуу окрылил, потому что я не знала, как Королева будет вести себя со мной после отката. Было приятно, что весь тот путь, проделанный в укреплении наших отношений, не прошёл даром. – О чём она? – спросила я после ухода старшей сестры. – У вас проблемы? – Ты забыла, что мы в процессе войны? Это всегда проблема, – туманно отозвался Сайтроми, бывший мыслями не со мной. – И последствия перезаписи реальности никто не отменял. – Тогда почему ты прячешься в моей комнате вместо того, чтобы решать их? Моя подначка вывела его из задумчивости. Король посмотрел на меня и отчеканил, будто объяснял истину младенцу: – Я не прячусь. Я провожу время с дочерью. – Точно всё нормально? – Нет. Как оно может быть нормально в таких условиях? Терпящая погибла, и это поразительно! Смерть сбила мои временные ориентиры, и я в смятении. Забвение – непривычное состояние, от которого непросто отойти. А ещё люди натворили такого, что я теперь не представляю, чего ожидать от них. Пока ты не начала нагнетать и не утонула в негативе, – Король поднялся и навис над постелью, – уверяю тебя: результат того стоил. Какой бы вывод ты ни сделала после моих перечислений, я хочу, чтобы ты знала, как сильно я тебе благодарен. Сайтроми вдруг сжал меня в таких объятиях, что прихватило дыхание. Я бы очень хотела прочитать поверхностные мысли отца, потому как внешне с ним творилось что-то неописуемое. Это было до того чувственное объятие, что признательность и любовь словно втекли внутрь меня, пропитали до основания. Я крепче прижалась к нему, желая испить до последней капли эти воодушевляющие эмоции. Данным жестом Сайтроми вновь отбил у меня желание разговаривать, но ненадолго. Прошло несколько дней, в течение которых Король отсутствовал и, похоже, реально разгребал кашу и вёл обсуждения с сёстрами. Потом Сайтроми снова объявился. – Не попробуешь? – Он указал на костыли. – Лекари советуют ещё пару дней не напрягаться. Я сама уже с нетерпением глядела на костыли, но боль в ногах нещадно мучила. Особенно по ночам. Спать было сложно. Также тревожило, что иногда резко начинало пульсировать в висках. Лекари утверждали, что это из-за истощённости организма. Сайтроми побудил меня к исповеданию. Как он высказался, сёстры поведали ему историю «забытого мира», но всё, что начиналось с изгнания старших Королей, становилось домыслами. Я была центральной фигурой в борьбе с Терпящей, а значит мне и отчитываться. Пришлось глубже нырять в прошлое, ведь Сайтроми оказался дотошнее Сат’Узунд и требовал подробного описания событий. У него бы и песчинка не убежала. И я навспоминала такого, о чём даже думать было мерзко, не то что рассказывать. Вернулся мой страх перед заговорами Спустившихся, лишивших меня языка. Я с сожалением подумала о том, что нужно по новой искать встречи с Юдаиф, а также что-то делать с Тигоол. И Глядящим в Душу. – Я знаю, что до этого никогда не просила тебя вмешиваться в свои личные планы мести… – Катрия, – напомнил Сайтроми. – Кроме неё. Я думала, что справлюсь сама, но… Я точно знаю, что Глядящий в Душу виновен в ряде преступлений против меня. И я не представляю, что с ним делать. – Ты хочешь, чтобы я вмешался? Когда я тебе отказывал в помощи, нанккардэ(5)? – вздохнул Король. – Прежде чем решать за меня, какие твои проблемы я оценю как мелочные, сначала спроси. Я согласилась, что его претензия справедлива. Сайтроми обещал, что Глядящий в Душу понесёт наказание, и во мне всё затрепетало. Если так, то это минус головная боль. – Занятно. – Король провёл пальцем по шву на тёмно-зелёном рукаве. – Что ты сказала моей старшей сестре, раз она сожгла тебя без зазрения совести? Моё лицо налилось краской. Похоже, Цехтуу всё же упомянула наш конфликт, но не сообщила некоторых деталей. Я видела, как в Сайтроми плескается любопытство. Да такое, что он готов из меня всю душу вытрясти, но услышать ответ! – Мне стыдно говорить, – призналась я. – Будем считать, что урок усвоен стократно. – Нахиирдо, не юли. – Вот пускай она и скажет, – насупилась я. Король столь долго и испытующе глядел на меня, что в итоге не выдержала: – Ладно! Я назвала её коровой. Сайтроми прыснул и качнул головой. Ему ещё и весело! – Ну, я почти угадал. – Может, ты ещё и ставки делал с Сат’Узунд? – Чтобы она подсмотрела ответ в будущем? Я не была уверена: он всё ещё насмехается или уже нет? Шутливый настрой Сайтроми приободрял меня. Да и просто пьянило от осознания, что он вправду живой. Теперь, когда стадия молчаливого созерцания прошла, я открыла, насколько изголодалась по общению с отцом. В беседах с ним была какая-то магия – первородная, неуловимая. Иначе как объяснить насыщение, которое я испытывала во время наших разговоров? Сайтроми был всем, что просило моё сердце последние годы. Тоска по нему была усилена болезнью Клепсидры, бесспорно, но именно с этим чувством я засыпала и просыпалась, трапезничала, гуляла. Дышала им. Моя привязанность не достигла бы такого пика, если бы не боль от разрушения Часов. Однако всё сложилось так, и ничего не попишешь. Любовь к отцу выросла в сильное помешательство, оттого сейчас я была безмерна счастлива видеть Сайтроми. – Наконец-то я могу произносить твоё имя и не впадать в прострацию. Я думала, что начну забывать его со временем, – поделилась я. – Кстати, я кое-что вспомнила. Ты как-то раз пробрался в разум матери Глядящего в Душу. Никто и никогда так больше не делал, и ты в том числе. Как у тебя это получилось? Это какой-то фокус? Теперь, когда Сайтроми был рядом, хотелось знать всё. Даже те вещи, которые раньше никогда не посетили бы мою голову. Даже если мои вопросы местами выглядели спонтанными и шедшими вразрез обсуждаемой темы. – Называя наши имена, ты не только прокладываешь для нас тропинку к разговору, но и к своему разуму. Не зря смертным советуют не злоупотреблять называнием наших имён. В последнее время всё реже, так как смертные, особенно люди, забыли, на что мы способны. Иногда разум может быть слаб, а иногда – просто приветливо распахнут. У служителей, которых учат контролировать себя, разум всегда закрыт. – Так ты можешь временно завладеть разумом любого, кто называет твоё имя? – Не любого. Да и не вижу в этом практической пользы. Зачастую смертные раскрывают самое интересное в разговоре, а заимствование вызывает у меня мигрень. Тот случай с твоей знакомой был исключительным. Я узнал голос и захотел проверить догадку. Мы обсудили ещё один неудачный приём, который я держала в уме на всякий случай. Мне пришло в голову, что в совсем уж плачевной ситуации, подобной недавнему плену, я могла бы совершить самосожжение и тем самым сбежать. Воскресну я на том же месте, да, но если мои недруги об этом не знают, то разбредутся до того момента. Однако Сайтроми запретил поступать так. Во-первых, первородный огонь причиняет вред моей душе. Не факт, что получится выйти из Леса или что такими «побегами» я не растворю свою сущность. Во-вторых, те, кто сумеет удержать меня в плену и довести до такой степени отчаянья, будут знать об особенностях моего воскрешения и подкараулят на месте. Так что способ, откровенно говоря, паршивый, однако я должна была оговорить его. – Меня кое-что беспокоит. Я начала думать о Терпящей, – осторожно произнесла я. – И сейчас моё противостояние видится каким-то… неправильным. Моё желание, мой поступок – всё так несправедливо. Создательницу мира позвали, чтобы умертвить ради личных прихотей. Раньше я убивала из самозащиты (обычно служителей) или мести, как было с Катрией и мудрецами. А тут я придумала войну не с кем-то, а Самой Терпящей! И потом Её же насильно в неё и ввязала. Разве с точки зрения стороннего судьи я не злодейка? Причём страшная, мировая злодейка, ведь я покусилась на жизнь Создательницы! Когда Клепсидра трещала по швам и я страдала от фантомных болей и по погибшим родственникам, идея противостояния воспринималась иначе. Как необходимость. Как меньшее зло. Теперь я оглядываюсь на то время и поражаюсь тому, что натворила. Мне некомфортно думать, что я – главное зло этого мира, которое приносит в жертву невинных высших существ. – И как же ты себе всё представляла? Что в последний момент появится волшебная сущность, поздравит тебя с успешно пройденным испытанием и отменит все беды Клепсидры щелчком пальцев? И тебе не придётся убивать Терпящую? Или что Она сжалится и, войдя в твоё положение, Сама подпишется на смерть? В реальности так не бывает. Это не испытание, которое ты должна пройти, сохранив лицо. Это жизнь, в которой ты либо берёшь себя в руки и идёшь к цели, либо проигрываешь. И тогда твоё желание не исполняется. – Вопрос не в том, что я представляла! Нельзя каждое желание исполнять убийством высших существ… или просто убийством кого-либо! – Верно, нельзя. Только твоя ситуация исключительная и не является банальным убийством из прихоти. Я бы даже не назвал это убийством или принесением в жертву. Видишь ли, ты помогла завершиться истории, которая началась из-за ошибки Терпящей. Ошибки, которую недопустимо совершать, если ты – творец миров. Демиург несёт колоссальную ответственность за созданный мир и его жителей. Ключевым объектом в этой истории является артефакт. Из-за него опоры мира были расшатаны. Из-за него начались катаклизмы. Если бы артефакт создали мудрецы для нашего уничтожения, Терпящая не имела бы к их действиям никакого отношения. И тогда приносить Её в жертву действительно было бы плохим поступком с точки зрения морали. Однако артефакт оставила Она. Это ошибка Терпящей, за которую Она обязана была ответить. Всё началось из-за Её халатности. На Терпящей история с артефактом и должна была закончиться. Так что не стоит терзаться сожалением. Никто не собирается заносить тебя в историю Клепсидры как девушку с самым чёрным сердцем. Но если тебе всё же нравится считать себя злом во плоти, я не стану лезть в твой процесс самобичевания. Обычно это бесполезно. Я задумалась над его словами. Возможно, моё запоздалое раскаяние было неуместным и лишь портило настроение. Я просто боялась, что могу быть проклята, что пытки, которые устроил мне Олер, – начало в списке нескончаемой расплаты за покушение на жизнь высшего существа. Наверное, если бы это было так, Икс и Игрек предупредили меня заранее. Хотелось верить, что «быть проклятой и не знать об этом» – не часть наказания Вселенной.***
Мы обсудили также другие темы. Откровением стало, что в злополучный день несостоявшегося погребения Король не убил Олера. Я не знала, как относиться к тому, что его пощадили лишь для зверских пыток. Нет, жалости не было. Не к такому человеку. А вот омерзение и дискомфорт… – Я могу его увидеть? – Прошло больше шести дней. От него почти ничего не сохранилось, – предупредил Сайтроми. – Он не протянет дольше суток. – Я всё равно хочу на него взглянуть. Король пожал плечами. Мне хотелось, чтобы он задал ещё вопросы, например, для чего я так стремлюсь попасть к Олеру. Или что чувствую в этот миг. Король, к моему разочарованию, не стал докапываться. Печально, ведь с помощью его любопытства я могла бы разобраться в собственных эмоциях по отношению к этому человеку. Во мне жила ненависть к Олеру, но желала ли я наблюдать за его страданиями, как он недавно – за моими? Буду ли упиваться его немощностью на пыточном столе? Похоже, фантазии бесплотны, и ответ появится только после опыта. Пора вставать на костыли. Освоиться с третьей и четвёртой ногой помогали двое Спустившихся. Они поддерживали меня и настаивали на участии. По привычке я всё пыталась сделать сама. Костыли идеально подходили под мой рост. Они помещались подмышками, не тёрли и не давили. Я не сильно наклонялась, когда делала шаги. Из-за того, что болели обе ноги, движение вперёд было той ещё пыткой. Спасало то, что правая нога терзала меньше левой, и я чаще переносила вес именно на неё. На левой никогда не задерживалась и старалась держать её в расслабленном состоянии. Когда я научилась не падать после тройки шагов, ощущение устойчивости придало сил. Спустившиеся даже похлопали моему усердию, но без издёвки и льстивого усердия. Они показали, как пройти в подвальные комнаты, где и держали Олера. Прямо под боком. Что-то подсказывало, что и сам Король не брезговал заходить на сеанс пыток. Меня поджидало такое количество лестниц, что я едва не сдалась в самом начале. Забавно, что самосовершенствоваться и перебарывать себя заставляла злость на недругов. Какой-то безрадостный показатель. С помощью Спустившихся я всё-таки преодолела все пролёты. На подходе к нужной двери меня затрясло. Больше от собственных фантазий, так как из комнаты не доносилось ни звука. Я забеспокоилась, что Олер уже почил, и ускорилась. Из-за этого не совладала с костылями и свалилась на каменный пол. Стороживший возле двери Спустившийся благородно пришёл на помощь. Он же отпер для меня замок совсем маленьким ключом. Я поблагодарила его, отмечая, как ловко Спустившийся перебирает ключик в пальцах с длинными ногтями, и вошла в пыточную Олера Роттенгерского. Плохо мне сделалось почти сразу. Из-за душка, обволакивавшего прямо с порога, и повисшей в воздухе атмосферы разгульной смерти. Она уже не пряталась и, будучи такой званной и ожидаемой, просто караулила свой час. Смесь крови, мочи, гнили и ещё невесть чего въедалась прямиком в ноздри. Меня замутило, и я прислонилась к стене. Олер лежал за ширмой возле окна, но дойти до него было настоящим испытанием. Я сделала над собой усилие и продвинулась на несколько шагов к занавеси, однако… Запах оказался настолько резким и будоражащим, что в животе закрутился небольшой вихрь. А ещё я приметила окровавленную пилу у правой стены, и фантазия дорисовала всё сама. Я едва сдержалась, чтобы не развернуться и неуклюже заковылять к выходу. Похоже, меня ждёт потеря аппетита и сна. Но я почему-то хотела увидеть Олера, какой бы пугающей ни была картина за ширмой. Вот бы зажать нос, да руки были заняты костылями. Дыхание через рот немного облегчило моё пребывание в комнате. Я приблизилась к ширме и после пары секунд, во время которых набиралась смелости, заглянула за занавесь. Сцена не оказалась сюрпризом. Нечто подобное я и представляла, и вид истерзанного лидера самого лживого ордена вызвал не ужас, а лишь отторжение. Олер был знатно покромсан, словно его перепутали с тушкой свиньи. Ноги отсутствовали. Вместо лица была каша. Тело тоже исполосовано, как если бы на нём проверяли заточку ножей. Местами кости торчали прямо из пробитой плоти. Отвратительных и пугающих деталей было так много, что через десяток секунд я перестала концентрироваться на мелочах и глядела на окровавленное зрелище в общем. Муть в животе поднялась практически к горлу, но я сдерживалась, чтобы тут же не опорожнить желудок. Находясь в столь ужасающем состоянии, Олер ещё дышал, но хрипло, прерывисто. Сайтроми не преувеличивал, говоря, что лидеру Фассето недолго осталось. Он был скорее трупом, который по инерции ещё делал вдохи, нежели живым разумным существом. Я подумала, что, наверное, жизнь ему поддерживает магия – его ордена или Спустившихся. Или тяга к жизни самого Олера, ведь такие люди, в моём представлении, до последнего надеются соскочить и спастись. Сильнее изуродованного человека меня пугала собственная выдержка. Я не могла понять, был ли у меня шок, или это новая форма страха. А может, во мне что-то изменилось. Позорное пленение здорово ударило по самооценке, и я едва не уверовала, что прошлый опыт улетел в трубу. Думала, что сразилась с демиургом, но не поднялась от этого на какой-то новый уровень развития. И хотя по многим параметрам я всё ещё оставалась человеком, кое-что во мне перестроилось. То выгорание, что мучило меня после битвы с Терпящей, то опустошающее самобичевание наложили свой след. Раньше я вряд ли бы продвинулась дальше середины комнаты, решив, что самого факта страданий Олера будет достаточно для удовлетворения. Но вот же я, стою тут и смотрю. С омерзением, но без ужаса, без ненависти или восторга от открывшейся картины. Не совсем равнодушно, тем не менее без плещущих через край эмоций. Я контролирую себя. Узрев, в каком состоянии Олер, тем самым поставила точку в своей обиде на него. И просто в нашей общей истории, так что отныне можно и не вспоминать об этом человеке. Об опыте пленения – да, поскольку кто-нибудь ещё может повторить попытку поймать меня и запереть навсегда. Но Олер Роттенгерский для меня отныне мёртв. Я вышла из комнаты и с облечением отпустила неприятные мысли. Потрясение и впрямь пришло с опозданием – спустя полчаса. Аппетита не было, и я боязливо копалась в собственных ощущениях. Вдруг тоже становлюсь жестокой? И бездушной… Отчего-то это страшило больше любых бед. Наверное, я не хотела уподобиться своим родственникам и, дав обещание быть их совестью в моменты помутнения, в итоге одобрять зверства. Нет, так нельзя. Хотя к чему это лицемерие? Я уже загубила столько жизней, в том числе и невинных (малыши Скууфтов до сих пор временами тянули ко мне ручки в кошмарах), что с чьей-то точки зрения давно заслуживаю называться чудовищем. Только для меня ориентиры сдвинулись, поэтому под жестокостью я понимала куда более страшные злодеяния. Именно этой отметки я и боялась достигнуть. Самокопания путали ещё сильнее. Они никогда не помогали разобраться, поэтому я бросила грузить себя. Зато дозрела до мысли, что мою родню всё-таки нельзя назвать бездушными. Жестокими – да, но не бессердечными. Ведь они злобствовали исключительно из любви ко мне и друг другу, что доказывал тот же пример с Олером. Сайтроми никогда бы не взглянул на него и попросту сжёг, если бы лидер Фассето накануне не пытал его дочь. Странное сочетание – любовь, толкающая на зверства. В этом было что-то дикое и противоестественное. Мне снились кошмары о похищении. Днём я старалась не думать о пережитом, но ночью ощущение опасной грани с безумием, родившееся в лесу, подступало вновь. Я была уже не так близка к сумасшествию, тем не менее боялась цепляться за впечатление, чтобы упаси Вселенная не увязнуть в нём. Я рассматривала в зеркале своё нагое тело и ужасалась болезненному и истощённому виду. Шрамов меньше не стало. Меня начинало беспокоить то, что бессмертие бессмертием, а новую кожу никто не подарит. С моим образом жизни я рисковала в одночасье превратиться в искромсанный кусок плоти. Первые шаги сделаны: левый глаз искусственно вживили Костюмеры; шрамы от ожогов на ногах, несколько полос на спине и животе, оставшиеся после плена у Катрии; вот и от пробитий выше колен останутся уродливые пятна. Допустим, я всё же выжму из своего неполноценного бессмертия максимум и проживу хотя бы тысячу лет. Как мне не развалиться и не превратиться внешне, не знаю, в ту же Катрию?***
Спустя три дня после визита к Олеру Короли позвали меня на небольшое совещание. Предчувствуя нехорошее, я взяла костыли и в сопровождении Спустившегося направилась в кабинет. У мужчины на рукавах чёрной ливреи были повязаны жёлтые ленты. Я знала, что это символ траура и уважения к покойному. Выучила ещё на уроках, пока жила со старшими Королями. Я выразила Спустившемуся сочувствие и заработала улыбку симпатии. Он постучал в дверь кабинета условное количество раз, и я зашла. Цехтуу не было, и пока средние бессмертные ожидали её, Сайтроми сообщил тревожную новость: – Глядящего в Душу не нашли. – В каком это смысле? – Никто не знает, где он. Я ошарашено уставилась на Сайтроми и попробовала оценить ненормальность ситуации по собственной шкале, где дружба дочери врага человечества со служителем Церкви – это пять, а драка с демиургом – десять. А ведь, если так подумать, Глядящего в Душу и не нужно было искать. Он сам обязан явиться по первому зову Королей, если только с ним не приключилась беда. Или если… – То есть он не пришёл по приказу, – констатировала я, ощущая, как разрастается пропасть. – Ты так спокойно говоришь, что ваш лучший иллюзионист и манипулятор после Хатпрос больше вам не подчиняется? Я поглядела на Сат’Узунд, надеясь, что хоть она скажет что-нибудь приятное. Она не почувствовала моего внимания, и пришлось озвучить вопрос. – Я могу увидеть его будущее, но в нём нет ничего примечательного, – произнесла Королева. – Он не прячется, а всего лишь игнорирует наше требование. – А если отправить за ним кого-то? – Отправить для ареста и насильственной выдачи тебе? – вместо сестры проговорил Сайтроми. – Видишь ли, с его позиции всё выглядит так, будто мы взъелись на него ни за что. Ведь единственная причина роптать на него – это твои слова. Доказательств помимо твоих чистосердечных заверений у нас нет. Я могу послать отряд для его отлова, но это приведёт к обратным результатам. Заметив излишнее внимание со стороны наших подчинённых, он сбежит под крыло младшей сестры. И пожалуется ей, что его без суда и следствия хотят казнить по несправедливому наговору. – Вы же можете обсудить вопрос Глядящего в Душу с Хатпрос? – Всё сложно, Нахиирдо. Она сейчас на другом материке – неважно для магии имён, но далеко для личного разбирательства. Сестра не позволит вредить – серьёзно, во всяком случае – лучшему подчинённому, не взвесив все детали и не проверив их самостоятельно. – Она не может прочитать его мысли? – не унималась я. – Может. Ей пока не до этого. Глядящий в Душу и его возможные прегрешения сейчас последнее, что её интересует. Пользуясь её… безразличием к нашим притязаниям, он будет долго скрываться от преследования с нашей стороны. Я мысленно схватилась за голову. План заключался в том, чтобы схватить гада до того, как он опомнится, и предъявить за все преступления. А теперь он будет знать, что раз средние Короли недовольны им, то исключительно из-за моих жалоб. Тигоол на сегодняшний день в ещё большей опасности, чем была раньше. Глядящий в Душу предупреждал, что не спустит мне даже малейших угроз. Он точно отомстит за этот отчаянный шаг вывернуть его наизнанку с поддержки родни. – Всемогущие бессмертные не могут заставить одного Спустившегося предстать перед ними! – бухтела я потихоньку. – Прекрати это демонстративное недовольство. – Сайтроми поморщился. – Ты сердишься на Глядящего в Душу, так не перекладывай на нас злость. Король был, несомненно, прав. Я попросила его в таком случае найти другую Спустившуюся, на что Сайтроми дёрнул плечом. – Ты сама можешь отдавать приказы Спустившимся. Тебе не обязательно адресовывать мелкие поручения через нас. Это правда, я могла. Однако просьба Королей всё равно была весомее, потому выходило надёжнее. Вошла Цехтуу, и дышать стало в разы труднее. Я отвыкла от толпы бессмертных в замкнутом пространстве. Двое своим ростом и внутренней мощью давили не так сильно, но трое… Я поникла и уставилась в пол, ощущая накалившееся раздражение в старшей Королеве. Цехтуу выросла шипом в балансе средних бессмертных, и я впервые заметила, что единства между их троицей нет. По крайней мере, сейчас. Что-то происходило, и с появлением старшей Королевы они будто разошлись по трём углам. – Очень хорошо, – увидев меня, сказала Цехтуу. – Догадываешься, зачем тебя позвали? У меня было предположение. Разговор затрагивал либо Вселенную с её вмешательством, либо мой конфликт с Терпящей. В какую бы сторону ни потекло обсуждение, оно заранее мне не нравилось. По сосредоточенному лицу Цехтуу я видела, каким непростым оно будет. – Lux Veritatis, – предположила я. – Нет, с ним всё ясно, – отрезала Цехтуу. – Церковь нужно уничтожить, тут и обсуждать нечего. На повестке дня у нас геноцид всего человечества. Я выпучила глаза и перевела взгляд со старшей Королевы на остальных бессмертных. – Она преувеличивает, – сказала Сат’Узунд. – В самом деле? А чем, по-твоему, заняты наши младшие брат и сестра? Чем вы двое занимались ещё недавно? – Хатпрос и Хат’ндо… – вырвалось у меня сдавленное восклицание. Я не знала, что собиралась сказать. – Наша семья разошлась в вопросе, как реагировать на результаты использования артефакта, – проговорил Сайтроми. Вселенная меня предупреждала. Я не верила в то, что ярость бессмертных возможна, и вот пожалуйста! Конечно, они в смятении и невероятно злы. Страшно вообразить, насколько. И что будут делать, дабы облегчить боль от осознания, как много зазнавшиеся людишки причинили вреда их семье и всему миру. – Разве Цеткрохъев не должен… не знаю, образумить их? – спросила я. – Было бы здорово, – сказала Цехтуу, складывая руки на груди, – но он принял их сторону. За неделю эти двое с молчаливого согласия третьего приведут Ролуангэ в крайне плачевное состояние. – А как же обещание? – Какое обещание? – Вселенная не брала с вас обещаний? – Я надеялась, что хоть кто-то из бессмертных кивнёт. В груди затрепетало. – Я понимаю, о чём ты. – Цехтуу прошлась по комнате. – Ты писала об этом в письме, когда просила нашего совета. Я ответила тебе за себя и за Сат’Узунд. Мы с ней не изменили мнения и придерживаемся примерно одинаковых взглядов. – Мы не хотим устраивать массовых казней, – подтвердила средняя Королева. – Однако официальных обещаний Вселенной мы не давали. Вот теперь я вцепилась в волосы по-настоящему, из-за чего отпущенный костыль выскочил из пальцев и глухо ударился о пол. Этот конфуз дал время подумать. Я попыталась присесть и подобрать его, но ноги болели в знак протеста. Краем глаза заметила, что бессмертные не торопятся помогать мне. В другой раз это задело бы меня, но не теперь. Я знала, что они внимательно следят за моими потугами (а Сат’Узунд прислушивается) и не вмешиваются, дабы не умалять моих стараний. – Зато я дала Вселенной обещание. – Я всё же подобрала костыль. – Что мы не будем убивать людей? – удивился Король. – Нет. Что я стану вашей совестью после отката мира. Изумление начертило ещё более глубокие складки на лице Сайтроми. А потом он хмыкнул, придя к какому-то выводу. Сат’Узунд рассеянно кивнула. Ну почему Икс и Игрек не заставили их поклясться? Взяли и издевательски повесили всю работу на меня! И теперь вместо того, чтобы держать обещанием трёх бессмертных – Цеткрохъев, Цехтуу и Сат’Узунд, – мы наблюдали полный разлад мнений. – Так, ладно. Если троица на Ролуангэ за карательные меры, разве не можете вы призвать их к консенсусу? Я думала, что глобальные вопросы и разногласия вы решаете голосованием… – А ты полагаешь, что все в этой комнате проголосуют за радугу и дружбу? – перебила Цехтуу. – Я не против истребления, но выборочного. – Церковь, – подхватила Сат’Узунд. – Все представители Lux Veritatis и Церкви Терпящей должны умереть. – И даже Церкви Терпящей? – опешила я. – Отрёкшиеся от неё могут заслужить нашу милость. – Цехтуу в этот миг не озвучивала условия, а спорила с сестрой. Я с будоражащим изумлением обнаружила, что в этот раз снисходительность покинула среднюю Королеву и переметнулась к старшей. – Не бывает бывших служителей. Церковь навсегда в их головах, а значит никто не будет прощён, – настаивала Сат’Узунд, и в этом заключалась суть разногласия сестёр. – Не все из них хотят воевать. – Я вспомнила людей, сожжённых в лесу. – Ты убила служителей, которые вытащили меня из ямы! Кто это был, кстати? – Остатки Rara Avis. Или неизвестный нам орден, служители которого следили за соседями и не одобрили их радикальных идей. Разве теперь это имеет значение? – Они собирались помочь! – Это неважно, Нахиирдо. – Сат’Узунд была непреклонна. – Повторюсь: не бывает бывших служителей. Религия крепко врастает в их разумы. Идея живёт и распространяется, пока есть её носители. Тебе кажется, что я поступила чудовищно, когда сожгла твоих спасителей. Но после предубеждений мудрецов и твоего похищения я не готова давать поблажки никаким служителям! – А ты? – Я с мольбой воззрилась на отца. Сайтроми казался отстранённым. Словно в кабинете находилась его оболочка, а сам он был не с нами. Король выдержал мой жалобный взгляд и с расстановкой произнёс: – Я не знаю. Меня терзают те же впечатления, что и младших. Я бы и сам уже ударился в гекатомб(6), если бы не выслеживание твоих похитителей. А теперь я предпочёл бы воздержаться от участия в голосовании, если оно вообще состоится. Здорово, моё пленение принесло хоть какую-то пользу миру! А ещё у нас теперь были два буйных мстителя, творящих беспредел в соседнем Королевстве, одобряющий их действия Король, две более-менее сдержанные Королевы, готовые убивать определённых людей, и бессмертный с нейтральной позицией. И я, пытающаяся склеить эти куски в однородное целое. Это было ужасно. – И вы позвали меня, потому что… – Мы подумали, что Вселенная могла дать какие-либо указания, – произнесла Цехтуу, делая шаг ко мне. – Раз уж, как выяснилось, ты обещала быть нашей совестью после излечения Клепсидры, она явно поставила тебя выше нас. А значит должна была снабдить подсказками. – Да, она снабдила. Вселенная советовала мне не поднимать столбы, а использовать энергию Терпящей для латания дыр в Часах! Ведь Шестеро, в отличие от трёх, наверняка разрушат их до основания не хуже артефакта! Я была разбита новостями и разочарована. Больше в себе, ведь даже не продумала, что буду делать, если… когда бессмертные сорвутся. Была в курсе их жестокости и несдержанности, а также вседозволенности, которая придёт с исчезновением артефакта из мира. И всё равно пустила на самотёк. – То есть Вселенная взяла с тебя обещание без предложения инструментов и видимых гарантий, что ты сумеешь стать той самой совестью? – аккуратно спросила Цехтуу, и в её вопросе так и сквозило: «Они ненормальные?». В самом деле… Неужели Иск и Игрек не видели, что я не призову вечных упрямцев к согласию? Хотя что Вселенная? Она дала выбор, а сделала его глупая наивная Нахиирдо. Это я должна была позаботиться об инструментах контроля и гарантиях, а вместо этого понадеялась, что бессмертных попросту свяжут клятвой, которую нельзя будет нарушить. Мне бы и делать ничего не пришлось при таком раскладе… наверное. – Кое-что она сказала. – Я решила блефовать. – Поскольку это я победила Терпящую и договорилась со Вселенной об откате мира, мне же и пришлось придумывать, что делать с артефактом. Его вернут, если всё станет совсем плохо. – И что ты сделаешь? Применишь его против нас? – не поверила средняя Королева. Я бы и сама себе не поверила – Нет. Я отдам его людям. Три обрушенных столба, конечно, ужасная потеря для Клепсидры, но вот один… – Сайтроми, твоя дочь нам угрожает, – рассмеялась Цехтуу. – Смелая девочка. Я ценю твою попытку усидеть сразу на всех стульях: и людей спасти, и нас помирить. Но, боюсь, в нашем случае помахать для устрашения артефактом будет недостаточно. Дважды один трюк не сработает, да и ты ещё сильнее разозлишь младших. Вместо этого мы все вместе подумаем, как решить разлад в семье мирно, а ненависть и разрушение перенесём на Церковь. – А прямо сейчас то что делать? Вы позволите младшим спалить целый материк? – Нет, – произнесла Сат’Узунд, возвращая голосу прежнюю бархатность. – Кто-то должен отправиться на Ролуангэ для переговоров. – Рискуя оставить поселения Спустившихся на Хатостро без защиты. – Сайтроми вновь запел старую песню. – На этом материке сосредоточены главные силы Lux Veritatis. Моё мнение: Ролуангэ нужно пожертвовать. Они даже тут разошлись во мнениях. Этот разлад сейчас, когда на материке шла война… Так не должно быть! Временная смерть потрясла бессмертных слишком сильно, из-за чего всё шло наперекосяк. Рушилось карточным домиком. Я только теперь рассмотрела неприглядную картину целиком, и положение пугало до дрожи. До воскрешения Короли действовали сообща. Сегодня они не могли остановиться на едином решении. И, видно подумав, что я мало огорошена и подавлена их откровением, Цехтуу сказала: – Есть ещё одна тема, которую я бы хотела поднять. Оно касается Риидара. – Титула младшей королевы? – встрепенулась я раньше других. – Да. Ты знаешь об этом? – Я читала заметки Цеткрохъев. – Я только когда ляпнула, сообразила, что призналась ещё и ему. – В них упоминалось, что это задумка на будущее. – Будущее наступает каждую минуту. – Цехтуу обратилась к брату и сестре: – Я позволила себе вольность обдумать способ узаконить статус Нахиирдо в нашей семье. – Думаешь, время пришло? – спросил Сайтроми, и я была отчасти согласна с его сомнением. И слегка задета, что именно он высказал его. – Тут есть, над чем поработать, – проговорила Цехтуу. – Но признай, что после невозможного противостояния Терпящей, той смелости и решительности, проявленной Нахиирдо, нельзя отрицать очевидное. Ты, дорогая, – она в упор поглядела на меня, – выросла в сильную личность. Больше чем человек, но ниже божества. Вопрос в том – хочешь ли ты посвящать свою жизнь роли младшей королевы, то есть нашему народу и, чего уж скрывать, нашей семье? Или уйти в домик у моря в качестве альтернативы? Я закусила ноготь и едва вновь не потеряла равновесие. – Это несправедливо! – выпалила я, озадачив бессмертных. – Вы предлагаете выбор, которого нет! Вы не будете заставлять меня, но на самом деле никогда не оставите меня в покое! Если я выберу, например, жизнь в городе с возможностью навещать вашу семью, простите ли вы мне это решение? Я ярко узрела картину, в которой селюсь с Юдаиф и получаю забвение от одной половины родни и несогласие от второй. Сайтроми будет разочарован тем, что я закапываю потенциал и не использую его на благо народа. И потечёт ручеёк: докучливые визиты Спустившихся, постоянные намёки на то, что Короли желают видеть меня подле себя. Безотлагательно. Они никогда не отстанут. Да и в глубине души я сама не хотела терять их, когда с таким трудом вернула. Мечта о спокойной, нормальной жизни была притягательной, но так ли сильно она нужна мне? И не умру ли я от тоски через год мирной жизни вдали от бессмертных? Картина, в которой я стою на берегу моря и сношу очередное сообщение от Сайтроми, была слишком красочной, так что закружилась голова. Меня коснулся солёный воздух, а влага от близости моря прилипла к коже. Будто кто-то внедрил эту фантазию, как я проделывала до потери способностей. Но это было каким-то бредом, если только… – Тебе нехорошо? – спросила Цехтуу, заметив моё состояние. – Лучше нам отложить этот… – Нет, дело не в этом, – перебила я, выпрямляясь, насколько позволяли раны. – Кажется, у меня было видение будущего. (1) Урчание (2) Примета основана на вере в то, что заколдованные зеркала могут утаскивать жертв из мира и запирать их в ловушке (3) подавленное, тоскливое настроение (4) полный сумбур (5) дитя (6) огромные и бессмысленные человеческие жертвы