Лучше, чем ничего

Александр Впервые во всей красе ощущаю на своей шкуре поговорку «смотришь в книгу, видишь фигу». Перечитываю один абзац по пятому кругу и не врубаюсь, о чем идет речь. Не из-за внезапного приступа тупости, а потому что настырный мозг с садистским удовольствием прокручивает у меня в голове наш разговор с Майским раз за разом. Раз за разом. Раз, сука, за разом, блядь. Не могу выключить чертово воображение. Против воли фантазирую о том, что следовало сказать на самом деле. И как поступить. Заключить его в объятья. Прошептать на самое ухо, что его чувства взаимны. И в знак подтверждения едва коснуться губами его губ. Не могу представить, каким бы он в этот момент был счастливым. И каким счастливым был бы я сам. Пытаюсь отвлечься. Листаю учебник, цепляюсь взглядом за термины, а адская шарманка в голове продолжает подбрасывать дрова в костер воображения. Наше первое свидание. Наверное, в кино. Сидели бы на какой-нибудь дебильной комедии. Саня бы весь сеанс не отрывал взгляда от экрана. А я бы не отрывал взгляда от Сани. До недавнего времени я был уверен, что у меня нет хобби. Теперь знаю, что есть. Пытки над собой. Любимое времяпрепровождение. Иначе объяснить не могу, почему я все это представляю. Фантазия двигается дальше. Я борюсь с ней как могу, но картинка первого секса встает перед моими глазами и выжигается на подкорке. Широкая кровать. Обнаженный Майский. И я медленно двигаюсь к нему, желая поскорее раздвинуть стройные ноги и в очередной раз доказать, что Саня сделал правильный выбор, когда согласился быть со мной. И уж я бы выложился по полной. Успокойся, ты все просрал. Ничего из нужного не сказал. И когда строил из себя равнодушного мудака, во взгляде Майского плавала вселенская печаль. Круто, правда? Не будет ни трепетного признания, ни первого свидания, ни жаркого секса. Забудь и отпусти. Мне может кто-нибудь объяснить, как можно быть настолько глупым… и при этом столь искренним? Разве он не понимает, что это подкупает и не дает шансов оставаться равнодушным. И куда важнее, Майский вообще врубился, что признался мне? В любви? Еще пару недель назад он входил в плеяду натуральных натуралов. Но вот на горизонте нарисовался я, открыл для него «о дивный новый гейский мир» и он уже преспокойно признается в любви мужику? Не подумав о последствиях? Не представляя, как с этим жить? Скрывать? Да что б тебя, летящий дурила! Через две недели он с таким же успехом может признаться в любви инопланетянину. Просто так, от нехер делать. Со мной ведь так и получилось, верно? Ему меня любить не за что. Нет во мне ничего, что бы могло его привлечь. Как там говорил Максим: "С кем переспит, в того и влюбится"? И сколько же, интересно, живет такая любовь? Неделю? Месяц? Год? А потом что? В один дождливый вечер: "Прости, но я больше не могу тебя терпеть."? А иначе и быть не может. Терпеть не могу себя даже я сам. Откладываю учебник в сторону, понимая, что как бы я ни силился, сосредоточиться на тексте у меня сейчас не выйдет. Откидываюсь на спинку стула и пялюсь в стену перед собой. Мне впервые признается в любви парень. Пусть эта любовь может оказаться и скоротечной. И ладно бы просто левый тип. Так нет же! Мне в любви признается парень, который мне тоже нравится. И хер ли я мнусь, спрашивается? Дебил, потому что. Задроченный жизнью кусок говна. — Саша, ты уже поужинал? — неожиданно заглядывает в мою комнату мама, напоминая мне причину моей долбанутости. — Да, спасибо, я сыт, — киваю я. — Не прохлаждайся, — с улыбкой журит меня мать и уходит. Мне уже просто посидеть нельзя? Пять минут? Облокачиваюсь на стол, снимаю очки и тру глаза, пытаясь привести мысли в порядок. Я женюсь и у меня будут дети. Женюсь и будут дети. Женюсь и… «Никто тебе спасибо за твою похеренную жизнь не скажет». Точнее и не выразишься, Саня. В яблочко. Я ведь и сам все это прекрасно понимаю. Так почему продолжаю жить не так, как хочу? Почему отгораживаюсь от людей, которые мне действительно нравятся? Бегу от них без оглядки. И куда бегу-то? Вот сюда? В эту сраную квартиру? В эту чертову комнату? В дорогую и горячо мною любимую некомфортную зону комфорта, выход из которой только через окно? В пизду. Водружаю очки обратно на переносицу и тянусь к ноутбуку. Если я сейчас с кем-нибудь не поговорю, то взорвусь. Захожу в ВК. Друзей у меня хрен да маленько. Вся наша группа плюс ребята, которые постоянно заказывают у меня контрольные. И Таня. Телефоны и страницы в социальных сетях я взял у одногруппников еще в первый учебный день. Создал общую конфу, в которой теперь перекати-поле. Уверен, у них есть еще один общий диалог, в котором состоят все, кроме меня. Ожидаемо. Собираюсь кликнуть на страницу Тани, но почему-то оказываюсь в профиле Майского. Онлайн. На главной фотке Саня в дождливый день улыбается во все свои тридцать два зуба. С пакетом «Магнита» на голове. Дебильная фотка. Но застреваю на ней минут на десять. Зелено-карие глаза. Всклокоченная шевелюра. На первом курсе он отращивал волосы, а потом резко состриг все лишнее. Даже начал походить на человека в те редкие дни, когда использует расческу. Кончик носа чуть вздернутый. Губы не тонкие и не пухлые. Ямочки на щеках. Красивые. Захожу в фотоальбомы, чего раньше никогда не делал. Листаю фотографии одну за другой, не замечая, как летит время. Час проходит, будто пара минут. Может написать ему? Вот только что? «Знаешь, ты мне тоже очень нравишься и намного дольше, чем ты можешь себе представить, но я просто даже мечтать не мог, что…» Слишком сопливо. «Ты мне тоже нравишься». Как-то поздновато, не находишь? Да и нахера? «Все, что я сказал днем, хуйня из-под коня, Саня. Приезжай и забери меня из этого Ада». Я жалок. Открываю личные сообщения. Долго и усиленно вывожу единственное слово «Привет». Стираю. Закрываю страницу. Какой же херней я страдаю. Наконец, добираюсь до Тани. Мы с ней с августа не переписывались. Она тогда как раз съезжалась со своей девушкой. До сегодняшнего дня я писать ей не хотел. У человека своя жизнь и не очень-то улыбается напрягать подругу своими проблемами спустя четыре месяца молчания. Нечестно это. Но... Александр: Вечер добрый, — вывожу я и начинаю в нетерпении постукивать пальцем по столу, не получив моментального ответа. Таня: О, Сашка, привет! Какими судьбами? Я уж думала, ты про меня забыл! — приходит через пять минут и сорок две секунды. Ты заставила ждать меня целую вечность, женщина! Александр: Ты меня тоже сообщениями не заваливала. Таня: Так у меня семейная жизнь. Она занимает кучу времени, знаешь ли! Александр: Не сомневаюсь. Таня: Так что случилось? Александр: А кто сказал, что что-то случилось? Таня: Саш, давай без этого. Ты не любитель пустой болтовни, уж я-то знаю, — знаешь, как никто. Александр: Мне сегодня в любви признались. Таня: Тоже мне — новость. В школе сколько раз такое было. Не стеснялись даже наличия у тебя самой лучшей девушки на свете, то есть меня. Александр: Парень. Таня: ДА ЛА-А-А-АДНО! Обоссы меня господь! Вот это поворот! Блин, я за тебя очень рада! Александр: Нечему тут радоваться. Таня: Не в твоем вкусе? Александр: В моем. Пиздец насколько в моем. Таня: Тогда в чем проблема? А, погоди, не отвечай. Сама попробую догадаться. Проблема в твоих заебах? Или в твоих заебах? А может быть… всему виной заебы? Твои? Будь человеком, дай подсказку, какой из вариантов верный. Александр: Все. Таня: И почему я не удивлена? Так, раз мальчишка в твоем вкусе, то, очевидно, отбитый? Александр: На всю голову. Таня: И как это проявляется? Александр: По-разному. Недавно вот сцепился с моим отцом. Мне потом всыпали по первое число. Таня: Всыпали в том смысле, о котором я подумала? Александр: В том самом. Таня: Блин, Саша, я понимаю, ситуация у тебя непростая, но почему ты не можешь взять и съебать? Взрослый уже мальчик! Александр: Потому что чмо, — печатаю я дрожащими пальцами. Не хочется мне рассказывать о том, чем закончилась попытка съехать из дома. Этим летом я подал заявление в деканат, где изъявил желание переехать в студенческую общагу, о чем и сообщил родителям. Помню, как отец окинул меня неизменно презрительным взглядом, прежде чем произнести: — Так ты решился на взрослую жизнь? Не желаешь больше ни от кого зависеть? — невинный вопрос, в котором я сразу подозреваю подвох. — Да, думаю, мне не повредит самостоятельность. — Понимаю, — кивает отец. — Что ж, если хочешь переезжать, переезжай. Но у меня будет условие, — произносит он. — Заберешь ты с собой только то, что принадлежит тебе. Это означает, что компьютер останется дома. Телефон тоже. И… — отец протягивает ко мне руку и снимает с меня очки. — Эта вещь также оплачена мной. Меня прошибает холодный пот. — Сергею вы разрешили забрать с собой… — говорю я тихо, начиная задыхаться. Чувствую, что сейчас накроет и держусь из последних сил. — Сергей оправдал наши ожидания. Он заслужил доверительный кредит, который, кстати, уже полностью выплатил. А ты не заслужил, — мгновенно парирует отец. — На всякий случай напомню, что одежда твоя так же куплена на мои деньги. Так что решишь переезжать, не забудь оставить вещи в шкафу. — Но… — А если ты переедешь, решив наперекор мне все же прихватить что-то из вещей. Заберешь с собой хотя бы пару трусов, знай: я восприму это как ограбление. И, кто знает, может даже обращусь в правоохранительные органы. Да, переехать — это ведь так просто. Берешь и уезжаешь, Дитрих. Элементарно. Без средств к существованию. Без техники и чертовой одежды. Без друзей и родни. Без всего. Легко и просто, легко и просто, просто и легко. Каждый так может, так почему не можешь ты? Таня: Не ругай себя. Не надо. Не стоило мне задавать тупые вопросы, извини. Чем говорить о плохом, лучше расскажи Татьяне Павловне, что за пацан и что ты там с ним нахуевертил! Я так надеялся, что она об этом попросит. Разминаю пальцы. Выдыхаю. И начинаю строчить. Саня — Пап, где лом? — первое, что я спрашиваю, залетая в квартиру. — Там, где ты его оставил, — слышится из комнаты. — Ну па-а-ап! — Не папкай, — выдает привычно батя, выглядывая в коридор. — Никаких тебе ломов. На улице минус два градуса и мокрый снег. Нефиг на крышу лазать. — Мне надо, — настаиваю я. — У меня эмоциональный раздрай. — Что, опять? — вздыхает батя, скрещивая руки на груди. — По какой причине на этот раз? — Я сделал Дитриху намек размером с бревно по поводу своей симпатии к нему, — выдаю я, распахивая дверь кладовой и пытаясь в куче хранящегося там барахла найти желаемое. — А он что? — любопытствует отец. — А он сказал, что женится и детей настрогает, — рычу я, начиная с психу вышвыривать из кладовки мешающие мне вещи. — И женится он не на мне, если что! И дети не со мной! Можешь себе такое представить?! — Смутно… — почесывает батя небритый подбородок. — Я думал, что вашему поколению проще смириться со своей ориентацией. Видимо, я ошибался. — Да у него родаки — душнилы ебаные, — бормочу я себе под нос. — Изъели ему мозг, оставив только одну извилину. И ту для того, чтобы учиться. — То ли дело я, — смеется батя. — Да, ты у меня лучший из лучших! — активно киваю я. — Не подлизывайся, — вздыхает батя. Устав наблюдать за моими бесплодными потугами отыскать необходимый инструмент, он подходит к кладовке, засовывает руку в ее непроглядные недра и не глядя выуживает наружу лом. — Давай только тихо. Если спалят, я буду активно изображать возмущенного родителя и для виду вкачу тебе пиздюлей по самые яйца, — обещает он. — Да-да, это мы уже проходили, — смеюсь я. — И молоток с гвоздями не забудь, — вслед за ломом вытаскивает батя еще две нужные вещи. — Это ты на крышу лезешь поорать, а кто-то и упасть может. — Этим кто-то может оказаться даже твой сын! — шучу я. — Упадешь с крыши, прибью, — батя напускает на себя строгий вид. А ведь в свое время именно он притащил меня туда в первый раз. — Договорились, — киваю я и выхожу из квартиры с целым арсеналом инструментов. Дверь на крышу у нас давно заколочена, потому что местные ЖЭК быстро просекли, что ставить замки бесполезно. Заколачивать, на самом деле, тоже бесполезно. Я уже тысячу раз сперва взламывал дверь, а потом, прогулявшись, ловко возвращал все на место. Сегодняшняя вылазка не станет исключением. Проникаю на технический этаж. Профессионально избавившись от гвоздей на деревянной перемычке, распахиваю дверь и иду навстречу ледяному ветру. Холодный воздух мгновенно проникает под одежду и щиплет кожу. Затянутые облаками небеса, отражая свет города, кажутся ржаво-желтыми. К вечеру дождь сменил мокрый снег, который кружит в воздухе, оседая на поверхность крыши и тут же тая. Как же здесь здорово. Высота завораживает, как и всегда. Такой вид не может приесться. Любуюсь на дома с разноцветными окнами, на подсвеченные фонарями дороги, на красные и белые полосы, в которые сливаются машины, стоящие в пробке, на деревья, подернутые белизной снега — всё это меня вдохновляет. И то, что казалось еще днем невозможным, сейчас я считаю единственно верным исходом. Дитрих будет моим. Закинув лом на плечо, прогуливаюсь по крыше, вдыхая холодный воздух и проникаясь атмосферой. Под ботинками хлюпает вода. Кончик носа немеет от легкого мороза. К самому краю крыши не подхожу. Не боюсь, но если вдруг в силу своей неуклюжести поскользнусь и нечаянно навернусь, батя мне такого не простит. Я и сам себе такого не прощу. Отцу надо, наконец, выходить из режима «существования» и переходить к активной жизни. Для моих похорон время неподходящее! В наушниках начинает играть Slave To Lust. First I'm gonna fuck you and then we'll make love. Первая строчка как ножом по яйцам. И почему я раньше не обращал внимания на текст? Английский у меня на твердую троечку. Но вольно перевести строку как «Сначала я тебя трахну, а затем мы займемся любовью» мне скудные знания позволяют. Возможно, не точно, слегка преувеличенно, но чертовски подходит моему нынешнему состоянию. Вот именно это я и хочу сделать с Дитрихом. Вокалист продолжает завораживать голосом. Воспевает балладу низменным желаниям. Играет с моим воображением. Подпеваю ему, в слова вкладывая всю ту бурю эмоций, которую мне пришлось пережить сегодня днем благодаря тупости Дитриха. …And I'll be a slave. …И я буду рабом. …I'll be a servant to lust. …Я буду слугой похоти. Музыка способна любой отрезок твоей жизни, даже самый печальный, впаять тебе в память в форме неповторимого момента. Она работает настолько хорошо, что позже, услышав определенный трек снова, ты вновь можешь ощутить все те эмоции, которые испытывал в конкретном случае. Вспомнишь все до мельчайших подробностей. Холод ветра. Лезущую в глаза челку. Огни вечернего города, замутненные снегом. Боль. Щиплющие глаза слезы. И мысли. Ворох запутанных мыслей, полных надежд, разочарования, неуверенности и болезненной влюбленности. Мне, конечно, сейчас грустно, но это даже приятно. Ведь если бы не вся эта череда событий, хороших и не очень, меня бы сейчас не было на крыше, я бы не слушал этот трек и не видел всего этого великолепия. Я бы упустил момент, который навсегда запомнится мне легкой меланхолией, перемежающейся с четкой уверенностью в том, что я добьюсь своего. Во что бы то ни стало, добьюсь. Правда, еще не знаю, как. Но уверен, вселенная мне как-нибудь подыграет. Подыграешь же, верно? Трек утихает. Начинается новый, но он не так хорош. Не выходит у него сбить с меня впечатление от предыдущей песни. Может быть, снова поставить на репит? Выуживаю из кармана телефон. Экран с неохотой откликается на касания холодных пальцев. Лишь с третьей попытки снимаю блокировку и вспоминаю, чем был занят еще днем. Точно! Шурик! Усаживаюсь прямо на крышу, не боясь промочить задницу. Выпускаю из рук лом, металл которого от холода начинает противно липнуть к пальцам, и все свое внимание переключаю на Миронова. Собираюсь прочесать сохраненную в закладках страницу парня от и до, но рефлекторно захожу сперва в свой профиль, и взгляд натыкается на имя «Александр Дитрих» в списке друзей. Онлайн. Если подумать, никогда не бывал на его странице. Кликаю по аватарке. Инфы негусто. Стена пуста. В описании только школа и нынешнее место учебы. На единственной фотографии на аве Дитрих в неизменной белой рубашке с зачесанными назад волосами. Держит в руках красный аттестат об окончании школы. Хмурится. Напряжен. Под глазами тени, демонстрирующие, скольких усилий ему дался цвет аттестата. А взгляд убийственно печальный. Надо бы мне уже понять, что мы с ним живем в абсолютно разных мирах. То, что мне кажется простым, для него может оказаться непреодолимой преградой. Сегодня я сглупил. Поддался эмоциям и побежал очертя голову ими делиться, не подумав о том, а что будет дальше. Поставил его в неловкое положение. И напугал. Открываю личные сообщения. Печатаю «Привет». Стираю. Печатаю повторно. Снова стираю. Печатаю в третий раз. Саня, хорош! Закрываю страницу и возвращаюсь к Шурику. Хватит думать о Дитрихе, сейчас время уделить внимание жизни бати. Страница Миронова во вконтакте мертва. Не так мертва, как у Дитриха в плане информации, но абсолютно и бесповоротно мертва в плане ее посещения. Перехожу в инстаграм. Последнее фото выложено еще летом. Шурик изменился не так сильно, как я боялся. Видно, что подрос. Уже не студент. Взрослый молодой мужчина. Но все те же рыжие волнистые волосы, собранные в хвост. Та же россыпь веснушек и пронзительные голубые глаза. Его самого на фотографиях мало. В основном небо, закаты, какие-то достопримечательности, явно не относящиеся к России-матушке, но большинство фотографий явно нашего города. Значит не переехал. Слава яйцам. Нахожу фотографию, где он в обнимку с мужчиной. Явно старше него. Всегда любил постарше, да? Каштановые волосы. Как у бати. Карие глаза. Как у бати. Но не такой красавчик, как батя. ПОТОМУ ЧТО НЕТ НИКОГО КРАШЕ МОЕГО БАТЬКИ, ОН ЛУЧШИЙ! Смотрю дату выкладки. Фото два года. Перехожу на страницу отмеченного мужчины. Его инстаграм обновляется куда чаще. На последней фотографии с парнем-блондином и подписью «мое сердце». Как-то слащаво. Ни разу не Шурик. Значит, расстались. Вот это я Мисс Марпл. Посмеемся, если ни один из моих выводов не окажется верным. Но будем считать, что я во всем прав. Пусть Миронов окажется одинок. Пусть! Фоток же других мужиков нет! Это дает надежду на то, что сейчас он в активном поиске. Закрываю полумертвый инстаграм и лезу в твиттер, надеясь, что хотя бы он не заброшен. Бинго-фламинго! Сам-то я в твиттере редко появляюсь. Я вообще не любитель социальных сетей. Общение вживую мне дается куда проще. Но профиль в твиттере у меня есть. С него я подписан на группы, посвященные кинематографу. Последнюю запись Миронов сделал сегодня. «Надо что-то менять в своей жизни. Хуй знает что, но менять надо и срочно». Ох, Шурик, ты просил и вот я — сам представитель вселенной бегу к тебе на крыльях перемен, смотри не упусти! Открываю личные сообщения и строчу: «Привет, Шурик!». И тут же добавляю: «Вряд ли ты меня помнишь, но я тебя помню точно! Я Саня Майский. Как чай. Или жук!» Знаю, что, наверное, информацией делюсь слишком в лоб. А с другой стороны, какую еще можно выбрать тактику? Сперва втереться ему в доверие? Притвориться левым чуваком? Нечестно же. Стремно как-то. Не по-людски. Не рассчитываю, что получу сегодня ответ. Не уверен, что вообще его получу. Нехилый подсрачник из прошлого, которое он, возможно, долго и упорно забывал. Ох, не в свое я лезу дело. Не в свое. Но это меня не останавливает. К моему удивлению, ответ приходит почти сразу. «О, привет! Как тесен мир! Даже не представляю, как ты умудрился на меня наткнуться!» «Я не натыкался, — строчу я чистосердечное. — Я спецом тебя искал». Слегка нервничаю. Сейчас решит, что я ебанутый. Как пить дать. И кинет в черный список. «Что-то с отцом?» — приходит неожиданное. И этот ответ сразу расставляет все по своим местам. Нет, он не забыл. Ничего не забыл. Такой шанс упускать нельзя.