Лучше, чем ничего

Саня Хотя Дитрих и грозился, что первых ролей нам не получить, меня припахали петь завершающую песню в номере от нашего факультета. Сперва хотели выбрать что-то простенькое, чтобы переписать текст под тематику студзимы, но я с наглой мордой предложил свой вариант. Исполнить в оригинале, без переделок, песню, которая ассоциировалась у меня с Дитрихом и которую спеть хотелось именно ему. Песня, которая должна была сделать его моим со всеми его вагонами дерьма за плечами. Сперва мое предложение Борис отмел. Но я таскался за ним пару дней кряду и настаивал, что варик шикарный. Если я исполню эту песню как положено, все будут ссаться от восторга, уверял я. Главный отбрыкивался до последнего, но, в конце концов, сдался. Все бы хорошо, но песня сложная. Легких-то путей я не ищу, хер ли. Так что каждый вечер, после подготовки к студзиме и бассейна, я прихожу домой и горланю ее раз по пятнадцать, чтобы точно попасть в ноты и нигде не споткнуться. Первые три дня батя искренне радовался моему энтузиазму. На четвертый — начал как-то тяжело вздыхать. На пятый — торжественно вручил мне лом и выгнал на крышу, сказав, что сил у него больше нет слушать это из раза в раз. Заверил, что я и так исполняю ее хорошо, и он не понимает, на черта я продолжаю репетировать. На черта - на черта, да чтобы на выступлении все было не хорошо, а идеально! Не для зрителей. Не для команды нашего факультета. Ради Дитриха. Пусть послушает и обкончается на месте, а затем предложит мне прожить долгую счастливую жизнь и откинуться в один день. План, наверное, простенький, даже банальный, но на большее у меня мозгов не хватило, так что работаем с тем, что есть. Кроме вокальных данных, ребята обнаружили во мне еще и задатки горе-художника. Глазастые. Хер от них что скроешь. Так что я еще и помогаю в оформлении фона для выступления. Никогда даже подумать не мог, сколько сил и времени тратится на всю эту чепуху. Только это для меня чепуха, а большинство тех, с кем я сейчас тружусь, относятся к предстоящему мероприятию очень серьезно. Так что мне даже немного стыдно за то, что я выступление воспринимаю как личную выгоду и не сильно парюсь об общем результате. Но стараюсь, как могу. Все ради любви, чтоб ее! — Дверь закрывайте! Дует! — раздается где-то сбоку. Я поднимаю голову и замечаю, как вошедшая в помещение девушка суетливо возвращается к двери, чтобы захлопнуть ее. Все жалуются, что в аудитории жуткий дубак. Дитрих ходит, закутавшись в свитер. Остальные немногим лучше. Один парень вообще таскает с собой плед. Только я расхаживаю в футболке и чувствую себя замечательно. Иногда девчонки подскакивают погреть об меня руки. Одна самая ушлая как-то запустила одну руку мне под футболку. Это стало ее роковой ошибкой. Дитрих целый час орал по поводу правил поведения в общественных местах. Я думал, он лопнет от злости. Весь вечер я потом ходил и лыбился как дурак. Батя обозвал влюбленным идиотом. — Саша, хочешь чаю? — спрашивает меня Лариса, смущенно улыбаясь. Девчонка из другой группы. На год старше меня. На голову ниже. Пухленькое рыжее солнышко, постоянно отпаивающее меня чаем и угощающее домашним печеньем. Некоторые шушукаются, якобы она проявляет ко мне далеко не дружеский интерес. Я же далеко не дружеский интерес могу проявлять только к одному человеку. — Хочу чаю, аж кончаю! — брякаю я и понимаю, что лишканул, когда лицо Ларисы заливается краской. — В смысле, да, спасибо! — улыбаюсь я, выуживая из пухленьких пальчиков пластиковый стаканчик с горячим напитком. Отвлекшись на чай, не могу отказать себе в удовольствии попялиться на старосту, который сосредоточенно пырит в исписанный лист бумаги. О чем-то переговаривается с Борисом. Если подумать, Дитрих частенько за ним таскается. Если подумать, меня это бесит. Невольно со злости прикусываю нижнюю губу до крови и тут же начинаю ее зализывать. Спокуха, Саня, все по нотам! Ты клевый, остальные не очень! Вообще-то Главный тоже клевый. Очень целеустремленный и пробивной, не зря же взял на себя такую ответственность, как управление всей этой творческой вакханалией. И они с Дитрихом неплохо смотрятся вместе. Очень неплохо. Слишком неплохо! Понятия не имею, какова ориентация Бори, да это и неважно. Смотрятся-то хорошо, падлы! Еще и Марина ухлестывает за Дитрихом не по-детски. Недавно наблюдал, как она вручала старосте теплые новогодние носки. Типа проходила мимо, увидела и не смогла удержаться, чтобы не купить их. Стоило видеть лицо старосты, взирающего на красные носки с оленями. Его такой фасон явно не вдохновил. А я вот подарок заценил. Но взбесился из-за его наличия. И почему мне не пришло в голову что-нибудь подарить старосте? Марина, ты чертов читер! Но какой же красивой парой они были бы с Дитрихом… Да что ж такое, почему я не могу отвлечься. Саня, сосредоточься. Полоски сами себя не разукрасят. Только я вновь углубляюсь в сочетание красок, как телефон мой вибрирует, указывая на входящее сообщение. Открываю ВК, в который заставил вернуться Шурика, и не могу сдержать улыбки. Рыжий наконец-то созрел встретиться. После нашего разговора в его твиттере, спустя пару дней, чтобы не палиться передо мной, появилось сообщение: «Не успел я после многомиллиардных пиздостраданий отпустить прошлое, как оказалось, что оно меня отпускать не желает. Понятия не имею, почему я так этому рад». Я воспрял духом, уверенный, что все у меня на мази, вот только на встречу этот пацан никак не соглашался. Я же не мог ему долго и упорно все расписывать в твиттере. Это неудобно. Мне нужно живое общение! Так что он еще не в курсе того, что я собираюсь свести его с батей. Иногда у меня появляются сомнения по поводу правильности моих действий. Не надо лезть в чужие отношения. И бередить старые раны. Но и остановиться я уже не могу. Вошел в раж. Шурик: У меня появилось свободное время. Встретимся сегодня? Да! Да! ДА!!! Саня: Конечно! Я освобожусь из универа после шести. Где и во сколько? Шурик: Ты в политехе учишься? Саня: Да. Шурик: Тогда давай в торговом центре неподалеку от вас. Там есть пиццерия на первом этаже. В семь. Саня: Договорились! — Майский, ты пришел помогать или зависать в телефоне? — слышится раздраженное у меня за плечом. Я вздрагиваю и поворачиваюсь к вечно недовольному Дитриху. — И то, и другое, — ухмыляюсь я нагло. — Тут все периодически в телефон заглядывают, но цепляешься ты именно ко мне. Так бы и сказал, что неровно ко мне дышишь! — кидаю я и получаю неописуемое удовольствие от выражения лица старосты. — Козлина, — бросает он тихо и поднимается выше к группе ребят, обсуждающих костюмы для танца. Так тебе, придурок. Александр Я и раньше знал, что Майский легко заводит новые знакомства, но меня это особо не волновало. Теперь волнует. Каждый раз, когда он лыбится очередной красотке, у меня внутри все горит огнем от неконтролируемого бешенства. Его фривольности воспринимаются людьми не как нечто отталкивающее, а наоборот. Он заводит друзей со скоростью света. И каждому, сука, нравится. Каждому. Даже Боре, который всем руководит. Блядь, как же меня задолбало ощущение бесконечного раздражения, которое не проходит даже в момент, когда я остаюсь один в своей комнате. Я ревную. Понимаю, что это ненормально. Я сам его отшил, а теперь веду себя как гандон. Давай, тряпка, соберись. Майский — последнее, что должно тебя волновать! По крайней мере, не сейчас. Ребята, занимающиеся организацией танца, машут мне, подзывая к себе. Поднимаюсь, стараясь не обращать внимания на согнувшегося над плакатом Майского, когда случайно кидаю взгляд на вспыхнувший экран его телефона. И крыша моя кренится. Какой еще, нахер, Шурик?! Какая еще, нахер, встреча?! Это типа свидание, что ли?! НАСТОЯЩЕЕ СВИДАНИЕ С НАСТОЯЩИМ ПАРНЕМ?! Голос разума сообщает мне, что я долбоеб и что Майский может встречаться с кучей народа без подоплек сексуального характера. Да и с подоплекой тоже может, потому что я хер с горы и не имею права что-то от него требовать. Но сейчас этот голос звучит слишком тихо. По вискам долбят мысли о сраном сопернике, который наверняка утащит Майского в свою берлогу, весело помахав мне ручкой. Я сейчас ебнусь. Завуалированно высказываю свое недовольство. Ответ Майского хуже удара поддых. Вот же блядство! Саня — Ребята, на сегодня заканчиваем, — объявляет Боря, хлопая в ладоши для привлечения внимания. — В пятницу можем себе позволить сидеть здесь не допоздна, — смеется он, не обозначая того факта, что у каждого есть задание на выходные. Мне вот, например, до хрипоты горланить песню и дорисовывать свой кусок фона. И все равно это объявление всех приободряет, включая меня. Не придется отпрашиваться ради встречи с Шуриком. Ребята вокруг начинают активно собираться. Я закрываю краски, аккуратно сворачиваю подсохший фон и укладываю его в тубус. Когда я заканчиваю сборы, в аудитории уже никого не остается, кроме меня — копуши — и Дитриха, в руках которого блестят ключи. Нервно стучит ногой по полу, всем своим видом демонстрируя нетерпение. Я и сам понимаю, что стоит поторопиться, чтобы не опоздать на встречу с Шуриком, но не могу себе отказать в удовольствии побесить старосту еще немного. Через десять минут я полностью готов. — Покеда, — кидаю Дитриху, спускаясь вниз и проходя мимо него. — Спешишь куда-то? — раздается за спиной. — Ага, — киваю я. — Куда? Не твое собачье дело, пусть твой вопрос и делает меня счастливым. — На важную встречу, — заявляю я, цепляясь за ручку, но открыть дверь не успеваю. Рука Дитриха, возникшая у меня перед носом, толкает ее назад. — Не ходи, — слышу я тихое. Дитрих стоит у меня за спиной. Настолько близко, что затылком я чувствую его горячее дыхание. — Херни не городи, — морщусь я, дергая дверь на себя сильнее. Дитрих в ответ с такой же силой давит на нее, вновь захлопывая. А затем в замке оказывается ключ, который он ловко проворачивает, запирая нас в аудитории. Нихера себе — поворотец. В любое другое время я был бы счастлив до жопы, но сегодня у меня действительно важная встреча, чтоб тебя, Дитрих! Он молчит. И я молчу. Оба мы стоим молчим. Надо бы повернуться и высказать в его наглую рожу все, что я думаю о его поведении, но… Мне почему-то страхово. Ну не убьет же он меня, в конце концов. Не убьет. Все равно ссыкотно. Гнетущее молчание затягивается, учитывая, что я упрямо втыкаю в дверь, а Дитрих настойчиво дышит мне в затылок. Мы так до утра простоять планируем? Мне вообще-то надо идти разруливать батину личную жизнь! Это для меня слишком важно! Так что беру волю в кулак, набираю в легкие побольше воздуха, натягиваю на мину невозмутимую улыбочку: — Знаешь чт… — выдыхаю я, поворачиваясь к старосте. Договорить, впрочем, не успеваю, тут же оказавшись прижатым к двери. Тубус и рюкзак, покоившиеся на правом плече, сползают на пол. Губы горят от болезненного поцелуя, подавляющего мое желание выговорить старосте о наболевшем. Мне, конечно, лестно… Но я не собираюсь стелиться перед тобой каждый раз, когда тебе приспичит. Наверное. Я еще окончательно не решил. Упираюсь руками в широкие плечи Дитриха. Пытаюсь его от себя отодрать. Бесполезно. Ебаное дежа вю, серьезно. Откуда только в нем столько дури? Его язык заталкивает мой собственный в глотку, видимо намекая на то, что мне лучше бы помолчать. Мычу, пытаясь донести до него, чтобы он отвалил. Действие, конечно, безрезультатное. А ситуация накаляется. Я, естественно, возмущен происходящим до глубины души, но было бы глупо скрывать, что мне всё это нравится и возбуждает. Не очень я, по-видимому, здоровый чел. В больничку пора. Поболтать по душам с психотерапевтом. Ставлю сотку, что проблему найдут в моем детстве без матери. Холодные руки распахивают мою куртку и проникают под футболку. Так, блядь. ТАК, БЛЯДЬ! Дитрих, чтоб тебя! У меня уже запястья устали от попыток отодвинуть старосту от себя хотя бы на миллиметр. Можно прописать ему в бубен, но это уже последнее дело. Мы же люди цивилизованные. Иногда. Стараюсь отвернуть голову, за что меня награждают не сильным, но ощутимым укусом. Паскуда, отпусти меня! Чувствую себя неожиданно беспомощным. Какого хера. Отодвинься! Хватит меня лапать! Совсем крыша поехала?! Ну не здесь же, скотина! НЕ ЗДЕСЬ ЖЕ! И не сейчас! Уф-ф-ф… Выбиваюсь из сил. Я настолько привык плыть по течению, что просто не подготовлен к долгоиграющим сопротивлениям по всем фронтам. И я сейчас говорю не о физике. Прицепись ко мне левый мужик, и я бы уже повыбивал ему половину зубов или прописал коленом по яйцам. Здесь все просто. Но с Дитрихом-то все сложнее. Непросто отказываться от того, чего хочешь, даже зная, что это временно. Силушки воли не хватает настаивать на своем до последнего. Я и сам не замечаю, как руками, которыми до того так активно впивался в плечи Дитриха, обвиваю его шею. И даже не для того, чтобы его придушить. Мои хлипкие баррикады напускной принципиальности рассыпаются в пепел. Шурик, если подумать, может немного и подождать, верно? А Дитриху только этого и надо. Чувствую, как его холодные пальцы добираются до пирсинга на сосках. Блядь. Вздрагиваю, ощущая резкий проникающий холод, перемежающийся с удовольствием. По телу пробегает дрожь. Я машинально опускаю руки вниз и цепляюсь пальцами за ремень Дитриха, прижимая его к себе еще ближе. Я не рассчитываю на что-то большее, действую на голом инстинкте, смутно соображая, к чему это может привести. Но на старосту это действует эффективнее толчков в плечи. Он резко от меня отстраняется и смотрит вниз, затем с немым вопросом поднимает глаза на меня. — Чего? — выдыхаю я сипло, резко убрав руки с ремня. Староста не удосуживается мне ответить. Лишь неожиданно вцепляется мне в бедра и поднимает над полом, продолжая прижимать к двери. Рефлекторно, чтобы не упасть, скрещиваю ноги у него за спиной. — Стопэ, — меня накрывает легкая паника, а Дитриху хоть бы хны. Одной рукой удерживая меня на весу, второй вновь ныряет под футболку. Моя попытка увернуться от поцелуя заканчивается ощущением его губ на шее. — Дитрих, блядь! — шиплю я. В новом положении сопротивляться еще сложнее. — Притормози, идиотина! Пирсинг оставляют в покое. Неужели услышал меня, наконец? Аллилуйя, сука. Но не успеваю я выдохнуть с облегчением, как староста, подхватив меня за бедра обеими руками, перетаскивает мое несчастное тело на ближайшую парту. Пикнуть не успеваю, как я уже лежу на ней. А Дитрих, все еще оставаясь между моих ног, расстегивает ширинку на моих джинсах и цепляется за петли для пояса в намерении стянуть с меня все лишнее. Вот это сейчас невъебенно опасно! Ох черт, ох черт, ох черт! Доигрался, Майский! Довыебывался! …Дверь в аудиторию дергают с внешней стороны, заставив нас с Дитрихом обоих подскочить на месте. — Неужели все ушли? — слышится женский голос. — Блин, я там шарф забыла. — Да нет, свет же горит, значит, там кто-то остался, — слышится второй. Мы с Дитрихом переглядываемся. Я пытаюсь подняться, полагая, что и староста последует моему примеру. Но он толкает меня обратно на парту, наклоняется и проводит языком по пупку. Я, вздрогнув, зажимаю рот дрожащими руками. Какого хера, блядище, ты делаешь? — Дерни еще раз, — советует второй голос. — Может, заело? Дверь-то старая, как мир. Девчонка, которой именно сегодня приспичило забыть шарф, прислушивается к совету и дергает дверь. Грохот стоит на всю аудиторию. Кажется, дверь сейчас от такого натиска рассыплется в труху. Девчонка, видимо, готова жизнь положить, но вернуть шарф. Я в панике. Запускаю пальцы в волосы старосты, пытаюсь высвободиться из его захвата. Дитрих не реагирует. Он занят оставлением засоса на моих ребрах. С каких пор ты у нас такой похуист, чтоб тебя?! — Наверное, закрыли и забыли выключить свет, — раздается новое. — Пошли, сгоняем за ключами. — Ты иди, а я здесь подожду, — слышится первый голос. — Я что тебе, девочка на побегушках? Тебе надо, ты и иди! Пойдем, спустимся вместе, и я подожду тебя на крыльце. Слышу удаляющиеся шаги и выдыхаю с облегчением. Пусть и небольшая, но нарисовалась фора. Осталось скинуть с себя старосту. — Дитрих, — шепчу я, извиваясь на парте. — Ты, блядь, совсем с катушек съехал? Слезай с меня! Немедленно! Он вздрагивает и лупит на меня свои светло-голубые глаза сквозь толстое стекло очков. И выглядит неожиданно растерянным, если не несчастным. — Не ходи, — выдает он неожиданно. — Чего? — не врубаюсь я. — Неужели так сложно потерпеть пару лет? — ЧЕГО? — я вообще не догоняю, о чем он. — Но сейчас не ходи… — Да куда не ходить-то?! — На свидание. Я зависаю. Серьезно? Я бы повыебывался, да времени мало. — Какое, нахер, свидание? — недоумеваю я. — Я видел. Неспециально. У тебя в телефоне. Какой-то мужик, — выдыхает Дитрих отрывисто. Человеческая речь ему сейчас дается с большим трудом. — Да не свиданка это, — бормочу я, наконец-то из лежачего положения переходя в сидячее. — С чего ты вообще взял? — Не ври, — настаивает Дитрих. — Я и не вру. — Я видел переписку. — Тебя мама не учила, что чужие чаты читать нельзя? — Я случайно. — Ага, как же. — Не ходи, — настаивает он, больше не кидаясь на меня, но и не давая слезть с парты. Все еще стоит между моих ног, уперев руки в деревянную поверхность по обе стороны от меня. Смотрит прямо в глаза. — Я же сказал, что это не свиданка, — морщусь я, отталкивая парня, все же вставая на ноги и начиная лихорадочно застегивать ширинку. — Нахер я вообще кому сдался, — рычу я раздраженно. — Мне пора, — кидаю я, поднимая с пола рюкзак и тубус. — А тебе бы, братишка, разобраться уже, чего ты от меня хочешь. Поворачиваю ключ, распахиваю дверь и выхожу из аудитории. Ощущения смешанные. Я вроде бы счастлив. Но в то же время настроение в дерьме.