в ней не было уже той наивной девочки, она выглядела ещё взрослее, чем кажется.
ㅤㅤㅤ ㅤ ㅤㅤஜ═════════════════════ஜ۩۞۩ஜ═════════════════════ஜ
Когда она уже оказалась в карете, Лидия уложила аккуратно её головушку, ласково убирая пряди волос из распавшейся прически. Ею были замечены ссадины, следы от удушья, разорванное белое, словно жемчуг платье. Крепачка в свою очередь заворочалась, отчего почувствовала боли в низу живота. — Малышка ... — застонала еле слышно от боли, сцепляя зубы. Шефер это слышит, понимая, в каковом состоянии находится эта хрупкая девица, уничтоженная внутри.воспоминания.
Хотя и первый брак купчихи первой гильдии не был самым счастливым. Её муж — Михаил Хомеко. Киевский губернатор. Был невероятно красив, обаятелен, выглядел добропорядочным офицером. В один прекрасный момент, именно перед свадьбой уставился на весь Киев огромным скандалом. Он состоял в любовной связи с женой штабс-капитана во времена Кавказских войн. Лидди сию правду пропустила мимо ушей, как её бывший выразился, мол он не при делах, а она сама. После свадьбы, ровно через месяц стало частое посещение дам, причем время с ними весьма забавно, вовсе не скучая, пока молодая жена, коя имела при себе аристократические манеры выжидала своего "верного" мужа, проливая слёзы. Однажды, её отец приехал навестить свою ненаглядную и родную кровиночку, бросилась которая в омут слепой любви. Иван Шефер — тот самый, который воспитал свою единственную и ненаглядную дочь, всячески стараясь уберечь от всех приключений в этом "прекрасном" мире, славящийся несправедливостью и жестокостью своей. Он увидел слезы дочери и её ладошку, под которой скрывался синяк, нанесенным супругом. Этот "благородный" супруг развлекался с крепачкой, пока тот с ноги не открыл дверь и не оскорбил ту девку, выгнав из кабинета. Она выбежав, отец Лидии схватил за шею, ударив так же, как он в свою очередь его дочь. — Ты поплатишься за страдания моей дочери! — буквально выплюнул эту фразу помещик, глядя на него выпученными глазами. Казалось, он раздерет своего "любимого" зятя. В следующий день вся новость, о разрыве брака Лидии и Михаила Хоменко знал каждый уголок, но после этого несчастного рока, мадам осознала, что их брак — настоящая ошибка. Шефер вытирает свою слезу со щеки, продолжая ласково проводить по волосах милейшей Китти, коя умиротворенно лежала на её коленках. Никто не мог подумать, что Лидди может быть такой чуткой и хорошей женщиной. Весь двор дивился, когда хозяйка своего же имения приказала отнести в просторную комнату. — А ты, — взглядом своим пронзающим указала на Ирку, коя рядом стояла с госпожой. — Сходи за Прасковьей в село, пусть осмотрит! — Слухаюсь, пани. — Ирка, приседая в поклоне немедля покидает роскошную гостевую комнату имения Шефер пошла исполнять приказ хозяйки, зная, что будет за непослушание, лучше не выводить мадам из себя.***
Ольга, сидя за своим рабочим столом обучалась управлению поместьем, читая кое какую литературу по данной тематике. Распущенные волосы, черный бархатный халат, расшит который был многочисленными узорами и родительское украшение — кольцо. Единственное, чего никогда не снимала из себя молодая панна. В душе, у молодой девицы присутствовала тревога, пронзающая сердце. От воспоминаний в доме Решетникова, а точнее от увиденной картины ею всю колотило, стремясь, как можно скорее спасти несчастную от рук тирана. Судя по слова челяди людской, коя проживала и работала на сего садиста не только та страдала. Многие тела были выброшены либо в лес — это только в лучшем случае. Мертвые девицы плавали и у водопада, находящийся на окраине самого Нежина. Где они сейчас? В глубине реки или же плывут по течению целую вечность, чтобы ветер от боли разрывал все вокруг, а воды поднимались и утопали всех и вся? Эх, жизнь ... Красивой и роскошной жизни всем-то хочется, но не всем это суждено. Часы прозвенели девять вечера, а на пороге стояла крепостная, на которую панна Родзевич взглянула с интересом, без всякой злости и холода, лишь улыбаясь краешками губ спросила у худощавой и высокой девчушки. — Ты чего-то хотела, Агафья? — Панночко, — с улыбкой начала крепостная. — Вам надобно чего? Вы почему такие грустные, Ольга Платоновна? — Сердце мое не спокойное, Агафьюшка, — горько улыбнулась Родзевич. — Девица одна не оставляет в покое, меня вот что беспокоит: воспитана, как благородная, а тут вдруг продали такому тирану страшному? Видела бы ты её, избитая, измученная вся. Спасти её хочу, но вот Егор Кузьмич все равно стоит на своем. — по своей старой привычке, когда мадемуазель начинает нервничать сжимает свою руку в кулак до хруста костей. — Полно вам, хозяюшка, — успокаивает её молодая крепачка. — Все будет хорошо с этой девушкой, вы боритесь за наши права — это хорошо, но не берите все близко к сердцу. — Агафья, — обратилась к ней Оля, жестом руки приказывая ей помолчать. — Приготовь мне чай успокоительный. Постельное белье сменила? — Да, Ольга Платоновна. Ваш чай будет готов через пару минут. Пожелания молодой хозяйки было исполнено за полтора часа, а через некоторое время Ольга и вовсе отбыла в царство Морфея.***
Григорий сидел в своем кресле, кое находилось в его же покоях, в руках держа сигару. Он ничего не соображал, единственное, о чём мыслил господин молодой — о ней. Вдохнув вновь тот клубок дыма откинул голову, выдыхая облегченно. В покоях оказалась девушка, в коей опять увидел её. В этом же платье цветочном, распущенные волосы, улыбка нежная и яркая без какой-либо фальши, присущая которая была дворянками, которые думали только о красивых пышных платьях и поболтать на очаровательном французском языке. Червинский осматривал Китти с ног до головы, которая сейчас улыбалась, скромно глядя на него и щечки заливались пунцевой краской. В голове простого смертного, страдающий от горя и несправедливости заиграла мелодия любимого романса той, ради которой готов все поставить на кон, проиграть в карты все, что принадлежит Червинским. — Иди, иди ко мне ... — призываетеё к себе, затухая сигару в пепельницу, а та в свою очередь исполняет прихоть барина и одним резким движением садит на руки девушку, коя выступала в обличи родной и никем незаменимой Катенькой. Целовал в шею, лицо, вдыхая запах свежего молока. Сердце его пело, ведь воспринял ту девку не за ту, о ком думает всегда. Всю свою жизнь. — Катенька. Катюшенька моя. — нашептывал свою мантру на ухо ей, не подозревая, что это не его родная женщина, с коей мечтает построить крепкую и дружную семью. — Ах ... — простонала крепачка, после чего обхватила шею руками своими. Он же отстранился резко, моргая глазами по-несколько раз. Брезгливо её оттолкнул и сам подрывается с места, хватая за горло эту худощавую девчушку, на её глазах цвета аквамарина наворачивались слезы. — Вон пошла, дура! — прорычал ей в лицо тот, отталкивая к самой стенке, отчего в слезах вся выбежала из комнаты. Своей тростью он разгромил вазу, перекинув некоторые книги, кои находились в его же опочивальне и сидел на полу, держа дагерротип Вербицкой, на котором осталась пролитая слеза Григория. Нашептывая свою мантру "я верну тебя, ты будешь со мной ... " И на секунду ему показалось, что девица изображенная на портрете моргнула и улыбнулась детской улыбкой. В голове его звучал романс " соловей мой, соловей ... "***
Как и приказала Лидия своей крепостной сходить в село за лекаршей, так она и пришла, в очередной раз исполняя приказ своей хозяйки. Прасковья не была молодой женщиной, но и не старушкой вовсе. Ей было близ сорока-сорока двух лет, выкормив троих детей, кои работают на панщине у разных хозяев. Женщина, попросив у мадам Кадошниковой подождать у двери, Лидди решила не противиться, поскольку это будет пустой тратой времени. Выйдя из комнаты, мадам столкнулась со своим супругом, коему уже донесли, что сейчас находится лекарша приведенная по прошению купчихи. — Дорогая моя, — целуя руку и лоб своей жены обратился Данила. — Что происходит? Почему тетка Прасковья тут, что случилось? — с неким недоумением в голосе задал вопрос начальник Нежинской жандармерии. — Эх, муж мой, — томно вздыхает Лидди, пытаясь унять свою дрожь и волнение. — Было бы все так просто, как кажется сейчас, а если Григорий узнает, шкуру спустит в первую очередь с нас. — Лида, меня твой тон пугает. Говори наконец-то, что произошло? — Я Катерину нашла, выброшенную в лесу, — нашла смелости в себе ответить законному супругу. — Избитая до полусмерти, ожерелье покрыто кровью, следы от удушья остались ... Садист он, нечего сказать. — Погоди, — моргает Данила. — Я же договорился с господином Решетниковым, что утром я заберу Катю к нам, а Гришку сам должен привезти. Он пообещал сдержать свою клятву ... Черт! — нервно выплюнул Кадошников, нервно крутя свое кольцо на мизинце. — С ней что-то серьезное? — Она беременна, — без лишних пауз ответила Шефер, на лице было заметно волнение за жизнь несчастной измученной крепостной и младенца не рождённого. — После таких регулярных избиений вряд-ли ребенок выживет. — Значит пора начинать следствие, — выпалил из уст решение свое. — Пока что, неофициальное. Тайные допросы, поиски доказательств, вообщем не мне тебе говорить, Лидочка. Слегка приобнял свою жену он, поглаживая голову, одновременно думая, что же Григорию сказать. В сердце присутствовала необъяснимая тревога, зная характер его друга никого в покое не оставит. Данила в большой мере почувствовал виноватым себя пред своим другом, братом, который всегда во времена Крымской войны вытаскивал изо всякой беды. Начальник жандармерии до последнего помнил, как радовался за Гришу, когда дали ему звание штабс-капитана, ведь по мнению мужа богатейшей купчихи, заслуживал этого ещё больше чем все товарищи того полка. Когда сельская знахарка вышла из гостевых покоев, Кадошников выпустил из объятий свою жену, обращаясь к той женщине. — Прасковья, говори, не умалчивай ничего. — Ой, Даниил Васильевич, даже не знаю с чего начать, — вытирая руки полотенцем обратилась к ним. — Девочка бедная, избитая вся, кровотечение дважды открывалось. Беременна не больше месяца. Сильные разрывы, видимо насиловали каждый Божий день. — А кто будет у нее? — ставит вопрос Лидия. — Девочка, но ей нужен покой на протяжении всей беременности. Если встанет с постели, кровотечение опять откроется и дитя не выживет. Через некоторое время, как поблагодарили женщину она ушла обратно в село. Тем временем муж Лидии ушел работать в свой кабинет, а та в свою очередь прошла в комнату к Вербицкой, лежащая на кровати, не шевелясь. Она спала, но беспокойно. Головою вертела на все стороны. Ей снились те вечные покои с мрачными стенами, избиения, эта его триада постоянная об скорой смерти нищей. Сколько раз пыталась убежать, ничего не помогало. Шеферчиха своей рукой провела по волосах Китти, отчего сразу же открыла глаза и начала рассматривать здесь все вокруг. — Где я? — испуганно спросила Катя, кутаясь в одеяло, пряча свой взгляд. — Тихо, Китти, ты в моем доме. Я — Лидия, — с некой заботой погладила по голове Вербицкую, успокаивая её. В глазах крепостной, воспитанная, как барышня голубых кровей читался страх. — Что со мной произошло? Я только помню, что меня избили ... — сквозь слезы начала говорить Катерина, глядя на купчиху. — Ну-ну, — большим пальцем вытирает слезы хозяйка. — Не плачь, ты в безопасности, я не отдам тебя ни при каких условиях. Я нашла тебя в лесу, когда с управы возвращалась. Ты беременная и у тебя родится девочка, однако нужно поберечься. — улыбнулась краешками губ Лида, посмотрев на свою собеседницу, коя держала руки у своего животика, будто защищая свою девочку, к тому же, Вербицкая придумала имя для дочери, кою непременно поставит на ноги. — Ты хочешь оставить этого ребёнка? — неожиданно спрашивает мадемуазель, смотря на несчастную пронизывающим взглядом. — Да. — без лишних раздумий ответила ей Катя, кладя свою маленькую ладонь к ещё вовсе плоскому животу, поглаживая его в мыслях своих представляя, как будут жить беззаботной и счастливой жизнью. Своим сердцем чувствовала, что дочь родится у нее и все догадки были подтверждены словами Шефер. — Ведь это ребенок от насильника, а если вырастит таким, как он? — в голосе Лидди прозвучали ноты переживания не только за неё, но и за этого младенца не рождённого. — Я люблю этого малыша. И он вырастет настоящим человеком.***
утро.
Данила, находясь в своем кабинете готовил кое-какие бумаги, дабы разослать приказ всем жандармам, дабы начали вести тайные допросы крепостных, коими управляет сам Решетников. Тем самым тираном, искалечив жизни тысячи девиц. Им такое зверзкое желание буяло или хотел показать место девушкам несчастны, коих считают и без того скотами. С роду такого не было, чтобы вот так беспощадно лишали жизней девиц. Хотя в истории, ещё при Екатерине второй, через шесть лет, как та заняла престол прозвали Великой дворянка беспощадно губила жизни сотни крепостных. Величали Дарьей Салтыковой, в народе прозвавшие "людоедкой", но приветствовали, как Салтычиху. Годами шло следствие, не могла правительница Российской державы вынести окончательный приговор, как писано в дворянском сословии, ни в коем случае нельзя казнить дворян, ведь интеллигенция восстанет и пойдет против правительства Российского. Через время приняла таково решение: лишение дворянского звания, запрещая упоминаться фамилией своего мужа, пожизненное заключение в тюрьме и без света, разрешая его только при употреблении пищи и разговора с начальником караула и монахиней. — Даниил Васильевич, вызывали? — входя в его кабинет переспрашивает один из жандармов. — Вызывал, Илья, вызывал, — вздыхая произносит свой ответ, указывая рукой на кресло, находящееся тут. — Дело к тебе есть и очень деликатное, только на вас могу положиться, Илья Алексеевич. — Что произошло, господин начальник? — интересуется мужчина тех самых годов, что и сам Данила. — Недавно поступила жалоба на помещика Решетникова Егора Кузьмича, уже не только в дворянское собрание вызывали, но и к нам пишут заявление. Нужно, чтобы не узнал сам он: проводите тайные опросы, ищите тела тех девушек, улики, все что угодно. Мне нужны основания, дабы арестовать его. — Но как это сделать, Даниил Васильевич? — удивленно спросил темноволосый мужчина с глазами сероватого цвета. — Сколько времени прошло, кто его знает где тела эти, боюсь это невозможно. — Ты мне будешь ещё говорить, что возможно, а что нет? — неожиданно повышает голос начальник Нежинской жандармерии. — Прочесать леса, кладбища, все что угодно! Доказательства должны лежать на столе! — ударяя ладонью по столу промолвил ответ свой нервно. — Иначе вынужден объявить выговор! Тот встав со своего места, склонив голову и послушно пошел исполнять приказ главного в той жандармерии, а сам Кадошников нырнул в размышления, как же объяснить Григорию о нахождении Катерины в их же имении.***
Григорий восседая в гостиной решил полистать газету, отпивая свое кофе. Он опять выглядел уставшим, успел сорваться на лакею, что и донесли Петру Червинскому — главному человеку, ставший причиной страданий своего сына. От нервов своих чашкой швырнул, но она была пуста и ничему не угрожало. На грохот прибежала девка, коя мигом убрала и ушла, лишь бы молодого барина не злить. Старший Червинский уже переступил порог гостевой комнаты, одним жестом приказывая закрыть дверь, после чего обратился к сыну. — Я поговорить с тобой желаю, — неожиданно начал Петр, поглядывая на сына, который внешне за это время очень изменился. — О чем? — охрипшим голосом поставил вопрос Гриша, потирая свою рукоятку трости по старой привычке, когда нервничает. — Опять жизни поучать? Я уже поучился, того мне хватило. — Хватит уже страдать, Гриш, — слегка улыбнулся уголками губ помещик, глядя на него. — Жену найди наконец-то. Вон, Наталья Дорошенко, чем тебе не красавица? Дочь помещика Платона Родзевича — Ольга? В конце концов, не на Катьке же мир клином сошелся. Младший Червинский прям полыхал от ярости из-за сказанных слов. Он же быстрым движением оказался напротив своего отца, схватывая за ворот его рубахи, вовсе не обращая внимания на то, что за дверью стоит Павлина, сердце которой кровью обливается и каждый Божий день умывается горько-солеными слезами. — Да что ты вообще понимаешь, отец? — прошипел свой вопрос Григ, у которого слезы навернулись. — Ты любил хоть когда-нибудь по-настоящему? Ты же матушку погубил, жизнь Китти сгубил, а это единственное, что осталось в память о матушке. Я любил её всегда, ты это понимаешь? — уже чуть не крича говорил это все, горе им овладело. Те крики услышала Лариса, не обращая внимания на кухарку, коя закрыла рот рукой от удивления. Паныч любит Катерину ... Значит все время скрывался ранимый и нежный мужчина, который чуял беду? Яхонтова в том решении впервые не поддержала Петра, лучше бы разрешил быть счастливым своему сыну, не мучая сердце несчастное. — Ты ... — шипит старший пан, хватая так же за ворот рубахи Грига. — Да говори что угодно, папа! — злостно выплюнул он. — Я люблю её и всеми способами я добьюсь вольной, а если надо, в суд пойду! И дом то мой, ты здесь никто! Катерина нарушив указания той лекарши, выбежала из поместья Шефер, идя через леса ... Она не обращала внимания на боли, ей хотелось бежать. Вера в чудо покинула её. — Анечка, потерпи, придем за спасением к одному человеку и все станет на свои места. Слеза скатилась по щеках, надежда в сердце её присутствовала. Он должен их спасти.