Перепутья судеб

      Берет в свои маленькие и нежные ладони руку, чуть сжимая запястья. Проводит ногтём по ранам, стараясь не нажимать на порезы достаточно сильно, хоть и пухлые пальчики немного трясутся, от чего легко проходят болевые импульсы.        Вздыхает и прижимает кисть к щеке, оттягивая чуть ближе к ней, заставляя вдохнуть блуждающий аромат мыла. Чистая, мягкая кожа, небольшие волоски на которой создают ощущение, будто руку прижали прямиком к подушке.       Ведёт вдоль, плоть к плоти, будто Мы сливаемся в единенье, но единенье платоническое, почти братское, единенье, которое снисходит к парам, что живут с полвека.       Спокойная, и всё же кокетливо озорная, она склоняет голову, стараясь отвлечь игривым поцелуем. Почти давит, заставляя отречься от тяжести и позволить себе страсти и влечения. Обычно, это легко действует, но сейчас слишком устал и считай, что желаю лишь с неё лишь простой ласки.       Не отчаивается, не убирает губы, вместо этого продолжая легко ощупывать вены, будто отслеживает пульс, как делает врач.       Смешалась нежность, забота и попытка словно утешить горе, из-за которого и пришлось пройтись иглой, а позже и ножом прямиком по голубым ручейкам на руке.       Для неё всегда жизнь, возможность вдохнуть капли утреней росы из свежего воздуха и улыбнуться солнечным бликам на ногтях — высшее благо, которое никто не должен хотеть потерять. Смерть лишь естественный переход к новому приключению, поэтому и бояться её не нужно...       Отчаянных, кто сам выносил строгий вердикт другим или накладывал руки костлявой старушки к себе на плечи, она презирала. Вздёрнутый носик кривился в почти что презрении, когда до неё доходили слова о человеческой жестокости и безрассудстве.       И, хоть сменяясь на простое осуждение, она им сочувствовала.       — У тебя так быстро кровь бежит. Они заботятся, видишь? Они любят тебя, и я вместе с ними. Живи, живи ради тех, кем ты любим и кто любим тобою.       Фибры души впитывают каждое слово тонкого голоска, сейчас немного хриповатого. Будто кожа пару минут назад, она рвется между желанием утешения и чем-то большим, совершенно приземлённым желанием, но кто мы, люди, перед судом природы? Лишь псы, что в итоге либо сытно поедят, либо будут избиты лицемерием на холодном снегу, проливая последнюю кровь от удара.       И она решается. Конечно, дама должна пожаться для вида... Её воля к решимости, её философия высоты уз, перебивают сомнения.       Легко, без напряжения, толкает ладонями в грудь; падает на кровать, совершенно не понимания, чего же дорогая желает.       Она сама припадает рядом.       Она легко прижимается ухом, прямиком к сердцу.       Она легко улыбается, на щеках выступают узкие ямочки.       Она резко тянет лямки своего платья вниз, совершенно не смущаясь реакции. Женская неразвитая грудь, чем стыдоба?       Она прижимается ей прямиком к груди близкого, почти родного человека. Два сердца бьются, словно вода сливаются вместе. Один звук, один удар.       — Теперь ты чувствуешь лучше? Мы вместе. Я не оставлю тебя. Я люблю тебя.       Унисон неравного сердцебиения.