Перепутья судеб

      Спокойствие и тишина; лишь трекотание безразличных мне кузнечиков разрывает, но в сию же минуту дополняет атмосферу. В сон не клонит, веки попросту размыкает некая невиданная сила. Я прислушаюсь к своему amor fati: уснуть не могу, значит и не нужно. А ситуация стара как мир, одну ночь не страшно уж и поразмыслить. До встречи с Ней позволял подобное баловство неделями или месяцами.       Лежал на грубом камне или ледяной земле до проходящих через проклятье ударов по почкам и попросту отдавался течению разума.       Так сделаю и сейчас!... А Она пусть спит. У меня в руках, иногда пропуская по зубам мягкие локоны, что рвутся моментально, и морщась от холода.       Будь у меня возможность, то как рыцарь из тех романов, на подобие Дон Жуана (нравятся ли ей такое? Наврядли) понёс в руках, да и её подобно ангелу лёгкость, около восьмидесяти восьми фунтов, я считал, позволяют. Но она непреклонна, а шея ее вздымается гордо над вздернутым воротничком. Болтается по лесу, собирая каждый цветочек, что сразу отмирает в руках, а при виде деревень накидывает плащ до глаз и мельтешишь босыми ножками.       Проходим мы, словно солдаты в оттепель, по половине моего стандарта. И ночуем в итоге в местах, как это. Противная, ледяная и пустая церковь, явно построенная во время моих первых скитаний, узнается глазу средневековая массивность.       Кровать соорудили из двух лавочек перед ветхим алтарем, нашли старые пыльные тряпки да укрылись. Достаточно брезгливо, но кому тут привыкать? Нам совершенно уютно, пока можно хоть как-то скрыться от холода и дождя за стенами.       Ей, по крайней мере, точно. А меня же смущают взгляды. Они повсюду, они осуждают.       Камень, но страшно, будто сами Боги взирают на нашу греховность. Двое проклятых, что лишь хотят временного пристанища. Мы будто прокажённые, хоть наши тела и нетленны.       Мы будто убийцы, нет, хуже!, еретеки, даже если для верха так и есть. Но и она, и я, молились слезно, когда нужна была помощь. . . А сейчас, сила Богов лишь выдумка: они несправедливы и только нежатся в своей зависти. Они, как короли и придворные. Кичатся властью, данной им людьми же. Но и власть ведь баснословна...       Я раздумываю о Богах, а их взгляды даже из отвращения не уходят. Руки обветшалых статуй тянутся и венцом обвивают моё лицо, будто говорят «Смотрите, люд! Он прокажён душою».       Отойдите. Заразитесь чернотой.       Не троньте её хотя бы.       Ведь и правда. Они могут законно удушить меня, но Мавис, любопытного ребенка, малышку! Да, ей двадцаток с лишним, но игривая девочка ощущается мне, как в нашу первую встречу.       Непорочная.       И мне стыдно, что такую светлую душу по моей глупости замарало черным клеймом.       Она, хоть и порицает себя убийцей, слишком мила для того, чтобы быть проклятой.       И сейчас, она спит, немного морщится и... таращится на меня.       Ох.       Я разбудил её.       И правда, моё тело бьёт лёгкой дрожью.       — Зереф? Давай, иди согрею, — она обнимает меня за шею и чуть прижимает к себе, ближе. Мне становится совсем легко, и я оставляю на её порозовевшей щечке поцелуй. Нежно и хорошо.       — Они смотрят на нас, они осуждают. Но не поддавайся их глазам, Зереф. Они ничто, они камень. Они просто завидуют твоей душе.       Её мягкий шепот обволакивает меня в кокон; ритмы души скачут то нотам моего простого счастья. Я, одинокий волк, вымерзший сердцем от метели, нашел свою хозяйку, став её верным псом.       Я люблю...       Обнимаю и руками глажу по волосам, успокаивая себя простыми прикосновениями.       — Капельку заботы, и даже злому темному магу станет легче, — говорю это, пока мы тихо лежим и смотрим в небольшую пробоину на старой крыше, из которой льется свет от звёзд.       Она резко встаёт и отбегает от меня, ножками мельтешит по холодному камню.       Резко приподнимаюсь и удивлённо гляжу вслед. ( вперёд на встали мысли, что ты решила, глупышка, от меня убежать, но я быстро их отбрасываю, слушая рационализм. )       — Зереф, иди сюда! У меня идея! — она легко выкрикивает подобное, пока сдирает старую ткань с алтаря и статуй. Зачем?       Из интереса иду ближе и ловлю её своими руками в объятьях.       — Подожди. . . Сейчас всё будет. Она накидывает мне на голову черную ткань, а сама продолжает носиться со светлым шелком, что дополняют её образ почти Богини.       Её ручки ловко рвут сразу отмирающие цветы, что проросли на окнах из грубого камня, оттирают лики фресок и икон. Она действует быстро.       Она приносит мне пару увядших одуванчиков и булавку, набрасывая на плечи ткань, что предоставила ранее.       Сама же в ответ надевает своеобразное подобие фаты и колдует иллюзию венка.       В её руках две свечи, одну из которых она просит меня зажечь ей. А потом и себе.       И, я кажется понимаю, к чему она клонит.       Она ловко скачет ножками до алтаря, вставляет свечу у иконы и, по её лицу я вижу, из игровости переходит в серьезность.

      ‹‹ С благодатью, посланной в венчании, то же самое, что и с благодатью крещения. Священные узы обвивают наши сердца ››.       Пока она крестится и припадает в некотором смятении перед Богами, я думаю.       Я, впрочем, никогда не верил.       Боги слишком рано отказались от меня, чтобы мы были с ними дружны.       Да и сейчас для меня всё это таинство лишь одна из её игр: не первая, и не последняя.       Но отчего так бешено колотиться сердце. Отчего я чувствую себя последним козлом отпущения, когда вижу, как её спокойное блаженное лицо поворачивается ко мне ближе? Она нежно приподнимает губы выше, а я сжимаюсь. Я силён, но слаб перед тем, что сильнее.       И я иду к ней.       Подхожу и сажусь на колени, падаю прямиком к тёплому стану и начинаю рыдать.       Искренние слезы, слезы моей скрытой слабости падают на её светлое платье и волосы, стекая влагой вдоль груди.       Вина, за что-то непонятное, спускается вдоль головы и по спине, пока я ставлю свою догорающую свечу рядом с её.       Я шепчу ей обет верности и вечной любви.       Она крестит меня двумя пальцами и улыбается.       На секунду мне кажется, что её лицо повзрослело.       Она взяла моё откровение в грехах, она видит моё покаяние и исповедь.       Я обвенчен ни на деве, ни на фее. В прекраснейшую из женщин Боги избрали ангела.       Я оставляю на её губах лёгкий поцелуй, пока руки статуй указывают на нас. Уже с радостью и молчанием.       Тишина.