***
— Быстрее, Аликс! — Маринетт щелкает кнопкой секундомера, и стрелки на циферблате замирают, показывая, что за последние недели тренировок результаты будущей героини практически не изменились. Подруга обессиленно падает на траву рядом с Маринетт, и это первый в жизни Аликс случай, когда она устает настолько, чтобы вместо обычного «да легко!» молча скрестить руки, прося о тайм-ауте. Маринетт не отказывает только потому, что видит на другом конце дорожки Адриана — значит, они тренируются дольше, чем им обеим казалось. — Времени у нас в обрез, — произносит Маринетт, опускаясь на траву рядом с Аликс, и достает из кармана еще одни часы, которые, на минуточку, и не часы вовсе, а Камень Чудес. — К началу учебного года он должен быть у тебя, иначе наш план пойдет коту под хвост. — Не худшее место, между прочим, — произносит Адриан деланно-оскорбленно, и Маринетт испуганно вскрикивает, подскакивая на ноги. — Не смей больше так подкрадываться, — просит она, вскинув палец, и взгляд Адриана настолько быстро и красноречиво бегает между кончиком пальца Маринетт и ее губами, что Аликс чувствует себя лишней. Эта парочка точно сведет с ума ее и всех окружающих… «И почему они до сих пор не встречаются», — хочется спросить ей, но она знает: Ледибаг не одобряет вмешательство в чужие секреты, тем более — в свои собственные. А если подозрения Аликс подтвердятся и окажется, что она влезла в дела не только Ледибаг, но и Кота Нуара, то в ближайшем тысячелетии ей никакой Камень Чудес точно не светит. — Думаю, на сегодня хватит, — мягко произносит Маринетт, чуть краснея и сдаваясь после короткого поединка взглядов с Адрианом. — Спасибо, что позанималась со мной, Аликс! Это глупое прикрытие неправдоподобно от слова совсем (как минимум потому, что Аликс — потная и запыхавшаяся, а самая неуклюжая девочка из их класса все еще выглядит опрятно и аккуратно) и едва ли нужно хоть кому-то из них троих, но перестраховка никого еще не убивала. Аликс молча салютует парочке-не-парочке и с улыбкой наблюдает за тем, как они, периодически сцепляя руки в замочек, уходят вглубь парка, нарочито выдерживая друг с другом дистанцию. Было бы смешно, не будь это так грустно и больно для них обоих.***
Нино знает, что дружба — понятие круглосуточное и непростое, а еще знает, что в последние месяцы, как считает Натали Санкер, они с Адрианом проводят удивительно много времени вместе — прогулки, посиделки, видеоигры и ночевки — по мнению секретарши месье Агреста, Адриан проводит у Нино две трети своего свободного времени. Нино знает, что почти сразу, как машина Гориллы отъезжает от его дома, Адриан устремляется к пекарне Дюпен-Ченов. Еще он знает, что переживает за друга, а Алья — за свою подругу, и их обоих успокаивает только тот факт, что Адриан не из тех, кто посмел бы воспользоваться Маринетт — хотя их совместные ночевки его, само собой, удивляют. Тем более удивляют, когда он нечаянно узнает от Альи, что той тоже приходится покрывать Маринетт от родителей. — Хотел бы я знать, где они пропадают по ночам и чем заняты, — хмыкает Нино, когда Алья в очередной раз звонит ему пожаловаться на «шпионские игры», — но если хорошо подумать, то не хотел бы. И это, действительно, не та информация, что хоть как-то пригодилась бы Алье или Нино в жизни — потому что одно дело — знать, что по Парижским крышам каждую ночь мечутся беспокойные тени супергероев, и совсем другое — знать, что эти тени — твой лучший друг и его девушка, и они далеко не все время патрулируют город в поисках преступников. Иногда они гоняются друг за другом, негромко смеясь и поддразнивая. Иногда они разучивают новые приемы, ищут улики, связанные с личностью Бражника, или устраивают короткие спарринги, параллельно обсуждая свои тренировки с Аликс. Иногда все идет совсем не по плану — потому что они не только герои, на чьих плечах лежит ответственность за родной и любимый город. Они — отчаянные, храбрые и любящие, слишком часто рискуют жизнями и слишком редко могут, не думая ни о чем, просто прикоснуться друг к другу. И когда это все-таки происходит, то очень быстро выходит из-под контроля. Раз — и они замирают в маленькой темной нише под одной из случайных крыш, вцепляются друг в друга почти до синяков и встречаются взглядами. Два — одни губы то мягко, то нетерпеливо находят другие, касаются то неуверенно, то голодно; то соединяются в высшем проявлении нежности, то языками продолжают то беспокойное сплетение, что они представляли собой во время спарринга. Три — они, не говоря друг другу ни слова, но понимая, срываются с места, и город пересекают два стремительных и неуловимых силуэта. Четыре — в маленькой комнате под крышей некой пекарни или в самой большой спальне одного из парижских особняков вспыхивает сноп розовых и зеленых искр, раздается приглушенный шепот, шорох и поцелуи. …На счет шесть одна из вспышек повторяется, и над городом снова появляется силуэт кумира парижан. Силуэт один — но точно не одинок. Даже если об этом никто больше не узнает.