you will always be my queen

— Отличная речь, — прочавкал Даарио, отправляя в рот очередную мидию. — Ты там был? — едва не засмеялась слегка захмелевшая Дейенерис. Сжав бедро Даарио под столом, она склонилась к нему и, задев щёку носом, шепнула: — Должен был сказать. Объявить во всеуслышание мне и всем вокруг, что я — твоя королева. Пусть знают. — Моей королеве мало ворот, открытых аккурат к её прибытию? Она требует серенад, баллад, панегириков и прочей поэтической чепухи в её честь? — промурлыкал тот. Дени хихикнула, будто служанка, подкарауленная возлюбленным у ворот и впервые услышавшая комплимент в свою сторону. — Стоит признать, впрочем, что об этой победе обязательно будут слагать песни. За это нужно выпить. И Дени выпила. Голос разума, загнанный в угол, попытался было возразить, что негоже королеве изъявлять фаворитизм у всех на виду, но разве мог хоть кто-нибудь в ту минуту отвлечь её от сладких речей Даарио, живого и невредимого, когда в самых нелогичных своих мыслях она уже успела его отпеть? Да и было кому-нибудь, в конце концов, до неё какое-нибудь дело? — Я не должен ничего говорить, — улыбнулся он, переплетая её пальцы со своими. — Я предпочитаю действовать. Разведывать… подкупать… делать всё, чтобы моя королева получила всё, чего бы ни пожелала. Многозначительно улыбнувшись, Дени нехотя выпустила его руку, услышав позади предупредительное «к-хм». Быстро обернувшись, она кротко улыбнулась сиру Джораху, словно извиняясь, и скользнула взглядом по остальным. Бен Пламм увлечённо слушал долгие, но спокойные речи Арстана, не отводя от старика взгляда даже с кубком у рта. Серый Червь же, к её великому сожалению, только смотрел на еду, но не торопился к ней притронуться. Дени кивнула на него сиру Джораху, но он лишь плечами пожал. Дени закатила глаза: и это ей он будет указывать, мол, нужно больше времени уделять подданным, с его-то невнимательностью? Разум пока ещё управлял хмельным безрассудством. Хотя, быть может, сейчас, стоит ей осушить ещё один кубок, его власть наконец падёт? Дени отпила, украдкой глядя на Даарио; любовь в глазах, вспомнила она, пускай осоловевших… а, может статься, чем пьянее взгляд, тем сильней любовь? Пусть Даарио и не стыдился своей любви к ней; уделять ему слишком много внимания здесь и сейчас она не могла. Особенно — от этой мысли её то и дело пробирало зловредное хи-хи — когда она была в одной зале с северянами; в том числе, с их королём. Лишь несколько минут назад Робб Старк сидел рядом с Даарио и обменивался с ним наблюдениями о Драконьем Камне, а она ловила себя на мысли, как рада, что между ними нет вражды, и что она, женщина, смогла их объединить, а не поссорить, как это случается в песнях, даже самых прекрасных. Сохранявший трезвость сир Джорах повёл себя как мудрый наставник, мягко отчитав лорда Старка и отправив его к подданным — развёл, так сказать, двух развеселившихся мальчишек по углам. Дени хотела возразить и заявить королевское право и впредь слушать их разговоры, но ни один из мальчишек обиды не выказал, хотя положение сира Джораха и выбор слов могли их оскорбить. Пожалуй, все выпили слишком много, чтобы воспринимать происходящее всерьёз. Он занял освободившееся место и стал говорить с Дени, и она вновь услышала в его голосе родительский тон, немало её раздражавший. Она лишь неопределённо кивала, пока сир Джорах с присущем истинному старику занудством описывал все несчастья, избежать которых не получится, если милорд Старк будет вертеться возле неё как щенок не привязи. Дени смутилась, вообразив Робба Старка на четвереньках, пока советник рассуждал о прелестях династических браков — ибо, как рассудил он, брак с Королём Севера, учитывая отношение к ней её возможных подданных, это не лучшая идея и, возможно, лучше обратить внимание на простого лорда, скажем, Тирелла, или Мартелла… — Уж не думаете ли вы, сир Джорах, что я должна выйти замуж за милорда Станниса? — Не думаю, чтобы он сильно возражал, — ответил тот, слегка притихши. Он хотел что-то добавить, но встрял Даарио: — Полагаю, Джорах-Андал был бы и сам не прочь занять место возле королевы, поэтому и мысль об этом его не слишком-то пугает. Дени рассмеялась — и в ту же секунду об этом пожалела. Будь она трезва, она бы сочла это за грубость и неучтивость; разве могла она что-то поделать с тем, что её добрый Медведь так крепко её любил, пускай она и не могла ответить тем же? Он слишком горд, чтобы выказать обиду, это ясно; и всё же, она должна будет попросить у него прощения. Только не теперь, конечно, когда её жалость, продемонстрированная у всех на виду, заденет его ещё больше. Да и разговор, к тому же потёк в другое русло — сир Джорах стал рассказывать о солдатах, отличившихся в бою. Дени знала, что люди полюбят её за любовь к веселью, но вот северяне хлестали вино так, словно в кубках была простая вода, а она много пить не привыкла. Спустя несколько тостов раздутые от гордости лица поплыли, а комплименты, прежде искренние, превратились в монотонное повторение заученных фраз. Каждый требовал минуту славы и смеялся, когда королева дикарей, презираемая, нелюбимая, присоединялась к его здравнице. Среди пожеланий здоровья Королю Севера и Заморской Королеве то тут, то там раздавались проклятья на голову Тайвина Ланнистера, место которому в седьмом пекле, и, на удивление, благодарности Станнису Баратеону за то, что покинул гарнизон и оставил кое-какие запасы продовольствия, хотя несколько подвалов и винных погребов его подданные всё же успели поджечь. — Признаться, нам здорово повезло, что мы не застали его здесь, — размышлял Джорах. Дени заявила громче необходимого: — Ты зовёшь это везением, Джорах-Андал? — Даарио хмыкнул. — Я считаю это трусливым бегством! Его жрица напророчила проигрыш, и они спешно ретировались, чтобы узурпатор… не потерял головы. — И не превратился в копчёное мясо, раз уж мы о еде говорим. Это, в таком случае, гениальная стратегия! — подтвердил Даарио, подливая в чарку Дени вина. Она благодарно улыбнулась. — Свойственный, впрочем, трусливым породам, нежели боевым псам, коих, впрочем, пастухи порой и поджаривают… — Собак?! — Дени выпучила глаза, и Даарио, довольный её реакцией, гордо сообщил: — Так северяне говорят о своих соседях из… кланов каких-то, какой-то Долины, я не помню… Лунных гор, что ли? Сир Джорах? Вы меня не просветите? Сир Джорах даже не думал улыбаться. — Случись тебе сойтись со Станнисом в очном бою, — заметил Джорах, — ты бы так не говорил. От смеха Дени брызнула вином на скатерть. Даарио, умильно улыбнувшись, подвинулся к ней; теперь они соприкасались плечами. — Сир Джорах говорит, словно сам сошёлся с ним в бою! Стоит поднять здравницу за Богов, что уберегли его от неизбежного кровопролития, пускай даже оно случилось бы за честь его королевы… — Я подниму, — тут же подхватил Даарио. Дени, повторив за ним, подняла кубок и выжидающе взглянула на Джораха. Он встал. Вежливо поклонившись, молча вышел из-за стола. Дени ещё не успела проводить его взглядом, когда Даарио нашёл способ его подколоть: — Обычно первыми из-за стола уходят дети, ибо родители слишком хмельны и начинают шутить недетские шутки… тогда детей ради их же блага отправляют спать. Но когда пируют сами дети, это старикам становится с ними скучно. — Хотя он и говорил с задором, Дени не радовалась. Может, он и прав; может, сиру Джораху просто стало скучно, но он не заслужил, чтобы она говорила с ним без должного уважения… так и не отпив, она поставила кубок и потупила взгляд. Даарио коснулся её поясницы и подтолкнул к себе, вновь привлекая её внимание. — Пить, Ваша Светлость, нужно, пока мы молоды. Джорах Андал понял, кажется, что давным-давно не так молод, как ему того бы хотелось… — Свой кубок Даарио осушил залпом и тут же потянулся за кувшином заполнить его снова, и Дени наблюдала за ним не без плохо скрываемого удовольствия. Муки совести так утомительны… к чему тратить на них время, да ещё и в такой приятный вечер? Да, Джорах давным-давно не молод; быть может, поэтому она не может его полюбить его. Какая разница, если здесь, сейчас, она смотрит на Даарио, и она счастлива? Крамольная мысль закралась в её голову и вогнала в краску: когда гаснут свечи и замолкают песни, способен ли сир Джорах доставить девушке удовольствие? Она могла не сомневаться насчёт Даарио, ибо прекрасно знала ответ, но вот о самом верном своём советнике могла лишь гадать… могла ли она спросить его об этом напрямую, могла ли рискнуть и предложить… Нет, она, решительно, выпила слишком много. И хорошо, что сир Джорах ушёл — значит, с утра у неё будет гораздо меньше поводов просить у него прощения. Её внимание отвлёк оклик перед их столом. Робб Старк подошёл к ним и переступал с ноги на ногу, явно не в состоянии ровно встать и улыбаясь наипьянейшей из улыбок. Даарио, как ей показалось, попытался заслонить её плечом. Мальчишка вернулся к ней, как только бдительный отец её покинул. Лорд Старк хотел было склонить голову, но переборщил и согнулся пополам. Корона, слегка скользнув в волосах, едва не упала на пол. Стоя в такой позе, он покачнулся и теперь только привлёк внимание пировавших. Шум затихал, даже бард перестал перебирать струны на лютне. Кто-то присвистнул, и Робб Старк тут же, ко всеобщей потехе, выпрямился и заявил: — Ваша Светлость! Позвольте преподнести вам подарок от Севера и… — Почту за честь, — перебила Дени, чувствуя непреодолимую тягу поставить Короля Севера в неловкое положение. Величаво-медлительно она поднялась, высвобождаясь из настойчивых объятий Даарио, и плавно, наслаждаясь производимым эффектом, прошла мимо замолчавших Арстана, Бена Пламма и Серого Червя. На ступенях она оступилась; Серый Червь вытянул руку, чтобы её поймать, кто-то из северян позволил себе смешок, да и Дени, ни капли не смущаясь, хмыкнула, но устояла. И вот, она стоит перед Роббом Старком. Королём Севера. Он улыбается ей, склонив голову, настойчиво на неё уставившись из-под полуприкрытых век, и Дени стоит огромного труда не покатиться с хохоту и являть собой королевское достоинство. Все молчат, затаив дыхание, и ждут. Остаётся надеяться, что и лорд Старк, с его мерцающей в свечах бронзовой короной, не оплошает. Будто читая её мысли, будто прекрасно зная о затеянной Дени игре, он горделиво поднял голову. — Ваша Светлость… к-хм, есть нечто… я должен… — Опустив взгляд на руки, он ещё несколько секунд перебирал пальцами. Потом вскинул голову: — Вы примете от меня этот подарок? — выпалил он, порывисто вытягивая руку, будто от толчка в спину. На его ладони поблескивал бронзовый волк, раскрывший пасть. Старковский герб. Примет его и открыто выкажет расположение, согласится на то, что ещё не успела как следует обдумать… Лорд Старк ждал. Терпеливо. Дени спешно заозиралась по сторонам, жалея, что рядом нет сира Джораха. Даарио лишь повёл плечами, а Арстан едва заметно склонил голову. — Вы преподнесли мне подарок более значимый, чем застёжка для плаща, — сказала она тише, чем рассчитывала. Соглашаясь с её скромностью улыбкой, ладони лорд Старк не опустил. Нужно отказаться, подумала она, чувствуя на себе взгляды других. Носить застёжку необязательно, а отказ северяне воспримут как грубость… пожалуй, если она примет этот дар, они только полюбят её сильнее. Все, до единого. Что, если волей короля они станут принимать её за свою? Дени коснулась бронзы, тёплой от рук лорда Старка, и взяла её в свои. Щёки её запылали совершенно не королевским румянцем, и, смело встретив взгляд Короля Севера, она успела увидеть, как он поспешно, хотя и только на секунду, его отвёл. Он чувствует то же, что и я. Боится до чёртиков, уголки его губ дёргаются, не в силах сложиться в улыбку. Девушка во мне радуется его заботе, но королева не должна принимать подарков от подданных. Почему тогда её губы непроизвольно тянутся в ответной улыбке? Не потому ли, что зал вдруг громыхнул рукоплесканиями? Не потому ли, что Робб Старк — вовсе не её подданный, а равный ей, король, или тот, кто считает себя им, не предъявляя при этом права на её престол и не отбирая то, что принадлежит ей по праву? Чего Дени точно не ожидала, так это того, что Даарио, в попытке перекричать аплодисменты, повторно пригласит Короля Севера за их стол. Король Севера, проявив колоссальную нетактичность, на неё даже не взглянул и с готовностью принял приглашение, подскочив к месту словно ребёнок, наконец допущенный до сладостей. Лишь на мгновение, впрочем, она почувствовала укол недовольства. Да и вообще, выпила слишком много, чтобы держать злобу на кого бы то ни было. Даарио подначивал Короля Севера к винным подвигам, и тот, не скрывая бахвальства, легко и быстро соглашался, всячески игнорируя издевательские, хотя и безобидные шпильки в свой адрес. Даже когда Даарио попросил его корону, лорд Старк не отказался, как подобало: откинувшись на спинку, он громко и самоуверенно заявил, что от короны проку ноль, и что Дейенерис, к примеру, она ни к чему, а вот доспехи «такой боевой женщине» ещё пригодятся. Даарио улыбнулся — совершенно собственнически, и, глядя на предмет их разговора, соблазнительно промурлыкал: — Наша королева прекрасна, не так ли, Робб? И Робб, послушно направив не особенно сконцентрированный взгляд в её сторону, подтвердил, что да, прекрасна. Дени была уверена, что Даарио хочет пригрозить ему, напомнить, кому она принадлежит. Откровенно говоря, даже надеялась на это. После пира она бы, конечно, в ярких жестах и выражениях доказала ему, что не принадлежит никому и при необходимости его самого может сделать своим… но Даарио, обманывая её наивные мечты, отчего-то печально усмехнулся, похлопал Робба по плечу… встал и ушёл. Точно как Джорах, точно в том же направлении, заставив её недоумевать ещё больше, оставляя её наедине с лордом Старком… Может, она всё себе придумала, и ему вовсе нет никакого дела до того, кому она принадлежит? И снова, впрочем, пьяная беспечность не позволила ей слишком долго злиться. В конце концов, компания Робба Старка была одной из самых завидных на этом пиру; завидней его компании была, как ни удивительно, компания её собственная. — Разрешите мне один вопрос? — спросила Дейенерис. Какой забавной она себе казалась, какой странной! Заискивает она перед ним, что ли? Флиртует? — Валяйте, — столь же резво ответил лорд Старк, случайно плеснув вином себе на камзол. — Я помню… помню, когда, как… в Риверране, помните, — Дени прыснула, — когда мы спорили о… мы говорили обо мне и о драконах, и о том, чтобы я тоже пошла, ну… — Ага, что-то вспоминаю, — кивнул он, придвинув к ней стул с грохотом, тут же привлекшим внимание их соседей. — Ну и, ну и что? — Вы тогда выразили мне почтение от имени вашей сестры… сказали, что если женщина сражается, это не… — Не порок? Ну, естественно, — лорд Старк фыркнул. — Вы же видели моих друзей, да? Вы видели Дейси Мормонт и… то, как она носит доспехи, правда? — Милорд, я… — Я, я, я… вы всё время говорите о себе, и так, а я… с таким уважением, а я… а у меня имя есть! Я Робб! — рявкнул тот и с громким стуком поставил кубок на стол. Дени с беспокойством огляделась вокруг. Робб, заметив её замешательство, поспешил объясниться: — Я же… мы же с вами друзья, да? Вы можете звать меня по имени. Я разрешаю… — Когда брови Дени полезли на лоб, Старк нетвёрдо закивал, касаясь груди подбородком; каждый раз, когда его голова всё же поднималась, давался ему с трудом: — Конечно-конечно, вы… это вы должны позволять это мне. Вы должны, значится, это, ну… сказать, что… а-а-а! — Король Севера цыкнул, зашипел, обескураженно покачал головой. — Вы королева. Королева Дейенерис. Бурерождённая, Первая своего… нет, погодите, не… да что же ты будешь делать, а? Или я истории не учил, а? Позорюсь перед вами как… как, ну… Значит, я… — Вопреки здравому смыслу, вопреки желанию осадить его, Дени громко рассмеялась. Лорд Старк — точнее, Робб, как он просил себя называть — явно смешался, разве что по сторонам не озирался в надежде, что смеются над кем-то другим. Прежде чем успела бы себя остановить, она положила свою руку на его и произнесла столь же весело: — Хотелось бы тебе напомнить, Робб, что, согласно урокам истории… Торрхен Старк, известный, как Король, Преклонивший колено… предок, твой, не мой, попрошу заметить, преклонил… — Боюсь, если бы я мог преклонять что-то ещё, кроме колен, я сделал бы это тут же вот… прямо сейчас, у… — Неужто под столом? Захотел на коленях ползать? Королю вовсе не пристало на карачках ползать… — Как псу, потерявшему кость, ага, ну… Поддавшись внезапному желанию, она сжала его пальцы, склонилась вперёд — одним Богам известно, чего ради! — и заметила, как Робб склонился в ответ, но быстро выпрямилась, выпуская его руку. Ни с того ни с сего её разобрал дьявольский хохот и, пытаясь спрятать взгляд, Дени подняла пустой кубок, но не растерялась и сделала внушительный глоток, после чего отыскала взглядом служанку и кивнула, мол, «наполни». Чтобы не поворачиваться к Роббу, Дени смотрела на руки девушки, и, когда кубок был полон, отдала его, заявив, что отказом служанка проявит к королеве неуважение. Та выпила не без удовольствия; лишь тогда Дени увидела Робба Старка, безошибочно обожающего, восхищённого. Кажется, он наблюдал, быть может — имеет ли она право так думать? — любовался ей. От этой мысли сердце облилось сладкой, хотя и неуместной надеждой. Отвернуться ей, что ли? Отворачиваться не хотелось, хотелось засмеяться и просто смотреть на него, внимательно изучая его лицо, пока никто этого не замечает. Пока это не выходит за рамки приличий, и пока сердце с такой готовностью отзывается на каждую мелочь, которую взгляд замечает в его внешности. Робб неожиданно улыбнулся шире, понимающе. Дени даже подумала, не кивнуть ли ей в сторону и предложить покинуть пир, пока никто не видит, прогуляться на свежем воздухе, но надеяться на то, чтобы остаться незамеченными даже не стоило, и вместо этого она просто подняла кубок в безмолвном тосте. В глазах Робба заблестел странный огонёк, от которого сделалось не по себе, и он поднял свой в ответ. Отпил, не отводя от неё взгляда, и Дени спохватилась слишком поздно — когда вина в бокале лорда Старка не осталось, она к своему даже не притронулась. — Упустили тост, — шутливо заметила стоявшая рядом служанка. Только тогда Дени вспомнила, что на пиру они с Роббом не одни, и что ей, быть может, стоит быть осторожнее… но северяне так радуются победе, что в сторону короля смотрят лишь произнося тосты в его честь, но они звучат всё реже и реже; Безупречные, долгое время державшиеся в стороне, тоже потихоньку начинают пригублять вино, грог и пиво, некоторые из них даже позволяют себе смеяться и веселиться… Дени попробовала отыскать Даарио, но он будто сквозь землю провалился и не мог обвинить её в том, как она смеётся с Роббом Старком, разговаривает с ним, как то и дело заваливается в его сторону и хохочет в его плечо, как мурашки бегут по спине от близости его дыхания и как приятно якобы ненароком касаться его щетины… Но всему хорошему рано или поздно наступает конец. Сначала она, всё так же поглощённая вниманием Робба Старка, заметила краем глаза, как её оставили Арстан и Серый Червь. Даже Бен Пламм, и тот — ушёл. Она снова бросила взгляд в толпу, надеясь различить синюю бороду Даарио, и снова безуспешно. Робб Старк тоже заметил, что северяне начинают расходиться (точнее, кто расходится, а кто намеревается вывалиться на улицу и продолжить пирушку там) и, припав губами к руке Дени чуть дольше, чем это было необходимо и чем дозволяли приличия, отправился к своим. Вновь оставляя её в полном одиночестве. Безо всякого интереса разламывая устрицы, она слушала песнопения барда, разгорячённого не вином, но возможностью быть услышанным — она слышала, что бедняга жаловался на Станниса и его подданных, ибо их интересовали лишь ритуальные песнопения, а он, человек искусства, был рождён для иного! Впрочем, стоило ему в десятый раз затянуть незнакомую ей балладу об одиноком волке, блуждающем в пургу, и Дени решила, что музыки с неё на сегодня достаточно. Она послала служанку за Миссандеей, и, когда та подошла, внезапно пожалела, что не усадила её рядом на время пира. Быть может, помимо нескольких иностранных, переводчица знакома и с мужским языком и могла бы поведать королеве то, о чём она и не догадывалась? Дени показалось, что никто на свете не может её понять, кроме такой же, как она, женщины, и всё же, рассказывать всё с самого начала не хотелось. Миссандея опустилась на место Даарио, и Дени спросила: — Ты наслаждаешься пиром? — Конечно, Ваша Светлость. «Я тоже наслаждаюсь», хотелось сказать ей. «Правда, не пиром, а мыслями о том, чего не произошло». Интересно, думала ли Миссандея о мужчинах в… том самом смысле? Имеет ли Дени право заговорить об этом, или так не принято? Вместо этого она предпочла вариант более дипломатичный: — Как тебе Драконий Камень? — Не могу поверить, что своими глазами увидела твердыню, о которой так много слышала за Узким Морем, — ответила Миссандея с должным восторгом. Дени, впрочем, видевшая, что переводчица ёжится от холода даже в комнате, полной огня, ласково улыбнулась и произнесла: — Ты можешь сказать мне правду. Мне показалось, тебя не устраивает погода. — Здесь действительно холодно, — Миссандея улыбнулась, будто извиняясь за мерзлявость. — Ночью мне казалось, что ветер сдует меня. Сдует, хотя я под крышей, а он снаружи, и… не может причинить мне вреда. И унесёт куда-нибудь… на скалы. — Пускай только попробует, — посмеялась Дейенерис, крепко сжимая руку девушки. — Ты знаешь, к кому можно обратиться за помощью. Переводчица скромно опустила глаза и улыбнулась. Ей всё ещё было тяжело поверить, что кто-то может быть к ней так добр. — На самом деле… Ваша Светлость… — Она была уверена, что Миссандея не пила, потому проступивший на её смуглой коже румянец был и того неожиданней. Дени оглянулась по сторонам, проверяя, чтобы никто не наставил чрезмерно любопытных ушей; Миссандея хихикнула. — На самом деле… это такая глупость, я… я даже не уверена, стоит ли мне об этом заикаться, но… — Боги Старые и Новые, — зашептала Дени заговорщицки, и Миссандея, не скрываясь, прыснула, — я узнаю этот тон! Их беседа могла бы быть очень тёплой и душевной, если бы не естественный зов природы. Попросив сохранить настроение посплетничать до её возвращения, Дени извинилась и прошла туда же, куда в своё время ушли Джорах и Даарио… ей стало любопытно, что скрывается за той дверью, что отобрала у неё их обоих. Результат её разочаровал. Обыкновенный, мрачный, длинный коридор, слабо освещённый. Ещё и ветер жутко завывает в щели между камнями будто призраки всех, кого Таргариены одолели… но они не могут её тронуть, они… они мертвы, или… может, она ёжится от холода и начинает бояться после нагретого человеческими телами помещения? Что же, возможно, нечто приятное, некий свет в конце туннеля, ждёт её впереди… непосредственно… там. В конце. Туннеля. Даже если окажется, что это простая уборная — сейчас её это вполне бы устроило. Она двинулась. На шатких ногах, но двинулась, и опёрлась о стену на случай, если ноги её всё же подведут. Вот только коридор не кончался. Снаружи полил дождь такой сильный, что Дени не слышала своих шагов. Она остановилась у бойницы, позволила ветру разметать волосы и холодные капли по лицу. До чего мрачное небо, до чего громкая буря… бушует, должно быть, так же, как в ночь её рождения. Молнии разрывают небосвод, освещая беспокойные воды и грозные острия скал. Буря не пугала её; наоборот. Ей казалось, что остров наконец-то приветствовал ту, кому принадлежал. Тревожившее головокружение отступило, хотя и ненадолго, и немного прочистило мысли. По крайней мере, Дени догадалась, что нет никакого смысла бродить по замку и бесцельно искать уборную — значит, следует больше внимания уделить поискам и меньше — заразительным, отвлекающим и абсолютно никому не нужным мыслям о том, что могло произойти с Даарио и Джорахом, о чём ей собиралась рассказать Миссандея, как будет выглядеть её корона и обещанные лордом Старком доспехи… «Должно быть, когда я вернусь, все уже лягут спать», подумала она. Пирушка на улице наверняка не удалась — северяне могут сколько угодно бахвалиться умением стоять на льду и ходить по глубокому снегу, но вот от ливня, ещё и такого рьяного, и им должно быть не по себе. «Буря следует туда, куда следую я», подумала Дени, и фраза так ей понравилась, что она решила отыскать барда и заказать песню, в которой прозвучала бы эта строчка. Уборную она нашла только с Божьей милостью, явившейся к ней в виде торопившейся в темноте, с огарком свечи, служанки. До чего удивительно, подумала Дени, что её шагов она тоже не услышала. Она провела королеву к нужному месту и, стоило Дени облегчиться, даже предложила отдать свечу, но та деликатно отказалась. До чего глупо, подумала Дени, когда не знаешь, где туалет в твоём собственном замке… Именно тогда, когда живот больше не тяготился выпитым и съеденным, именно когда служанка исчезла в темноте коридора, Дени увидела мрачную фигуру, застывшую у бойницы и словно ожидавшую её. Неуверенно закрыв за собой дверь, она прищурилась. В голове всё ещё звенело, перед глазами всё плыло. Должно быть, это Джорах? Выследил её и сейчас примется отчитывать, что она так много выпила, а… а она-то, дура, извиняться перед ним собралась, а он… следит за ней. Дени шагнула вперёд. Проклятая темнота скрадывала черты лица; наверняка можно было сказать только одно: перед ней — мужчина. Нет, не Джорах; Джорах выше, шире в плечах, на коих он несёт тяготы прожитых лет… Это не Даарио, на которого ей всегда приходилось задирать голову. Дени сделала ещё один шаг. Он, похоже, лишь немного выше. Кто ещё мог исчезнуть в этих коридорах? Неужели… — Рейегар? — Голосом не вышел, — раздался пьяный голос из темноты, и незнакомец сам двинулся к ней. Дени ощутила горячее, пьяное дыхание у своих губ. Вино, только что выветрившееся, вскружило ей голову снова. Вино ли? Она подняла трясущуюся руку. Пальцы коснулись колючей щеки, её плечо накрыла тяжёлая ладонь… «Это всего лишь дурман, всего лишь северянин, Робб Старк… всего лишь?! Да ты никак обезумела, это Король Севера, это не просто северянин… не король», возразила Дени сама себе; Робб шмыгнул носом, раскачиваясь из стороны в сторону; он провёл ладонью по её руке вниз… ощущает ли он мурашки, пущенные его прикосновением?.. Чувствует ли её слабость, сознаёт ли свою над ней власть здесь, сейчас… «Королём он станет лишь когда я позволю!» Будь она проклята, эта темнота; будь проклято то, что она поднимает голову и не видит его волшебных глаз, но сталкивается с его лбом, слышит, как тяжело он дышит, словно волк, готовый к прыжку. Слышит, как тревожно бьётся её сердце. От страха умереть? От страха жить? Будь проклят его нос, которого она случайно касается губами; будь прокляты её пальцы, помимо её воли ощупывающие его щёки, ладонь, которой так хочется взять его лицо… Руки Дени затряслись, но не от вина; от нестерпимого желания накрыть его лицо целиком, трогать, пока он не исчез; она хотела коснуться его волос, запустить в них пальцы… волосы Даарио мягкие, волосы северян… — Здешнее вино, оно… перебродило по-моему, вам так… не кажется? — Да, — кивнула Дейенерис, перебарывая дурноту, — мне тоже немного не… наверное… узурпатор, он… — Её лица коснулась грубая, шершавая поверхность чужой щеки. Слишком нагло, чтобы соглашаться, слишком приятно, чтобы отпрянуть. — Он вино отравил, чтобы мы… — А я слышал, — перебил Робб, — что аметисты, они… они волшебные. Как глаза у тебя, они, они… волшебные, — его большой палец коснулся уголка её глаза, заставив Дени вздрогнуть. — Кто-то вставил вам в лицо волшебные камни, и… — Он неуверенно положил руку на её поясницу, не хватая, но ощупывая, но Дени была слишком слаба, чтобы вовремя отпрянуть. Запах вина дурманил, мешал думать. Голос Робба стал тише: — В общем, знаете, что… аметисты, они… — Его движения были резки и неожиданно крепки: Дени едва не зашипела, когда он взял её лицо в ладони. Будь это всё проклято! Нужно отпрянуть. Эта темнота, она могла лишь гадать, что за пламя горит в его холодных глазах, как соблазнительно он приоткрывает губы, чтобы… чтобы… чтобы коснуться, поцеловать, запустить язык между губ, найти другой такой же… влажный, обмениваться влагой, дарить прикосновения, вцепиться, выдохнуть… нужно уйти, нужно сказать, что он распускает руки, переходит всё границы, но вместо этого она бесстыдно таращится в темноту, различая лишь смутные очертания, позволяя воображению дорисовать остальное. Глаза. Голубые, ясно-небесные глаза. Открытый рот, с которого срываются тяжёлые выдохи. Волк, догнавший добычу. Её, Дейенерис Бурерождённую, загнанную в угол лань. Никуда она не хочет уходить, как бы страшно это ни звучало. Она хочет смотреть. Хочет видеть, словно никогда прежде ни один мужчина не обнимал её, не смотрел на неё, не хотел её. — Так вот, аметисты помогают… терять вино, оно теряет свои… — Он снова замолчал, снова прислонился к ней лбом, не выпуская её лица и проводя большим пальцем линии на её скулах. Жёсткие волосы коснулись её лба, и Дени неосознанно запустила в них руку… да, жёще, гораздо жёще… Робб поднял голову, подставляя затылок под её ладони словно пёс, который хочет, чтобы его гладили. Её пальцы наткнулись на зубец короны… король, король, гордый король стелется передо мной будто домашний пёс. Та власть над ним, о которой никто не узнает, которой больше никто не будет удостоин… — Твоя корона остра, — прошептала Дени. — Когда незаконный правитель садится на Железный Трон… трон отвергает его по-всякому, укалывает… — Моя корона добра ко мне, но зла от неё не меньше, — произнёс Робб запинаясь, и, грубо подняв её подбородок пальцем, зашептал прямо в её губы: — Я не могу… не могу, к примеру, я… я должен тебе всё объяснить, но я не могу… тебя… не нахожу слов и… тебе не могу… не могу тебя… — Разве перед королём есть запреты? — прошептала Дени, опуская руку на его пальцы. Касаясь их. Сжимая. То же ощущение, что посетило её на пиру, вернулось, но теперь она не хотела останавливаться. Отпускать. У неё был шанс убежать, но теперь он упущен… — Интересно, если… если испить из аметистового… кубка, оно… опьянение… пройдёт? — Дени хотела ответить, что не знает, что никогда не проверяла, но Робб опередил её поцелуем, тяжело вздохнув и застонав на выдохе. Дени поцеловала его в ответ, крепко схватившись за его плечи, чтобы не упасть, и тут же почувствовала, как он её подхватывает… на несколько мгновений мир перестал существовать, ровно как и здравый смысл; не было ничего, кроме громких выдохов, неуклюжих языков, слюней; но стоило ему вернуться, стоило голове снова задавать нужные и своевременные вопросы, как Дени пробормотала то, что должно было всё разрешить: — Это от хмеля, да? Мы просто слишком… пьяные, да? — Как пожелает моя королева, — выдохнул Робб, — так оно и будет. — Твоя королева желает, чтобы ты поцеловал её снова, — протараторила она. «Это неправильно», стучало набатом в её голове, когда Робб снова привлёк её к себе. «Немедленно прекрати», потребовал другой голос, принадлежавший то ли Визерису, то ли Джораху, когда Робб прижал её к стене и наклонился к шее, оставляя на коже влажные поцелуи. Легко, неосторожно прикусывая её губами. «Я жду тебя в спальне, чтобы завершить начатое», промурлыкал Даарио, когда пальцы снова зарылись в волосы Робба, а губы открылись сами собой, жадно хватая воздух. Если это неправильно, почему тогда ей так хорошо? Почему, касаясь волос Робба, его кожи, она чувствует себя так хорошо? Проклятье, подумала Дени, окончательно забываясь. Она понятия не имеет, где Даарио, и не знает же, что они оба вытворяют. Не знает — или не хочет знать?.. Мысль от неё всё же ускользнула, когда Робб остановился. Словно каменный, он отстранился от неё и тяжело отступил назад. Повисла тишина, нарушаемая лишь шумом дождя; привыкшая к темноте, Дени видела его лицо, видела этот близкий к апоплексии ужас, но не решилась произнести ни звука. Робб тоже боится правды, поняла она, когда его рука накрыла его скулы, губы, подбородок; этого не должно было произойти, и никогда не может повториться. Он — Король Севера, она — Его Королева, и они не двое подростков, изучающих собственные тела, как бы ни хотелось поверить в обратное… тогда почему, когда Робб разворачивается и торопится прочь, как с места преступления, у неё не хватает сил сказать хотя бы «Мне жаль»? Зато хватает на то, чтобы броситься следом — на несколько секунд, бестолковых, быстро превратившихся в пыль, но как будто заставивших и Робба остановиться и задуматься. От чего они бегут, в самом деле? Дени слышала своё частое дыхание, видела его спину. Если он вернётся, если снова её поцелует, она даже не подумает сожалеть об этом. Разве она об этом не думала? Разве она этого не хотела? Кого она, в конце концов, обманывает, кроме самой себя? Но он не развернулся. Замешательство заняло лишь несколько секунд; и вдруг всё вернулось на круги своя. Так, словно только что здесь не происходило то, чему ни один из участников не был готов, не мог или не хотел дать объяснения. Был, впрочем, и другой источник шума — внутри головы Дени. Она хотела, чтобы благоговейная тишина опустилась на её голову; она хотела оказаться под одеялом, в тепле; неожиданно захотелось материнского тепла, которого она никогда не знала… но её мать была мертва, а от мягкой постели её будто разделяли сотни миль. Робб исчез, словно не он только что запускал язык ей между губ, мял ей бока и платье, не его руки пытались вдавить её в стену… жестокая буря гнула деревья к земле, вырывала с корнем, расшвыривая по черепной коробке, заставляя голову гудеть. Каждый удар, каждое падение, каждый шаг обратно в пиршественный зал отдавались в ушах назойливыми, жестокими молоточками; кто бы ими ни бил, цель у него была одна — окончательно довести её до исступления. Людей в зале почти не осталось; те, кто остались, одиноко постукивали кубками по столу, слишком занятые собственными бедами, чтобы обратить на неё внимание; бард продолжал пиликать что-то трогательное, заунывное, печальное… неужели что-то снова про волков и пургу? Ей захотелось зажать уши. Провалиться под землю, лишь бы не слышать этой мелодии, этих слов. Будь рядом Дрогон, он мгновенно бы спугнул нерадивого певца. И плевать, что сказали бы об этом остальные. Им всё равно. Всё равно. Миссандея, стоило Дени опуститься на трон, быстро поняла, что что-то не так. Она было улыбнулась, будто ожидала продолжения милого щебетания, но улыбка мгновенно померкла, и переводчица сжала её плечо. Почти по-дружески, что заставило Дени вздрогнуть с непривычки. С материнской заботой она спросила: «Кхалиси, всё ли в порядке?» Даже не думая, что такое возможно, Дени возблагодарила Станниса за кислое вино — или вино само по себе — и списала мягкость ног, нетвёрдость походки и даже неудержимо рвущееся вперёд сердцебиение на гадкий хмель, пробормотав что-то невразумительное. И Миссандея, не задавая лишних вопросов, помогла ей встать. Придерживая за локти как немощную бабушку, повела к выходу. И Дени, бормоча будто всё та же беззубая старушка, произнесла: — Как хорошо, что ты не пила так много. Хорошо, что можешь мне помочь. — Всё хорошо, кхалиси, вы в полном порядке. И Дени кивнула: «Да, всё в порядке». В конечном счёте, когда мужчины пропадают с горизонта, не другие ли женщины ведут напившихся с горя подруг по домам? Миссандея вела её по темноте так, словно обладала кошачьим зрением или уже ходила по этим коридорам, но собственные ноги её не слушались, вот-вот и понесут навстречу с землёй… и кто будет её ловить? Робб Старк. Нет, этот скорее сам рядом упадёт… Нет, нет, конечно, нет, её должен поймать Даарио… Даарио поймает, но сам устоит и ещё, не дай Бог, глядя на неё, будет усмехаться её слабости… но Миссандея… Миссандея девушка, она… она может понять… вот и всё. Переводчица скромно и понимающе улыбается, передавая королеву в руки кого-то ещё, кто знает, как о ней позаботиться. Да, мягкие женские прикосновения сменяются крепким мужским объятием, но Дени закрывает глаза, будто не хочет знать правды. Она знает Даарио, его запах, его повадки; знает, что макушкой всегда касается его груди, и знает, что точно так же может коснуться щеки Робба Старка… она ничего, ничегошеньки про него не знает. Какая досада! Как он обнимает подушку, когда спит? Открыт ли его рот? Какие звуки он издаёт, извергаясь во вспотевшую девушку под его телом? Даарио ведёт её к кровати. Он, конечно, списывает моё смущение на опьянение. Ему, конечно, правду знать не нужно. Чего ради? Зачем знать, что, обнимая его, держа его за руки, она только и думает, что о том, чем занят Робб Старк, уснул ли или таращит глаза в потолок, думая о ней так же, как она думала бы о нём, если бы только рассудок позволил это? Что, если этой ночью ей нужен именно Робб Старк?.. А если Даарио узнает? Разозлится ли он? Нет, он не имеет права злиться. «Я никому не принадлежу», подумала Дени, тут же со странным презрением к себе сознавая, как сильно ей хочется, чтобы он переубедил её в обратном. Дени поняла вдруг, что плачет, а Даарио утирает ей слёзы. Да, вокруг горит свет, его лицо расплывается, но она узнаёт эти синие глаза, выкрашенную синим бороду, он даже говорит ей что-то… утешает, что ли? А что случилось, почему она плачет? Она в состоянии это объяснить? Ничего не произошло. Они одержали победу. Или кто-то разбил её сердце? Кто-то её обидел, из-за этого она теперь ревёт как ребёнок? Визерис бы точно так и сказал, но его рядом нет; избавившись от брата, быть может, она избавилась и от маленькой девочки, а королевы не плачут даже перед теми, кого любят — или, может, особенно перед ними? Дени оглянулась в поисках источника света; пламя точно так же расплывалось перед её глазами, но она всё равно попыталась встать с постели; не шибко-то удачно, она упала обратно, попыталась снова; она задует пламя, Даарио больше не увидит её слёз. Шаги давались ей с трудом, дуновение — с ещё большим; в конечном счёте, Даарио сделал это сам, не выпуская её из объятий. Ничего не различая в темноте, она потянулась наверх, где, как подозревала, должно было находиться его лицо, но поцеловала мимо, попав, кажется, в щёку; странная мысль снова пронеслась в голове: касаться грубых щёк гораздо приятнее, чем покрытых почти шёлковой, расчёсанной бородой… остальное, во всяком случае, может скрыть темнота. Неизвестно и, пожалуй, неважно, чьи руки касаются тела, чьи губы оставляют на нём влажные дорожки, чей голос шепчет ласковые слова на ухо… Робб, Робб, Робб. Зачем выходить замуж за принца, когда можно стать королевой и выйти за короля? Когда король обнимает тебя, есть ли разница? Отличаются ли его поцелуи от поцелуев других, как бы сильно они её ни боготворили? В ту ночь Дени казалось, что да, отличаются. И сильно. Он звучит иначе… моложе, моложе, моложе… будто едва поломавшийся голос юноши, зовущего за собой в сон. Кажется, это менестрель в бархатных одеждах, он держит арфу и перебирает струны, напевая Дени незнакомую песню. Она стоит перед ним в пустом пиршественном зале, небольшом, но хорошо освещённом; на стульях навалено тряпьё, грязная посуда не убрана, на полу валяются всякого рода ошмётки, грязные вилки, салфетки, обглоданные кости, перевёрнутые блюда… тут и там тёмно-красные лужи источают ароматы дорнийского… Мальчик играет, словно шут, не заметивший окончания праздника. Дени встала рядом, наслаждаясь его игрой; она видела, как движутся его губы, но слов не могла разобрать; видела, как в такт его пританцовываниям дёргается колокольчик на разноцветном колпачке, но звука не слышала… пела арфа, пелись слова на незнакомом языке, вдали, за высокими дубовыми дверьми (их Дени прежде не заметила) грохотали барабаны. Дени пошла на звук мимо скамеек, невольно начав их разглядывать… и душа её ушла в пятки. То, что она приняла за тряпьё, оказалось кучами мёртвых людей. Она остановилась. Дыхание перехватило, и Дени и затрясла головой в надежде, что ей примерещилось. Она видела воткнутые в тела лезвия, поняла теперь, что багровые пятна — это кровь, и оцепенела, безуспешно пытаясь понять, что произошло. Почему мальчик не перестаёт играть? Почему он не зовёт на помощь? Что за дьявольскую музыку он играет? Почему барабаны становятся всё громче, будто намереваясь разорвать её уши, и почему к ней неслышной поступью, слабым дуновением ветра подкрадывается страх, парализующий, не оставляющий никакой… двери распахнулись, и с громкой музыкой в зал ворвался порыв могильного холода; на огромном паланкине в руках десяти человек восседал человек с волчьей головой; шум барабанов стал невыносимым, человек поднял кубок, арфа затихла… И Дени проснулась в полной, показавшейся невозможной тишине. Несколько секунд она ещё слышала отзвуки дьявольского барабана и радостные возгласы, но, проморгавшись, всё же поняла, что ей приснилось. Никто не убит. Всё хорошо. Барабан не играет, только вдали шумят волны, да верещат драконы, будто почуявшие, что она проснулась. С чего бы ей, интересно, стали кошмары сниться? Не чары ли это жрицы узурпатора? Или, что ещё вероятней, всему виной отравленное вино? — Уже всему острову сообщили, что оттрапезничали. — Даарио. Значит, решил охранять её сон и в кои-то веки проснуться рядом?.. Последние капли сна выветрились с очередным драконьим визгом, и тогда-то Дени и вспомнила всё, произошедшее накануне. Она неловко перевернулась набок, бросила на Даарио взгляд из полураскрытых век. Глядя на неё, он улыбается; улыбается как счастливый мужчина, лежащий рядом с любимой женщиной. Как и прежде, он очень красив, всё ещё привлекает её, всё ещё неотразим в ленивом утреннем великолепии… каком-то даже чересчур великолепном. От этой его мужской ослепительности голова как будто заболела ещё сильнее, и Дени отвернулась. Что-то всё равно не так. Что-то не даёт ей покоя. Стойкое ощущение, что, думая о другом человеке, будучи с Даарио, она совершила непростительную ошибку… думал ли он о других женщинах, когда был с ней? Хоть раз? Думал ли о ней, когда был с другими женщинами? — Если Её Светлость голодны, служанки уже успели поднести остатки вчерашнего пира… кое-какие. Мулей, водоросли, пару устриц… сказали, повара ещё после вчерашнего отсыпаются. Всем было весело… — Никто не умер? Вопрос поставил Даарио в тупик, но он всё же рассмеялся. — Хочешь и детей своих накормить? Увы. Ни об одной смерти я сегодня ещё не слышал. «Возможно, пока что», подумала она, закусив губы. Вот Узурпатор-то посмеётся, если первой жертвой его волшебства станет она сама! — Прикажи найти барда, — пробормотала Дени в подушку. — Я не могу… не могу имя его… — Талиесин, — весело подсказал Даарио. Будь он и его спокойный голос проклят! Она же видела, что вчера и он пил, и пил немало — так почему его не мучает ни головная боль, ни совесть?! — Музыкант имел наглость оскорбить королеву своей музыкой? Быть ли ему пищей для хищников? Дени зажмурилась, стараясь прогнать раздражение. — От его песен у меня… мне… снился волк, и… — С волками жить — по-волчьи выть, — перебил Даарио. — Её Светлость уверена, что дело в песнях, а не в обществе волчьей династии? Проклятье. Значит, неудобного разговора не избежать, даже если она не в настроении его вести. Даарио коснулся её голых плеч: — Как самочувствие? Голос его звучал мягко, заботливо, но так контрастировал с тем, что Дени надеялась услышать, что её это лишь раздражало. Оторвав голову от подушки, она сбросила его ладонь и медленно выпрямилась, всё так же не открывая глаз. Ответит, когда будет готова, Даарио никуда не исчезнет за эти несколько секунд её пробуждения. Прийти в себя. Осознать происходящее, свои чувства… гневается она? Боится? — Зачем ты это сделал? — спросила Дени более предосудительно, чем надеялась. Даарио ответил, не обращая на тон внимания: — Что именно не устроило мою королеву? Дени прикусила губу. Любое неосторожно сказанное слово — и он поймёт. Увидит её насквозь. Осудит и оставит. — Почему ты оставил меня наедине с Роббом Старком? Даарио недолго помолчал. — Меня удивляет, что ты об этом спрашиваешь. Я думал, это очевидно. Ты увлечена им, он — тобой, с чего бы мне этому препятствовать? Чего-чего, но вот этого она не ожидала. — Что за глупости? — как бы ей хотелось, чтобы голос звучал твёрже! Решительней! Чтобы одним только тоном она пресекла любые его подозрения! Но то ли утренняя слабость, то ли собственная неуверенность выставляли её в свете куда более неприглядном, чем даже непрошеные слёзы. Даарио, впрочем, добросердечно улыбнувшись, положил ладонь ей на затылок, повернул к себе и по-отечески поцеловал лоб. Дени едва не вскричала: ведь он её любовник, не отец, что за идиотское покровительство! Он не должен её наставлять, учить быть свободной; он должен оберегать её сон и заботиться о том, чтобы она больше никому, кроме него, не принадлежала… всё так же, касаясь её лба носом, Даарио сказал: — Я был бы дураком, если бы осуждал тебя за желание жить жизнью, в которой я занимаю не самое почётное место. Если бы ненавидел его за то, что он заглядывается на то, чем я так дорожу. Если это происходит, я могу лишь радоваться, что кто-то оценил нечто столь прекрасное, как ты. Это значит, по крайней мере, что он не совсем полоумен, а значит, и союзник из него выйдет неплохой. «Король бы так никогда не сказал», с грустью подумала Дени. Но Даарио не король, и даже если она выйдет за него замуж, внутри он так и останется наёмником, рабом из бойцовских ям… пусть он и благодарен ей, его не изменить. Позволил бы Робб Старк кому-то другому быть рядом с ней, или заявил бы на неё права, как подобает? — А что, если я буду принадлежать ему, а не тебе? — спросила Дени с вызовом, над которым Даарио только посмеялся. — Разве это возможно? Ты не принадлежишь никому, и это тоже — твоё достоинство. К тому же, я не могу лишать королеву её склонности к фаворитизму… тем более, что королева в таком возрасте, когда фаворитизм приносит куда больше возможностей, и куда меньше ответственности. Это, конечно, не бронзовая застёжка на плащ, но… тоже своего рода дар королеве от её верного слуги. Наверное, от этих слов ей должно было полегчать, но отчего-то они лишь сильнее сбили её с толку. Конечно, Даарио прекрасно её понимает, но понимает ли она себя сама, Дени не знала. Вчерашняя её радость, благодарность за то, что между ними двумя нет вражды, показалась чепухой. Неужели ни один из них не готов побороться за её благосклонность? Неужели она того не стоит? Даарио же, видя её смятение, только шире улыбался. Более не желая выносить его покровительственного отношения, Дени отвернулась, стала выискивать глазами платье или хоть что-нибудь, чтобы одеться, и услышала позади шелест простыней. Даарио поднялся первый и, горделиво сверкая наготой, быстро оделся. И вышел, больше не произнеся ни слова; то ли не замечая, то ли не желая замечать её смятения. Неслыханно! Дени поднялась с кровати, хотя её голова и запротестовала; и внезапная злость, и похмелье превратили её в комок беспокойства, бесцельно расшагивающий из стороны в сторону. Беспечность Даарио, скорость, удивительная простота по отношению к тому, что казалось Дени таким важным, вывели её из себя. Почему ему удалось так быстро одеться? Она глядит на платье на полу, но видит обыкновенную тряпку. Она пытается его надеть, но завязки всё время выскальзывают из рук. Почему он не сказал ни слова против её отношений с Роббом Старком, ведь они оба — и она, и Робб — понимали их неправильность, так почему же Даарио, уму и смекалке которого она так доверяет, относится к этому с таким безразличием? Может, он не силён в дипломатии. Может, ей стоило бы обсудить этот вопрос с сиром Джорахом… и почему эта перспектива не кажется такой уж заманчивой? Почему она наверняка уверена, что вместо совета услышит назидательную лекцию о пользе и вреде лунного чая? Служанки, тихо щебеча между собой, влетели в комнату со свежим платьем, и Дени нахмурилась: если они пришли так быстро, могли ли они стоять за дверью? Близко к двери? Могли ли они услышать что-нибудь из её разговора с Даарио, знают ли теперь о том, как странно он к ней относится; знают ли о том, что ночью её и Робба Старка связало нечто большее, чем военный союз? Они сцепляли руки, касались друг друга, кусая губы от усердия. Дени провела языком по губам, надеясь нащупать трещинки. Всё ещё там, ей это не приснилось. Знает ли об этом хоть кто-нибудь? Даже если и да, виду служанки не показали. И всё же, когда руки незнакомых северянок касались её волос или голых участков тела (хотя и ненамеренно), она жалела, что ни Ирри, ни Чхику нет рядом. Нет даже Миссандеи, а рядом с этими девушками, как бы бережно они её ни касались, Дени неловко, некомфортно; вплоть до мурашек. Пока они порхали вокруг неё, водили гребнем по её волосам, Дени пыталась вспомнить, как вела себя вчера. Она смеялась с Роббом Старком. Возможно, она слишком близко к нему склонялась… — Капитан Даарио очень привлекателен, Ваша Светлость. … но они, эти безмозглые курицы, смотрели на Даарио, а не на своего короля. Какая наглость! — Его внешний вид непривычен многим из нас, но, пожалуй, если бы сыновья Карстарка выкрасили бороды в синий… — поддакнула другая. Третья, как раз омывавшая Дени ноги, не отставала: — Жаль, что мне не довелось с ним вчера побеседовать. Анна клялась, что ей он рассказывал о Миэрине… о бойцовских ямах… «Если он видит твою красоту, значит, не так уж он полоумен», сказал Даарио. Вот только она почему-то думает об этих сплетницах противоположное. — Он очень обходителен, — отметила первая, заплетавшая ей косу. Дени снова не ответила, но словно стервятники, кружившие над телом, девушки не унимались: — Признаться, всю трапезу не отводила от него взгляд. Видела… жаль, что не слышала, каждый его диалог с симпатичными девушками и… и не очень… — Распоряжусь, чтобы в следующий раз вас посадили в другом месте, чтобы любование капитанами не отвлекало вас от трапезы, — резко ответила Дени, мгновенно заставив служанок умолкнуть. Ей не хотелось им грубить; она не была уверена, что это — правильно, ведь Даарио… Даарио бы точно не стал никому грубить, если бы какой-нибудь мужчина сделал комплимент её красоте. Он бы скорее гордо прижал её к себе, будто хвастаясь охотничьим трофеем. Отчего-то эта мысль заставила Дени скривиться: ничьим трофеем ей быть не хотелось. Молча уставившись перед собой, Дени раздумывала, как поступил бы Дрого. А Робб Старк? И чего она сама ожидает — что возлюбленный вызовет на поединок любого, кто только взглянет в её сторону, или поддержит комплимент, не устраивая никому не нужных сцен? Надеясь сгладить недоразумение, Дени всё же поблагодарила служанок и улыбнулась так искренне, как только смогла. Королева должна уметь улыбаться тем, кого боится и кого ненавидит; если её спугнёт стайка болтливых дурочек, разве имеет она право зваться королевой? Так себя ведут влюблённые девчонки, а Дени, даже если и была таковой, не желала ей оставаться. Королева не слушает, о чём шутят её подданные. Королева не принимает ничего на свой счёт, а если и слышит что-то, сказанное в её адрес, смеётся вместе с шутом, даже если спустя десять минут приказывает казнить его. Война, должно быть, хорошо отвлекает от мыслей о любви, даже на хмельную голову. Так она решила, наконец-то управившись с платьем и покинув спальню. Вот только коридоры замка оказались столь пустынны, словно каждый из его обитателей хотел войну не обсуждать, а вершить — где-то там, на далёких полях брани. Если бы только Дени столкнулась с кем-нибудь, если бы хоть от кого-нибудь увидела уважительный кивок, поклон, заискивающее «Ваша Светлость!», она бы мгновенно почувствовала себя лучше. Раз замок завоёван, не должно было что-нибудь измениться? Не должна была она за ночь превратиться из обыкновенной девчонки в завоевательницу, героиню баллад? Настойчивый голос Визериса фыркнул где-то на задворках рассудка, что её победа ничего не стоит, что она ничего не сделала, и что истинные победители, северяне, спят по своим постелям в замке, который, вообще-то, должен принадлежать ей. Она же, продолжал брат, впустила в дом чужаков; его же голос засмеялся и нагло напомнил, будто она сама этого не помнила: «Ты здесь тоже чужая, никогда об этом не забывай». «Даже если забуду», возразила Дени, «ты всегда мне об этом напомнишь». «Я ведь твой брат», согласился Визерис. «Я должен говорить тебе правду, какой бы горькой она ни была». Дени остановилась у бойницы и выглянула на улицу. Небо было на удивление безмятежно, без единого облака, без единого намёка на скорую грозу. «Так и весь Вестерос мирно спит, не зная, что его ждёт», подумала Дени и, разозлившись и на себя, и на невежество всего Вестероса, уверенно зашагала к лазарету. Её надежда навестить особо отличившихся снова не оправдалась — ни одна улыбка, предназначенная им, не достигла адресата. Раненым отдых был нужен не меньше, чем пьяным, да ещё и медсёстры, и прежде шептавшиеся у неё за спиной, вместо ласковых приветствий обошлись осуждающими взглядами, яснее всяких слов приказывавшими Дени проваливать. Визерис зловредно хихикал. Дени не сомневалась, что зелёный змий, за которым лекари часто прячут пристрастие к алкоголю — это Визерис, и что даруемое им опьянение ненавистью в разы хуже десятка бочек вина, кислого, отравленного, какого угодно. Оставалось лишь одно место, где она могла найти хоть толику утешения — Каменный Барабан. Наверняка там её уже ждёт кучка особенно ответственных лордов, пускай и северян, готовых щедро одарить её сощуренными взглядами и критическими ремарками… наверняка хоть кто-нибудь напомнит ей, что она может стать королевой, но только может, ибо пока что ей не хватает ни силёнок, ни завоёванных замков, ни даже взятых пленных или убитых людей… сейчас ей всё равно хотелось услышать парочку ласковых, незлых шуток; хотелось, чтобы кто-нибудь фамильярно похлопал её по плечу и сказал: «Ну и надрались же вы вчера, Ваша Светлость!» Впрочем, хотелось ей кое-чего ещё, столь же невыполнимого. Спросить у Робба Старка, как бы он себя повёл, если бы его женщина изъявила желание спать не с ним одним, но и со своими «фаворитами». В Каменном Барабане её ждало разочарование, смешанное с внезапным ужасом — у окна, напоминавшего скорее горное ущелье, она увидела силуэты Робба Старка и Джораха Мормонта. Серый Ветер лежал у ног хозяина и поднял на неё горящий взгляд; странное ощущение шевельнулось у Дени в сердце, но прошло, стоило ей столкнуться взглядом с Роббом. И он, и Джорах оба взглянули в её сторону, но Робб тут же отвернулся, уставившись на горизонт; Мормонт же поклонился и произнёс: — Доброе утро, Ваша Светлость. Я заметил, как поспешно вы удалились с пира и рад видеть вас в здравии. Ходили подозрения, что Станнис мог оставить нам отравленное вино. — Поздно произносить здравницы, когда вред нанесён, — попыталась пошутить Дени. Мимолётной ухмылки Мормонта она не увидела, уставившись на спину Короля Севера в надежде услышать хотя бы намёк на смешок, но не тут-то было. Она опустила взгляд на руки, скрещённые за его спиной — пальцы одной сжимали запястье второй так сильно, будто хотели его вывернуть. Оскорблённая, что он не в состоянии соблюсти элементарные нормы приличия, она поинтересовалась с демонстративным безразличием: — Надеюсь, милорд Старк тоже чувствует себя хорошо? — Лучше, чем большинство моих лордов, Ваша Светлость, — мгновенно нашёлся он, но головы не повернул. Очень хорошо, подумала Дени, поджав губы. Раз ему угодно молчать, раз угодно вести себя, словно ничего не произошло, пускай будет так, как пожелает его Королевское Величество. Он ведь всё ещё, пока что, остаётся Королём, пока она не решила обратного. Дени не сразу заметила, что их краткий обмен репликами не укрылся от Мормонта, безмолвно поднявшего брови. Поняв, что его любопытство не удовлетворят, он прокашлялся и произнёс: — Новости о вашем возвращении расходятся… на удивление быстро. Сегодня с утра прилетел ворон из Дорна. Принц Мартелл приглашает вас и милорда Старка посетить его в Водных Садах и выражает надежду, что вы найдёте, о чём побеседовать. — Вряд ли речь пойдёт об апельсинах, — тихо произнёс Робб Старк. Дени выпалила не подумав: — Если принц Доран полагает, что сможет объединить наши дома браком, не вижу ни одной причины ему отказать. Сир Джорах, явно чувствуя себя третьим колесом, лишь покачал головой и удалился, не произнеся ни слова, но вот Король Севера, в кои-то веки отвернувшись от горизонта и взглянув на Дени, показался ей… удивлённым? Даже когда дверь за Мормонтом закрылась, неловкое молчание не исчезло. Странная, непоседливая мысль посетила её: его корона, Робба, в её руках, она может дразнить его, может давать, отбирать, взамен получая то, что нужно ей… Дени скрестила руки на груди. Но лорд Старк молчал, и молчал очень долго — Дени даже успела проникнуться к нему сочувствием и хотела его выслушать. Наконец он слабо улыбнулся: — Видеть вас в добром здравии действительно приятно. — Поразительно, сколько недугов может сгладить сон, — ответила она, безуспешно пытаясь скрыть рвавшиеся наружу эмоции. Злобу. Непонимание. Обиду. Выходит, вчера она была больна? Целуя его, желая продолжения, она была больна? Не разнимая рук, она встала рядом, заметив, как тело Робба напряглось от её близости. Его страх отчего-то придавал ей уверенности. Он произнёс на долгом выдохе: — Вы думаете? А вот мне совершенно не спалось, мне… — Он запнулся, будто прикусил язык, и Дени резко развернулась в надежде хотя бы на мгновение уловить ускользающую от неё правду; что-то промелькнуло в его взгляде, так ей показалось, тут же открыв ей то, что именно она хотела услышать: «Известно ли вам, что из-за вас я абсолютно лишился сна?» Правда, под пристальностью её взгляда лорд Старк совершенно растерялся и промямлил: — Ну, знаете… ветер, холод. Шум моря и… верещание драконов. Мне казалось, я привык, но… — После качки на корабле всегда так, — сказала Дени, гордо игнорируя его попытки вести светскую беседу. Очевидно, что он говорит о чём угодно, лишь бы не говорить о главном. Продолжать это бессмысленно. Отвернувшись, Дени произнесла: — Но, видимо, нам придётся вернуться на корабль, если… если мы примем приглашение принца Мартелла. Снова ей пришлось бороться с желанием хотя бы на секунду скосить глаза, дабы насладиться смятением на его лице. Он ведь вспомнит, что она сказала о замужестве. Он же не сможет скрыть истинных чувств, и тогда она поймёт, что он чувствует? Вновь ощущая себя глупой девчонкой, Дени всё же смогла скрыть разочарование, когда лорд Старк, повернувшись к ней, ответил без толики волнения в голосе: — Полагаю, ваше решение в этом случае имеет больший вес, нежели мои возражения. Ни на секунду не поверив его уверенности, Дени не могла не удивиться той силе, с которой он верил в свой обман. Она глядела на него ещё несколько секунд в попытке уловить хотя бы ещё один намёк на неуверенность, но взгляд Робба был чист, ровно небо за окном. И такой же голубой, что, в конечном счёте, заставило её разнервничаться и отвернуться. Лишь бы он не делал выводов, связанных с её повышенным вниманием! Лишь бы… лишь бы другие не начали судачить, подумала Дени, и только потом вспомнила, что в помещении никого, кроме них, нет. Кто-то, быть может, где-то и подслушивает, но слухи о них и так уже ходят — что они теряют? Серый Ветер вдруг ткнулся ей в ноги, и Дени опустила ладонь на его шерсть. До чего ласковыми могут становиться хищники, зная, что атаковать бессмысленно… и снова, снова эти его горящие глаза. Что-то было не так, где-то… где-то она уже видела этот взгляд. Робб отошёл от окна. Дени решила, что он сейчас же покинет комнату, но он упёрся кулаками в Каменный Барабан, вновь демонстрируя ей тщательно скрываемое напряжение. Как и она, он быстро сообразил, что привлекает ненужное внимание, и поспешил объясниться: — Я, впрочем… и в целом спал не очень из-за… из-за вина, перебродившего, мне… мне и правда немного досталось, сир Джорах прав… Дени ничуть не боялась того, что могла услышать. Она была готова ко всему, поэтому заявила напрямик: — Видимо, нам стоит обсудить произошедшее вчера. — Да? — глухо спросил Робб, не отрывая взгляда от столешницы. — Вы думаете, что нам есть, что обсуждать? Он взволнован и смущён не меньше моего, подумала Дени. Возможно, и того больше. Странно было сознавать, что их первый вечер в дружеском статусе повернулся именно так, страшно было потерять приобретённое… Дени почувствовала неожиданное желание утешить его, но как знать; возможно, любая близость, даже дружеская, теперь под запретом? Вдруг она сожмёт его руку, а он её только отдёрнет? Вдруг это только всё испортит? Эти мысли заставили Дени произнести: — Во-первых, это не изменило моего к вам отношения. Во-вторых… я не потребую у вас женитьбы за то, что произошло. Он наконец-то поднял голову, и на одно мгновение Дени снова стало неловко от его взгляда. «Как пожелает моя королева», настойчиво раздался его горячий шёпот в голове. А ведь казалось, что многое, увиденное и услышанное в пьяном бреду, быстро забывается. — Вот как, — произнёс он и облегчённо улыбнулся. — Хорошо. Я рад, что это ничего не изменит, это… многое бы усложнило, — он почтительно поклонился и, не дав ей сказать ни слова, удалился. Серый Ветер побрёл за ним — с большей неохотой, но с большей твёрдостью. И, хотя Дени была немало удивлена, широкие и громкие шаги Короля Севера затихали, он быстро, очень быстро удалялся. Что бы это ни было, на что бы они только что ни закрыли глаза — это было верным решением… от чего ей, впрочем, совершенно не легче.