***
Эмили двадцать четыре, и она вопит от одиночества. С ладоней у неё капает кровь, и она оставляет пятна на всём, к чем прикасается. Девятилетняя девочка внутри плачет от обиды, а Эмили остаётся только сжимать губы. Она хочет справиться, она хочет выжить, она хочет помочь. И она, как любой живой человек, хочет помощи. Её сон тревожат без предупреждения. Девушка просыпается в своей старой башне, а на подоконнике сидит незнакомец. Он не улыбается, не говорит — только кивает в пустоту. Эмили чувствует умиротворение и чуть ли не плачет. — Ты здесь... Почему?.. — спрашивает она. И знает, что Он не ответит. Вместо ответа он неожиданно появляется сзади и кладёт руки ей на плечи – кажется, что кожа покрывается инеем. Они оба молчат. Только шум прибоя. Только закат за окном. Только старая башенка у паба, от которой веет домом. — Потому что я вижу перед собой маленькую, напуганную девочку. О ней забыли в гуще интриг, и она плачет, спрятавшись в уголке, — говорит он, и его голос — не холодный, как обычно. Эмили кусает губы, унимая предательскую дрожь. — У этой девочки не было детства, а сейчас она пытается спасти целую империю. Не многовато ли подвигов на одну душу? Эмили готова кричать, лишь бы не дать слабину. Перед глазами проносится жизнь и… Девушка стонет в пустоту, кричит навзрыд, давится слезами. Глаза застилает туман, она пытается смахнуть эти несчастные слёзы, но их лишь больше и больше. На языке – соль и металл, и с прокушенной губы стекает ручеёк крови. Она так хочет немного покоя, хотя бы чуть-чуть… Как в те моменты, когда Он приходил ей во снах пятнадцать лет назад. Эмили не сразу замечает, что тычется в чужое плечо лицом. Она пытается унять слёзы, а потом поднимает голову и смотрит в Его глаза — пустые, без звёзд. Эмили не страшно. Сейчас — нет. Чужой отстраняется и, как в детстве, исчезает. Эмили остаётся одна в башне и смотрит на долгий закат. Следующим утром она устраняет ещё одного приспешника Далилы и знает, что каждую секунду за ней наблюдает Чужой.***
— Ты завораживаешь меня, Эмили Колдуин. Она слышит голос позади себя, пока делает очередную запись в дневник. Черноглазый появляется внезапно, не изменяя традициям. Сегодня Эмили прибыла в Дануолл — в нём будет один долгий день. — Наступит ли следующий? — Он продолжает её мысли. — Ты видишь множества вариантов будущего, тебе ли не знать, — Эмили слишком уставшая и не желает играть в загадки. — Я же узнаю этим вечером. Чужой ухмыляется, но есть в его оскале какая-то тоска. Он растворяется и появляется в клубке марева совсем рядом. Хочет что-то сказать, молчит и лишь потом начинает: — Я видел твою смерть. Я видел твою жизнь. Я видел твоё детство. Я твои сны. Я видел, как Корво спас тебя, и видел мир, где ты падала с края обрыва вместе с Хэвлоком, — у него закрыты глаза, и есть в этом что-то непривычное. Но когда веки распахиваются — в его взгляде отражается вся мерцающая туманность вселенной. — Я видел столько сорванных лепестков, моя императрица, — в ухмылку вернулась насмешливость. — Мой же цветок растоптан. Твой… я вырвал его с корнем, занёс над Бездной и — решил отдать его тебе. Как ты им распорядишься? Метку на руке жжёт. Эмили кажется, что что-то мимолётно касается её запястья, но тут же исчезает. Девушка настойчиво тянет демона к себе и всматривается в его глаза. Пусто. Как и всегда. Лёгкая дымка лижет ладонь там, где только что была грубая ткань, а Чужой оказывается за спиной. — Я не имел детства. Но я попытался дать его тебе. Я помогаю людям менять судьбы, но… даже не знаю свою. Не так уж мы и отличаемся, Эмили Колдуин. Эмили не оборачивается. Она осторожно прислоняется к спине юноши и закрывает глаза. Он не отходит. Эмили чувствует, как её дыхание медленно подстраивается под чужое. Совсем так же дышит Бездна. И они стоят, спина к спине. Рядом. Молча. Может, вечность, может, несколько секунд. Она просыпается и ощущает лёгкие прикосновения бриза на своих щеках. Этим вечером решается её судьба, судьба Островов — на пол падает лепесток — и… Эмили идёт по пустой зале, задумчиво держа корону в руках. Она смотрит на картину, в которой запечатана Далила, и знает — Он видит её триумф из тени. Он действительно видит. И облегчённо отпускает цветок, на котором не осталось лепестков.