***
После обрушившейся лавины необъяснимых событий Лука четко решил закрыть эту тему для себя. Не лезть и не вмешиваться в хрупкий темный мир, который обитает в этой красивой голове, стало по его мнению окончательным верным решением. В конце концов, подобное поведение Арсению явно чуждо. Хватило того короткого времени, чтобы понять: он дальше не зайдет. Лука себе нафантазировал невесть что, пошел на поводу у своих мыслей. Заинтересовался в нем, что тут еще можно сказать, кроме нелепой правды. Но напоминание о том, что они все еще чужие друг другу люди, отрезвляет. Если и удалось немного притереться, войти в некое подобие доверия, то стоит сказать спасибо обстоятельствам. Эти же обстоятельства хочется возненавидеть всем сердцем за то, что они это доверие раскололи надвое, оставив лишь… Да черт его знает, что они там оставили в голове Арсения. И хватит. Комнату Лука искал для новой, спокойной жизни, для того, чтобы нырнуть с головой в работу и не быть никому и ничем обязанным. И уж явно не для того, чтобы нервы свои наизнанку выворачивать, чего не было даже с Алисой. Дни потянулись болезненными судорогами, накинувшись кучей работы, так что Лука практически не высовывался из своей комнаты. Но себе уверенно признавался, что отпустило. Загруженность не давала мыслям уйти в ненужное русло, с легкостью перекрывала обновленные воспоминания, пока совсем не отодвинула их куда-то подальше, на самые задворки сознания. С Арсением парень пересекался только на кухне, словами перекидывался коротко: интересовался здоровьем, напоминал о таблетках, оповещал о свежеприготовленной еде или о том, что будет поздно, когда несколько раз отлучался по вечерам, чтобы выплеснуть куда-то скопившееся напряжение. К концу недели Арсений вроде как оклемался. И чем меньше внимания уделял ему Лука, тем больше он старался заговорить первым при любой возникающей возможности. «Ты так много работаешь, совсем не спал?» или «Сегодня собираешься куда-нибудь?» звучало так странно и нелепо, словно он хватался отчаянно, но не мог удержать ниточку, ведущую к взаимности. Вот только чтобы не придавать значения или не думать, притворяться особо и не нужно было. И так не получалось. Работы и правда было предостаточно, чтобы потеряться даже в днях недели. А в один из вечеров Лука внезапно очнулся в реальности, в которой не обнаружил Арсения на кухне. Его комната не заперта, пустует. Лука своим же мыслям ухмыляется. Думал, Арсений будет запирать ее с того раза. Доверяет? Но и какого-то извращенного желания лезть не на свою территорию ради интереса не возникает. Совесть успешно гасит его в зародыше. Внезапно громкая мелодия заставляет дернуться от неожиданности. Сколько он так простоял, держась за ручку и глядя в пол у комнаты соседа, Лука понять не может, и пальцы тянутся к гаджету в кармане. — Эй, приятель! Вылазь из своей ракушки, сегодня выходной, — бодрый голос Кира оглушительно звучит из динамика, Лука морщится. — Собирайся, я жду тебя на Солнечной. Отговорки не принимаются. — Я не… — но собственный хриплый ответ звучит уже в унисон тишине. Сбросил? Вот же засранец! Лука устало трет лицо. Желания выходить на улицу ни малейшего, но и сейчас в полнейшем сознательном одиночестве находиться здесь совершенно некомфортно. Чувствовать присутствие Арсения в квартире, даже не осознавая этого, слышать его деятельность и приглушенные разговоры по телефону, как он роняет что-то у себя в комнате, как грязно матерится после этого, как выходит покурить или гремит посудой на кухне… Как шумит вода в ванной, пока он принимает душ, или тихонько плещется, когда ванну. Все это стало чем-то до невозможности обыденным. А тут вдруг сковало всего, будто осознание навалилось и душит остервенело, давит всем весом. Шея ноет, голова гудит, и хочется или заснуть, или… — Ага! А я тебя тут высматриваю! — Кир выхватывает его из такси, дергает за шкирку, словно беспомощного котенка, твердо поставив возле себя, и со словами «я заплачу, все-таки это моя вина, что ты тут» наполовину исчезает в машине. Пьяный он, что ли? Разобравшись с водителем, довольный закидывает руку Луке на шею, шарф поправляет, и улыбка его кажется парню какой-то ненастоящей. Он тяжелый и выше на полголовы, да и в комплекции покрупнее, Лука морщится, пытаясь выкрутиться из объятий, но бесполезно. Кир только сильнее к себе притягивает, на ухо шепчет очень уверенно и даже жестко: «Не дергайся». — Кир, куда ты меня ведешь? — обеспокоенно спрашивает Лука и пытается заглянуть другу в лицо, словить его глаза, но тот лишь вперед смотрит, ухмыляется и вышагивает торопливо, уверенно направляя. Они заходят в большую арку на практически безлюдной улице, сворачивают налево в незаметную для глаз старую дверь без опознавательных знаков, идут по скрытой плохо освещенной внутренней улочке. Она очень узкая, силуэты мелких компаний то там, то здесь наполняют ее дымом сигарет и приглушенным смехом, и Луку Кир прижимает к себе еще плотнее, словно охраняя. От него сладковатым перегаром тянет, приятным знакомым парфюмом — этот запах с ним неизменно уже долгое время, Лука его хорошо знает — и крепкими сигаретами. Вес его руки исчезает с шеи, когда они, преодолев этот тесный коридор, сворачивают направо и оказываются перед большими металлическими дверями с горящей ярким фиолетовым светом неоновой вывеской с надписью «Атлас». Лука медленно поворачивается к нему и наблюдает сияющую улыбку на лице Кира. — Ты сейчас шутишь, что ли? — выдыхает Лука и обреченно опускает плечи. — Я туда не пойду. С чего ты вообще взял?.. И голос приходится понизить, схватить Кира за лацканы его распиздатого пальто и к противоположной стенке прижать, потому что снующих туда-сюда посетителей клуба посвящать в разговор не хочется. — С чего ты вообще взял, что мне здесь место? — свистящим шепотом спрашивает Лука, оттеснив Кира в темный уголок, подальше от старых тусклых ламп, и отчаянно заглядывая ему в глаза — полумраке они кажутся черными и какими-то совсем недобрыми. — Сам сейчас все поймешь, — немного помедлив, спокойно говорит Кир и, не оставляя времени для раздумий, хватает Луку за руку и тащит за собой. Громкая музыка ударяет по ушам, обрушивается сверху, как лавина. Здесь темно и тесно. Помещение клуба небольшое, и немалое количество посетителей оттесняет их со входа сразу к середине. Лука на короткое время теряет связь с реальностью, только бьет по глазам яркое синее освещение вокруг бара и сцены с диджеем, но стоит отвести взгляд, как полумрак гасит вспышку боли в висках. Рука Кира все еще крепко держит его ладонь и настойчиво тянет за собой к освободившемуся столику. По правде сказать, Лука бывал в гей-клубах, и не раз, но прошло уже много времени с последнего визита, и Киру об этом знать не обязательно. Но мысль о том, что он и так уже выдал себя своей реакцией, иронией щекочет нос, и Лука покорно принимает ее. Больше всего сейчас интересует, что здесь забыл сам Кир и почему вдруг такая настойчивость в его действиях. — Посиди пока тут, я принесу что-нибудь выпить, — нахмурившись, говорит друг на ухо и вдруг растворяется. Был и нет. Лука хаотично высматривает его в толпе, нервно стягивая шарф и шапку. Выхватывает из толпы улыбки, легкие жесты, недвусмысленные взгляды. То там, то здесь ловит мелькающие отблески бокалов, извивающиеся в танце силуэты и все-таки облегченно цепляется глазами за лавирующую в этом всем широкую спину Кира, которая, словно в раскадровке, то виднеется в ярко-синих вспышках, то теряется в темноте. Он напряженно и неотрывно следит, пока Кир не возвращается с двумя какими-то сумасшедшими на вид коктейлями с шапками взбитых сливок сверху и кучей тонких цветных трубочек. Таким только девчонок угощать, думает Лука. — Держи, — говорит друг, но его не слышно, и Лука различает сказанное лишь по движению его губ. Кир присаживается вполоборота на стоящий по другую сторону столика стул, ногу на ногу закидывает, будто всем собой прикрывает сжавшегося Луку, задумчиво тянет через трубочку содержимое своего стакана, и глаза его бегают по всему залу. Он ищет кого-го?.. — Кир, — Лука наклоняется к нему и почти кричит на ухо, напряженно и сосредоточенно сжимая свой стакан — он холодный и мокрый, и без того холодные пальцы немеют моментально. — Зачем мы здесь? Но Кир отмахивается от него, тычет пальцем в коктейль, мол, пей и не мешай. И Лука послушно тянет напиток через трубочку. Это похоже на водку с соском, но чудовищно приторное, в горле тут же появляется вязкое ощущение. Но если сосредоточиться и выпить все побыстрее, возможно, получится расслабиться, вспомнить старые добрые времена и перестать делать вид, что данная обстановка ему чужда. Лука не успевает даже додумать эту мысль. Ладонь Кира вдруг ложится ему на плечо и резко дергает на себя. Парень непонимающе пялится на друга — слишком близко, — пока не решает проследить направление его взгляда. И жаром обдает моментально. Ладонь, сжимающая плечо, предупреждающе давит, заставляя оставаться на месте, но дернуться Лука все же успевает. Это выходит машинально, словно привычное что-то. Кир переводит на него понимающий взгляд. Его подсвеченное синим лицо выглядит так, словно он все давно понял. Потому что из уборной справа от бара выходит Арсений. Выходит не сам, а с каким-то высоким мужчиной. Выходит не сам, потому что по-другому просто не может — даже отсюда видно безучастное выражение его лица, неестественно вялые жесты, когда мужчина прижимает его к стенке, и Лука думает, что это выглядит почти так же, как когда каких-то двадцать минут назад он сам прижимал Кира. Вот только он не шарил руками под расстегнутым легким пальто, не шептал на ухо что-то, зарываясь лицом в мягкие вьющиеся пряди волос, что вызывает такую вот болезненную улыбку на лице, какая сейчас появилась у Арсения. И не вливал так настойчиво в чужой рот утянутый с бара шот, придерживая пальцами подбородок. — Они здесь уже давно, я... наблюдал, — виновато говорит Кир, наклоняясь поближе. — Он выпил слишком много, Лука... Этот тип его явно спаивает. Как оказывается возле этих двоих Лука не помнит. Что-то холодное и, кажется, абсолютно трезвое есть во взгляде этого мужчины. Лука успевает отметить только тонкий шрам у глаза, подсвеченный светомузыкой, и что на вид ему около сорока. Но Кир возникает рядом спустя долю секунды, как ангел-хранитель, как голос разума, который злобно шепчет «кудабля» и с мягкой улыбкой оттесняет Луку в сторону, предостерегающе вскидывает брови и округляет глаза. Пальцами легонько цепляет незнакомца под локоть, привлекая к себе внимание. — Я прошу прощения, — кричит он мужчине, и Лука видит, как в ту же секунду он крепко впивается пальцами в его предплечье, и тот испуганно поворачивает голову. — Извините, это же ваш бумажник? У Арсения тяжелые веки, глаза плавно скользят от Кира к Луке, и зрачки — и без того широкие — в этот момент, кажется, полностью заполняют радужки. — Ты?.. — Лука почти не слышит, но все так же считывает по губам и выражению лица. — Я, — говорит он ему на ухо и незаметно выдергивает его из поля зрения незнакомого мужчины, так вовремя отвлеченного Киром. Он тянет его за собой к выходу, сжимая пальцы на запястье так сильно, словно боится, что Арсений начнет вырываться и всячески сопротивляться, но он покорно позволяет вывести себя, спотыкается периодически и извиняется, случайно наталкиваясь на кого-то. Когда за дверью клуба оказываются, Лука наконец останавливается. Под тусклой желтой лампой над головой рассматривает лицо художника, осторожно хватаясь за подбородок и деликатно приподнимая его голову к свету. Он бледный и потрепанный весь, свитер на груди залит выпивкой, губы красные, зацелованные. На шее несколько откровенных засосов. Долго рассматривать себя он не позволяет, сжимается, настойчиво отводит руку Луки в сторону и поднимает высокий ворот своего тренча. — Я снова должен тебе, — тихо говорит Арсений и опускает глаза, и то ли икает, то ли смеется, уставившись в пол. — Как ты нашел меня? — Это не важно. Тут мы оба должники, — отрешенно бросает Лука и, сжимая его плечо, настойчиво ведет подальше отсюда, на свежий воздух. Оказавшись на улице, Арсений усаживается на выступ у входа в арку, и пока Лука вызывает такси, приваливается спиной к холодной стене, прикрывает глаза. Но тут же резко открывает их и дышать начинает заполошно. — Черт, так еще хуже, — говорит, словно сам себе, с трудом выговаривая слова, и на Луку поднимает виноватый взгляд. Над головой мигает фонарь, и обеспокоенное лицо Луки в этом свете кажется Арсению злым, движения — резкими, нервными. Интересно, был ли он таким же, когда в прошлый раз «спасал» его? Улица тонет в полумраке. Холодный ветер пронизывает насквозь, гоняет по безлюдному тротуару мусор, закручивает в карликовые торнадо и несется дальше, мучительно воет в темной арке старинного здания. Каждый шорох напрягает и заставляет тело невольно сжаться, испуганно дернуться от звука торопливых шагов. Из темноты арки к ним вылетает Кир и с облегчением на лице говорит: — Хух! Еле отделался. Ноги моей больше там не будет. Лука, скрестив руки на груди, стоит слегка поодаль и взгляд переводит с Кира на Арсения и обратно. И чувствует себя законченным идиотом. Похоже, Арсений сейчас испытывает что-то подобное. Взгляд вон какой растерянный, глаза прячет, край пальто теребит. Дышит тяжело ртом. Ему, наверное, очень плохо. Доехать бы домой… — Что ты вообще там делал? — спрашивает Лука, стараясь не смотреть на друга, но Кир с ответом не спешит. Присаживается на корточки возле Арсения, в лицо заглядывает, волосы бережно ему за ухо заправляет и протягивает бутылку воды. — Возьми, — говорит тихонько. — Продержись еще немного, домой тебя отвезем. Арсений благодарит его одними губами, забирая бутылку, смотрит из-под полуприкрытых век как на старого приятеля, и кажется, что у них там какой-то свой отдельный мир — похоже, они знакомы чуть лучше, чем рассказывал Кир в прошлый раз. Друг поднимается и к Луке подходит вплотную, засунув руки в карманы брюк. — Расслабься. Я с девчонкой одной тут совершенно случайно оказался, — говорит он и ловит на себе недоверчивый взгляд. Закатив глаза, бросает коротко: — Не спрашивай. От его лукавой улыбки хочется провалиться сквозь землю. И видно, видно же, что он и и так все знает. Что сквозь его образ блистательного обольстителя проглядывает сейчас тот, кто умеет смотреть глубоко внутрь, без лишних слов складывать одно к другому и делать выводы. — Не нужно мне ничего объяснять, — его тихий низкий голос успокаивает, блестящие глаза устремлены к мигающему над головой фонарю. — И не заставляй меня сейчас подбирать нужные слова, хорошо? В такси тепло. От заснувшего и случайно привалившегося к плечу Арсения — тоже. Лука, уронив одну руку на бедро, другой щеку подпирает, смотрит в окно за скользящим ночным городом и думает, что за эти несколько часов он вымотался больше, чем за все бессонные ночи, проведенные за работой.4
20 декабря 2019 г. в 23:25
Примечания:
атмосфера: Third Realm - Diabolic Crush
Michael Truman & Christopher Healings - Red Dawn
Единственная ближайшая аптека оказалась в этом районе только через четыре квартала. И хорошо. Лука даже шапку не надел в надежде, что холодный ветер вынесет из головы всю ту кашу, которая там заварилась за последние сутки, но от холода она лишь остыла, слиплась огромными кусками и еще плотнее засела. Всю дорогу он мысленно ругал себя за свою несдержанность.
Кто, придя в себя, не был бы рад и благодарен, что по счастливой случайности в сложившейся ситуации помощь подоспела вовремя? Да, Сеня тот еще фрукт, оказывается. Один их тех, которые еще нужно понять, как правильно очистить, чтобы смаковать по-настоящему, с наслаждением.
Вручить фармацевту список, в ожидании невидяще пробежаться взглядом по стеллажам с препаратами и, напоровшись на полку с презервативами, с силой прикусить щеку.
Ну все, приехали.
«Музыка ветра» заходится ласковой прощальной мелодией. На запястье шелестит тонкий белый пакет, обдуваемый порывистым ветром, болтается из стороны в сторону. Внутри картонных упаковок громыхают купленные лекарства. Руки в карманах куртки крепко стиснуты в кулаки — так теплее и так получается чуть лучше сдерживать себя в руках. Ха, выходит, в прямом смысле.
И захлебнувшись нервным смехом, смешанным с ударившим в лицо ледяным порывом, Лука резко останавливается посреди улицы, присаживается на корточки и обхватывает голову руками, сцепив пальцы на затылке в замок.
В воскресенье в такую рань город словно одичал — на улицах ни души, за исключением лениво шуршащих вдоль дороги редких машин. Парень прожигает взглядом свои желтые кеды, но не видит перед собой совершенно ничего, кроме презрительных серых глаз, растрепанных вьющихся волос и пересохших от обезвоживания губ. Эти губы во сне целовали его ладонь…
— Черт, черт, че-е-ерт! — глухо выстанывает он себе под ноги, схватившись за волосы.
В капкан он уже наступил. Одна надежда, что охотник сжалится и отпустит, потому что иначе зажарит на костре без зазрения совести.
Коротко постучать костяшками в дверь и, не дожидаясь ответа, резко ручку повернуть, пакет с лекарствами на прикроватной тумбе оставить и не смотреть в глаза.
Все равно. Наплевать и не лезть больше.
Но охотник решает, что все же голоден. Да и семья у него большая, наверняка.
Поэтому Лука остается гореть.
— Спасибо тебе, — блестящие серые глаза открываются именно в тот момент, когда пакет почти бесшумно приземляется на тумбу, голос тихий ото сна, волосы сбились и упали на лицо.
— Не за что, — отвечает Лука, но взгляд все же отводит, кивает на пакет. — Здесь все необходимое. Выписку я там же оставил, постарайся придерживаться рекомендаций.
Арсений молчит и смотрит так, будто ждет еще чего-то. Подушку в руках сжимает крепко, кожа на костяшках белеет. Но Лука разворачивается и, кусая губу, мысленно говорит себе: «Не поддавайся, не обращай внимания». За ручку берется и, обращаясь к ней, отчетливо произносит:
— Прежде чем пить таблетки, нужно поесть.
И выходит, тут же прижимаясь к деревянной поверхности спиной и затылком, словно готов до последнего удерживать эту дверь от вторжения.
Как только голова касается подушки, сном накрывает моментально. Усталость ослабляет хватку и отступает, позволяет телу расслабиться, раствориться в теплоте одеяла. Лука стремительно падает в непроглядную черноту, несется со скоростью света и, наконец упав, резко вздрагивает и просыпается окончательно. За окнами все та же серость, значит, поспать удалось не так уж много.
Из кухни доносится кашель Арсения. И это снимает с Луки последние обрывки тяжелого и липкого сна. Но спешить на помощь или просто поинтересоваться, не нужна ли она, он не стремится. И, выползая из влажной постели, хватает чистые вещи и направляется прямиком в душ.
Арсений сюда не заходил: вещи так и валяются на полу неясной кучей. Лука со вздохом собирает их и загружает в стиральную машину вместе со своими. Горячий душ смывает напряжение, приятно разливается теплом по мышцам, и все произошедшее кажется чем-то далеким, словно неделя прошла, не меньше.
На кухню Лука заходит уже без тени прошлой неловкости. Голову полотенцем растирает, бросив взгляд на соседа, умостившегося на прежнем месте, будто воробей, и ставит чайник на огонь.
— Вижу, плевать ты хотел на все, — цедит сквозь зубы Лука, глядя на то, как вспыхивает уголек сигареты, когда Сеня затягивается.
— Мне правда лучше. Намного, — небрежно бросает тот, словно ему и на самом деле плевать на все, он прикрывает припухшие глаза и, закинув голову, выдыхает дым в потолок. — Таблетки наверняка дорогие. Вычти из аренды, хорошо?
Лука крепко сжимает челюсти, стараясь не отвечать сейчас, подумать и успокоиться, но накрывает почему-то со страшной силой. Да что ж ты за человек-то такой, а?
Пюре со звонкими шлепками ударяется о тарелку, ящик с приборами залетает с грохотом на место. И усесться напротив, чтобы спокойно поесть — самая настоящая пытка. Потому что напротив тяжелый взгляд болезненно сверкающих и нарочно прожигающих глаз.
— Как ты делаешь это? — спустя минут пять въевшегося молчания и новой зажженной сигареты Арсений все же подается ближе, сложив руки на столе.
— Что именно? Ем? — саркастически спрашивает Лука, демонстративно набирает на вилку пюре и замирает с открытым ртом.
Потому что Арсений легонько перехватывает его руку своей и направляет вилку прямиком себе в рот, ни на секунду не отводя взгляд от глаз Луки. Обхватывает губами, позволяя прибору медленно выскользнуть, и только после разжимает пальцы.
— Ты вкусно готовишь, — говорит он и улыбается по-доброму так, мягко. — Я домашнюю еду уже и не помню, когда ел.
Встает, чтобы взять себе порцию пюре, а Лука смотрит на свою вилку и не может и слова в ответ произнести. Арсений словно издевается, кажется, он прекрасно понимает, что творится в голове у нового соседа. Что в голове у человека, который вот так неконтролируемо залипает на подобные действия после всего, что случилось.
Его тяжелый кашель эхом разносится по огромной кухне, заставляет согнуться пополам и упереться ладонью в край столешницы, и Лука моментально приходит в себя. Подлетает к нему и, дождавшись, пока Сеня прокашляется, заглядывая в лицо.
— Присядь, я сам сделаю, — говорит он и за локоть подталкивает парня к столу. — Давай, давай. Тебе вообще лежать нужно.
Разогретый бульон и порцию пюре Арсений нехотя — аппетита нет, — но все же съедает. Съедает медленно, под увлеченный рассказ Луки о наглых заказчиках, о том, что завтра нужно появиться в офисе, а работа еще не закончена, и что Арсению придется самому позаботиться о своем покое хотя бы до вечера. Что после он снова будет дома, так как основную работу он выполняет вне офиса, и там, если понадобится помощь, он будет рядом.
Заговорившись, Лука хватает салфетку и ведет ею по губам художника, вытирая остатки бульона, и замирает, когда тот хмурится и резко отодвигается назад.
— Прости, я… — бормочет Лука, комкая салфетку и испуганно бросая ее на стол, словно только что случайно вытащил из гранаты чеку. — Прости.
— Не нужно делать это, — медленно произносит Арсений и добавляет тише: — Так.
Лука отворачивается к окну. Разглядывая серый грязный пейзаж внутреннего двора, сглатывает вставший в горле ком и делает глубокий вдох.
Правильнее всего сейчас встать, собрать посуду, и в умывальник ее до подходящего настроения. Не глядя напомнить про таблетки и покой. Предложить свою помощь, если что-то понадобится, и выйти из кухни, оставив позади звенящее молчание. Интересно, какое сейчас лицо там позади, какая эмоция вырисовывается? Словить эту мысль на выходе, чтобы где-то в глубине души почувствовать разочарование от резанувшего слух щелчка зажигалки.