***
Мэтт прожила гораздо больше, чем ей прогнозировали. Пять лет. Последний год был самым ужасным. Больницы. Боль. Деньги. А самым ужасным было то, что ее десятилетний ребенок все это видел и думал, что мама скоро выздоровеет и вернется домой. Когда Ганс возил Майка в больницу к Мэтт, он постоянно спрашивал: «Мама, когда мы снова будем жить вместе?», — а Мэтт плакала после этих слов, и сын не понимал, почему. Все закончилось субботним утром. Майк ел хлопья с молоком перед школой. Но тут Гансу позвонили, сообщив, что Мэтт мертва. Он был счастлив, что ее мучения кончились и убит горем одновременно. Майку он об этом не сказал — соврал, что Мэтт теперь лечится в Германии. Корни их семьи шли именно оттуда. Ганс на самом-то деле говорил с немецким акцентом и часто выражался на родном языке в отличие от Мэтт, которая терпеть не могла, когда ее семья говорила на этом адском языке. — Они теперь с папой вместе в больнице? — Спросил Майк. Ганс оставил его без ответа. Хотя он знал, что долго скрывать не выйдет. На следующий день в новостях рассказали о том, что одна из пиццерий Фредди Фазбера сгорела, унеся с собой жизнь владельца. Генри Эмили. Это было самоубийство. В предсмертной записке он написал: Проклятие Фредди Фазбера победило Никто так и не понял, что это означает. Но это скрыть от Майка не удалось. Дядю Генри после Мэтт он любил больше всего. Как родного отца. Майк месяца два ходил безрадостный и опустошенный. Однажды, когда Ганс укладывал племянника спать, он выдал: — Дядя Ганс, почему Генри не взял меня с собой?***
Год спустя Скотту исполнялось тринадцать. Его день рождения праздновалось во второй пиццерии Фредди Фазбера, которая не сгорела и теперь принадлежала маме Скотта — Глорис Коуттон. Скотт сначала не хотел звать на свой праздник Майка, потому что он был бы самым младшим и друзья подумали бы, что Скотт дружит с мелкими. Но Майк при том был его самым близким другом, и не позвать его было обидно. Скотт все-таки решился на этот шаг, но даже не знал, как об этом пожалеет. Майкл опаздывал на праздник, поэтому какое-то время Скотт и его друзья ели пиццу и болтали. Но через час Майк пришел. Он был высоким для своего возраста, но при этом выглядел совсем как ребенок. Майк принес с собой маленькую коробочку с бантиком. Скотт принял подарок и представил Майка своим друзьям. Те сначала с недоумением уставились на него, но вопросов задавать не стали. Скотт почувствовал это нервное напряжение и пытался разрядить обстановку, замечая, что друзья частенько подкидывают обидные шутки в сторону Майка, но тот походу их даже не замечал. В какой-то момент Скотт отошел в туалет, и Майк остался наедине с подростками. Эти ребята стали смеяться между собой, поглядывая на аниматроников. Рядом со сценой стоял спасенный из пожара Фредбер. Майк не понимал, о чем перешептывались подростки, но один из них вдруг предложил: — Майк, не хочешь ли ты взглянуть на Фредбера? Он почему-то не увидел подвоха в этом вопросе и ответил: — Да, почему нет. Только Майк встал из-за стола, как вдруг один из подростков надел на себя пластиковую маску Фокси, схватил мальчишку за запястье и потащил его к Фредберу так, будто Майк сопротивлялся. Теперь-то он почуял неладное. В паре метрах от Фредбера Майк стал сопротивляться, но подростки просто подняли его на руки и подошли к аниматронику как можно ближе, приближая голову Майка к металлическим челюстям. Шмидту показалось, что где-то недалеко раздался голос Скотта: — Эй, что вы там задумали? Но было поздно. Подростки начали засовывать Майка в глотку Фредбера. Тут же взбудоражилась охрана, официанты остановились, беспокойно оборачиваясь. Майк просто плакал и кричал, потому что было страшно и тесно, вылезти самому не представлялось возможным. Последнее, что Майк услышал это смех тех самых ребят и… и щелчок. Челюсти Фредбера сомкнулись, и тело Майка пронзила страшная боль. Он буквально слышал, как его ребра хрустели и ломались, как сдавливало голову. Его крик быстро умолк. Он потерял сознание от болевого шока.***
На кардиомониторе плыла ломаная линия пульса. Врачи сказали, что у Майка десять переломов. Семь из них — ребра, два — открытые переломы предплечья, один — ключица. И еще закрытая травма черепа. Скотт сидел в палате реанимации рядом с Майком, пока Ганс что-то обсуждал с врачами. — Прости, Майк, — с сожалением произнес Скотт и взял его за руку. Он все еще был без сознания, но Скотт искренне надеялся, что, когда друг придет в себя, ему не придется проходить через адскую боль. И так достаточно.***
На восстановление после «укуса Фредбера» — как его называли журналисты — Майку потребовалось несколько месяцев. Из-за пропусков в школе даже поднимался вопрос, чтобы оставить Майка на второй год, но обошлось. Ему пришлось через многое пройти во время восстановления, но, в конце концов, ему удалось снова встать на ноги, вернуться домой и в общество. В школе его просили показать шрамы, у Майка прибавилось друзей. Но одной ночью произошел еще один переломный момент. В семье. У Ганса был небольшой дом в два этажа. Комната Майка была на втором, Ганса — на первом. В час ночи Майк проснулся от громкого шума. И скрипа. Когда он открыл глаза — увидел, что обе двери комнаты приоткрыты. Сквозняк? Мальчишку всегда напрягали открытые двери, но, когда он поднялся, чтобы закрыть их, почувствовал еще кое-что. Что за ним наблюдают. Майк нахмурился и окинул комнату сонным взглядом. СКРИП Майк обернулся. Двери шкафа тоже были приоткрыты. Очень странно, ведь его двери устроены так, что просто физически не могут открыться самостоятельно. Майк слез с кровати. Направился к шкафу, но, подойдя вплотную, увидел, что из мрака на него уставилась сгнившая физиономия лиса с рядом острыми, как ножи, зубами. Майк почти вскрикнул, но вдруг все пропало. От испуга сердце забилось чаще, но он быстро успокоился. Хотя ощущение взгляда и легкая тревога оставались. Тот лис он… Похож на Фокси. Кошмарного Фокси. Раньше много лет назад похожие аниматроники были в пиццерии. Майк принялся закрывать двери комнаты, но, когда закрывал одну, открывалась другая. На какое-то время мальчишка просто уставился на нее, хотел подойти, но… МАЙК СПАСИ НАС Но его остановили детские голоса. Майк выглянул в коридор, но вскрикнул и захлопнул дверь. Там стояло некое подобие Фредбера. Прогнившее, как труп, с озлобленным оскалом. Майк расплакался от безысходности. Но, услышав как шаги Фредбера приближаются к нему, схватился за ручку двери и потянул на себя.***
Скотт Коуттон был круглым отличником, но на самом деле особыми знаниями не отличался. Ему было важно угодить маме, чтобы получать побольше карманных денег. Майк названивал Скотту каждую ночь. После первого ночного созвона, днем Скотт получил две двойки за несделанное домашнее задание. Глорис была в ярости и запретила ему приводить друзей домой месяц. Единственное время, когда Скотт мог поспать — это урок географии и пара часов дома. И то, когда Глорис заходила в комнату сына и заставала его спящим — ругалась с ним. В конце недели Скотт был как выжатый лимон. Оставалась только пятница и в выходные Скотт сможет поспать днем. Но. В пятницу контрольная по математике. Если Скотт завалит и ее, то ему придется несладко. Если Майк одну ночь останется наедине со своими галлюцинациями, ничего страшного не произойдет. Скотт отключил телефон перед тем как пойти спать. На утро проснулся как новенький и написал контрольную мало того, что быстрее всех, так еще и с отличием. Дома Скотт набрал Майка, чтобы спросить, как он там вообще, но ему ответил Ганс. И сказал, что Майк сейчас в больнице. Ночью он выпрыгнул в окно и сломал ногу.***
В больнице, когда Майку накладывали гипс, он рассказал врачам про свои кошмары и те настаивали на том, чтобы Ганс отвел племянника к психиатру. Ганс кивал, как бы соглашаясь, но на самом деле Майк просто выдумщик, хочет привлечь внимание Эти мысли подтвердило то, что после больницы Майк перестал видеть галлюцинации. Наверняка, это повадки его отца, которые передались Майку по наследству Да, да, да. Ганс все больше сравнивал Майка с Уильямом. Он начал медленно отстраняться от ребенка. Майк учился в школе неважно, но, когда получал пятерки, Ганс покупал ему что-нибудь вкусное. Но потом перестал. Перестал поощрять. Перестал наказывать. Перестал дарить подарки на праздники. Перестал уделять ему вообще какое-либо внимание. И самое ужасное для Майка — Ганс перестал говорить с ним. Будто его не было в доме вовсе. Майк чувствовал вину, потому что не понимал, чем заслужил такое обращение. Он узнал об это только в четырнадцать. Чтобы хотя бы как-то угодить дяде Майк готовил завтрак на двоих каждое утро, но Ганс никогда не ел ничего из его стряпни. Майкл закончил намывать посуду и обернулся. Ганс сидел за столом, читая очередной выпуск «Харрикейн ньюс». Тарелка с яичницей и тостом, как обычно, не тронута. — Ганс. — Начал разговор Майк. Но Ганс даже не посмотрел на него. — Ганс, — повторил Майк, но реакции не последовало. — Ганс. — Тишина. — Ганс. — Тишина. — Ганс. — Тишина. Потом Майк умолк, пытаясь рассмотреть в профиле дяди хоть малейший признак внимания или агрессии. Не заметив такого, Майк набрал было воздух, чтобы позвать Ганса еще раз, но тот, наконец, отозвался совершенно безразлично: — Was? Майк задумался на секунду и ответил: — Я забыл. Даже после такого лицо дяди не поменялось. Но Майк точно знал, куда бить: — Ты говорил кому-то, что я похож на отца. Говорил, что это тебя раздражает. Wer ist mein vater? Это был совершивший самоубийство Генри? Для Ганса это был своеобразный сигнал — время пришло. Сохраняя безразличное лицо, Ганс положил газету и вышел из кухни. Через полминуты вернулся с коробкой в руках, положил ее на стол и открыл. Майк подошел к дяде и уставился на содержимое. Какие-то пыльные книжки и тетрадки. Ганс немного покопался и достал какой-то потрепанный ежедневник. Фиолетовый. — Перед тем, как я отдам тебе это, скажи: тебе известно что-нибудь про Уильяма Афтона? Майка очень напряг этот вопрос, но он понятия не имел, что это за человек. — Майк, понимаешь, твой отец — серийный убийца, который сейчас отбывает срок в психиатрической больнице. Наверное, мама Скотта может рассказать тебе подробнее про твоего отца, они были лично знакомы. Я не собираюсь говорить о Уильяме, просто почитай его дневник и сам все поймешь. И еще. — Ганс снова сунул в руку в коробку и достал серую тетрадку. — Это записи твоей мамы. Их немного, но тоже есть пара слов о твоем отце. — Ганс всучил Майку дневники и покинул кухню. На минуту Майк просто замер, уставившись в коробку. Вот, почему Ганс был так безразличен к нему. С возрастом Майк был все больше похож на Уильяма — это он понял и без чтения дневников. Я сын настоящего монстра Майк поднялся к себе и прочитал все дневники. Ему показалось, что этих знаний о Уильяме недостаточно. Нашел газеты десятилетней давности и поговорил с Глорис — мамой Скотта. И теперь Майка беспокоил только один факт. Уильям помешан на каком-то бредовом потустороннем мире, одержим тем, чтобы убивать людей с помощью роботов. И Майк уверен. Уильям выйдет, и будет убивать еще. Поняв, в чем проблема Ганса, Майк сделал невероятное преображение. Неважные оценки за полгода стали отличными, Майк покрасил волосы в черный цвет, всегда предупреждал Ганса об уходе куда-либо и не просил карманных денег. Он пытался быть идеальным, но никакой реакции от дяди не следовало. За одну неделю он мог не сказать Майку ни слова. Был конец девятого класса. Для Майка он окончился красным аттестатом и отличными экзаменами. В тот день Майк воодушевленно шел домой, представляя, что каменное сердце Ганса растает от гордости. Вот он заходит домой, вот он заходит в кабинет Ганса и тот отвлекается от своей работы на племянника. — Ганс, у меня получилось! Смотри! Получилось! — Майк радостно показал Гансу дневник, но его лицо оставалось неизменным. Он взял дневник из рук подростка, еще раз пробежался глазами по отметкам и сказал: — Твой Vater тоже был отличником. Улыбка исчезла с лица Майка. Ему казалось, что он впал в состояние близкое к обмороку. Он ничего не ответил, молча ушел в свою комнату, сел на пол и разрыдался, схватив себя за волосы. Но от обиды на дядю его отвлек звонок телефона. Майк вспомнил, что Скотт обещал позвонить, поэтому со вздохом поднялся, подошел к телефону и ответил. — Майк, привет еще раз! Ну что там с дядей? — Похер, — сквозь зубы сказал Майк. — Воу, парень, ты, кажется, сильно расстроен. — Нисколько, — сказал Майк вытирая слезы рукавом рубашки. — Давай ближе к делу, Скотт. — Я про сегодняшнюю вечеринку. Ты же идешь вроде? — Да. Я уже скинулся на еду. — Ну вот, просто меня спросили насчет бухла, но ты у нас вроде не пьющий, так что… — …я буду. — Ты? Я алкоголь имею в виду. — Да, я буду. Возьмите мне чего-нибудь покрепче и побольше. Скотт рассмеялся в трубку: — Ты же у нас отличник и идеальный племянник. — Больше нет. Встретимся на вечеринке. — Давай. Майк положил трубку. Через три часа, когда он уже надевал кеды, чтобы уйти специально не спросив об этом дядю Он заметил, что Ганс появился на кухне, но не для того, чтобы спросить, куда Майк собрался в девять вечера, а чтобы налить воды. Майк закончил возиться с обувью и позвал: — Ганс. Нет ответа. Но Майк решил представить, что он был: — Спрашиваешь: куда я собрался поздним вечером? Знаешь, что, Ганс, я собрался на огромную вечеринку с одноклассниками. Ганс поставил стакан на место и стал что-то выискивать на кухонной полке. Майк полыхал от злобы и продолжал: — И я буду пить самый крепкий мать его алкоголь, Ганс, набухаюсь в хламище. Я буду курить гребаную травку, и еще там будут девушки. Там будут ахеренно горячие телки. Ганс нашел упаковку с кофе, засыпал в кофе машину и пробормотал: — Предохраняйся. — Или, может, лучше с парнями, Ганс? — Может. Майк замер и понял, что если останется в этой холодной пустыне еще хоть на одну минуту, то разрыдается как несколько часов назад. Он так торопился уйти, что забыл ключи от дома.***
Первая половина ночи среди друзей помогла Майку забыть о Гансе. А бутылка «Джек Дениелс» помогла забыть вообще обо всем. Майк лишь мимолётно помнит, как Скотт приносил ему стакан воды, пока Шмидт изливал душу унитазу. Скотт тоже был хорош, но стоял на ногах в отличие от Майка, который в конце вечеринки заснул в ванной. Друзья, смеха ради, заполнили ее водой.***
Ганс заметил, что Майк не взял ключ от дома, но ему было все равно вернется племянник домой или нет, так что на ночь он закрыл дом. В семь утра Ганс проснулся от звука разбившегося стекла кажется, на кухне грабители?! Ганс в несколько шагов преодолел расстояние между спальней и кухней. Окно в комнате и вправду было разбито, но никого не было. Потом у крайней стены послышались чьи-то стоны. Ганс обошел стол и увидел на полу Майка. Нереально пьяного и очень мокрого. Ганс совершенно не знал, что делать с***
Майк проснулся через несколько часов от того, что его окатили ледяной водой. Он вздрогнул и на момент почувствовал, что отрезвел. Майк резко сел и мутным взглядом уставился на фигуру Ганса с ведром. Ганс явно хотел сказать что-то гневное, но сдержался и просто кинул в Майка половую тряпку. — Во-первых, вытри тут все. Во-вторых, еще раз разобьешь окно — проведешь остаток детства в детдоме, — сказал дядя и молча ушел в другую комнату. Майка мутило внутри, но не из-за эмоций. Он на минуту закрыл глаза, и тошнота немного прошла. Вытирать пол Майк даже не собирался, ему бы добраться до комнаты, переодеться и полежать в теплой кровати. Он поднялся и его снова начало тошнить, но терпимо. Уже когда он преодолел лестницу, в его комнате зазвонил телефон. Майк подошел к нему и ответил голосом человека восставшего из мертвых: — Я слушаю. — Майк, привет, ты норм? — Это был Скотт. — Да вроде живой. И мокрый. Скотт рассмеялся: — Ты вообще помнишь, что вчера было? Майк задумался, но в голове было пусто. — Я без понятия. Даже не рассказывай. — Я тебе звоню вообще, чтобы спросить: как ты? Мне немного стыдно, что я позволил тебе одному идти по темным улицам в таком состоянии. — Спасибо, бро, я в норме. Майк и Скотт продолжали говорить минут тридцать, обсуждая прошедшую вечеринку, но, как только Майк повесил трубку, почувствовал, что упал в бездну. Следующие девять месяцев Майк вел не самый лучший образ жизни. Постоянно где-то гулял, выпивал, иногда курил дурь в какой-то сомнительной компании, учебу забросил. Скотт уже год как окончил школу и пытался вправить своему другу мозги, убеждая в том, что на внимании Ганса жизнь не заканчивается. В какой-то момент Майк оглянулся назад и понял, что впал в серьезные зависимости, пытаясь что-то кому-то доказать, убивал себя. В последний год школы Майк кое-как выправил учебу, с трудом бросил плохие привычки, но, как ни крути, жгучая боль от безразличия близкого человека оставалась. Майк сделал новую стратегию: он теперь тоже не обращал на своего дядю никакого внимания, но последнего это походу устраивало. Выпускные экзамены Майк сдал довольно-таки неплохо. Скотт сказал, что как-то поможет с работой хотя бы на первое время, чтобы Майк смог жить отдельно от дяди. В один июньский день он вернулся домой после прогулки с одной особой. Когда Майк был в хорошем настроении, дома оно тут же улетучивалось. Но не в этот раз. Ганс сидел на кухне и, как и каждый чертов день, читал какую-то чушь в газете «Харрикейн ньюс». Майк сначала встал в проходе кухни и молча уставился на дядю. Просто смотрел на него с минуту, понимая, что Ганс знает, что Майк на него уставился. — Guten Tag, — начал Майк и приблизился к столу, за которым сидел Ганс, продолжая свой монолог. — Wie geht es dir, Майк? — Майк сел на стул рядом с Гансом и закинул ноги в кедах прямо на стол. — Как мои дела, спрашиваешь? Великолепно! А твои дела, Ганс? Тоже хорошо? Ладненько. — Пауза. — Знаешь, Ганс, я хорошо сдал экзамены, несмотря на то, что весь десятый класс бухал, как черт. Что, говоришь? Что я сильный? Что я klug? Что я просто молодец? Danke, ты постоянно мне это говоришь, старик. Danke, ты воспитал меня, как родного сына. — Ганс продолжал смотреть в газету, но его глаза не бегали по строчкам, а оставались неподвижными. Он однозначно слушал Майка. Парень встал из-за стола и поднялся в свою комнату. На этаже он откопал какую-то старую спортивную сумку, собрал в нее все необходимые вещи и спустился к выходу из дома. У самых дверей он обернулся на Ганса как бы в последний раз и сказал: — Спасибо, надеюсь, у тебя никогда не будет детей. — Затем Майкл ушел, хлопнув дверью, но не успел уйти со двора, как вдруг кое-что вспомнил. Он обошел дом со стороны и швырнул камень в то самое окно. еще раз разобьешь окно — проведешь остаток детства в детдоме