Лисьи сказки

Лисья Королева Это он отлично придумал — сидеть на закате в беседке и молчать. Нечасто, но так, чтобы успеть немного соскучиться друг за другом. У Владыки Цзунь-ди все-таки потрясающее чувство нужного момента, того, что так легко потерять в житейской суете за всякими мелкими делами и делишками, которые, если вдуматься не такие уж и мелкие. Если вдуматься, да. Но если быть честной, то Цзунь-ди, на чьих плечах когда-то держались все миры, заботы Лисьей Королевы должны казаться мелкими и незначительными. Он-то знает! Просто их много, они есть всегда, они никогда не кончаются. Вот, скажем, ничего не предвещало, чтобы на отвороте мужниного парадного шеньи на самом заметном месте появилась некрасивая потертость, а она появилась, да так не вовремя, прямо хоть плачь. Пришлось лезть в запасы тканей и там обнаружить, что новенький и ни разу не надеванный чехол на одеяло погрызли мышки. Мышкам было высказано, но дыра осталась, и с ней придется что-то делать. Но есть и приятные находки: нужные нитки для будущего шитья Большого Зимнего Халата. Вот теперь можно начинать рассылать приглашения лисьим женщинам клана Бай. Ведь скоро зима... Это будет чудесно, сладко улыбнулась своим мыслям Лисья Королева. Перво-наперво будут Цянь-Цянь, Фэнцзю и её мать, без которой Шитьё Халата и не Шитьё. Позовем еще женщин младшего брата Бай Чжи — его жену, двух дочек и внучку. Теперь у них есть еще Ю Лин, ей всё действо будет в новинку, но обязательно понравится. Была бы в досягаемости сестра Чже Яня, её бы тоже позвали. Она теперь часть Лисьей Семьи. В следующий раз обязательно. О! Не забыть про кузину жены младшего брата мужа... Да, там сложновато с родством, но это неважно, Цзянь такая милая лисичка. И руки у неё золотые. И обеих её дочек. Чем больше мастериц, тем лучше получится. В назначенный день лисы и не-лисы (хотя вот с Ю Лин пока не ясно, не исключено, что и у неё через пару тысяч лет вырастут шикарные духовные хвосты, она у нас талантище) соберутся в Женской Норе, возьмут в руки ножницы, иголки и нитки, и примутся кроить и шить, сметывать и вышивать Большой Зимний Халат. И, конечно же, делиться новостями, хвастаться, сплетничать, смеяться, петь и перешептываться. Лисьи женщины будут пить хризантемовое вино, закусывая всякими вкусностями, которые притащат с собой в количествах неимоверных, на целую армию обжор, сладкоежек и гурманов. Так в каждый стежок, в каждый узор, который каждый год разный и неповторимый, вплетутся рецепты кушаний, тайны маринадов и сочетаний приправ, рассказы о проделках внуков и гордость за достижения детей, сбывшиеся и несбывшиеся надежды, большие и малые горести, любовь к мужьям и обиды на них же, песни, придуманные в минуты печали, и сказки, сочиненные для развлечения малышни. Голоса будут сплетаться и вплетаться в нити, ложась на белый шелк цветами и травами, звериными следами и птичьими перьями, незыблемыми морозными письменами и дрожанием летнего марева над травостоем. И будут вопросы и расспросы, лисы любопытны как никто. Конечно, не в каждом логове и не каждую сотню лет случается столько всего и сразу. Но так хорошего же! Поэтому в узоре на рукаве Большого Халата обязательно появятся истории о свадьбе Фэнцзю и появления Ю Лин. А Цзянь, наверняка, расскажет и вышьет подвиги своего младшенького. А может расшить часть подола удачей для опытов Сю-эра? Да, так она и сделает. А еще она скроит для Цинцю еще один год благоденствия и мира, тишины и много-много маленьких лисят, волчат, оленят, бельчат и кроликов. А когда в день наступления Нового Года великолепный Бай Чжи, чьи хвосты застилают половину неба, взойдет на родовой алтарь, весь народ Цюнци увидит его новый Зимний Халат. Увидит, что сидит он на Короле как влитой, подкладка нежна и крепка, а узор из цветов, трав, птиц, зверей от ворота до самого подола прекрасен, и в каждом стежке сокрыты столько любви, надежды и радости, что их обязательно хватит, чтобы удержать вместе и рядом все Миры. Народ Цинцю увидит это, поклонится своему Королю и разойдется по норам, и логовам, разлетится по гнездам праздновать и ликовать. Это же хорошо? - Конечно, хорошо, - отозвался Цзунь-ди и пригубил свою чашечку с чаем. Наверное, он думал о чем-то своем, но тоже непременно о хорошем. Дунхуа Дицзунь Он зародился как-то сам собой – этот обычай молчаливого чаепития, бок о бок, в маленькой беседке на западном склоне, с которого открывался чудесный вид на всю долину и страну Зеленых холмов. Внизу извивалась, петляя, длинная река, уходила за горизонт, отражая спокойное закатное солнце, которое окрашивало водную гладь в сине-алые оттенки поздней осени. В последнее время он стал уставать от бесконечного солнечного дня на Небесах, от абсурдного – если смотреть из беседки на западном склоне холма в Цинцю – мироустройства, странной архитектуры и даже огромного моря пушистых облаков. Собственно, он никогда их особенно не любил, даже когда был Владыкой, а сейчас эта подспудная нелюбовь вдруг оформилась, разрослась, и стало понятно, что она не маленький цветок, а огромное дерево. - Стареешь, дружище, - заключил Чже Янь, когда он поделился этими мыслями вслух, - даром, что жена молодая. Дицзунь тогда подумал, что это просто чудо – как он ни разу фениксу за всю вечность их дружбы перья из хвоста не повыдергал. Все же, от обетов есть своя польза и несомненное совершенствование характера. - А ты про переезд не думал? – спросил присутствовавший при том разговоре Мо Юань и на братца Яня поглядел осуждающе. – Мне вон тоже на Небесах совершенно не нравится, и дело даже не в нравах Дворца, в целом. Слишком оно яркое, это место. А ведь он прав, Мо Юань, решил Дунхуа, глядя как алый оттенок сменяется более глубоким фиолетовым, переходящим в чернильную синеву – предвестника наступающей ночи. Оно действительно слишком яркое. Потому сам Бог Войны выбрал себе Куньлунь, где облака не клубятся, а плывут, нежные, почти не отличимые от осенних туманов в долинах рек Мира Смертных. Где вместо небесных птиц – журавли и ласточки, где в зарослях бамбука можно прятаться от дождя, и трава по утрам мокра от росы. Для бессмертных очень важно видеть течение времени, особенно для таких бессмертных как он и его друзья. Прежденебесных, не знавших смертного бытия. Он мысленно представил себе новый дом, без нефрита, мрамора, перламутровых полов и фонтанов, рассыпающих с потолка бриллиантовые искры, от роскоши которых не спасал даже разбитый им огромный сад с павильонами. Большой разумеется, будет дом, но вместо нефрита и перламутра – темное дерево, отполированное временем, а не мастерами, уютная прохлада полутемных комнат, потрескивающие угли в жаровнях, перегородки без золота и киновари… Одним словом место, в котором можно смотреть, как сменяют друг друга сезоны, как распускаются, набирают силу, алеют и осыпаются листья у старого клена у террасы, выходящей в маленький сад… Похожий клен он недавно видел на Золотой горе, когда навещал Сиванму, просто так, потому что давно не был, а младший собутыльник хитрюги-феникса – Четвертый брат Бай Чжен – своей любовью напомнил. Например о том, что его, Дунхуа, сотворили задолго до общепринятых правил хорошего тона, и он сначала научился выращивать редьку, а только потом прилично вести себя в высоком обществе. Дицзунь мысленно рассмеялся, представив себе лица дворцовых божеств, если бы они увидели их такими, какими они все были на самом деле. Отца-Небо с плугом, Хуан-ди, который одинаково хорошо обращался с мечом и с кузнечным молотом, перемазанную в глине Нюйву, самого Паньгу с его топором и зубилом. Дунхуа тогда ходил босиком и носил полотняные штаны и куртку, никаких лиловых шэньи и нефритовых поясов, удерживающих слои тончайшего шелка. Собирать горы, знаете ли, дело такое. Никто еще не создал мироздание на бесконечных совещаниях толпы разодетых чиновников. Мироздание создается тяжелым трудом, у сохи и во вращении гончарного круга, под ударами молота, которым отделяют Небо от Земли, в мелькании иглы и скрипе ткацкого станка, в росте души и развитии разума, но никак не пустой болтовней. Кстати, может создать себе новый мир и пригласить туда всех, кто его не испортит? Дунхуа покатал чашечку между пальцами, ту самую, свою любимую, которую приносил с собой на каждую встречу на западном склоне холма, в маленькой потертой сумке. Эту чашку сделала старшая сестрица Нюйва, сразу после того, как слепила все самое важное – подарила ему и сказала, что она похожа на осеннюю тыкву, маленькая, ребристая, разве что цвета обожженой меди, а не сочного оранжевого, как у нормальных осенних тыкв. Не, мир – не слишком интересная идея. А как же Цинцю? Вот сейчас небо окончательно посинело, налилось, и зажглась первая осенняя звезда. Еще чуть – и станет видно их все, включая владения Матушки Доу-му. Нет, определенно, идея с миром не самая лучшая. А вот переезд… Другое дело, что в Тайчэнь он сидит не столько по собственному желанию, сколько потому, что оттуда видно происходящее во Дворце, который, к сожалению, нельзя оставлять без присмотра. Но, раз новый дом не идет к Дицзуню, то он пойдет к новому дому, тем более, что в Небесах тоже надо навести порядок. А в Тайчэнь пусть Сы Мин живет, новый будущий Император вполне с управится и с ним, и с его идеями… Так что у него будет и новый дом, и темные полированные полы, и даже эти случайные чаепития, когда они просто приходят сюда, не соглашаясь заранее, каждый своим путем. Две древние силы, природные, изначальные, чтобы просто посидеть, помолчать, подумать вместе каждый о своем. Разве что не хорошо? - Конечно, хорошо, - согласился Цзунь-ди и пригубил свою чашечку с чаем.