Крестики-нолики

Новый день начинается с того, что Антон, открыв глаза, видит задницу Тимура, который стоит на коленках, держит в руках тапок и, не двигаясь, смотрит на плинтус. Шастуна от картинки перед глазами отвлекает разве что будильник, трель которого больно бьёт по барабанным перепонкам. Антон медленно проводит ладонью по лицу, стараясь убедиться в том, что видит не глюк и не сон. И что Тимур в грёбанные семь утра реально ползает по общажной комнате на коленках. Осознание происходящего как-то слишком резко бьёт Антона по голове, и он быстро подрывается на ноги, делает пару широких шагов в сторону соседа и сжимает ладонью его плечо, останавливая. Вдруг Тимур удумал убить местного таракана. Сабитов испуганно оборачивается и машет тапком, едва ли не задевая Антона, который отпрыгивает от соседа прежде, чем тот ударит. — Что, ты, блять, делаешь?! — злится Тимур, старается отойти от испуга, прижимая ладонь к области сердца. — У меня сердце не железное, вдруг откажет?.. — Это ты что делаешь? — как-то слишком эмоционально интересуется Антон, протягивает Тимуру руку и помогает подняться на ноги. — Прибираюсь, — коротко отвечает Сабитов, опуская взгляд на плинтус. — У нас тут таракан походу, — потирает затылок и наклоняет голову влево-вправо, по-видимому, выполняя утреннюю разминку. — Эй-эй-эй, — останавливает его Шастун, а потом ворчит как старая бабка. — Пришёл он тут, видите ли, прибраться решил. Это территория Ивана-Таракана, — говорит он. Тимур почти с полминуты стоит, как вкопанный, просто глядя в глаза Антону и пытаясь понять, не сошёл ли его сосед с ума. Сам не знает, что и думать. Шастун заявляет вполне серьёзным тоном, а в глазах только и проблёскивает серьёзность. И что с ним, блять, делать? — Таракана? Ивана? Ты ему, блять, имя дал что ли? — хмурится Тимур. — Шастун, ты совсем тут поехал уже? — Сабитов накрывает глаза ладонью, надеясь на то, что всё это — просто какой-то сумасшедший сон. — Иван-Таракан. Это имя. Через дефис, — сообщает Антон, важно скрещивая руки на груди. — Ебануться… — выдыхает Тимур. — Таракан Иван-Таракан. Это твой единственный друг здесь? Если бы ответ был «да», Тимур не удивился бы. — Я бы не сказал, что он друг, — Антон потирает затылок. — Это наш сожитель. — Мне не нужен усатый сожитель с шестью лапками. А тебе хочется ещё и с ним комнату делить? — Ну ладно, — выдыхает Антон. — Не хочется. — Отлично, тогда бери тапок и помогай, — командует Тимур. Они так около получаса на коленках по полу ползают вдоль плинтуса, всё ожидая появления сожителя, который словно чувствительной задницей ощущал, что его вот-вот прихлопнут. В общем-то, долго за плинтусом не посидишь, как-никак, бежать всё равно придётся. А какая разница: сейчас или потом? Рано или поздно всё равно того… усики свести вместе и все шесть лапок сложить. — Лови его, лови, — кричит Тимур. — Бей. И Антон бьёт. Несколько раз мимо, куда глаза глядят. Попадает, а потом так и оставляет тапок прижатым к полу. — Господи блять, — шепчет Антон, пытаясь отдышаться. — Он тут полмесяца жил, а мы его вот так вот… — Антон, — обращается Тимур с каким-то немым вопросом вроде «ты совсем ебанулся»? — Ну хочешь мы его это… — он до последнего отказывается верить в то, что собрался это вслух предложить. — Похороним. — Хочу, — говорит Шастун, поднимая взгляд на Сабитова. Лишь бы не идти на пары. Тимур отправляется по комнатам в поисках коробки, с таким выражением лица, словно говорит «убейте меня». Какая-то девушка всё-таки даёт ему небольшую коробку из-под духов, даже не желая знать зачем она ему. Да и узнавать особо некогда — ресницы сами себя не накрасят. Тимур надеется, что при жизни их Иван-Таракан был той ещё светской львицей, по крайней мере, будь это так, гробик в виде коробки, окрашенной яркими оттенками красного и розового цветов, соответствовал бы. А если он при жизни был брутальным мужиком, то, скорее всего, гламурный гробик конкретно подпортит ему имидж. — И что, мы просто выкинем его вместе с мусором? — интересуется Шастун. — Ну могилку я ему копать не стану, — говорит Тимур. — И так уже опаздываем, так что давай, шевелись, — поторапливает он Антона. — Готов? — спрашивает Тимур и становится рядом с мусорным ведром, которое Антон заранее поставил посреди комнаты. Антон встаёт рядом и легко кивает головой. — Земля ему пухом, — говорит Антон, когда Тимур кидает коробочку с мёртвым тараканом в мусорное ведро, а потом завязывает чёрный пакет вместе с остальным мусором. Тимур закидывает рюкзак на плечо и дожидается, пока Антон соберёт все необходимые тетрадки в свой. — Студак-то взял? — напоминает Сабитов, переминаясь у порога с ноги на ногу. — Так, — вспоминает Антон, где же оставил студенческий, а потом ищет его в кармане серой толстовки, в которой был вчера на парах. — Готово, — и они оба покидают комнату. Антон на пару литературы не спешит, идёт размеренным шагом, даже не думая ускориться. У него траур. Даже толстовку надел чёрную. И джинсы тоже. Поднимается на второй этаж, медленно перебирая ступеньки одну за одной, и скользит ладонью по деревянным перилам. На лестничных пролётах в перемены бывает невозможно протолкнуться. Нужно пару минут переждать, когда основной поток людей пройдёт и только потом можно ходить между этажами, не опасаясь за свою жизнь. А во время пар здесь обычно ни души. Разве что уборщицы, да кто-нибудь из бухгалтерии. Подходит ближе к аудитории и несильно ударяет костяшками по деревянной двери, наваливаясь, открывает. — Арсений Сергеевич, можно? — появляется он на пороге. — Шастун, чего на пары опаздываешь? — интересуется Арсений, оборачиваясь в сторону студента. Антон делает пару шагов внутрь аудитории, закрывая за собой дверь. Засовывает руки в карман толстовки, стараясь отогреть замёрзшие пальцы, и смотрит на преподавателя, прочищая горло прежде, чем начать говорить. — Мы с Тимуром хоронили сожителя, — голос всё равно хриплый, словно он не одну сигарету выкурил, а пачку. — Какого ещё сожителя? — хмурится преподаватель, глядя на Антона, который все ещё стоит у входной двери и ждёт разрешения пройти дальше. — Ивана-Таракана. — Лучше бы не спрашивал, — Арсений Сергеевич потирает переносицу, прикрывая глаза. — Заходи, — легко мотнув головой говорит он, — И тетрадку свою возьми, — указывает на край своего стола. — Кстати, напомнил, — смотрит он в спину Антона, который поднимается к третьему ряду. — Составьте список с указанием места жительства. — Он с начала года готов, я могу скинуть на почту или распечатать на перемене, — отзывается Оксана. — Отлично. Подойди тогда после пары, — находит он взглядом Оксану, и та легко кивает головой. — А сейчас вернёмся к теме занятия. Антон кладёт тетрадь перед собой, быстро поднимает взгляд на доску и читает название темы: Декаданс, модернизм, авангард, а потом медленно сползает под парту в надежде, что его ни о чем не спросят. Может, что-то наплести он и сможет, да только скорее всего это будут какие-то случайно вытянутые из головы слова, которые он не в силах выстроить в предложения. — Шастун, — обращается Арсений Сергеевич. Блять. — Да почему опять я? — удивляется Шастун. — Потому что не нужно опаздывать. Расскажешь кратко о каждом направлении? — предлагает Арсений Сергеевич, оглядываясь на доску. Хуёвый аргумент. Антон тяжело вздыхает, начиная нарывать в памяти материал, поняв, что от него вряд ли отстанут. Да и мнение нового преподавателя о себе портить не хочется. — Ну… — начинает он, а потом понимает, что даже если и не скажет ничего нормального — похуй. Арсений Сергеевич не экономику ведёт, чтобы показывать ему максимум своих знаний. В экзаменационной комиссии его не будет. Так что здесь облажаться не так уж и страшно, как на профильных дисциплинах. Арсению уже хочется вздохнуть и сказать, мол, ладно, сиди уж, но не опаздывай больше. А потом Антон начинает говорить вполне правильные вещи. — Декаданс — это… — хочется полистать тетрадку, да только помимо избитого сочинения в ней нет ничего. — Упадок… — старается подобрать более профессиональные термины. — Да всего упадок, — сдаётся он, шумно выдыхая, и видит, как уголки губ Арсения Сергеевича приподнимаются, отчего щеки стыдливо краской наливаются. Чаще с людьми нужно разговаривать, Тош, может научишься. — А… это, — додумался он. — Упадок общественного сознания конца девятнадцатого века, — проводит по закрытым векам ладонью, думая, откуда он, блять, научился такими интересными предложениями говорить. — В общем, что для общества — смерть, то для искусства — новая жизнь. Формулирует Антон как нельзя точно. — Так-с, — вновь смотрит на доску. — Модернизм, — небольшая пауза и бегающий по парте взгляд. — Уайльд ведь всем известен, да? — поднимает взгляд отчего-то не на одногруппников, а на Арсения Сергеевича. — Отличный представитель. Опять же, если быть кратким, красота — штука непостоянная, а вот за впечатлительность можно побороться. — Побороться? — уточняет преподаватель, опираясь бёдрами о край столешницы. — Модернизм походит на романтизм, однако, как по мне, — объясняет Антон, чуть пожимая плечами. — Куда более интересен. Потому что хочется не просто плыть по течению и рассказывать всем о том, как и что прекрасно, хочется открывать новые языки, изучать новое, выходить за рамки собственного понимания. — Мнение интересное, расстраивает то, что ты привёл Уайльда в пример. — А у вас есть возражения, Арсений Сергеевич? — хмурится Антон. — Я хочу послушать твоё мнение на этот счёт, — отмахивается преподаватель. — Почему он? — думает, что слишком много внимания уделяет одному только Шастуну и быстро окидывает взглядом аудиторию. — К слову, если кто-то из вас не читал, то, может, смотрел фильмы, — преподаватель пробегает взглядом по аудитории, надеясь увидеть какой-никакой отклик. — О, Господи, — выдыхает Антон, не дожидаясь реакции одногруппников. — Вы про «Портрет Дориана Грея»? — спрашивает он, и Арсений Сергеевич легко кивает. — Фильмы же ужасны, — брови преподавателя удивлённо ползут наверх, и Антон решает объяснить своё мнение, быстро прокашливаясь. — Почему Дориана всегда изображают бледным и темноволосым? Режиссёры будто хотят сделать его опасным и задумчивым. А Оскар описывает его волосы как золотые, Дориан выглядит как херувим с румяными щеками, и это намеренно противопоставляется его душе. Так что в фильмах большая часть символизма просто потерялась, потому что актёры выглядят совсем не как персонажи Уайльда, они скорее напоминают байронических. И когда Уайльд стал для тебя просто Оскаром?! — Интересно, — Арсений какое-то время смотрит на точку на полу перед собой, а потом возвращается в реальный мир. — Так, — он обходит свой письменный стол, возвращаясь к распечатанному плану занятия. — Давайте сделаем небольшой конспект. Студенты открывают тетрадки и роются пальцами в пеналах в поисках ручки или чего-то, чем можно писать, а Антон лишь возмущённо вскидывает брови, разглядывая выведенное печатными буквами «авангард» на доске. — А как же авангард? — интересуется Антон. — Боюсь, — тяжело вздыхает Арсений Сергеевич, — ты меня этим авангардом добьёшь, Шастун. Антон перелистывает пять страниц черновика сочинения. Под самой последней строчкой одно простое «доработай». Ну, а куда я денусь? Конечно, доработает, возможно, даже сегодня. Правда одно любимое литературное произведение он всё так и не может выбрать. Арсений Сергеевич подробно рассказывает про каждое из направлений, иногда спрашивая у студентов, успевают ли они записывать. Антон перестал писать уже на определении модернизма, просто потому что писать надоело. Одно дело переписывать задачи по экономике с раздаточного материала и совсем другое на литературе писать конспекты. Это же литература… тут Антон придерживается позиции, что главное — читать и рассуждать, а не вести подробные конспекты. Арсений старается следить за текстом в распечатанных листах и параллельно за студентами: парочка уже сладко спит, сложив головы на свои руки. Пара человек сидит в телефоне, несколько тщательно конспектируют каждое слово преподавателя. Остальные ёрзают на стульях, дожидаясь окончания пары, но всё же пишут что-то в тетрадях. — Шастун, ручка устала писать? — обращается Арсений Сергеевич. Блять, чего привязался-то? — Грустно, — коротко отвечает Антон, а потом вздыхает, даже не поднимая взгляд. — Грустно? — не понимает преподаватель и вопросительно хмурится. — Грустно, — подтверждает Шастун, продолжая смотреть на парту. — И чего тебе грустно, Шастун? — Арсений Сергеевич выпрямляется в спине, скрещивая руки на груди. — Он такой молодой был, — поднимает взгляд, чтобы посмотреть на реакцию преподавателя. Просто, блять, божественно. Антон попросту веселится. Арсений Сергеевич тяжело вздыхает, вспоминая про похороны сожителя по имени Иван-Таракан, и опять жалеет, что ввязался в диалог. Делает небольшую паузу, а потом возвращается к чтению лекции, стараясь выкинуть эту ситуацию из головы. Антон от скуки начинает чиркать что-то непонятное на полях тетради, лишь изредка выписывая какие-то предложения преподавателя, думая, что в случае чего сможет составить общую картину происходящего.