Антон ещё до начала пар приносит Инге Викторовне плакат о вреде курения, и та, быстро похвалив студента, возвращается к работе, а Шастун шагает на пару по экономике. Один из немногих дней без пар литературы. Антон назвал бы этот день хорошим, если бы не контрольная по экономике.
Садится подальше, чтобы была возможность списать, а когда получает лист с заданиями, то понимает, что зря садился так далеко. Ладно бы списать одно-два задания, так ведь он не понимает абсолютно все.
Гуглит самое первое задание, а потом листает страницу с результатами, выбирая наилучший вариант. Видит уведомление о новом сообщение в беседе группы и тыкает на него.
В сообщении оказался сайт с решением задач из контрольной, а потому следующие полчаса абсолютно вся группа, без исключения, сидит и осторожненько переписывает ответы на листок. А Павел Алексеевич делает вид, что не замечает.
Антон спускается по лестницам университета, направляясь к выходу, когда телефон в кармане джинсов вибрирует, и Шастун видит на экране «Андрей». Жмёт на значок телефонной трубки на зелёном фоне и прикладывает телефон к уху.
— Привет, — начинает Антон.
— Антон, привет, можешь говорить сейчас?
— Могу.
— Я спросить хотел. Мы с Тёмкой сейчас выбираем ему новую рубашку с брюками в школу, и я заметил у него на спине синяк огромный. Он не говорит откуда, может, ты знаешь?
Антон отходит в сторону окна между этажами и облокачивается бёдрами о подоконник, чувствуя, как ноги ватными становятся, а к голове холод приливает.
Какого хуя, блять?
Антон до последнего не хочет думать на отчима и мать, пытается верить в то, что у них хотя бы одна извилина на двоих осталась. Да и к тому же, почему постоянно думает сначала о плохом, а потом уже о разумном? Может, Тёмка ударился где-то?
— Он рядом сейчас? — спрашивает Антон.
— Сейчас из примерочной выйдет, дам ему телефон, — говорит Андрей.
Антон тяжело дышит, дожидаясь того, чтобы услышать голос младшего брата.
— Антон? — радостно спрашивает Тёмка, прижимая телефон к уху.
— Привет, Тём, мне тут папа сказал, что у тебя синяк на спине. Ты мне про него не рассказывал.
— Да это так… — легко отмахивается Артём. — Он небольшой совсем, — продолжает мелкий, а сам видит, как Андрей качает головой из стороны в сторону, пока Артём врёт брату.
— Откуда он?
В ответ тишина, от которой Антона начинает потряхивать.
— Это Саша? — предполагает Антон, а в ответ всё та же тишина. — Тём, скажи что-нибудь, я волнуюсь.
— Ага, — коротко выдыхает Артём.
— Господи… — тяжело дышит Антон, протирая лицо ладонью.
— Антон, да ты не переживай так, он же пройдёт.
— Ну да… — тихо отзывается Антон. — Ладно, вы тогда продолжайте там рубашки выбирать, не буду мешать.
Скидывает вызов, когда слышит от мелкого «хорошо», прячет телефон в карман джинсов и спешит на автобусную остановку. В голове не осталось ни единой здравой мысли, одна сплошная злость, поглощающая на своём пути жалкие остатки разумного.
На пороге маминой квартиры появляется, как у себя дома, пусть сам здесь особо и не жил никогда. Разве что летом после одиннадцатого класса, и тех трёх месяцев хватило с головой, чтобы понять, что место гнилое. Как здесь Тёмка жил, Антон до сих пор не понимает, — мелкий выживал скорее, чем жил.
Мать встречает Антона в старом кардигане на несколько размеров больше, с растрёпанными волосами, торчащими в разные стороны, и с тёмными кругами под глазами. То ли от количества выпитого алкоголя, то ли от плохого сна. В любом случае, Антона это не ебёт.
— Он здесь? — спрашивает Антон, заходя в прихожую.
Кажется, если назовёт имя отчима вслух, злость окончательно возьмёт своё. Антон и так с трудом удерживает себя в руках.
Ответ на свой вопрос Антон получает не от матери, а от Саши, когда тот выходит с кухни, едва шатаясь из стороны в сторону. Выглядит он паршиво, хотя Антон и не помнит, когда было иначе. Лицо заплывшее, одет в потрёпанную майку и старые разношенные спортивные штаны.
— Какого чёрта ты его бьёшь? — Антон толкает отчима в сторону стены.
— Я его отец, — отталкивается от стены Саша, но Антон тут же хватает его за майку, комкая ткань пальцами и сжимая крепче, толкает отчима обратно, прижимая его к стене.
— Да хоть Папа Римский — похуй мне, — практически рычит Антон.
Сашу такое поведение не на шутку злит. Антон его в принципе не на шутку злит.
Всегда. А алкоголь в крови подливает масло в огонь и напрочь туманит рассудок. Саша не рассчитывает свои силы, когда хватает Антона за куртку, швыряя парня в сторону так, будто он не человек, а плюшевая игрушка.
Антон в полёте ударяет Сашу по рёбрам, а тот злится ещё больше. Когда отчим бьёт в ответ, крышу сносит и у Антона тоже.
Катя отходит в сторону, лишь бы не попасть под руку. За Антона не переживает, ни за кого не переживает — ей всё равно, все чувства алкоголь перекрыл.
Сил у Антона определённо меньше, чем у Саши, а потому и достаётся ему больше. Сам, конечно, до последнего не сдаётся, а отчим боли совершенно не ощущает в данный момент. Он пьяный. Он нихрена кроме злости не чувствует. Антону везёт меньше. Он чувствует и боль, и злость.
Боль, правда, в итоге подавляет злость, когда Антон кубарем катится по лестнице в подъезде, а входная дверь в квартиру матери с грохотом захлопывается.
Валяясь на холодной плитке и стараясь собрать себя по кусочкам, Антон ясно понимает одно:
В это место ни я, ни Тёмка больше не вернёмся. Н-и-к-о-г-д-а.
Голова раскалывается, рёбра ужасно болят от каждого вздоха и выдоха, тело мелко дрожит. А когда Антон пытается подняться на ноги, в глазах темнеет, и он чувствует острую боль в области поясницы.
С огромным трудом, но на ноги встаёт, а потом ещё и спускается по лестнице, сжимая пальцами перила, лишь бы не свалиться вновь.
В области живота что-то неприятно зудит, то ли голод, то ли остатки злобы, то ли чёртова обида на собственную мать. Хотя с чего бы? Антон уже давно понял, что помощи от неё ждать не стоит. И всё равно каждый раз обманывается.
Только выходит из подъезда и пытается понять причину резкой боли в пояснице. Заводит правую руку за спину, движение отзывается болью в мышцах, но Антон всё-таки засовывает пальцы под куртку и ощупывает поясницу. Стоит только коснуться пальцами области, находящейся рядом с позвоночником, как боль бьёт с новой силой, Антон тут же одёргивает собственную руку и замечает кровь на кончиках пальцев.
— Блять, — шипит он.
Достаёт телефон из кармана и открывает гугл карты, в надежде, что травматология, в которой работает дядя, окажется недалеко. Идти к нему, конечно, страшно, но ещё более страшно думать о том, что в рану может попасть какая-то зараза.
Я и сам та ещё зараза.
По тротуару Антон шагает с огромным трудом, рюкзак со спины пришлось снять и тащить в руках — спина болит невыносимо. А от каждого вдоха, если он окажется немного глубже, чем обычный, Антон начинает болезненно скулить.
Минут через двадцать Антон всё-таки приходит в место назначения, радуясь тому, что травматология оказалась недалеко. Заходит в коридор и видит пациентов, у большинства из которых гипс на какой-либо части тела. Подходит ближе к двери кабинета и смотрит на табличку с именами врачей, в числе которых и дядя Лёша.
Стучит костяшками по двери и игнорирует негодующие вздохи пациентов за своей спиной, вроде «куда это ты без очереди»?
Приоткрывает дверцу и видит за письменным столом дядю Лёшу.
— Антон, ты откуда такой? — спрашивает он, удивлённо вскидывая брови.
— Я тут это… — Антон прокашливается и сильно сжимает пальцами дверной косяк, чувствуя боль в области рёбер. — С лестницы навернулся.
— Ну заходи, — говорит он, поднимаясь со стула. — Жень, ты пока принимай тех, кто повторно, — говорит Алексей и медсестра кивает. — Так, а ты, — смотрит он на Антона. — Пошли со мной.
Лёша ведёт Антона в соседнее помещение, где обычно накладывают гипс и говорит сесть на кушетку, а сам идёт в сторону шкафчика с лекарствами.
— С лестницы значит? — спрашивает Лёша, — А у глаза что? Со ступенькой подрался? — бесшумно усмехается он. — Шевелишься-то как? Есть что-то, что прямо очень сильно болит?
— Там рана на пояснице и рёбра болят, — говорит Антон, медленно снимая с себя куртку.
— Сам справишься или помочь? — спрашивает Алексей, когда Антон начинает тянуть толстовку за край, чтобы снять.
— Справлюсь, — отвечает Антон, а сам шипит от боли.
Дохуя самостоятельный что ли? Вот-вот развалишься, зато с-а-м.
Алексей всё-таки помогает, когда понимает, что Антон еле справляется. Смотрит на спину Шастуна и нервно сглатывает. Ну нельзя так с лестницы навернуться,
нельзя. На спине Антона уже появляются синяки, а когда Лёша наклоняется к ране на пояснице, шумно выдыхает.
— Нужно несколько швов наложить на неё, — говорит Алексей. — Кто тебя так?
— Лестница, — коротко отвечает Антон.
— А если правду?
— Я придурок, — говорит Антон.
— Я знаю, — в улыбке выдыхает дядя Лёша, и Антон даже не видит лица дяди, но чувствует, что он вовсе не пытается обидеть, говорит по-доброму. — Говори давай, кто тебя так? — стоит на своём Алексей, готовя всё необходимое для того, чтобы зашить рану.
— Да неважно.
— Потерпишь или вколоть обезболивающее?
— Вколоть обезболивающее, — отвечает Антон.
Пока Алексей выполняет свою работу, Антон разглядывает белую плитку на стене, стискивая зубы от боли.
— Так ты точно не расскажешь, кто тебя так?
— Не хочу об этом говорить, — отзывается Антон.
— Ну хорошо, — говорит Лёша, а потом жмёт на кожу в области рёбер. — Терпимо?
— Терпимо, — сомкнув челюсти, отвечает Антон.
— Значит просто ушибы. Вот этой мазью два раза в день, — говорит Алексей, отдавая тюбик Антону. — Теперь поворачивайся, посмотрим что там на скуле, — командует он, и Антон послушно разворачивается.
Алексей смачивает ватный диск перекисью и проводит по ране, а Антон зажмуривает глаза от щиплющей боли и открывает их только тогда, когда дядя Лёша уже лепит пластырь на рану.
— Так, ну вроде всё, — выдыхает он. — Через пять дней придёшь швы снимать, если они вдруг разойдутся — сразу в больницу, понял? — говорит Алексей, пока Антон надевает толстовку обратно.
Он, конечно, не думает, что четыре шва каким-то образом разойдутся, но у неуклюжего Антона всё возможно, поэтому его стоит заранее предупредить.
— Ладно, пошли, надо справку написать об освобождении от учёбы, — говорит Алексей, возвращаясь в свой кабинет.
— Может не надо? Я слишком много пропустил, — упрашивает Антон.
Дядя Лёша подозрительно смотрит на Антона, забывая о том, что хотел сесть за свой письменный стол. Голос совести в голове всё-таки говорит настоять на справке.
— А если швы разойдутся… — начинает Алексей. — Зато на парах посидел, да? — бесшумно усмехается он.
— Если разойдутся, то я сразу в больницу, — говорит Антон.
— Ну смотри сам, — пожимает плечами Алексей. Антон уже не маленький как-никак, сам за свои решения ответственность несёт. — До общаги-то дойдёшь?
— Дойду. Спасибо, — говорит Антон.
— Ты пиши если что.
Пока Антон едет на трамвае до общаги, листает беседу группы и смотрит на расписание завтрашнего дня. Две истории и три экономики. Антон сразу же думает о том, чтобы прогулять и отоспаться или просто отлежаться, потому что шевелится он с огромным трудом. А потом приходит сообщение от Арсения Сергеевича, и с желанием провести завтрашний день в общаге Антон прощается.
Арсений Попов
Привет. Зачётки нужно заполнить, заберёшь завтра?
Хорошие отношения с куратором — залог успеха, помнишь, да, умница?
Антон Шастун
Во сколько их забрать и откуда?
Арсений Попов
205. В 10:00
Антон Шастун
Хорошо.
Антон поднимается по общажной лестнице с надеждой, что Тимура в комнате нет и Сабитов просто забыл предупредить о своём отсутствии. Потому что Антону бы совершенно не хотелось отвечать ещё и на его вопросы по поводу своего потрёпанного внешнего вида.
Хочется завалиться в кровать, укрыться одеялом и уснуть. Но нужно застирать толстовку, а то ещё пятна от крови останутся. А желания нет никакого. Ну останутся и останутся, чёрт с ними.
Открывает дверь в комнату и с облегчением выдыхает, когда Тимура там не оказывается.
Антон достаёт из шкафа свежую футболку и переодевается, потом копается среди толстовок, стараясь найти ту, которая с молнией. Её надеть проще.
Достаёт телефон из кармана джинсов и пишет своему соседу. Волнуется всё-таки, куда же Сабитов подевался и опять без предупреждения.
Антон Шастун
Ты где сегодня?
Тимур Сабитов
У ребят останусь сегодня, завтра днём буду.
Антон Шастун
Окей.
Антон ставит будильник на девять утра, потом ищет зарядку в рюкзаке и убирает телефон на стол, потому что рядом розетка. Сидит на стуле минут двадцать, стараясь найти в себе силы сходить постирать толстовку. Покоя она ему не даёт.
Устало проводит ладонью по лицу и тяжело дышит, а потом чувствует, как глаза становятся необычно влажными.
Слезы катятся по щекам одна за другой.
Блять-блять-блять. Прекрати.
Обида скапливается в груди. Хочется прогнать её, хочется перестать её ощущать. Убеждает себя в том, что «такая она, мама, забей на неё, не трать нервы». Не может поверить. Не может сам себе поверить.
Сколько ещё лет тебе понадобится, чтобы наконец поверить в то, что от неё поддержки ждать не нужно? Она не хороший человек, она не та, кому нужно верить. Прекрати сам себе врать.
— Прекрати, блять, — шёпотом рычит Антон сам на себя, а потом подскакивает на ноги.
Резкие движения болью отзываются по всему телу, но это то, что нужно. Почувствовать боль. Она перекрывает всё остальное.
Включает холодную воду и суёт под струю ткань толстовки, трёт пятно с такой силой, что побитые костяшки невыносимо болят и руки начинают дрожать. Отжимает так, как может, а потом возвращается в комнату и пытается повесить толстовку на верёвку, протянутую из одного угла комнаты в другой.
Стоит только поднять руки выше головы, мышцы начинают болеть, и потому Антон чуть ли не закидывает толстовку на верёвку, лишь бы отделаться поскорее.
