Крестики-нолики

Антон проводит почти всё своё время у Арсения. В его квартире, кровати и объятиях. Ему слишком хорошо, настолько хорошо, что даже кажется, будто это просто сон. И будь это действительно так, Антону бы совсем не хотелось просыпаться. Антону нравится чувствовать себя человеком. Радостным, простым, счастливым. Без зияющих дыр в груди, без перманентного запаха сигарет на пальцах и губах. А если о губах, то последние несколько дней они ощутили на себе столько любви, сколько никогда не ощущали прежде. Вечером первого января Арсений заметил, что антоновские губы шелушатся, заставил мазать их специальным бальзамом и пить больше воды. От бальзама, Антон, конечно, отказался. Но потом Арсений самостоятельно намазал губы Антона бальзамом с ароматом земляники. Антон поначалу задумался о том, откуда Попов взял бальзам для губ, а потом перестал думать вовсе, когда Арсений прижался своими губами к его. Арсений не выключает ночной светильник до тех пор, пока Антон не шепнёт на ухо о том, что пора спать. Антон подкладывает ладонь под подбородок, касаясь груди Попова, смотрит ему в глаза и недолго думая, спрашивает: — Кто мы друг другу? — Я не знаю, — говорит Арсений, и Антон хмурится в ответ. — Я, правда, не знаю, — пожимает плечами Попов. — Кем ты хочешь, чтобы я был для тебя? Антон убирает ладонь с груди Арсения и кладёт на неё свою голову, как на подушку, разглядывая арсеньевские родинки. — Не знаю, главное, чтобы рядом, — шепчет он. Арсений несильно улыбается и запускает пальцы в пшеничные волосы Антона. Второго января Антон ночует у отца, смотрит мультики с Артёмом до тех пор, пока Таня не говорит: «ну все, мальчики, пора спать». И после того, как свет в комнате гаснет, Антон ещё минут пять переписывается с Арсением. Пяти минут оказывается достаточно для того, чтобы Арсений решил, что завтра Антон будет спать с ним. Обосновал он это всё глупым (как ему кажется) комментарием: «я хочу засыпать в твоих объятиях», Антону этот комментарий показался весьма романтичным. Антон на какое-то мгновение даже ощутил себя героем книг про подростков. Ну, тех, что стоят на полках сразу при входе в магазин. И Шастун даже мысленно усмехнулся подобному ощущению. Третьего января Антон приезжает к Арсению ещё днём и вплоть до вечера они валяются в обнимку на диване в гостиной, смотрят «Гарри Поттера» по телевизору. Антон прижимается головой к груди Арсения, слышит биение его сердца и пару раз даже засыпает, пусть ненадолго, но засыпает. Ближе к девяти вечера Арсений готовит какао, и последнюю часть «Гарри Поттера» они досматривают уже сидя с кружками, наполненными тёплым напитком. — Ты чего такой грустный? — спрашивает Арсений, касаясь ладонью подбородка Антона. — Просто… — выдыхает Антон, — что, если мы поссоримся? Мы ведь все равно будем пересекаться в универе, и это так… странно. Ну типа, — Антон тяжело дышит перед тем, как продолжить. Он от собственных мыслей явно не в восторге. Впрочем, как и Арсений. — Тош, допивай какао и спать, — улыбается Арсений и целует Антона в уголок губ. Арсений долго раздумывает о том, как спросить у Антона про Тима и стоит ли спрашивать вообще. Голос разума (или чего-то более-менее рассудительного) говорит просто об этом забыть. Спутанные мысли требуют, чтобы кто-то прояснил ситуацию. А Арсений просто боится. Боится и спрашивать, и молчать. Антон перед сном вновь кладёт голову на грудь Арсения. Попов, кажется, в этом году будет постоянно спать без футболки. В любом случае, если спать будет с Антоном, так точно без футболки. — Ты не скажешь о том, кто такой Тим? — шёпотом спрашивает Арс. Арсений не настаивает, не требует. Всего, что Антон скажет, будет достаточно, даже если он не скажет ничего. Антон шумно втягивает носом воздух. — Мой старший брат, — тихо говорит он. — Он… — Антон замолкает. Да, давай, скажи, что он сделал. Голос в голове словно издевается, и Антон зажмуривает глаза до цветных пятен в темноте, до боли в висках, лишь бы этот голос вытеснить. — Он покончил с собой, когда ему было двадцать. Арсений думал о таком варианте, и в тот момент он не казался чем-то серьёзным. Просто чёртовой догадкой. А теперь он даже в тихом голосе, в едва слышном шёпоте Антона слышит такую боль, что она, расползаясь по комнате, оседает пылью в лёгких. Такой тяжёлой, что хочется закашляться, и, вероятнее, кровью. Арсений сползает немного вниз и обхватывает своими руками тело Антона. Шастун зарывается носом в шею Арсения и едва слышно всхлипывает, когда Попов сжимает его сильнее своими руками, прижимая к себе. Он. Покончил. С собой. Антон не знает, как и почему, но в объятиях Попова слишком спокойно. Так спокойно, что он даже начинает засыпать, продолжая крутить в голове совсем не спокойное «он покончил с собой». Седьмого января Антон с Оксаной ездят по Москве, забирая костюмы для выступления. Спустя три часа путешествий они приезжают в университет и оставляют всё в аудитории русского и литературы. Восьмого января экономисты почти весь день репетируют, опасаясь, что выступят плохо. Антон с Оксаной выставляют оставшиеся декорации в актовом зале, пока остальные прогоняют постановку раз за разом в аудитории. Ближе к часу студенты переодеваются в свои костюмы, недолго обсуждают то, что делать с волосами и стоит ли красить лицо. Девушки приходят к выводу, что косметика определённо нужна, а причёски обсудят чуть позже. Девятого января паника охватывает всех уже в восемь утра. Даже Оксану, которая на сцене не появится хотя бы на пару секунд. А потому тем, кто красит девушек, оказывается, Антон. Потому что, кажется, из всей группы экономистов только его руки не дрожат. Он и сам этому удивляется. Ирина, пока Антон наносит румяна на её щёки, ставит парня перед фактом. Говорит, что в актовом зале поставят камеру со штативом и всё, что ему нужно будет сделать — включить, когда выступление начнётся и выключить, когда выступление закончится. — Справишься? — спрашивает она, несильно улыбаясь, Антон в ответ лишь уверенно кивает головой. Ближе к двенадцати Антон с Оксаной спускаются в актовый зал и занимают места перед тем самым штативом с камерой, про который сказала Ира. Арсений сидит позади, дожидаясь своих коллег. В частности, конечно, Павла Алексеевича, с остальными он плохо знаком. — Ого, и Инга Викторовна посмотрит, — замечает её Оксана, когда та движется к Арсению Сергеевичу и садится рядом с ним. Антон с Оксаной не оборачиваются в её сторону, продолжают смотреть в беседу группы и постоянно обновлять страницу — вдруг у них там что-то случится. — Подписали, — говорит Инга Викторовна Арсению, отдавая документ в прозрачном файле. — Хорошо, — кивает он, а сам кладёт документ на соседнее пустое кресло, накрывая своим телефоном, — спасибо. — Точно остаться в Москве не хотите? — спрашивает женщина. — Вы такой хороший преподаватель, что детки-то скучать по вам будут. — Вы уезжаете? — оборачивается Оксана, уловив часть фразы и даже не обдумав свои действия. Следом за ней оборачивается Антон, когда вдруг понимает, что подруга обращается к Арсению. Антон непонимающе смотрит на Попова, а тот молча смотрит в ответ. Взгляд не отводит, но и ответ на вопрос Оксаны не даёт. Глаза Антона становятся необычайно влажными, и он понимает, что не выдержит, если просидит на месте ещё хотя бы минут пять. — Включи камеру, как начнётся, — бросает Антон Оксане, а сам поднимается на ноги и спешно покидает актовый зал. — Говорю же, скучать будут, — замечает Инга Викторовна. Оксана отворачивается от Попова, отстранённо смотрит в одну точку где-то впереди и понимает, что уйти не может. Ответственность за запись выступления теперь на ней, и как бы сильно ей ни хотелось пойти к Антону и крепко его обнять, она не может. Арсению такое тоже не представляется возможным. Нужно сидеть на месте и поддерживать группу экономистов, которые вот-вот выйдут на сцену. Он слышит биение собственного сердца в голове, которое набатом бьёт по черепу.

Антон Шастун Это правда? Ты уезжаешь?

      Арсений Попов       Давай нормально поговорим об этом, ладно?

Антон Шастун Значит уезжаешь.

      Арсений Попов       Антон. Арсению хочется добавить что-то вроде «я тебе всё объясню» или «давай по-нормальному это обсудим», а сам понимает, что в этом и смысла нет. Уезжает ли он? Да. Тут и объяснять не нужно.

Антон Шастун Забей.

Антон отправляет телефон в карман джинсов, а сам забирает куртку из гардероба и практически бегом покидает университет. Шастун направляется не в общагу и даже не покурить. Бежит до остановки трамвая, а потом направляется на нём к брату. Отчасти даже винит себя за это. Как что-то плохое, так сразу к Тёмке. Чувствует себя блядским эгоистом и ничего с этим поделать не может. Раньше всё думал о том, что Тёмке родители хуёвые достались, а теперь понимает, что не только они такие. Выходит из трамвая на две остановки раньше и доходит до ближайшего дома, пробираясь по протоптанной на снегу тропинке. И бьёт кулаком со всей дури по каменной кладке, мелко дрожит и плача опускается на белый снег, запуская в него раскрасневшуюся руку. Пиздец. Пиздец. Пиздец. Что ты с ним делаешь? Злится на себя как никогда прежде. Злится сильнее, чем тогда, лет в восемь, когда первый раз понял, что этот мир — хуёвая штука. Злится сильнее, чем тогда, когда узнал, что Тимка больше не позвонит никогда. Злится так сильно, что хочется разбить не только костяшки о каменную кладку, но и все кости в теле, вывернуть все суставы в неестественном направлении и разодрать кожу. Превратить всю оболочку в ничто, чтобы соответствовать содержанию. — Что происходит? — спрашивает Антон, когда видит Катю на кухне отца. — Антон, ты только успокойся, ладно? — просит Андрей, а сам выводит сына с кухни, положив руку на плечо, чтобы не мешать ни Кате, ни юристу. — Что она здесь делает? — спрашивает Антон, глядя на отца. — Подписывает отказ от родительских прав на Артёма, — объясняет Андрей. — Что с твоей рукой? — спрашивает он, а потом потирает переносицу. — Таня в гостиной, попроси её достать аптечку. Антон слушается. Ему ничего больше не остаётся — мозг выключился после «подписывает отказ от родительских прав на Артёма». К тому моменту, как Таня заканчивает обрабатывать раны на руке Антона и перевязывает ладонь бинтом, Катя и Андрей уже заканчивают с документами. Мать даже не собирается прощаться ни с одним из своих детей. Быстро одевается и покидает квартиру, словно её и не было там. Антон успевает выбежать в коридор, когда Катя уже спускается на один этаж. Он останавливается в паре метрах от неё и смотрит прямо в глаза. — Наверное, это правильное решение… — неуверенно произносит она. — Правильное, — без раздумий подтверждает Антон. Она несильно и как-то болезненно приподнимает уголки губ, легко кивает головой и спускается по лестницам дальше, а Антон медленно возвращается в квартиру отца.       Оксана Фролова       Выступили, кстати, хорошо Пишет Оксана, а Антон отчего-то чувствует в этих трёх словах обиду Фроловой. Хотя, учитывая ситуацию, её можно понять.       Оксана Фролова       Ты где? У нас тут чаепитие…

Антон Шастун У отца. Рад за вас.

И за Северный Кавказ, блять. Антон не рад. Даже близко не рад. И при всём желании не смог бы натянуть на лицо улыбку даже в честь того, что его одногруппники хорошо выступили. Шастун возвращается в общагу ближе к пяти вечера. Уже поднимается на свой этаж, думая о том, что было бы хорошо сейчас завалиться спать и не просыпаться как минимум сутки.       Арсений Попов       Антон, пожалуйста, давай поговорим.

Антон Шастун Ты где?

      Арсений Попов       В учительской.

Антон Шастун Я буду минут через пятнадцать.

До комнаты Антон так и не доходит. Разворачивается и шагает по лестницам в обратном направлении. Рука, спрятанная в карман куртки, неприятно ноет, что усиливает желание Антона ударять ей по любой из стен вновь и вновь. Арсений виновато смотрит вниз, когда Антон заходит в учительскую и, осмотревшись, подходит к одному из столов и опирается о столешницу бёдрами. Арсений опирается бёдрами о стол, стоящий напротив. Они молча смотрят друг на друга около минуты, Арсений позабыл все те речи, которые репетировал в своей голове и не может произнести ни единого слова. — Если бы я тогда не опоздал, ты бы меня не спросил, — замечает Антон, а Арсений в ответ едва слышно усмехается. — Антон, я, конечно, понимаю, что экономист из нас двоих ты, а я помню из школьного курса математики всего одно правило. От перестановки слагаемых сумма не изменяется. Не спросил бы тогда — спросил бы в другой раз. Арсений подходит ближе к Антону, кладёт одну ладонь на шею Шастуна, а другой невесомо касается подбородка, чуть сжимает и направляет вверх. — Ну же, улыбнись, — шёпотом просит Арсений. — Не могу, — Антон вновь опускает голову, а Арсений убирает пальцы от подбородка парня. — Почему? — Потому что мне грустно, — отвечает Антон. Арсений касается кончиком носа щеки Антона, ладонью приподнимает подбородок Шастуна вновь и призрачно прижимается своими губами к его. Антону больно. Он будто чувствует, что это тот самый, который на прощание. Что следующего, скорее всего, не будет, а если и будет, то явно не скоро. Такое невесомое касание губами, что-то совсем маленькое и незначительное, что в соревновании с другими уступило бы каждому. Так думает Арсений. А Антон уверен, что с арсеньевскими поцелуями никакие другие не сравнятся. Он и сравнивать не хочет. — По-взрослому поцелуй, — просит Антон, выдыхая горячий воздух в губы напротив. — Маленький ты ещё, — улыбается уголками губ Арсений. — Это обязательно? Уезжать, — спрашивает Антон, и Арсений кивает вместо ответа. — Надолго? — Не знаю, — пожимает плечами Арсений. — Когда? — Одиннадцатого. — Ты собирался об этом сказать? — Антон поднимает взгляд и наблюдает за ярко-голубыми глазами напротив. — Да, — спустя какое-то время молчания говорит Арсений. Антон смотрит на него и печально усмехается. Теперь помимо костяшек хочется разбить ещё и ноющий четырёхкамерный орган в грудной клетке. — Ты не собирался, — понимает он. — Удачи, — Антон легко хлопает Попова по плечу, а сам направляется к выходу, даже не собираясь говорить что-то ещё. — Антон, — зовёт Арсений и ловит руку Антона, разворачивая к себе. — Я правда… — начинает он, но Антон перебивает. — Я не хочу, чтобы ты меня касался. Как же хуёво ты врёшь. Арсений отпускает. Несколько слов, выстроенных в одно предложение, парализуют все внутренние органы, заставляя тело онеметь. Вечером одиннадцатого числа Тимур зовёт Антона покурить, и Шастун несильно кивает головой, лениво поднимается на ноги, а потом выходит из комнаты следом за Сабитовым. Антону даже на своих двух стоять не хочется, он падает на скамейку, вытягивает ноги вперёд и выкуривает две сигареты подряд. — Что там на часах? — спрашивает Антон. Тимур достаёт телефон из кармана и смотрит на время. Восемь тридцать две. Сабитов прокашливается, и Антон мигом всё понимает. Плевать он хотел на минуты и точность. Время для Антона сейчас поделилось на «Арсений в Москве» и «Арсений уже едет в поезде». Антон чувствует, как по щеке скатывается слеза, и он быстро вытирает её ладонью, шумно вдыхая носом воздух. Все несколько дней не плакал, словно отрицал происходящее, думал, что всё это просто какая-то шутка, но ведь не первое апреля. — Хочешь поговорить об этом? — спрашивает Тимур. — Нет. — А сам справишься? Арсений обладал какой-то особенной целебной силой в отношении Антона. Шастун спокойно засыпал на груди Попова, тараканы даже не грызли мозг каждые пять минут, пока Антон был с ним. А сейчас просто огромное и абсолютное «нихуя» в груди. Антон не думает, что справится. — Наверное. Антон даже не думает пытаться с этим справляться. Этот ком уже, наверное, с рождения растёт и с каждым годом катится по горке всё ниже и ниже, набирая и объёмы и скорость. И Антону кажется, что рано или поздно этот ком просто собьёт с ног. И даже будь это действительно так, в данный момент Антону абсолютно всё равно. — Ладно, — кивает Тимур, а сам пишет друзьям, что сегодня не приедет.