Нейротоксин в моих венах.

      Фишер больно надавил на свежие синяки от удушья. Он не жалел силы на глупую куклу, верившую, что все можно вернуть. Как же он наивен.       А может он прав?       Ларри опустился к шее блондина, ухмыляясь и начиная грубо оттягивать кожу зубами и оставлять алые отметины.       Трэвис пискнул, почувствовав, как пальцы с шеи убрались, но, кажется, стало только хуже. К горлу подступала непонятная тошнота, а голова кружилась. Послышался звук отброшенного в угол ремня джинсов.       Джонсон было привстал, чтобы стянуть ненужную одежду, но Фелпс пулей вылетел к туалету.       — Эй! Какого хуя, псина? — громкие, недовольные шаги по тёмному коридору с облезлыми обоями, кое-где ещё в крови. Ларри зашёл в толчок, наблюдая не самую приятную картину.       Передоз таблетками. Трэвиса жутко тошнило. Казалось, он сейчас начнёт блевать не только водой, небольшим количеством еды и кажется, кровью, но и своими внутренними органами.       — Если откинешься, расчленю прям тут. Живьём, — звучит отвратно, но в тоже время, максимально протеворечиво. Хотя, этот чёртов человек, сочетающий в себе абьюзера, домашнего насильника и садиста, может и не такое.       Ларри подошёл ближе, аккуратными шагами. Он заметил, как его парень вздрогнул. Джонсон легонько хмыкнул и аккуратно погладил того по голове. Как же быстро меняется его состояние. Не факт, что сейчас он не окунет кареглазого в воду со своей же рвотой.       — Ну вот, вроде отпустило. Иди умойся, — патлатый помог подняться измученному мальчишке, подпинывая в ванную. — Можешь помыться, но если увижу хоть одну царапину на руках или ещё где-то, ты сам знаешь, что будет.       Парень нервно сглотнул слюну и закрыл дверь. Ванна с ржавчиной. Трэвис скинул с себя всю одежду, смотря в грязное зеркало. Худой настолько, что, кажется, скоро дойдёт до анорексии, множество синяков по телу, которые уже не понятно когда были оставлены.       Он встал босыми ногами в ванную, щурясь от холода под ногами. Невезение. Из душа полилась в начале холодная вода. В этом доме все холодное. Вода, ванная, плитка на стене, свет, отношение к самому парню. Почему он просто не вскроется здесь в ванной? Почему верит, что что-то изменится? Глупый.       Проводить рукой по новым ранам было невыносимо больно. Одна лишь деталь — он привык к этой боли. Ужасно привыкать к чему-то плохому и смиряться с этим, даже пытаться найти в этом хорошее или вовсе начать считать хорошим.       Снова холодный пол под ногами. Трэвис надел футболку, лежавшую на полке с полотенцами. Не зря оставил тут пару чистых вещей.       Боксеры, шорты и футболка. Пойдёт.       Мальчишка вышел из ванны, осматриваясь и направляясь в комнату. Спать. Снова дико хотелось спать. Вечная усталость, словно Трэвис вообще не спит. Но он как раз проводит во сне большую часть времени, чтобы каждый день делать одно и тоже и снова спать. Сон спасает от реальности. Жестокой и страшной.       — Трэ-эвис, — на талию легли руки и схватили. Снова за синяки. Парень инстинктивно задергался, но в лицо прилетела жёсткая пощёчина. Сосуды лопнули, из носа полилась кровь. Она капала на шею и ключицы, а мучитель игриво слизнул ее. Мурашки прошлись по телу.       В комнате очень темно, что ещё больше пугает. Обычно это не доставляло дискомфорта, когда он был тут один и даже давало надежду на какую-то надёжность и безопасность. Но не сейчас, когда в комнате уже не один, а с ним рядом два потенциальных садиста.       Фелпс решил не рисковать и перестал дёргаться.       — Хороший мальчик, — его взяли за подбородок и грубо поцеловали, кусая за губы и так истерзанные подобными действиями.       Фишер потащил Трэвиса к кровати, приземляясь сначала сам, от чего пружины характерно неприятно скрипнули. Кареглазый оказался на коленях Салли, ерзая. К его рту пихнули бутылку с алкоголем. Знакомый запах. Снова пошли воспоминания, как они пили это дешевое пойло, сидя на крыше и он клялся, что не сделает больно, после того, что было. Школьные драки. Разногласия. Первый поцелуй между шкафчиками. Все это огромным комом навалилось на Трэвиса и он беззвучно зарыдал, но все же принял напиток в себя.       Разум начало туманить, а Трэвис пьянеть.       В ту ночь из подвала слышались смешки, плачь и тихое «прошу прекрати, я же люблю тебя».