(a love) a lantern in the dark

Следующим утром, едва только Джейме покидает ее комнату, в дверь раздается новый тихий стук. Бриенна открывает – и видит перед собой Сансу во всей ее королевской красе. – Можно войти? – спрашивает Санса, и Бриенна знает, что она спрашивает всерьез: несмотря на ее новый титул, Королева Севера уважает Бриеннино личное пространство. – Конечно, Ваше Величество. – Бриенна отходит от двери, делая краткий полупоклон, когда Санса входит. Сансу это не впечатляет, и она закатывает глаза. – Не пора ли нам отбросить эти церемонии, сир Бриенна? – Конечно. – Бриенна чувствует, как щеки заливает краска. – Прости, Санса. Санса отмахивается от ее извинений, явно настроенная на какой-то серьезный разговор. – Знаешь, тебе не обязательно это делать, – прямо говорит она. – Нет, обязательно, – говорит Бриенна, и эти слова тонут у нее внутри, как камни в пруду. – Я бы могла подыскать тебе кого-нибудь другого, – говорит Санса. – Мы вполне могли бы найти хорошего мужчину, который признал бы твоего ребенка. Я все же королева, и у меня есть некоторая власть. Бриенна решительно мотает головой. – Я не хочу…– она осекается, не дав словам соскользнуть с языка. Она не хочет никого другого. Джейме она тоже не хочет – только не сейчас, когда от одного лишь его вида ей становится дурно, а грудная клетка наполняется болью. – Это неважно. Отец моего ребенка – он. Он пообещал, что брак будет фиктивным и что он не станет требовать от меня ничего, чего бы мне не хотелось. – И ты хочешь за него выйти? – спрашивает Санса, в каждом слоге сквозит неверие. – Разве лучше выйти за какого-нибудь бедолагу, который ни за что бы не захотел взять в жены меня? Ведь если вы велите – кто угодно согласится жениться на мне и признать бастарда своим. Выражение Сансы перестает быть холодным и отстраненным – таким, которое она долгие годы являла миру, чтобы от него защититься. Только когда Джон занял трон и пообещал ей Север, прежняя Санса – добросердечная девушка, по-настоящему волнующаяся об окружающих и верящая, что мир может стать лучше и счастливее, стала потихоньку показываться. – Я была замужем за жестоким человеком, – наконец говорит Санса тоном по-прежнему сдержанным. – Я бы никому не пожелала такой участи, но меньше всех – тебе. – Джейме – не жестокий человек, – машинально возражает Бриенна. Санса смотрит на нее, явно не веря сказанному. – Он не в таком смысле жестокий. Он думал, что защищает меня. У него это вышло плохо, он предал мое доверие к нему и к нашим отношениям, но он не бывает жестоким специально, чтобы причинить кому-то боль. То, что он сделал, радости ему не приносило. – И все же он сделал это. – Санса смотрит на Бриенну, ища что-то в ее лице. Бриенне невыносимо хочется отвести глаза от Сансиного испытующего взгляда, но она понимает, что, сделав это, признается в чем-то чересчур личном. – Не думаю, что он предполагал, что причинит мне такую боль. – Бриенна вздыхает, в конце концов опуская взгляд и собираясь с духом. – У нас был разговор, прежде чем он уехал, не особо подробный. Я знаю, какие отношения были у него с Серсеей, чем они были друг для друга. Не думаю, что он знает, как… – Бриенна колеблется, подыскивая слова, которые описали бы, насколько сильное влияние отношения с сестрой оказали на личность Джейме. – Он умеет только ранить, колоть в самое больное место во время ссоры, но ожидает, что его простят в тот же миг. – И ты уже простила его? – спрашивает Санса, в ее голосе мешаются осуждение и беспокойство. – Нет, – отвечает Бриенна – чуть менее твердо, чем ей хотелось бы. – И все же ты согласилась выйти за человека, который умеет ранить и совсем не понимает, к чему его поступки могут привести? – теперь тон Сансы – сплошное недоверие. – Прости, но мне это кажется ключом к жизни, полной страданий. Я не знаю, что это, если не жестокость. – У меня нет выбора, – отвечает Бриенна, горло у нее сжимается, глаза наполняются непрошеными слезами. Кажется, она теперь только и делает, что плачет: собственное тело поймало ее в ловушку и вынуждает вести жизнь, которой она никогда не хотела. – Есть, – возражает Санса, явно намереваясь спасти Бриенну – так, как Бриенна многократно спасала ее саму. – Я люблю его, – несчастно, зло и отчаянно шепчет Бриенна. Когда она снова смотрит на Сансу через пелену слез, то читает в ее глазах нечто похожее на смутную жалость. – Я ненавижу его. Но люблю. Никто другой мне не нужен. То, что, как я думала, я чувствовала к Ренли, – бледное жалкое подобие. Джейме… – она запинается и глубоко вдыхает, пытаясь сохранить спокойствие и не дать рыданиям вырваться наружу. – От того, что я чувствую к нему, нельзя отгородиться, это не получится забыть. Я долго пыталась, зная, что у меня нет шансов, что это глупые мечты девчонки, а не воина. Я не знаю, смогу ли снова вынести его прикосновение, но знаю, что точно не смогу разделить постель и жизнь с кем-то другим. – Тогда я желаю тебе счастья, – произносит Санса после мучительно долгой паузы. Она подходит и берет Бриеннины ладони в свои, крепко их пожимая. – Надеюсь, ты сможешь обрести его в конце концов. – Спасибо тебе. Санса еще раз пожимает ее ладони, а потом Бриенна остается одна. Опять. -- Свадьба проходит по всем правилам. Джейме покрывает ее плащом в знак защиты – хоть им обоим это и кажется бредом; тяжесть окутывает ее плечи лживым теплом. Они повторяют слова клятвы, обещая принадлежать друг другу с этого дня и до конца своих дней. Бриенне так хочется, чтобы все это было по-настоящему, что она едва сдерживается от слез. Она не сомневается в принесенных обетах и не боится, что Джейме снова покинет ее: единственная женщина, которая могла отнять его у нее, обратилась в пепел. Сердце так сжимается, что хочется плакать. Потому что она думала, что такое и впрямь возможно. Потому что всего несколько месяцев назад, лежа рядом с ним в постели, в комнате, пахнущей ими обоими, касаясь своим обнаженным телом его, она позволила себе представить этот день. То, каким он мог бы быть. Только она бы улыбалась, идя к Джейме навстречу. Только он улыбался бы ей в ответ, а глаза его блестели бы при виде нее и при мыслях об их будущем. Только ребенок в ее утробе был бы запланированным и желанным, а не появившимся случайно – плод самого болезненного переживания в Бриенниной жизни. Только ее сердце воспарило бы в грудной клетке, когда Джейме поцеловал бы ее, скрепляя клятвы, а не рухнуло камнем в желудок. Только она ответила бы на поцелуй перед лицами богов и людей, чтобы все знали: она счастлива, она любима и любит, теперь в ее руках счастье, о котором она и не мечтала. А потом они снова возвращаются в ее покои. Не было ни изобилующего блюдами праздничного пира, ни танцев – лишь церемония и краткий тихий ужин с немногословной Сансой и несколькими оставшимися в живых солдатами. Комната теперь другая, Джейме не пахнет вином, не вламывается к ней настырно. Только чувство прежнее – нервы странно искрят под кожей, пока она наблюдает за ним, пытаясь его разгадать. Джейме молчит, Бриенна смотрит, как он медленно расстегивает камзол и сбрасывает его. Закончив, он вопросительно глядит на нее. Она сглатывает поднимающуюся к горлу желчь, осознавая, что он пытается понять – расценивать ли ее пристальный взгляд как приглашение, не простила ли она его уже. Бриенна отворачивается и снимает по-прежнему окутывающий ее плечи плащ. Тишину нарушает лишь шуршание одежды – оба снимают свои лучшие наряды и переодеваются ко сну, но одно только присутствие Джейме в ее комнате завывает громче ветров зимы, а в душе нарастает паника. Когда она наконец снова поворачивается к нему, то облегченно расслабляется – он уже переоделся в ночную рубашку. Он обычно не надевает ее, думает Бриенна, потому что они всегда… – Я лягу на полу, – говорит он, прерывая ход ее мыслей. Бриенна думает – вот и лег бы, выгнать бы его совсем, отправить спать на полу перед дверью. Но вместо этого неожиданно произносит: – Не говори ерунды. Джейме удивленно приподнимает брови. – Прошу прощения, – говорит он со знакомой усмешкой, – но у меня сложилось отчетливое впечатление, что здесь не рады моему присутствию. – Его взгляд перемещается вбок, на ее постель, на которой они, как ожидалось, должны были бы сегодня скрепить свой союз. – Особенно в твоей постели. – Спать лечь ты можешь, – отвечает Бриенна. – Ты же сказал, что хочешь защитить меня и ребенка, – продолжает она. – Как нам объяснить его появление, если ты не станешь делить со мной постель? Такое объяснение кажется ей вполне логичным. Очевидным. Но в глубине души она знает, что это лишь неуклюжее оправдание. Вряд ли кто-то утром станет рассматривать ее простыни в поисках следов девичьей крови. Скорее всего, никто и не узнает, спал Джейме на полу или в постели. Бриенна не понимает, как можно одновременно хотеть прижаться к нему поближе и оттолкнуть подальше. Не знает, почему ей отчаянно хочется ощутить его тепло и в то же время держать на прохладном расстоянии, в голове и сердце у нее все совсем перепуталось. Она ждет, что он ответит. Ждет, что подловит ее на лукавстве. Пошутит, хитро ухмыльнется, штурмует обломки стен вокруг ее измученного сердца. Вместо этого он лишь кивает, подходит к правой стороне постели – его стороне – и ныряет под одеяло. Бриенна ложится и отворачивается, сжимаясь в клубок на самом краю постели. Она слышит, как Джейме ворочается, и кидает быстрый взгляд за спину: он тоже отвернулся, и плечи у него напряжены, словно он к чему-то готовится. Бриенна проваливается в сон, и ей снится лучшая жизнь. -- Когда они отплывают на Тарт, Бриенну начинает мутить еще хуже – если такое вообще возможно. Теперь от мягкого покачивания корабля на волнах, раньше всегда приносившего покой, ее желудок бунтует еще сильнее. Не проходит и получаса, как съеденное за обедом отправляется в стоящее у постели ведро. Кажется, ничего не помогает: когда она встает, кружится голова, когда ложится – корабельная качка ощущается еще отчетливее, и желудок начинает размеренно двигаться одновременно с кораблем вверх-вниз. Спустя неделю с лишним страданий Бриенна начинает беспокоиться, что может не доплыть. Постоянная тошнота ее совершенно вымотала, ей жутко хочется есть, но даже простой хлеб не задерживается внутри дольше чем на час. Когда в дверь раздается тихий стук, она едва сдерживается, чтобы не велеть гостю проваливать; подняться с койки и пройти пару шагов до двери кажется невыполнимой задачей. Тот факт, что за дверью стоит Джейме, лишь добавляет страданий. – Можно войти? – спрашивает он. Вид у него расслабленный, но ее это совершенно не подкупает. Бриенна не отвечает и просто отходит в сторону, давая ему войти. – Я тебе кое-что принес, – говорит Джейме, протягивая маленький сверток из коричневой бумаги. Бриенна, помедлив, принимает его, и в нос ударяет терпкий и свежий запах. – Это корень имбиря, – объясняет Джейме. – Помогает от тошноты. Это единственное, что избавляло... Он замолкает, и Бриенна чувствует, как в груди нарастает раздражение. – Можешь произносить ее имя, – практически выплевывает она. – Можно подумать, я не знаю. Джейме бледнеет, его рот сжимается в ниточку, горло напрягается. – Это единственное, что успокаивало Серсеин желудок во время беременностей, – говорит он наконец, с трудом выталкивая слова из глотки. Бриенна не хочет, чтобы призрак Серсеи висел между ними. Если игнорировать ее и их с Джейме прошлое, ничего хорошего не выйдет. Он любил ее, он был отцом ее детей, он с радостью женился бы на ней и провел с ней остаток своих дней. Он ее убил. И, как следствие – и ребенка в ее утробе. Его ребенка. Они не говорили об этом. Бриенна узнала от кого-то случайно и теперь не может заставить себя завести этот разговор. Она не уверена, что хочет узнать, услышать боль в его голосе, бремя этого тяжкого выбора. Бриенна не знает, выдержит ли, узнав, что он думает о ребенке, которого потерял вместе с Серсеей, – не сейчас точно, когда она сама носит его дитя. – Свежий воздух тоже помогает, – говорит Джейме, не дождавшись ее реакции на подарок. – Ты тут прячешься с тех пор, как мы отчалили. Не хочешь прогуляться со мной по палубе? Бриенна смотрит на сверток, потом переводит взгляд на лицо Джейме. Она так хорошо его знает – каждую его черточку, то, как он весело прищуривается, хоть губами и не улыбается, как сжимает челюсть, сдерживая порыв гнева, как напрягает плечи, разговаривая с людьми, которые его презирают. И то, каким нежным бывает его лицо, когда он сверху, двигается внутри нее, гладит большим пальцем по скуле, запускает пальцы в ее волосы; то, какое его дыхание теплое и влажное, когда он накрывает ее рот своим. Бриенна знает, что он боится ее ответа и готовится быть отвергнутым. И она понимает, что если поступит так – причинит ему боль. Она развязывает узелок на свертке с имбирем – уже очищенным и порезанным тонкими ломтиками. Бриенна кладет один в рот и прикрывает глаза: по языку разливается острота, распространяется вверх и вниз по горлу. Она ожидает, что ее опять замутит, но имбирь притупляет дурноту и освежает – впервые за многие недели она глотает что-то, от чего не тошнит. Бриенна расслабляет плечи, а открыв глаза, обнаруживает, что Джейме смотрит на нее с чем-то напоминающим удовольствие во взгляде, словно он тоже уже изучил ее лицо до мельчайших подробностей и видит ее облегчение. Бриенна скучает по временам, когда не боялась этого. Бриенне странно осознавать, что Джейме куда ближе, чем она, знаком с тем, через что она проходит, и знает, чего ожидать. Однако в то же время она рада, что рядом есть кто-то, кто поможет без просьб, зная, что она сама к такому мало готова. Предложение прогуляться по палубе кажется ей нелепым – учитывая, что она и в своей каюте-то едва стоит на ногах – однако успокаивающая пряность имбиря на языке убеждает ее довериться ему хотя бы в этом. – Я буду признательна, если ты прогуляешься со мной по палубе, – говорит Бриенна, смягчаясь самую малость и тут же коря себя за это. Пройтись по палубе она, пожалуй, сможет, но чувствует, что слаба и что нуждается в чем-то, в чем не признается. – Меня немного пошатывает. Будет нехорошо, если я свалюсь за борт по пути домой, – продолжает оправдываться она – то ли перед собой, то ли перед ним, то ли перед богами и их милостью. – Отец ожидает меня, – тихо добавляет она. – Конечно. Если тебе что-то понадобится – попроси меня, и я сделаю все возможное. Эти слова тяжело оседают у нее в груди. Она отворачивается, снова открывает дверь каюты, заворачивает корень имбиря обратно в бумагу, кладет сверток в карман и лишь потом через плечо бросает на Джейме взгляд, не говоря ни слова, и он идет следом. Они поднимаются по ступенькам и выходят на залитую ослепительным солнцем и обдуваемую прохладным морским ветром палубу. Джейме не пытается взять ее за руку или дотронуться, но держится рядом, и Бриенна ощущает его тепло. Трепет парусов и запах соли немедленно приносят умиротворение, какое ничто другое принести не способно, надежно окутывая, словно теплое одеяло. Она замирает, держась за поручни и глядя на бескрайние сине-зеленые волны, и чувствует, как Джейме встает рядом в точно такой же позе. Бриенна кидает взгляд на его руку, вспоминая жар его ладони и нежность прикосновений. Это словно синяк, в который то и дело тыкаешь. Она переводит глаза с его ладони на лицо и обнаруживает, что он за ней пристально наблюдает. – Я видел Тарт однажды, – сообщает он. – Издали, но… – он словно не знает, что теперь сказать и зачем он вообще заговорил, и скользит глазами по ее лицу. – Это было прекрасно, – заканчивает он. На мгновение ей кажется, что Джейме говорит о ней: так он смотрит на нее – как человек, рассказывающий не о зеленом каменистом острове посреди моря, но о чем-то куда более важном и дорогом его сердцу. – Так и есть. – Бриенна отводит взгляд. – Там хорошо и зелено. Когда-то я стремилась уплыть оттуда, подальше от детских воспоминаний и жестокости людей во всех ее проявлениях. Однако я поняла, что люди жестоки везде. Мир из всех нас делает раненых дураков. Я поняла… – она умолкает, подыскивая слова. – Я поняла, что скучаю по Вечернему Чертогу, по знакомым залам, моим прежним покоям, мечтам моей юности. – Она снова смотрит на Джейме: он по-прежнему не сводит взгляда с ее лица. Ее рот изгибается в грустную и горькую полуулыбку. – Вслух это звучит глупо. – Нет. Вовсе нет. – Его рука на поручне шевелится; Бриенне кажется, что он сейчас коснется ее, и все ее тело напрягается, словно перед битвой. Однако затем рука снова замирает, и Бриенна задумывается, не показалось ли ей. – Надеюсь… Надеюсь, Тарт станет настоящим домом. Кажется, словно он имеет в виду «для нас обоих». Как же сильно ей бы этого хотелось.