(a love) a lantern in the dark

Джейме оставляет Бриенну стоять во дворе в Винтерфелле. Он скачет во весь опор, словно позади него – бушующее пламя, поскольку знает: если обернется, если увидит ее лицо – не сможет исполнить задуманное. Не сможет сделать то, что должен. Отъехав от Винтерфелла на приличное расстояние и больше не видя отражающегося от окон замка света факелов, он едва что не кубарем падает на землю, и его рвет на жухлую траву. Он никогда не был слаб желудком, но боль от того, что он покинул Бриенну, не сказав, как сильно любит ее, невыносима. Джейме знает, что умрет. Он всегда знал, что умрет вместе с Серсеей, что они пришли в этот мир вместе и уйдут тоже вместе. Только он никогда не думал, что гибель им принесет он сам. -- Серсею он находит в башне Красного Замка: в руке бокал с вином, на губах ухмылка. Джейме всегда знал, что чужие страдания приносят ей удовольствие, что ничто не доставляет ей большего наслаждения, чем подчинение людей ее воле. Больнее всего то, что ее самое значительное завоевание – он сам, и Джейме чувствует себя последним дураком и ничтожеством. Она ощущает его появление и поворачивается – глаза при виде него сверкают. Он подходит, как подходил всегда – словно его притягивает к ней. Она широко и неискренне улыбается. – Ты пришел ко мне. – Серсея берет его лицо в ладони, и он изо всех сил пытается не вырываться из ее мягких рук – так не похожих на мозолистые Бриеннины. – Я знала, что ты придешь ко мне. Тогда Джейме понимает. Он всегда был для нее чем-то, что приятно завоевывать. Он лишь выигрыш, еще одна драгоценность в коллекцию. Ее величайшая победа – это полный контроль над своим любовником и братом. Хотел бы Джейме ее ненавидеть. Но он по-прежнему любит ее. Возможно, не так, как раньше, не так открыто, нежно и всецело, как любит Бриенну. Он сомневается, что вообще когда-нибудь чувствовал такую любовь к Серсее. Теперь Джейме знает, что его чувство к ней – темное, извращенное и удушающее, всю жизнь управлявшее им. Он не может уважать человека, в которого превратило его это чувство, заставив творить во имя этой любви немыслимые вещи. Но он любил ее и любит, и эта любовь наполняет все его тело и губит, подобно болезни. Серсея прижимается к нему, выгибая спину, и целует. Это так неправильно. Так ужасно неправильно. Поцелуй отдает вином и жестокостью на вкус, она кусает его губы. Джейме старается изо всех сил, пытаясь целовать ее как раньше – с прежними желанием, похотью и одержимостью. Очевидно, он не очень убедителен. Серсея отодвигается от него и сощуривается, ища ответа. Она открывает рот, собираясь что-то спросить. Он не дает этого сделать, проводя пальцами по ее скуле вниз, к челюсти. Потом он обхватывает этой же рукой ее шею, поднимает золотую руку и сдавливает хрупкие кости ее горла. Джейме ожидает отчаяния. Он ждет в ее взгляде печали, опустошения и смятения от его предательства. Вместо этого Серсея глядит на него с яростью, сочится чистой неподдельной ненавистью, пытаясь высвободиться из его захвата. Ее рот раскрывается в исступленном крике, который не может вырваться из сдавленного его рукой горла. Затем она ослабевает и обмякает в его руках. Он опускает ее на пол, проверяя пульс – остановился. Джейме склоняет голову. Он думает, что должен бы плакать, однако внутри нет эмоций – лишь пустота. Когда он поднимает голову, то видит вдали Дейенерис Таргариен верхом на драконе, летящем прямиком на башню. Джейме вдруг отчетливо осознает, что она собирается сделать. Джейме бежит. Бежит со всех ног, потолок кусками обрушивается на него, оставляя на коже ссадины. Он вдыхает запах огня, дыма и пыли разрушающегося здания. Наконец он вываливается наружу, на залитые солнцем руины Королевской Гавани – кажется, теперь, когда Дейенерис сожгла Красный Замок и бесчисленное множество других сооружений, битва закончилась. Улицы полны окровавленных людей, кругом предсмертные крики и едкий запах обожженной плоти. А потом он поднимает взгляд и видит Бриенну. Она словно маяк посреди моря – сияющий, яркий, сулящий безопасность. Она подходит к нему и берет его лицо в руки, гладит большими пальцами скулы, и от прикосновения ее мозолистых рук его переполняют облегчение и спокойствие. Вся боль будто покинула Джейме, и он больше не думает о творящемся кругом ужасе. Есть только Бриенна – высокая, сильная, прекрасная. Он улыбается, когда она спрашивает его: – Ты в порядке? – Да. Ему хочется поцеловать ее, но он весь в грязи и пыли и все еще чувствует вкус Серсеиных губ. – Хорошо. Затем она бьет его по лицу. Он стоит в полном замешательстве, нос кровоточит и пульсирует болью. Она уходит и, обернувшись, кидает через плечо: – Я беременна. Смерть его сестры, их ребенка от его рук – вот что должно было стать переломным моментом, перевернувшим его существование. Вместо этого он смотрит на удаляющуюся от него женщину, которую он и не надеялся увидеть снова и которой зачал очередного бастарда, – и вот тогда-то мир и начинает шататься. -- Джейме просит Бриенну выйти за него замуж, но получается совсем не так, как ему хотелось. Не так, как он думал об этом раньше. Впервые он подумал об этом в Винтерфелле, лежа подле нее в ее – их – кровати; ее лицо было повернуто к нему, освещенное огнем из камина и любовью. Когда закончится война, когда они выживут и впереди будет вся жизнь – тогда он попросит ее руки, тогда скажет, как сильно ее любит. Ему и сейчас хочется ей сказать, хочется, чтобы она знала: он и подумать не мог, что любовь может сделать тебя светлей, заставить чувствовать такой уют, тепло и нежность. Но она злится, трясется от праведного гнева – и имеет на это полное право. Теперь Джейме понимает, насколько сильно он облажался. В моменты отчаяния так легко забыть, что не все кругом Ланнистеры, не для всех ранить и в тот же миг ожидать прощения – это норма. – Ты в своем уме? Глаза у нее широко распахнуты, она явно ошеломлена его наглым предложением. – Я наплодил уже пять бастардов. – Внутри все переворачивается, к горлу подступает желчь. Он чувствует себя жалким подобием рыцаря, жалким подобием человека. – Трое из моих детей мертвы. Я не смог их защитить. Мне было запрещено защищать их как подобает отцу. Четвертый умер в утробе своей матери. – Однако все не так просто. Кровь этого ребенка – на его руках, и Джейме никогда не сможет забыть об этом. – Этот ребенок, наш ребенок, – мой шанс стать отцом, которым я должен был быть. Джейме знает, что ребенок не станет ему искуплением. Он бы никогда не переложил такую ответственность на невинное дитя. Однако это шанс сделать что-то правильное хоть раз за всю проклятую жизнь. Что-то правильное, честное, что-то, что не запятнает его руки новой кровью – он сделает все возможное, чтобы не допустить такого. – Прошу меня простить, но мне несколько сложно доверять твоим словам, – говорит Бриенна. Эти слова попадают прямо по больному. Он пытался с Серсеей: отчаянное желание взять на руки своего ребенка въелось в самую глубину его души. Когда он глядел на своих детей – рыдающих, в крови, красных и злых от того, что их вытащили из теплого безопасного чрева в яркий беспощадный мир, его всегда невольно тянуло их утешить. От вида стоящей перед ним Бриенны – холодной и отстраненной, от угрозы того, что у него отнимут еще одного ребенка и опять станут обращаться в лучшем случае как с не самым близким другом, в Джейме просыпается холодная ярость, которой он не ощущал уже долгие годы. – Куда ты теперь отправишься? – спрашивает он. Он слушает о ее планах вернуться на Тарт лишь вполуха. Джейме не понимает, намеренно ли она неправильно интерпретирует едкость в его голосе или просто отказывается на нее реагировать. – И что же скажет народ Тарта, – резко прерывает ее он, – когда единственная наследница Вечерней Звезды, прославленная воительница, вернется домой глубоко беременная от того самого человека, который посвятил ее в рыцари? Он наблюдает, как Бриенна бледнеет, отшатываясь от него и от правдивости – хоть и резкой – его слов. Ее лицо переполняют эмоции – боль, гнев, обида и страх. Именно страху удается отрезвить Джейме от собственной ярости и обиды. – Я знаю, ты не хочешь за меня выходить. – Произнести это нелегко. Он знает, что она, может, и хотела – до того, как он предал огню все, что между ними было, и умчался прочь, не глядя на пепелище. – Я знаю, ты мне не доверяешь. Знаю, что ты, возможно, никогда меня не простишь. Только не срывай на мне злость, потому что фиктивный брак защитит не только тебя, но и нашего ребенка от осуждения всего Вестероса. Он видит, как она стискивает зубы, расправляет плечи и глубоко вдыхает, принимая какое-то решение. Джейме собирается с духом, охваченный нервной лихорадкой. – Ладно. Я выйду за тебя. На него обрушивается ни с чем не сравнимое облегчение, однако он должен спросить еще кое о чем – хоть и жутко боится ответа. – И ты позволишь мне быть этому ребенку отцом? Ждать, что она ответит, – настоящая агония. Он уже так опустошен – из-за того, что пришлось ее оставить, что пришлось сомкнуть руки на горле Серсеи, зная, что другого выхода нет, и того, что это ничего не изменило и все справедливые поступки, которые он когда-либо совершал, поглотило охватившее Дейенерис безумие. – Мы поженимся, и все будут знать, что отец ребенка – ты. Я бы не смогла помешать этому, даже если бы хотела. Не совсем такого ответа он бы хотел – произнесенного мягким, отстраненным и грустным голосом. Но это уже что-то. Он достаточно хорошо знает Бриенну и то, что своему слову она всегда верна. И этого достаточно, чтобы дать ему крупицу надежды. -- Джейме не может отделаться от чувства, будто проживают какую-то нелепую версию когда-то нарисованной им в воображении жизни. Бриенна должна светиться от счастья, когда идет к нему, вместо девичьего плаща накинув на плечи плащ, подбитый мехом. Взамен этого она выглядит так, словно в любой момент готова сбежать или, того хуже, вывернуть ужин прямо на проход. Когда она наконец останавливается с ним рядом – высокая и прекрасная – лицо у нее совсем бледное, в сжатых губах ни кровинки. Ему хочется ее утешить, погладить по щеке, сказать, что все будет хорошо, что он сделает так, что все будет хорошо, даже если это будет последнее, что он сделает в своей жизни. Но Джейме знает – ее точно не утешит, если он дотронется до нее без разрешения и без необходимости. Он берет ее руку, когда наконец приходит время клятв, и крепко сжимает пальцы. – Я ее, а она – моя. С этого дня и до конца моих дней. Хотел бы он, чтобы она на него посмотрела. -- Когда они отплывают на Тарт, Бриенне удается поселиться в отдельной каюте. Оправдание у нее простое: ее мутит. Джейме прекрасно узнает симптомы – Серсею тошнило первые три месяца каждой беременности. Это всегда было первым признаком того, что она снова ждет ребенка. Однако экипажу Бриенна сообщает, что у нее желудочная хворь, и в темной каюте под палубой ей будет легче. Одной – чтобы лучше отдохнуть. Он каждый день справляется о ее питании и каждый день получает ответ, что еда у нее надолго не задерживается. Джейме решает положить этому конец. Он отправляется на камбуз и с очаровательной улыбкой, которая всегда помогает ему получить то, чего он хочет, просит нарезанный корень имбиря. Стучась в дверь ее каюты, он даже не уверен, что Бриенна ответит. Весь путь она провела в уединении. Она открывает дверь – вид у нее болезненный, лицо бледное и изможденное. – Можно войти? Джейме видит, что она сомневается. Этот взгляд ему хорошо знаком – так она смотрит, когда чего-то хочет, но жалеет, что хочет этого. Он ловил его на себе столько раз, что встречает почти как старого друга. – Я тебе кое-что принес. – Джейме достает из кармана маленький сверток и протягивает ей. – Это корень имбиря. Помогает от тошноты. Это единственное, что избавляло... Он запинается, внезапно ощущая прилив страха и беспокойства. Он ни разу не говорил с Бриенной об их отношениях с Серсеей по-настоящему, разве что в насмешку. Не говорил, какая это была пытка – наконец оторвать себя от нее, что его словно разорвали на миллион маленьких кусочков, что он до сих пор не понимает, как умудрился уехать от нее и от ребенка. Даже зная, что поступает правильно, даже когда смотреть на нее стало невыносимо, ее присутствие он всегда воспринимал как нечто должное, как неотъемлемую часть жизни. Каким бы он ни представлял себе будущее – там всегда была Серсея. Оставить ее было словно оставить все, что он когда-либо знал о себе самом. – Можешь произносить ее имя. Можно подумать, я не знаю. Ее тон – как пощечина. – Это единственное, что успокаивало Серсеин желудок во время беременностей. – Заговорить о Серсее, позволив правде об их отношениях повиснуть в воздухе, оказывается легче, чем он представлял. Бриенна, кажется, не собирается отвечать и разглядывает его, ища что-то на его лице – знака, что он по-прежнему скучает по Серсее, что хочет, чтобы на ее месте была его сестра. – Свежий воздух тоже помогает. Ты тут прячешься с тех пор, как мы отчалили. Не хочешь прогуляться со мной по палубе? Бриенна наконец переводит взгляд с него на сверток в своей руке. Она осторожно его разворачивает, чтобы содержимое не рассыпалось, и аккуратно кладет один ломтик на язык. Ее глаза немедленно закрываются, по лицу расползается блаженство. В этот момент Джейме не смог бы отвести от нее взгляда даже под страхом смерти, впервые за долгое время видя ее не скованной напряжением. Он наблюдает, как она колеблется, раздумывая, что ему сказать. – Я буду признательна, если ты прогуляешься со мной по палубе. Меня немного пошатывает. Будет нехорошо, если я свалюсь за борт по пути домой. Отец ожидает меня. Джейме раньше не слышал, чтобы она так тараторила, и от этого у него на душе становится немного легче. – Конечно. Если тебе что-то понадобится – попроси меня, и я сделаю все возможное. Бриенна выглядит грустной, возможно, даже обиженной, и отводит от него взгляд. Она отворачивается, чтобы выйти, и на миг Джейме становится страшно, что он все испортил. Но потом она оглядывается на него через плечо, и он читает в ее взгляде приглашение идти следом. Так он и делает. -- Бриеннин отец – человек представительный, и это еще мягко говоря. Бриенна даже рядом с Псом не казалась маленькой, а вот с Селвином кажется. Джейме не может сдержать мимолетной зависти, глядя, как он заключает ее в объятья, приподнимая над землей, как она зарывается лицом ему в грудь, как легко и охотно обнимает его в ответ. Селвину он не по нраву. Это быстро становится очевидным в течение самого неловкого в жизни Джейме обеда – а ведь он принимал участие в бесчисленных обедах семьи Ланнистеров. Он старается – улыбается беззаботно, рассказывает самые смешные истории из жизни, не касаясь, однако, последнего десятилетия, полного боли и раздоров. Это не срабатывает ни на миг. В лучшем случае Селвин удостаивает его односложным ответом. Затем его бесцеремонно отсылают в их с Бриенной спальню, и он следует туда за слугой. Сердце начинает выплясывать причудливый ритм. Когда Джейме входит, в очаге уже потрескивает огонь. Комната большая и безликая, явно прибранная в спешке после прибытия ворона с вестями об их браке. Он застывает, когда видит скрещенные Верного клятве и Вдовий плач, висящие на каминной доске. Это неожиданно пробуждает в нем воспоминания. Им больше не нужно спать в обнимку с мечами. Не нужно первым делом с утра облачаться в доспех. Все это может служить напоминанием о былых суровых временах, но им теперь нет места в их жизни. Он уже не рыцарь. Свой львиный доспех он оставил в Королевской Гавани, а северный – в Винтерфелле, когда бежал. Бриенна не надевала доспехи с тех пор, как они отплыли на Тарт, но Джейме замечает их в углу рядом с гардеробом – отблески пламени пляшут на металлических пластинах. Неожиданно завязка на вороте становится удушающей. Она как будто мешает вдохнуть полной грудью. Джейме вцепляется в петли и узлы, тянет их из стороны в сторону, но они только сильнее затягиваются. Давно он не чувствовал такой злости и горечи от утраты руки. Когда у него был оруженосец, это не казалось таким уж трудным. А потом появилась Бриенна, и ее уверенные пальцы каждый вечер раздевали его с такой нежностью и заботой, которую к нему раньше не проявляли. Возможно, никогда. Джейме уже близок к тому, чтобы отправиться на поиски ножа и разрезать проклятые завязки, как вдруг слышит скрип двери. Вид Бриенны, стоящей в дверном проеме, окутанной светом очага, напоминает ему о ночах в Винтерфелле, и его тянет к ней так сильно, будто в него вонзили крюк и теперь тащат в ее сторону. Бриенна пересекает комнату, подходит к нему и мягко отталкивает его руки от ворота. С запутанным им узлом ее умелые пальцы справляются моментально, и так же моментально она отстраняется. Ни робкой улыбки, ни нежного касания костяшками пальцев его кожи, под которой стучит пульс, не следует. – Спасибо. Она ничего не говорит, лишь кивает и принимается развязывать свою тунику, повернувшись к нему спиной. -- Бриенна смотрит на него снизу вверх. Он душит ее, обеими руками обхватив за длинную бледную шею. Ее круглый живот прижимается к его животу, ребенок отчаянно пинается внутри, пока его мать лишают воздуха. Бриенна судорожно пытается вдохнуть, но его сжатые руки не пропускают ни глотка воздуха. Она краснеет, из уголков глаз текут слезы – печаль и смирение раздирают его на куски. – Пожалуйста, – одними губами говорит она. Затем – пустота. Джейме резко просыпается, сердце колотится, все тело покрывает пот, в горле застыл крик. Его предплечье крепко сжимает чья-то рука – Бриеннина, ее волосы всклокочены со сна, слегка вьются на лбу. Лицо у нее мягкое и обеспокоенное. Она спрашивает: – Ты в порядке? Воспоминания о своих руках, сдавливающих ее горло, лишая жизни, снова обрушиваются на Джейме, и Бриеннино касание вдруг начинает казаться обличительным. Он вскакивает с постели, судорожно вытирая пот с лица. – Все хорошо? Голос Бриенны мягкий, одновременно обеспокоенный и успокаивающий. – Нет, – непроизвольно вырывается у него. – Да, – исправляется он, не желая делиться причудами своего нездорового рассудка. Озабоченность, написанная на ее лице, кажется столь же тяжким обвинением, как все прочие, которые когда-либо предъявляли Джейме. – Не знаю. Он видит на ее лице смятение, внутренний спор с самой собой – спустя столько времени такие вещи он распознает безошибочно. – Что тебе приснилось? – Ты. Он говорит это так, словно слова из него выбили – вместе с ослепительной вспышкой боли. На ее лице отражается обида, глаза становятся напряженными – не злость, но и не печаль. Джейме не знает, с каких пор он так хорошо выучил каждое выражение ее лица, научился различать мельчайшие перемены на нем. В минуты сомнений в ее глазах всегда ясно читается все, чего она не может выразить словами. – Мне снилось… – Он замолкает, слова застревают в горле, их ужас наваливается на него. – Мне снилось, что это была ты. – Что я была что? Он не струсит, не отведет глаз. – Что это тебя я убил. Впервые он заговаривает о том, что произошло в последний раз, когда он виделся с Серсеей. Бриенна выглядит так, словно он ударил ее под дых. – Я тебя чувствовал. Слышал, как ты пыталась вдохнуть, видел, как твое лицо стало отчаянным и красным, а затем – печальным. Я чувствовал, как твое дыхание остановилось. – Она таращится на него, ей явно стало нехорошо и жутко, и Джейме не может понять – от мысли ли, как он делает такое с ней и их ребенком, или от осознания, что он уже делал это с другой женщиной, которую вроде как любил. – Прости. Не надо было рассказывать. – Нет. Ничего. Ты… – Он видит, что Бриенна собирается с духом, ее сильные руки напрягаются. – Ты хочешь поговорить о том, что произошло? – Я не могу просить тебя об этом. – Ты не просил. – Бриенна садится прямо и прислоняется спиной к подушкам. – Я сама предложила. Джейме колеблется, не желая представлять выражение ее лица, когда он откроет ей тьму своей души, рассказав о самом жестоком своем поступке. Он убил столько народу во время войн, что они – лишь море неразличимых лиц и внутренностей. Но сомкнуть руки на горле матери своих детей, женщины, которую любил всю жизнь… хоть это и казалось единственным выходом, хоть он и знал в глубине души, что она безумна, злобна, этот поступок так запятнал его душу, что ни боги, ни люди никогда не простят его. – Сядь. Джейме неохотно садится лицом к камину, не глядя на Бриенну. Он рассказывает ей все. Объясняет, что он сделал и что при этом чувствовал, говорит, какую ощутил беспомощность, поняв, что все было напрасно, когда Дейенерис сожгла замок. Покатившиеся из глаз слезы удивляют даже его самого. Он и не помнит, когда плакал последний раз, и до этого момента не вспоминал в подробностях, что он сделал с Серсеей, так что поток льющихся из него чувств изумляет его даже сильнее, чем Бриеннина доброта. – Джейме. – Он наконец заставляет себя посмотреть ей в глаза. – Мне очень жаль. Ты не видел другого выхода. Он упал бы на колени, если бы не сидел. – Но я убил свою сестру, свою любовницу, мать своих детей. Я убил своего нерожденного ребенка. Ради чего? И мой единственный благородный поступок был растоптан очередным безумным Таргариеном, сделавшим из города и горожан растопку. Ты заслуживаешь кого-то лучше меня. Если бы я был лучше... – Я выбрала тебя. Эти слова – словно отпущение грехов. Но он все же должен кое-что выяснить. Ему необходимо узнать. Залегшая между ними пропасть кажется непреодолимой. Произнося свадебные клятвы, он был искренен в каждом слове. Он станет ей тем, кем Бриенна пожелает, покуда она позволит. Станет любить ее всем своим существом, пока не умрет. Это чувство – такая же часть его, как сердце. Однако ему нужно знать, есть ли у него хоть крошечный шанс снова иметь то, что имел когда-то. – Выбрала ли бы ты, если бы знала, как все обернется? Джейме готовится быть отверженным. Ожидает этого. Он это заслужил. – Я не знаю. – От распространяющегося по телу облегчения кружится голова. Ему словно вскрыли грудную клетку, выплеснув из нее боль и позволив занять ее место искрящейся надежде. – Я понимаю, ты думал, будто поступаешь правильно. Я сопереживаю твоей боли, и мне правда очень жаль. Но ты растоптал мое доверие. Он растоптал не только доверие. Хоть никто из них и не говорил об этом вслух. Если бы он растоптал лишь доверие, они бы не сидели сейчас в постели с грузом принятых им решений, который он разделил с ней. – Я думал, если ты станешь меня ненавидеть, тебе будет не так тяжело, когда я умру. Она смотрит на него одно мгновение, и в глубине ее голубых глаз он читает борьбу длиною в жизнь. – Ты ошибался. Она говорит это просто – но тем от этого больнее. Джейме убеждал себя, что самой ужасной его ошибкой были отношения с Серсеей – на протяжении всей его жизни бывшие центром его существования. Все дети, которых они произвели на свет, мертвы теперь, один – самый жестокий из людей, и двое других – так и не узнавшие, какой должна быть родительская любовь. Он наделал столько ошибок. Но осознание, что единственный способ, который он смог выдумать, пытаясь смягчить удар для Бриенны, когда уезжал на верную смерть к другой женщине, совсем не сработал, оставляет на его душе ожог сильнее, чем от всех предыдущих ошибок вместе взятых. – Нужно поспать. Завтра много дел. – Конечно. Он наблюдает, как расслабляются напряженные мускулы ее спины, пока она не засыпает, дыша глубоко и размеренно. Он скучает по прикосновению ее голой кожи к своей, к тому, как ее сильное и крепкое тело прижимается к нему. Но больше всего он скучает по моментам, когда просыпается в ее объятьях: ее рука на его талии, ноги переплетены, на шее ее горячее и влажное дыхание. Пока в его жизни не появилась Бриенна, никто никогда не обнимал его так – словно это он нуждается в защите и утешении, и теперь без ее поддержки он качается, потерянный, в океане сомнений. -- Джейме замирает в дверях в их покои. Бриенна стоит перед зеркалом, оттягивая и дергая темно-голубой шелк своего платья. Вид у нее такой, словно она готова разорвать его в клочья и бросить в угол. Джейме видит, что она расстроена и что ей не по себе – и не столько даже из-за физического неудобства. Она прекрасна в этот момент – настоящая и не скованная посторонним присутствием. – Голубое тебе к лицу. – Бриенна вздрагивает и резко разворачивается, невероятно голубые глаза расширяются при виде него. – Подходит к цвету твоих глаз. Он видит, что попал в цель – дыхание у нее перехватывает. – Спасибо. – Голос у нее тонкий и высокий. – Ты хорошо выглядишь. Джейме едва не смеется от того, насколько бесстрастно и сдержанно это звучит. Бриенна напрягается, когда он пересекает комнату, подходя ближе. Джейме достает тяжелый мешочек и протягивает ей, надеясь, что она не заметит, как его потрясывает от страха. Подарить ей ожерелье было импульсивным порывом: ему захотелось воспользоваться их новым статусом так, как раньше было бы невозможно. Она берет мешочек, кидая на Джейме опасливый взгляд, прежде чем вытряхнуть содержимое на подставленную ладонь. Джейме внимательно наблюдает: ее лицо странно отрешенное. – Я подумал, вряд ли тебе понравится что-то броское. – Она переводит взгляд с украшения на его лицо. Джейме мнется. Он не привык чувствовать неуверенность и неловкость, и они ему совершенно не по душе. – Я не был уверен, что у тебя много украшений. Я знаю, ты рано покинула дом, и... – Оно милое. Джейме выдыхает. Его плечи, должно быть, были в районе ушей – так они опускаются, когда напряжение отпускает его. – Я бы помог тебе его надеть, но… – Он поднимает золотую руку и нелепо машет ею, как дурак – а дурак он и есть. Бриенна закатывает глаза, и для него это почти такая же награда, какой была бы улыбка. – Я все еще способна надеть украшение на шею. Подвеска – золотое солнце с выложенным на нем сапфирами полумесяцем – ложится в ямочку между ее ключицами. Вырез сегодня глубже, чем обычно. Кожа на шее Бриенны – сливочная, мягкая и безупречная – заставляет Джейме вспомнить, сколько раз он губами, зубами и языком изучал ее. Он наконец переводит глаза с ее шеи на лицо. – Красиво. Слово соскальзывает с языка прежде, чем Джейме успевает его обдумать. Для него это факт. Ее лицо невероятно дорого ему. Он не понимает, как кто-то может смотреть на Бриенну и считать некрасивой или уродливой. То, что он и сам когда-то так думал, наводит его на мысль, что его телом и разумом, должно быть, владел тогда какой-то чужак. Ее глаза светятся от удивления, рот приоткрыт, подбородок слегка подрагивает – так всегда бывает, когда она переживает сильные эмоции, которые не вполне может сдержать. Он мог бы вечно смотреть на нее вечно. Мог бы рассматривать ее каждый день – и это бы вовсе ему не надоедало. Бриенна отводит взгляд. – Нам пора. Пир, наверное, уже начался. Он подставляет ей руку. Лишь когда она с осторожностью кладет руку на сгиб его локтя, он осознает: она впервые за долгие месяцы дотронулась до него по собственной воле. Обычное прикосновение ладони – но для него это нечто гораздо большее. -- Как только они входят в Большой зал, Бриенна моментально напрягается. Он никогда ее такой не видел – она словно кролик, пойманный в силки, отчаянно желающий освободиться и очутиться в другом месте. Он придвигается к ней, вытягивая шею, пока чуть не касается губами нежной кожи ее уха. – Льва не должно интересовать мнение овец. За всю свою жизнь он миллион раз слышал эту фразу. В последние годы ее постоянно произносил отец, когда видел, как Джейме раздирают противоречия между долгом и собственными желаниями. Однако в самый первый раз это прошептала ему на ухо мама после особо ожесточенной схватки с одним из мальчишек на тренировочном дворе. И хоть отец вкладывал в эти слова нарекание, Джейме до сих пор помнил теплые материнские объятия и утешающий шепот. – Я не лев. Ее ответ входит ему куда-то в область сердца, как стрела. Ну конечно, он забылся. Для Бриенны их брак фиктивный. Она не рассматривает их двоих как одну плоть, две наконец соединившиеся половины. – Ты вышла за льва. – Он старается, чтобы голос звучал легко, заталкивая обиду поглубже внутрь себя. Маску, которую он носил двадцать пять лет с тех пор, как его назвали Цареубийцей, Джейме надевает с легкостью. – Выходишь за льва – становишься львом. Она долго смотрит на него, пока они продолжают путь сквозь толпу. Когда он наконец поворачивает голову и встречается с ней взглядом, то читает в ее глазах нечто смахивающее на неприязнь. Только тогда ему приходит в голову, по какой еще причине ей не хочется ни считать себя львом, ни думать о нем как о льве. – Прости. Я не хотел тебя обидеть или напомнить о... Она резко отводит взгляд и смотрит вперед, придавая лицу бесстрастное выражение. – Не здесь. – Тон ее режет, словно нож. -- Когда Селвин объявляет танец, Джейме поднимается с подобающей бывшему наследнику Кастерли-Рок грацией. Бриенна смотрит на него с отчаянной мольбой во взгляде. Он улыбается ей, надеясь, что его улыбка говорит: беспокоиться не о чем. Он не позволит ей чувствовать себя униженной. Он ее защитит. Она это переживет. Все будет прекрасно. Когда Бриенна наконец вкладывает свою ладонь в его, расслабленней она не становится. Он ведет ее мимо чужих взглядов; тихие перешептывания по углам ничего не значат, когда она с ним рядом, когда он держит ее горячую руку в своей. В центре зала Джейме поворачивается к ней лицом. Вид у нее по-прежнему такой, будто она предпочла бы смерть танцу с ним. – Я не танцую. Он наклоняет голову, как бы говоря, что ему виднее. – Ты танцевала с Ренли Баратеоном. Бриенна вспыхивает и отводит взгляд, рассеянно глядя в пространство за его плечом. – Я была юна. И тогда еще ниже него. Мы смотримся нелепо. – Думаю, мне стоит оскорбиться. Джейме пытается отвлечь ее, слегка заигрывая, чтобы она перестала думать о пялящейся на нее толпе – или хотя бы уставилась на него, поражаясь его наглости. – Я выгляжу нелепо. Ее слова камнем падают ему в нутро. Он вспоминает ту Бриенну, какой она была при их первой встрече. Колючая, закрытая женщина, прячущаяся за яростью и мышцами. Джейме думает о нынешней Бриенне и ее нежной, ранимой душе, которую она постепенно открыла ему. Мысль укрепляется в нем и каждом мускуле его тела. – Бриенна. – Он дожидается, пока она опять посмотрит на него, в глазах – призрачный страх при воспоминаниях о целой жизни насмешек. – Я поведу. На краткий миг Джейме замечает зарождающееся в ее глазах понимание, потом начинается музыка – и он увлекает ее в танец. Ни один из них не выглядит нелепо. Они движутся синхронно, как делали все эти годы, инстинктивно выбирая единый ритм – только вместо мечей держатся друг за друга. Одной рукой каждый сжимает ладонь другого, свою вторую Бриенна кладет ему на плечо, а Джейме – ей на талию. Он проклинает золотую руку, не способную ощутить жар ее тела. Они прижимаются друг к другу, их тела соприкасаются полнее, чем за несколько предшествующих месяцев, и Джейме ощущает, как беременность изменила Бриенну. Он уверен, что окружающие пока не видят этого, перемены незаметны, когда она в своей обычной свободной тунике и кожаном дублете. Но он знает ее тело, каждый дюйм ее кожи, каждый мускул, жилку и выпирающую косточку. Он чувствует, как слегка округлился ее живот, и ощущает, что ее грудь налилась с тех пор, как он касался ее в последний раз. Проходит век – или мгновение – музыка замолкает, и они останавливаются. Джейме ни разу не свел глаз с ее лица – и Бриенна тоже весь танец не отводила от него взгляда. На краткий миг, когда музыка уже умолкла, а толпа еще не начала шуметь, в целом мире нет ничего, кроме нее в его объятьях, и ее губы так близко, что он мог бы их поцеловать. Джейме знает: она снова ударит его, если он попытается, и поэтому отдаляется, но руки ее не выпускает, наклоняется и целует ее в костяшки пальцев. Резкий смех напившихся молодых людей Джейме слышит, не успевают они проделать и полпути обратно к столу. Однако внимание его привлекает не смех, а шутки, ставшие его причиной. – Бедный ублюдок. Такая здоровенная сука – наверняка это она его трахает, а не наоборот. Джейме почти физически ощущает, как его накрывает огненной волной гнева. – Она беременная, гребаный ты придурок. Как бы она залетела, если б это у нее был хер? – Значит, он завязывает себе глаза! Иначе как у него встает? Для Джейме это последняя капля. Он уже замер посреди зала как вкопанный, внутри кипит ярость. Он направляется в их сторону, едва замечая торопливые Бриеннины шаги и то, как она шипит: – Что ты делаешь? Он не удерживает растягивающую губы жестокую улыбку, когда стоящие к ним лицом юноши видят его и Бриенну. Джейме откашливается, торжествуя, когда с лица ближайшего парня сползает вся краска, и он сереет. – Господа. – Лорд Ланнистер. – Ближний трус изображает полупоклон. – Лорд Тарт, вообще-то. – Джейме впервые произносит свой новый титул – удивительно, насколько его звучание приятно. – Кажется, вы вели очень оживленную беседу. Сопляк начинает заикаться, неспособный связать и двух слов. Хотя это совсем не удивляет Джейме, учитывая, какую тупую и малограмотную желчь он извергал из себя мгновением ранее. – Думаю, я должен кое-что прояснить. – Едкая улыбка покидает его лицо, когда он пытается сдержать свою нестерпимую ярость. – Может, я на вашем острове и недавно, но я не зеленый юнец. Большую часть своей сорокадвухлетней жизни я провел при дворах Вестероса – от Королевской Гавани до Ланниспорта и обратно. Мне прекрасно известно, как в таких кругах рождаются сплетни. Бриенна так стискивает его руку, что останутся синяки. Он знает, что если посмотрит на нее – может сбиться, а этого допустить нельзя. – Кажется, вы все пребываете в заблуждении, будто вас никто не слышит. Уверяю вас: слышат. Я слышал каждое произнесенное вами в адрес вашей будущей Вечерней Звезды слово. Каждый подлый, трусливый шепоток бесхребетных мужчин, которые серьезно заблуждаются в глубине своего остроумия. Пульс неистово бьется в висках, Джейме изо всех сил стискивает зубы, чтобы не дать этому идиоту золотой рукой по роже. Селвин явно не одобрит кровавую расправу на пиру в честь свадьбы, и это единственное, почему ублюдок остается с тем же комплектом зубов, что и в начале разговора. – Если я еще раз услышу хоть одно нелестное слово от вас или ваших дружков о моей леди-жене – будьте уверены, вы будете жалеть об этом до конца своих дней. – Джейме хлопает его по плечу левой рукой, стискивая, пока в глазах сопляка не появляется боль. – Все ясно? – Да, милорд, – выдавливает сопляк. Джейме улыбается – своей прежней улыбкой, дающей собеседнику понять: он на волосок от того, чтобы одним взмахом быть пронзенным клинком. Когда Джейме поворачивается к Бриенне и снова подставляет ей руку, она выглядит словно громом пораженной. Даже когда они снова садятся на место, она продолжает таращиться в никуда, не обращая внимания на происходящее вокруг. Джейме передает ей кубок с вином, подумав, что, быть может, ей слишком жарко. Как только она берет его, Джейме накрывает ее трясущуюся лежащую на столе ладонь своей. – Тебе нехорошо? – Он всматривается в ее лицо, ища симптомы приближающегося обморока. Не то чтобы женщинам было несвойственно перенапряжение во время беременностей, однако он боится, что это может навредить ей и ребенку. – Если хочешь – я извинюсь, и мы уйдем. – Почему ты так поступил? – Вопрос едва слышен в нарастающем шуме праздника. – Почему ты сказал все это? Сказать, что он в недоумении, было бы сильно преуменьшить. – Ты злишься на меня? Ее глаза блуждают по его лицу, в них такая не присущая ей беспомощность, что он не сразу понимает, что послужило причиной. – Никто никогда… – Бриенна запинается, взглядом умоляя его о чем-то непонятном. – Никто никогда меня так не защищал. Даже если бы кто-то сказал Джейме, что небо зеленое, а трава голубая – он не был бы сбит с толку сильнее, чем сейчас. Мысль, что Селвин Тарт – огромный, очевидно любящий и готовый защищать дочь отец – позволял людям говорить о ней гадости, кажется дикой. – Уверен, твой отец... – «Слова – это ветер», – обрывает его Бриенна. – Вот что сказал мне отец после моего первого подобного праздника, когда нашел меня плачущей в комнате. «Слова – это ветер, дочка. Позволь им пролететь мимо». Если бы Джейме не было прекрасно известно, что Селвин способен уложить его всего одним хорошим ударом, он бы немедленно на него кинулся – здесь и сейчас, перед всеми зажиточными тартскими горожанами. – Никто больше не посмеет тебя обидеть. Со мной никто не тронет тебя – если, конечно, они надеются остаться на этом острове или прийтись хоть к одному двору в Семи Королевствах. Искренность его слов могла бы разверзнуть небеса. – Джейме. – Бриенна едва шепчет его имя, на лице изумление. – Обещаю, миледи. На это она мягко улыбается, и его окутывает теплом – словно он впервые после долгой зимы увидел солнце. – Я не леди. Джейме не может отвести глаз от нее и от печали, собирающейся в уголках ее улыбающихся ему губ. – Ты моя леди. – Он замечает, что дыхание у нее перехватывает. – Может, я и лорд Тарт, а не лорд Ланнистер, но я по-прежнему лев, и я буду защищать то, что принадлежит мне. Теперь я несу ответственность за тебя и за нашего ребенка, и я не собираюсь увиливать от своих обязанностей. Никогда. Она отводит взгляд и бормочет: – Спасибо тебе. – Не нужно меня благодарить. Я делаю это не ради твоей благодарности, а потому, что это правильно. Бриенна сглатывает, смотрит на него, накрывает его ладонь своей, и на короткий яркий миг в груди Джейме разгорается надежда. Надежда, что это может стать поворотной точкой, что она на самом деле его простит и они смогут строить совместную жизнь – ту, о которой он мечтал каждую ночь, глядя, как она засыпает. А потом внезапно она отдергивает руку, меняясь в лице. Джейме словно пощечину отвесили. Он поворачивает голову и обнаруживает, что на него с вечно бесстрастным выражением лица смотрит Селвин. Бриенна его стыдится. Осознание этого ворочается у Джейме внутри, как ползучий гад, напоминая о женщине, которую он любил прежде и которая любила его в ответ только когда никто не видел. Когда Бриенна шепчет его имя снова, он не может заставить себя на нее посмотреть. -- Джейме как-то умудряется дойти до их покоев, не устроив сцену. Хоть в чем-то годы, проведенные под муштрой Тайвина Ланнистера, оказались полезны. Как только за ними закрывается дверь, отрезая их от шума, по-прежнему доносящегося из коридоров, Бриенна машинально тянется к застежкам его нового дублета – они отличаются от застежек повседневного, кожаного и потрепанного, и, видимо, она инстинктивно понимает, что с этими ему пришлось бы повозиться. Он сглатывает, когда она стаскивает дублет с его плеч и принимается за завязки туники, придвигаясь ближе, чем раньше; Джейме чувствует ее горячее дыхание. Закончив, она медлит, не выпуская из рук шнурков. – Не поможешь мне расслабить завязки на платье? Он практически стонет от этого вопроса, в голове мелькают тысячи непрошенных воспоминаний. Он кивает, не в силах выразить согласие вслух, боясь, что голос выдаст затаившуюся в нем подобно зверю жажду. Она поворачивается к нему спиной и тянется развязать нижний узел. Джейме собирается с духом, прежде чем приняться за шелковую шнуровку. Он сглатывает, когда Бриенна издает тихий вздох удовольствия, способная наконец глубоко вдохнуть в первый раз с тех пор, как ее облачили в это платье. Джейме делает шаг в сторону, как только заканчивает расслаблять шнуровку, подавляя нестерпимое желание провести пальцами по нежной коже ее затылка, по мускулистому плечу, вдоль позвоночника – так, чтобы по ее телу пробежала дрожь. Он не отвечает, когда она тихо благодарит его. Джейме чувствует ее взгляд, когда через голову стаскивает с себя тунику и вешает на спинку ближайшего стула. – Джейме. – В этот раз она говорит настойчивее, чтобы он обратил внимание. – Я убрала руку не потому, почему ты думаешь. Отец на меня смотрел. Как будто это должно облегчить его боль. Словно то, что она стыдится его – но только перед отцом, чем-то лучше того, если бы она стыдилась его перед всеми. – А что, Селвин не одобряет, когда женатые пары держатся за руки на людях? Не думал, что на Тарте такие строгие нравы. Он знает, что ведет себя мерзко, слова окрашивает насмешливый тон – старый друг. – Я не могу лгать отцу. Ненавижу обманывать его касательно чего-то настолько… настолько значимого. От того, с каким отчаянием она на него смотрит, ища ободрения и понимания, он чувствует себя настоящим мерзавцем. Злость смывает с него волной стыда. Бриенна меньше всех в мире заслуживает его насмешек. Ничто из того, что она сделала, не стоит его гнева – учитывая все то, что натворил он сам. – Меня словно на куски режут, когда он смотрит на нас и думает, будто мы поженились как подобает. Он думает, мы поженились по любви. Эти слова – как удар ножа, вскрывающий его душу, из которой выплескиваются ей под ноги вся его боль, отчаяние и бессилие. – Я женился по любви. – Это признание, к которому – Джейме знает – она не готова, хоть он и убеждал себя, что она уже в курсе и что единственная преграда между ними – ее злость. – Я знаю, что ты нет, но я – да. Бриенна смотрит на него шокированно – такого удивленного выражения он у нее не видел никогда. Она открывает рот, чтобы что-то сказать. – Я... – Прошу, не надо. – Наверное, она слышит мольбу в его голосе, потому что не пытается больше ничего сказать. – Я все понимаю, но хотел, чтобы ты знала. Я намекал на это. Я предполагал – по-видимому, ошибочно – что ты и так знаешь. Так что говорю тебе это сейчас, хоть надо было сказать еще раньше. Она не отвечает, даже не кивает, принимая повисшее между ними признание. Джейме больше не может выносить этого и ложится в постель, повернувшись к ней спиной и утыкаясь лицом в подушку, чтобы успокоить неровное дыхание. Он все еще не спит, когда она ложится рядом. Он чувствует на себе ее взгляд, а потом момент, когда она неизбежно отворачивается. Так, как делает каждую ночь. -- Джейме просыпается раньше Бриенны. За те недели, что они снова делили постель, это стало привычкой. Он просыпается до рассвета и наблюдает за ней, за тем, как размеренно поднимается и опускается ее накрытая одеялом грудная клетка. Но этим утром все иначе. Впервые, открыв глаза, он видит, что она лежит к нему лицом. Джейме наблюдает, как ее веки мягко подрагивают во сне, а бледные ресницы отливают золотом в затухающем свете камина. Он не думает, что эта перемена – случайность. Он скучает по ней. Странно скучать по кому-то, кто находится даже ближе, чем на расстоянии вытянутой руки. Бриенна рядом, но с таким же успехом могла бы быть и в Эссосе – так она недоступна. Джейме не может устоять. Он сдерживался столько недель, однако воспоминание о том, как он прижимал ее к себе во время танца, как ее рука лежала в его руке – это чересчур. Джейме протягивает руку и нежно касается костяшками пальцев ее скулы – легонько, убеждая себя, будто он не хочет ее будить. От ощущения ее теплой от сна кожи под пальцами грудная клетка сжимается, наполняясь любовью и безнадежным влечением, которые он испытывает ежечасно. Он замирает, наслаждаясь теплом и нежностью. Когда ее глаза приоткрываются и фокусируются на нем, Джейме не убирает руки: воспоминание о том, как больно было ему, когда она поступила с ним так, все еще саднит. – Джейме? Ее голос звучит тихо, не громче шепота, в безмолвии их комнаты, но она от него не отстраняется. Джейме поворачивает ладонь так, чтобы касаться ее щеки целиком, и проводит большим пальцем по изящной линии ее челюсти. – Доброе утро, – здоровается он хриплым со сна голосом. Джейме смотрит, как у нее приоткрываются губы, а зрачки расширяются. Интересно, помнит ли она, что он так же будил ее в Винтерфелле. Вспоминает ли сотню утренних поцелуев – плевать на несвежее дыхание, радость и удовольствие от поспешной и страстной любви, кончающейся одновременным оргазмом. Думает ли о тех моментах, когда он был между ее бедер, а она прижимала его к себе так, что у него появлялось ощущение, будто он вернулся домой. Джейме подумывает – не воспользоваться ли моментом, не поцеловать ли ее, вложив в поцелуй все чувства, которые так старается подавить. Однако он понимает: это будет неправильно. В глубине души он осознает, что она не только не простит его, если он себе такое позволит, но и станет сопротивляться, и все заново отстроенное доверие снова будет разрушено. Он убирает руку с мягкой улыбкой. Джейме знает, что первый шаг должна сделать Бриенна. Еще он знает, что это может занять недели, месяцы или даже годы. Но он любит ее настолько, что готов дать ей это время, настолько, что позволит себе ее желать только когда и она будет желать его в ответ – открыто и всем сердцем. У них есть время. У него есть время. Ради нее он готов быть терпеливым. – Доброе утро, – говорит она. Она моргает, глядя на него, но не отворачивается, устраивает голову на подушке и просто смотрит, словно ища что-то в его лице, как будто его вчерашнее признание заставило ее взглянуть на него иначе. Он будет ждать, пока она разберется в своих чувствах. Будет ждать до последнего своего вздоха, если придется. А потом будет ждать ее в том посмертии, которое им уготовано.