...к чертям собачьим

«Он все еще хочет устроить скандал, обидеться на весь мир, сказать, что ему никто не нужен, ему и так хорошо. Ему плохо». Морриган_

— Я дам тебе шанс. Приходи завтра в шесть часов в Killer Club, — говорит Аластор и Энджи залипает на то, как он это говорит. Только позже, когда улыбнулся, кивнул и ушел к себе в долбанный и прокуренный номер Отстойного отеля, понимает, что ему дали. Шанс? Какой, мать его, шанс? На что? На перепих? На сбор спермы из первых рук с последующей перепродажей и покрытием всех долгов? На первое место в рейтинге порнозвезд? На завещание «пол-ада в придачу, если я кончу больше одного раза за месяц»? Возмущения так много, что Энджел бьется головой о первый попавшийся паркметр. В лоток ссыпается горсть адских доевросов. «И на том спасибо», — думает Энджел, быстро собирая монеты и воровато оглядываясь. Никого. Так. О чем он только что думал? Да, точно. О шансе. Ну вот он — шанс! Энджел перебирает монеты шестой рукой. Задористо поправляет челку первой. И совсем он не мелочный. Совсем нет. Потому что не может быть никакого другого шанса. У него — не может. Ни на большую, ни на чистую, ни на светлую и уж тем более на долгую любовь. Во-первых, потому что до чистки осталось триста тридцать три дня и что-то там в минутах. Во-вторых, потому что любви нет. Ну и в-третьих, шанс «влюбить в себя охуеть какого влиятельного демона, но понятия не имею как» так не работает. Он вообще никак не работает. Да даже если бы работал, то что? Проворонить такой шанс — раз плюнуть. Особенно для Энджела. Ему даже инструкцию не выдали «как уложить Аластора в кровать и не сдохнуть». Так что никаких шансов, даже если они падают с барского плеча. Все равно мимо. И еще один момент. Что с ним будет, если он проворонит этот даденный шанс? Лагеря в низовьях Стикса без права переписьки? Нет уж. «Отстойный отель лучше», — скучно бубнит Энджел и падает перед Хаском на табурет. К утру он так устает пить и думать, что совершенно успокаивается. К вечеру, просидев сутки за барной стойкой в тишине и компании кота-не-пойми-с-чего-когти Энджел бросает монету. «Решкой — иду, орлом — иду спать». Выпадает решка. На вывеске ресторана вилами написано: «У тебя денег не хватит никогда, чтобы выпить тут слезу с хуя Аластора». «Согласен», — думает Даст и перешагивает через порог. Морщится от света: хуже чем на съемках. Где-то были «рейбаны». В кармане, в котором они должны были быть — дыра. Срань господня. Может сразу уйти? Тут весь ад собрался, не протолкнуться, как на неделе высокой моды. Да где тут найти Аластора? Он же специально! Хотя… Тычет мизинцем пятой руки в мобилу. Вслепую. В мобилу забит номер — ночью дал Хаскер. Вот и проверим, какой у него шанс. Рингтон надрывно орет из-за колонны «возьми мое сердце, возьми мою душу». «Что, прям вот так?» — оторопело оглядывается Энджел, потом берет себя в руки и делает лицо попроще. Нет, а чего он ожидал? Они не так давно знакомы, чтобы знать музыкальные пристрастия Аластора. Аластор про его пристрастия еще меньше знает. И про него самого тоже мало. Так, мелочи. Отсутствие рвотного рефлекса и маленькая ножка. Ну, вкус пота еще знает. И что на ножке не хватает двух пальцев. Но он даже не спросил почему. Не спросил и не спросил. Энджел не в обиде. Наоборот. Он в ахуе, если честно. От воспоминаний о том, как Аластор рассматривал его ступни и примеривался их заглотить обе сразу у Энджела встает. Сука, как не вовремя. Юбка топорщится, словно он притащил с собой в заведение ствол. Хотя, ствол у него и правда есть, если уж пошла такая игра словами. И Энджел гонит от себя мысли о языке Аластора, потому что не ровен час его ствол в кружевах может и выстрелить. А мокроты ему в общественном месте не надо. Но первым стреляет не он. Кто — разобрать трудно. Видно только безупречно сидящий белый костюм и медовую улыбку. Потом свет, музыку и здравый смысл вырубает начисто. Уши закладывает, и Энджел не может точно сказать, какую мелодию на гранатомете исполняет помощник «медовой улыбки». А еще слышен вой сирен, вой завсегдатаев и вой сквозняка из разбитых окон. Энджел забывает зачем шел, но веселье начинает ему нравиться. Руки с было набухшей и так быстро опавшей ширинки сами сползают в карманы за оружием. И тут он вспоминает за чем шел. Вернее куда. На свидание с шансом. Таким призрачным, что оружие оставил на барной стойке в отеле. Чтобы не спугнуть ебаный шанс. Один на миллион. «Сука», — спокойно говорит Энджел наставленному в его грудь агрегату ад-ад и широко улыбается. Он провидец. Он знал, что у него не будет и шанса. Но в глазах начинает щипать обида и несправедливость. Энджел моргает часто-часто — одним глазом полноценно, вторым — через раз. Никак не может синхронизировать. — Руки поднял! — говорит «медовая улыбка» нараспев. Вот блядство. Энджел бы лучше послушал хрипотцу Аластора. Поэтому отвечает с улыбкой на миллион, руки в боки из четвертой позиции:  — А я не электорат, я не голосую, — но тут же перестает улыбаться, потому что его сбивают с ног и вдавливают локтем в расплеванный по полу «оливье». Падая, Энджел краем глаза успевает заметить, что тварь в безупречно-белом получает безупречно точный болт промеж глаз. Ад-ад улетает в сторону Стикса, а не в сторону Энджела. — Ха. Ты идиот стоять столбом? Где автоматы? — Я не идиот, я эксцентрик, — на автомате ерничает Энджел, пытаясь повернуть голову так, чтобы салат не лез в глаза. Получается. Но подняться с пола не получается. Лежащий на нем Аластор оказывается неприподъемным, как все горе мира. Поэтому Энджел протестует:  — У меня хрупкая мужественность, а если ты будешь на меня еще и давить, то она может пострадать. — В любых других обстоятельствах я бы сказал «Ну и хуй с ней», но… Аластор одним безупречным движением пижона поднимается на ноги, достает пистолеты и становится сексуально-серьезным: — Вставай и иди первым. Энджел не знает на что у него снова встает: на пистолеты или на «иди первым». Дальше надо бы заткнуться и попробовать уносить ноги с этой левой разборки, но он не может, просто не может не сказать: — Будешь любоваться на мою задницу? И ждет. Ответной колкости, грубости, пинка. Но ничего не происходит. Долбанную целую секунду ничего не происходит. Аластор стоит рядом с пистолетами в руках и молчит. — Что? Даже не скажете, что я похотливая дрянь? — Давай просто выберемся отсюда? — как-то устало выдыхает Аластор, и Энджелу становится стыдно. И у Энджела расширяются зрачки и плывет взгляд. Он отмахивает челкой неопределенный ответ и бросается вперед к кухне. Там наверняка в кастрюлях должен быть верный черный ход к вонючему Стиксу. Кастрюля оказывается большой и полной отходов. — А может быть я просто возьмусь за жезл? — получается жалобно и как-то совсем без наглости. — Ха. Нет! — шипит Аластор. — Жезл — для работы. А сегодня у меня — выходной. Энджел безропотно прыгает в кастрюлю и пробивает каблуками дно. Падает в темноте и мокроте на колени. Считает до трех. Бах, бах, бах. После этого рядом с ним падает Аластор: — К Стиксу? — Хочешь, познакомлю тебя с семьей? — Энджел прикусывает язык, но уже поздно.