Blind spot

«Какого черта?!» - множество раз повторяла про себя Харлин с разными интонациями. Она была зла, взволнована, испугана и взбудоражена, поэтому вымещала злость на собственных волосах, которые неистово терла под горячими струями воды. Дойдя до крайней точки кипения, она выкрутила ручку и оказалась под градом ледяных капель. Холодный душ потихоньку возвращал ей ясность мыслей. «Какого черта он себе позволяет, - продолжала она, - неужели я дала повод думать, что можно ко мне лезть!?» Впрочем, злилась она все-таки не на Артура, а на саму себя - со странным воодушевлением воспринявшую их внезапных тесный тактильный контакт. Ей было… приятно? И, пожалуй, чертовски интересно. Интересно, потому что он был совершенно непредсказуем и непонятен для нее, тогда как действия большинства окружавших ее людей можно было предугадать без способностей к предвидению будущего. Они выполняли ряд одинаковых каждодневных ритуалов, с точностью часового механизма. Артур же мог быть печальным Пьеро, рассказывающим об ужасах своей биографии, а потом опасным убийцей Джокером, тонким льдом, прогулка по которому могла в любой момент закончится смертью. Он был… опасен. И в этом было что-то прекрасное. Это какая-то странная вариация Стокгольмского синдрома, - оправдывалась Харлин, - еще идиотские речи Богомола… Такими темпами можно оказаться с ними в соседней палате. Пора придумать и себе какой-нибудь глупый псевдоним, - мрачно усмехалась она, но в голову не приходило ничего хорошего. Может быть, Доктор? Нет, это слишком претенциозно и скучно. Господи, да о чем же она думает в конце-концов! Харлин замоталась в полотенце и выскользнула из душа, когда в дверях ей встретился Шон. - О, не хочешь поразвлечься в душе? – обрадовался он, рассчитывая на быстрый, но качественный вечерний секс. Конечно, им нужно снять напряжение, накопившееся за день. Это вполне разумное решение каждодневной проблемы с потребностями организма. Однако, нужно не забыть уточнить Шону, что потребности Харлин видоизменились и теперь перед соитием, ему стоит надеть красный костюм и нарисовать себе клоунский грим. Самобичевание достигло болезненного пика. Харлин не знала что ответить, и, молча юркнула в комнату и забилась в уголок дивана. Шон постоял на месте какое-то время, прежде чем уселся рядом с ней. - Ты чем-то обеспокоена? – поинтересовался он, - проблемы на работе? - Нет, я просто очень устала, - соврала Харли, даже не представляя себе как сформулировать правдивый ответ на этот вопрос. Правдивый, чтобы не лишиться одним махом всех благ своего существования в лице Шона и не очутиться в Аркхеме уже в качестве пациентки. «Стокгольмский синдром – это нормальное явление, - стала убеждать она саму себя, - не нормальное, конечно, но… распространенное». Холодная правда статистических данных случающихся случаев. Она не стала исключением. Но это же бред полнейший! Как подобное вообще могло приключиться именно с ней? И по отношению к этому человеку… В нем нет абсолютно ничего того, что она ценила в мужчинах – надежность, показательную брутальность, уверенность в себе… Он жалкий невротик с печальной судьбой, не вызывающий ничего, кроме скупого сострадания. Она даже красивым бы его не назвала – выглядит старше своих лет, тощий, словно фонарный столб, жилистый и иссушенный, бесцветные глаза все время бегают, эти ужасные лохматые брови и немытые волосы. Другое дело – Шон, «прекрасный самец» - подкачанный, аккуратный, правильный. Правильный, черт возьми! «Да эта сучка Богомол все-таки залезла в мою голову» - мрачно констатировала Харлин. - Может тебе оставить все это? – с тревогой предположил Шон, наблюдавший со стороны ее внутренние терзания, - это плохо на тебя влияет, - с заботой добавил он и погладил девушку по плечу. В этом жесте не было никакого эротического подтекста, он был полон любви и покровительства. Почувствуй себя спокойной и защищенной. Для этого он здесь. Шон, конечно, не слишком умен, но он внимателен и не примечает перемены ее настроения. Глупо предполагать, что он не беспокоится из-за странностей, происходящих с Харлин. Как же это мило! Вот они здоровые и адекватные отношения – стабильность, спокойствие, взаимопонимание. Почему глупая человеческая натура всегда стремиться к чему-то противоположному, к тому, чего у нее нет, даже если оно хуже того, чем удалось обзавестись… «Желанее всего то, чем никогда не сможешь обладать». Откуда… Откуда эти слова? Харлин поймала руку Шона и потерлась о нее щекой, словно доверчивая маленькая зверушка, позволившая себя приручить. Нужно остановиться, пока не стало слишком поздно. Шон отстранился и ушел на кухню. Через какое-то время он вернулся с бутылкой и двумя бокалами, которые он наполнил темным, как кровь крепленым вином. - Тебе нужно расслабиться, - нежно проговорил он, протягивая Харлин бокал, - это поможет. Харлин сделала несколько неуверенных глотков. - Пожалуй, ты прав, - сказала она, чувствуя, как алкоголь ударяет в голову и развязывает язык, - я зря ввязалась во все это. Не помню с чего я вообще решилась написать эту книгу… Но все бесполезно. История Лилиан слишком запутана, история Артура слишком проста и печальна… В ответ на недоуменный взгляд Шона ей пришлось пояснить: - Лилиан – это Богомол. А Артур – тот сумасшедший клоун Джокер. Да, представь, у маньяков тоже когда-то были простые человеческие имена и нормальные жизни. - Вряд ли ты сможешь разгадать их, пока не станешь такой же, как они, - внезапно выдал Шон. Харлин подавилась вином и изумленно захлопала глазами. - Прости, что… Шон встрепенулся. Конечно, он этого не говорил, но девушка готова была поклясться, что отчетливо слышала эти слова. - Тебе больше не стоит туда ходить, - заявил Шон, - я уверен, что ты найдешь другую идею для книги…. Или просто напишешь об этом опыте. Это тоже интересно. - Интересно? – откликнулась девушка. Она поставила бокал на журнальный столик и положила голову на широкую, приятно пахнущую дорогим одеколоном грудь Шона. Мужина запустил пальцы в ее мокрые волосы, распутывая перемешавшиеся пряди. - Извини, но нет. Это не интересно, - вдруг признался Шон и в этот момент его голос звучал очень холодно и отстраненно, - эти люди больные уроды и какая разница, что сделало их такими? Разве что-то вообще может оправдать убийства, жестокость, каннибализм? Как бы тяжело им не пришлось. У всех бывают трудности в жизни, но это же не повод так поступать… Как же вы жестоки и самодовольны, идеальные люди! – с досадой подумала Харлин. А что будет, если она сломается, совершит что-то ужасное? На нее тоже поставят клеймо неприкасаемости, упекут в Аркхем и предпочтут не вспоминать о ее существовании? Друзья и родственники при случайном ее упоминании будут стыдливо отводить глаза и отрицать всяческие связи с ней. Она вспомнила печальные истории, рассказанные Артуром накануне, и внутри всколыхнулось невыносимое чувство жалости и негодования на Шона. Харлин отчаянно захотелось его ударить – за его жестокость, его равнодушие к чужой боли. - Ты не прав, - как могла спокойно сказала она, - нам просто повезло больше… - А твоя Паучиха? Она же девочка из хорошей семьи, благополучная, обеспеченная, - Харлин удивилась тому, насколько много о ее работе оказывается знал Шон. Он вроде как не мог запомнить прозвища ее подопечной, а тут блеснул познаниями в ее биографии, – и ее уж точно ничего не оправдывает… - А Артура? – вырвалось у нее, - его ты можешь оправдать? Его били, над ним издевались, даже его мать… - Ого, как ты пламенно его защищаешь, - подловил ее Шон, - с чего бы это вдруг? Ты, детка, никогда не отличалась особенным состраданием к окружающим. Напомнить тебе, как презрительно ты кривишься, если видишь на улице бездомного или бродячую собаку? Как переключаешь канал, если в передаче новостей рассказывают об упавшем самолете или наводнении… Харлин отстранилась. Она не узнавала Шона. Или просто не знала и не хотела знать, довольствуясь их довольно поверхностными удобными отношениями. - И вдруг ты оправдываешь жестокого убийцу, - продолжал Шон, - почему? А я скажу тебе почему. Роль матери Терезы тебе абсолютно не идет, да и выходит из рук вон плохо. Просто у тебя зачесалось в одном месте и крепкий здоровый член уже не способен утолить этот зуд. Тебе хочется унижения и боли. Потому что ты зажралась и бесишься от скуки… - Заткнись! – заорала Харлин и резко обрушила бутылку на голову Шона, - заткнись, заткнись, заткнись! – повторяла она, нанося все новые удары, пока его голова не превратилась в кровавое месиво из осколков и ошметков плоти. Осознав, что натворила, девушка закричала и закрыла глаза, как в детстве пытаясь проснуться после кошмара. Боль от распоротых стеклами пальцев постепенно возвращала ее к реальности. Когда она открыла глаза, она обнаружила себя в ванной, перед разбитым зеркалом. Она нервно принялась перебинтовывать руку. - Харлс! – постучал в дверь Шон, - ты там в порядке? Харлин выскочила из ванной и закрыла за собой дверь. Шон недоумевающее посмотрел на нее и, конечно, от его внимания не скрылись свежие бинты и сильная дрожь, бившая девушку. Он держал в руках телефонную трубку, которую протянул Харлин. - Тут Джеймс звонит, - сказал он, - ты… - Я поговорю с ним, - кивнула девушка и взяла у него телефон. Конечно, ее мысли были заняты другим: как объяснить Шону разбитое зеркало и руки и вообще все происходящее с ней наваждение.