Blind spot

Она не пришла. Артур ждал ее в среду (предположительно, потому что он давно перестал различать дни недели), в четверг и в пятницу, но ее не было. Каждый раз, когда безрадостные санитары открывали дверь, чтобы подтолкнуть к нему поднос с омерзительной безвкусной едой или конвоировать его для ржавой душевой, сердце начинало стучать чаще в слабом проблеске ложной надежды. Противный голосок в голове, отдаленно напоминавший интонациями Лин твердил: Это все из-за тебя. Ты виноват. Она больше не придет. Артур сбил в кровь костяшки пальцев, бессильно вымещая свою отчаянную злость на светлом кафеле больничных стен. Из-за томительного ожидания у него начало создаваться ощущение, что камера стала еще меньше, чем была и эти невыносимые стены сужаются с каждым днем. Вероятно, он даже был бы рад подобному исходу, в красках представляя себе, как с хрустом ломается металлическая кровать, а за ней и его собственные кости и черепная коробка, как кафель багровеет от крови и размазанных по нему мозгов. Если это единственная возможность заставить замолчать проклятый голос – пожалуйста. Что угодно, лишь бы не слышать эти невыносимые слова. Господи, какая нелепость! Как он вообще мог довериться ядовито-сладким речам Лин и совершить жалкие попытки реализовать ее изначально обреченный на провал план? Она надсмехалась над ним. Вероятно, провернув эту чудовищно жестокую шутку, женщина предпочла больше не попадаться ему на глаза, опасаясь расплаты. Сейчас она сидит в своей палате или (что она там делает, с ее то привилегиями здесь?) пьет чай с санитарами и громко смеется над ним своим гиеньим смехом, противным и высоким. Она великолепно позабавилась, разнообразив, свою однообразную жизнь в Аркхеме и заодно совершив, бесспорно, самое ироничное действие на свете – пошутив над шутником. Какой из тебя Джокер? Что ты вообще возомнил о себе, маленький жалкий человечишка? Ты думал, что достаточно выбить мозги паре уродцев, станцевать перед публикой танец торжества и перед тобой распахнуться двери нового прекрасного мира. Мира, в котором ты больше не будешь жертвой, а выйдешь на тропу охоты и войны? Что такие удивительные превращения и перемены происходят так легко? Очередная нелепая иллюзия. - Заткнись, заткнись, заткнись, - одержимо бормотал он, на этот раз, ударяясь уже головой о холодную поверхность стены, - заткнись, заткнись, заткнись! Все вокруг уже поняли, что Джокер – пустышка-однодневка, красивый всплеск конфетти, уже через день ставший пестрой мусорной чепухой под ногами. Сколько времени понадобится, чтобы тебя забыли? Месяц? Два? Или никто уже не помнит о недавней сенсации? Клоунские маски наполняют мусорные баки. А ты будешь расплачиваться за все это, и гнить здесь до конца своих дней, пока крысы не сожрут твое лицо и не обглодают кости. Ты бесполезный бедняга Артур Флек и тебе никуда не деться от себя, своей дурацкой истории, полной отвращения и жалости. Пожалуй, осознание этого факта – худший из ударов, который жестокий мир мог нанести тебе. Впрочем, у тебя есть небольшой шанс исправить положение. Дверь со скрипом открылась, и в камеру зашел санитар, как ни странно, в этот раз он был только один. Похоже, даже персонал больницы перестал верить в опасность сломленного духом пациента. Незваный гость бесцеремонно швырнул на кровать поднос с невнятной бесцветной жижей. - Если хочешь разбить себе голову, поторопись, - прокомментировал он, - не переводи деньги налогоплательщиков. Артур хотел что-то ответить, но внезапный приступ смеха заставил его согнуться вдвое и ухватиться за стену, теряя равновесие. Стоило отдать должное огромным дозам препаратов, которыми его пичкали – приступы стали происходить очень редко и значительно сбавили свою силу. Но сейчас что-то пошло не так: смех рвал его на части, вырываясь откуда-то из глубины, словно раскаленная лава, уничтожая все на своем пути. Этот отчаянный, пугающий смех наполнял комнату, отражаясь от ее гулких стен. Санитар устало закатил глаза и двинулся к нему, на ходу поднимая повыше электрошокер. Убей его, - скомандовал голос в голове. Артур и сам не успел понять, как направленный на него электрошокер вдруг оказался отброшенным в сторону. Он все еще смеялся, когда схватил с кровати поднос, сметя на пол лежавшие на нем еду и пластиковые приборы. Он все еще смеялся, когда осатанело наносил удары одним за другим по скорчившемуся на полу телу. Светлая форма персонала покрылась рябью алых пятен. - Переводить деньги налогоплательщиков – это зарплату платить таким олухам, как ты, - прошипел Артур охрипшим после смеха голосом. Он отбросил поднос в сторону и снял с пояса санитара связку с ключами. Дверь камеры была открыта. Ее зияющая пустота звала отправиться в удивительное путешествие. И вовсе не нужна для этого сомнительная помощь доктора Квинзель. Убей его – повторил голос в голове. Да кого убить?! – злобно ответил самому себе Артур, - кого еще убить? В коридоре никого не было. Удивительно, куда только запропастилась вся охрана, обычно блуждавшая здесь без дела. Отправились пить чай с этой стервой Лилиан? Вот и следующая кандидатура, с чьей мерзкой физиономии надо стереть самодовольную ухмылку. Где она может быть? Артур метался по коридору, распахивая ключами санитара двери одну за другой, но нигде не мог отыскать эту маленькую ведьму. Пораженные внезапной свободой заключенные-пациенты неуверенно выбирались из своих берлог, лепеча что-то себе под нос и оглушая округу громкими бессвязными криками. Конечно! – спохватился он. Тот самый кабинет, куда его таскали на эти бессмысленные и бесконечные душещипательные беседы. Она же любит проводить время там, играя в психиатра. Убей его. Он ворвался в кабинет, словно ураганный ветер, сдирающий все двери и ставни с петель, но был вынужден остановиться, чуть не потеряв при этом равновесия. За столом сидела доктор Квинзел. Она была неподвижна, словно статуя или зачарованная жена Лота, все-таки ослушавшаяся мудрого совета своего супруга. Было в ней что-то от куклы или сломанного манекена – странная, неестественная поза, склоненная на бок голова, приоткрытый рот и застывшие остекленевшие глаза. Вдоль стены стояла пара санитаров, тех самых, которые были похожи, словно уродливые братья близнецы, выбравшиеся из материнской утробы сросшимися и разделенные скальпелем самонадеянного врача. Санитары были также неподвижны, словно находились во власти того же странного, сомнамбулического колдовства. Артуру стало невыносимо стыдно за устроенный переполох, за кровавые пятна на больничной пижаме, за тяжелое дыхание и горящие глаза. Он бросился к Харлин, заставил ее подняться, схватив за плечи и посмотреть на себя. Убей его. - Простите, доктор, - взволнованно забормотал он, - я не хотел… я думал вы больше не придете… я ждал вас и чуть не сошел с ума… Чуть не сошел с ума, - зачем-то повторил он. Харлин была все также неподвижна. На ее кукольных приоткрытых губах играла легкая улыбка, а глаза были уставлены в одну точку. Убей его. Убей. Убей. Убей. Он отпустил Харлин и попятился, даже не обратив внимания на то, как бессильной тряпичной куклой доктор плюхнулась обратно на место. Он попятился и схватился за голову с такой силой, что вырвал у себя приличный клок волос. Да кого нужно убить?! Ты?! Замолчи уже наконец… Или скажи… Кого?! Кого убить!? - Заткнись, заткнись, заткнись! – закричал Артур. Харлин вдруг встрепенулась и ожила. Она поднялась с места и шагнула к нему, лицо ее было исполнено жалости и сострадания. Она неуверенно дотронулась до его вздрагивающего плеча. - Артур, - нежно проговорила она, - мне так жаль вас… Вы ведь, в принципе, не плохой человек… Просто… просто так получилось… - А ну заткнись! – рявкнул на нее Артур, - меня тошнит от твоей жалости. Доктор Квинзель испуганно отпрянула, часто моргая пушистыми густыми ресницами. Ее холодные голубые глаза были влажными от слез. - Тупая ты самодовольная дрянь, - мужчина шагнул к ней. Его пальцы сомкнулись на шее девушки, - думаешь, что мне легче от твоей жалости станет?! – он с силой ударил Харлин головой об стол. Она заплакала. В ее глазах была мольба, но вместе с ней и эта невыносимая унизительная жалость. Убей его! Убей! Убей! Убей! Словно вымещая злость на навязчивый голос на своей беспомощной жертве, он еще несколько раз заставил ее хорошенькую физиономию встретиться с недружелюбной поверхностью стала. На пухлых губах девушки выступила вызывающе-алая капля крови. Артур стер ее и не удержался от искушения слизнуть со своих пальцев. Так вот какой у тебя вкус? Вкус у твоего лицемерного сострадания. - Пожалей лучше себя! – рявкнул он и перевернул девушку к себе спиной. В висках стучала и пульсировала кровь, глаза застилала мутная пелена. Вот ведь забавная ситуация? Доктор явилась сюда такая чистенькая, такая правильная, чтобы милосердно слушать его драмы и кивать, а теперь получит свою печальную историю. Свою сенсацию. - Нет, пожалуйста, - пролепетала она срывающимся на рыдания голосом. Он задрал ее идеально-белоснежный халат, узкую юбку и сдернул белье. Пальцы запутались в ее выбившихся из прически волосах и, смотав их в тугой узел, потянули на себя, заставив ее закричать. Ну что, Лилиан?! Как тебе такая биохимия? Пожалуй, с тобой тоже нужно будет хорошенько разобраться, прежде, чем убить, конечно. Убей его. Харлин скулила, словно побитая собака. Поразительно, какой жалкой она была в этот момент! И где ее уверенность в себе, дурацкие вопросы, раздражающий блокнот, ручка и… этот чертов диктофон? Надо было засунуть его ей в глотку поглубже. Убей его. Убей. Убей. Убей. Отвратительный голос мешал ему сосредоточиться и получить истинное удовольствие от процесса. Его нужно было срочно вырвать из головы и уничтожить, потому что он портил всю забаву. Убей. Убей. Убей. Артур со злостью оттолкнул Харлин и она, сползя со стола рухнула вниз, по дороге опрокинув тяжелый металлический стул. Девушка совершила жалкую попытку отползти в сторону, но он снова ухватил ее за волосы, чтобы заставить посмотреть на себя. Он ошарашено отпрянул, столкнувшись взглядом со своим собственным лицом. Убей его. Убей Артура Флека. Он попятился и обернулся на санитаров. У каждого из безликих истуканов было его лицо. Убей его. Убей. Убей. Убей. Стены сужались, грозя раздавить его. С потолка начала сыпаться штукатурка, где-то в углу хрустнул, раздавленный покореженный стул. Убей его. Он хотел снова схватиться за голову, когда увидел, что кожа на руках начала лопаться и пузыриться, словно покрытая чудовищными химическими ожогами. В отчаянном порыве, он принялся сдирать волдыри и взбухшие ошметки плоти. Сквозь собственный крик он услышал смех, вырывающийся наружу и в тоже время доносившийся откуда-то со стороны и заполнявший собой тесную комнату. Смех-проклятие. Смех-очищение. Он даже не представлял себе, как пугающе смеется, пока не услышал это сейчас. Убей его и войди в огонь. Выпусти огонь наружу. Артур осатанело рвал на себе кожу и пол вокруг него покрывался окровавленными рваными кусками, больше напоминавшими используемый театральными гримерами искусственный латекс. Он выдирал смех из себя, разрывая себе рот, застывший в чудовищной безумной улыбке. Боль становилась невыносимой. Она оглушала. Она слепила. Не существовало больше ничего, кроме этой боли, в которой он корчился на полу, пытаясь стать максимально маленьким, исчезнуть, перестать существовать. Голос затих и в мгновение вся бесконечная агония закончилась. Он поднялся на ставших ватными ногах и застыл, увидев перед собой огромное зеркало. Амальгама была старой и потертой, местами облупившийся от времени. Он улыбнулся своему отражению и прочертил кровью две ровные линии на щеках, продолжающие улыбку почти до ушей. Ты свободен.