По ту сторону старого холста

По квадратам пола скользили солнечные блики, самые нахальные из них добегали и до стойки, на которой сидела Джованна, и лизали босые пальцы девушки. Ногам было горячо, но Джованне было лень вставать. Она перебирала гитарные струны, склонив голову к плечу, наблюдала за отцом, расстилавшим свежие скатерти – зеленая вниз, белая сверху, зеленая вниз, белая сверху – и слушала, что он задумал насчет новой вывески. Идея ей не нравилась. Заключалась идея в том, что на вывеску следовало поместить не кораблик и не изображение морского конька – словом, что-то традиционное для портового городка – а написанный с натуры более или менее похожий портрет самой Джованны. Художника отец уже, оказывается, нашел. Джованна брала новый аккорд и выдвигала новое возражение. - Девочка, ты ничего не понимаешь в делах! – горячился отец. – Это блестящий ход! Рыбы у всех намалеваны, и корабли, и якоря. Этого добра моряки насмотрелись досыта, их уже тошнит от мурен и осьминогов. А тут – девица, да еще какая красотка, - папаша Чезаре, глянув на дочь, с довольным видом провел по черным, пока еще даже без проседи, усам, - и куда, по-твоему, завернет наш моряк, только сошедший на берег? Может, в «Гамберетто»? Или в «Ла корветта веккья»? Нет и еще раз нет! Ноги сами понесут его в «Красотку Джованну», стоит ему одним глазком увидать личико моей девочки на портрете. - Пааапа! – Джованна закатила глаза. Позировать ей не хотелось. Но, может быть, сгодится просто какая-то красотка, намалеванная художником «из головы»? Нет, отец так не считал. Завлеченный портретом клиент должен быть обязательно вознагражден, обнаружив оригинал внутри заведения, за стойкой. Лень было спорить в такую жару, но Джованна привела последний аргумент: - Дорого, наверное? – разумея портрет с натуры, в отличие от обычной мазни местных мастеров по вывескам. - Пару кружек – он пьянчуга. Да ты его знаешь! Это Манджафоко, который приходит надираться по вечерам. - Манджафоко? – Джованна припоминала. - Ну Манджафоко, да знаешь его! Тот, который затеял драку на прошлой неделе. Джованна нахмурилась. Отвратительную драку она помнила слишком хорошо, и воспоминание не прибавило ей симпатий к художнику. С утра-то ничего не предвещало, но по утрам в кабачке всегда бывало тихо. Невесть откуда взялся, правда, один посетитель. Весь в черном, под шляпой с полями лица не разглядеть, сидел, глаз не поднимая от стола. Очень он Джованне не понравился. Из тех типов, что могут целый день тянуть один стакан, а потом норовят улизнуть не заплатив. Поэтому она отметила для себя не забыть приглядывать за ним, но когда после полудня валом повалили посетители, может, на минутку-другую и отвлекалась, поручиться нельзя. Манджафоко появился к вечеру, как всегда. Всклокоченный и в пыли, но пока трезвый. Джованна не могла похвастаться хорошей памятью на имена, но память профессиональная у нее была цепкой. Каждому смутно знакомому лицу подсознание немедленно ставило в соответствие платежеспособность оного. Манджафоко проходил по последнему разряду: пил самое дешевое, из дешевого самое крепкое, а чтобы расплатиться – выгребал из карманов все до медяка, и иногда не хватало. Разумеется, в долг ему не наливали. Надирался опустившийся господин (о его былом достатке можно было судить по истрепавшейся, но некогда дорогой одежде), впрочем, не быстро, в силу комплекции, и Джованна неоднократно имела удовольствие слышать в течение вечера его становившиеся все менее внятными хвастливые разглагольствования о том, что он прежде был владельцем роскошного кукольного театра, имел успех по всей стране и давал представление перед самим королем. При виде Манджафоко черный посетитель оживился. К удивлению Джованны (ошиблась в человеке, досадно), он бросил на стойку золотую монету и, все так же ни слова не говоря, обвел собравшихся широким жестом – на всех, дескать. Джованна выставила стаканы. Рыбаки, одобрительно зашумев, подсаживались поближе – видимо, хороший парень, широкая душа. Отчего ж и не побеседовать. Но сам щедрый господин уселся напротив Манджафоко и вообще адресовался всеми своими молчаливыми, но выразительными тостами только к тому. Манджафоко было в общем-то наплевать, перед кем распускать хвост, а непривычно обильное вливание за чужой счет развязало ему язык быстрее, чем обычно. История была все та же, но с вариациями, и Джованна не без праздного интереса отметила для себя, что на этот раз диплом был выдан великому кукольнику не королем, а какими-то падуанскими профессорами, а также что представление знаменитого театра с большой вероятностью посетил в Риме сам Папа инкогнито. Джованна хмыкнула. К легкой ереси завсегдатаи кабачка относились терпимо и даже где-то одобряли, а черный посетитель – тот так обрадовался, что хлопнул Манджафоко по плечу и заказал ему лично еще стакан. Потом дождался, когда бывший кукольник осушит его до дна, и впервые заговорил. Голос его Джованне показался очень гадким – высокий, но глухой, с резкими, в диссонанс, звенящими нотами. - А я слышал, - сказал незнакомец негромко, но все почему-то замолчали и обернулись к нему, - что скоро к нам приедет другой кукольный театр. Называется «Молния». Хозяин – один старик из N. Народ к ним валом валит на представления, и денежки рекой текут. Только никто понять не может, как один немощный старик может разыгрывать сцены на десяток кукол и говорить за всех разными голосами. Поговаривают, что. Тут он резко замолчал, словно последняя фраза не повисла неоконченной, а такой и была задумана. Рыбаки загалдели, строя предположения, но особого энтузиазма в их голосах не слышалось. Театр так театр. Приедет, поглядим, коли свободные денежки найдутся, а пока не приехал, не нашего ума дело, примерно таково было отношение местной публики к развлечениям. Манджафоко же – один из всех – при этих словах вдруг напрягся, и пальцы его, сжимавшие стакан, побелели. Джованна так и не поняла, кто первый бросил фразу «может, он колдун, а куклы у него живые». Она даже не могла утверждать, что не сам черный незнакомец выронил ее, как монетку, а прочие подхватили и завертели. - Так не бывает, - хрипло проговорил Манджафоко, расстегивая ворот. Тут мнения рыбаков разделились. Одни – максимально скептически настроенные, по местным высокосуеверным меркам – полагали, что, конечно, чего только не бывает на свете, но не нашего это ума дело, как уже было сказано. Другие, которых было большинство, высказывались в том смысле, что чего только на свете не бывает, а сделка с чертом, без которой, понятно, марионетку не оживишь, это не очень хорошо. - Очень нехорошо, - довольно подхватил черный незнакомец и добавил, глядя из-под шляпы прямо в глаза Манджафоко: - А если законопослушный человек столкнется с таким случаем, то ему может и награда выйти от властей. Правильно я говорю? Мнения опять разделились, теперь по вопросу о необходимости доноса. На сей раз к лагерю «не нашего ума дело» примкнуло больше сторонников, но были и такие (главным образом среди пришедших в кабак еще с полудня), кто требовал расправы над колдуном, и немедленной, и размахивал кулаками. Манджафоко сидел неподвижно с минуту или две, и Джованна подумала было, что он совсем пьян и попросту заснул, но тут он вдруг вскочил, рванул своего визави за ворот на себя и свободной рукой с размаху дал ему по морде. Так что приходится признать, что зачинщиком отвратительной массовой драки, в которую немедленно вылился инцидент, был именно Манджафоко. Скоро уже нельзя было понять, кто из рыбаков и по какой причине кого лупит, всклокоченная голова бывшего кукольника мелькала там и сям в самой гуще потасовки, а вот черный незнакомец куда-то пропал, как сквозь землю провалился. А что самое неприятное – оставленная им золотая монета, хоть Джованна ее сразу и попробовала на зуб, оказалась все-таки фальшивой. Так что, как видим, не было у Джованны причин любить Манджафоко, а были веские и свежие причины очень его не любить.